риедет врач.
   Бабуленька...
   Но бабушка ее не слышала. Она снова провалилась в глубокий обморок.
   Врача все не было. Кристина не знала, сколько прошло времени,  но  ей
казалось, что она ждет уже целую вечность. Что делать?! Она вскочила  на
ноги.
   Может быть, позвать соседей? Но чем они смогут помочь? Она  бросилась
в прихожую, чтобы позвонить матери. Скорее всего той еще  нет  дома,  но
вдруг... вдруг...
   Дрожащими пальцами Кристина набрала знакомый номер.  Долгие  гудки...
ну, конечно, мать еще в своем ларьке на Техноложке. Нет, трубку сняли.
   - Мама! - закричала Кристина.
   - Кристя, это, ты? - раздался спокойный голос.
   - Мама, с бабушкой плохо! Я не знаю, что делать!
   - Что с ней? - Теперь в голосе послышалась некоторая тревога.
   - Не знаю! Она без сознания на кухне. Я пришла, а она лежит. Мама!
   - Так, - прервала ее мать. - Вызывай "скорую".
   - Я уже вызвала.
   - Жди. Если не  приедут,  звони  еще.  И  еще.  Требуй.  Они  обязаны
приехать.
   - А если они не приедут?
   - Звони мне.  Я  найду  на  них  управу.  Кристина  повесила  трубку.
Разговор с матерью ее не успокоил. Требуй... Легко сказать... А если они
все равно не приедут...
   В прихожей зазвонил телефон. Врачи,  подумала  ,  Кристина,  на  ходу
соображая, почему они звонят по телефону, а не едут. Она подняла трубку:
   - Да, я слушаю!
   - Пеппи? А у меня для тебя сюрприз. Знаешь, куда пойдем? В  дискотеку
при клубе "Планетарий".
   - Вадим, я не могу. С бабушкой плохо, она без сознания, - не в  силах
больше сдерживаться, Кристина рыдала в голос. - Вадим, я боюсь. Вдруг  с
ней...
   - Кристина, - серьезно заговорил Вадим, -  постарайся  успокоиться  и
действовать разумно. "Скорую" вызвала?
   - Да, - сквозь слезы ответила Кристина.
   - Я сейчас еду.
   И сразу стало спокойно. Если  Вадим  приедет,  все  будет  нормально,
почему-то Кристина была в этом уверена.
   Она поспешила на кухню.
   - Сейчас, бабушка, врач приедет. В  этот  момент  раздался  протяжный
звонок в дверь.

Крабы и хванчкара

   Когда  через  сорок  минут  на  пороге   квартиры   появился   Вадим,
нагруженный яркими коробочками, пакетами с соками и большим  пластиковым
мешком с фруктами, Кристина встретила его уже с улыбкой.
   - Обошлось, - сказала она  с  порога.  -  Ой,  да  сколько  ты  всего
притащил!
   - Ладно, ладно. -  Вадим  скинул  ботинки  и  прошел  на  кухню,  где
водрузил покупки на стол. - Врач был?
   - Да. Сказали, что у бабушки тяжелый  гипертонический  криз.  Сделали
укол, прописали кучу лекарств. Главное, удалось довести ее  до  постели.
Она спит теперь. Так что, - Кристина виновато пожала плечами, на сегодня
никакого "Планетария". По крайней мере для меня.
   - А значит, и для меня. Давай посидим здесь. Какая разница.
   Он встал, чтобы убрать соки, йогурты и прочие продукты в холодильник.
   Открыл старенький "ЗИЛ" и даже присвистнул от удивления:
   - Я вижу, у вас тут настоящая ледяная пустыня.
   - Так ведь... - запнулась Кристина. - Стипендию я  только  двадцатого
получу, а пенсия...
   - Понятно, - коротко сказал Вадим. Ни слова не говоря,  он  оделся  и
уже на пороге сказал:
   - Сумка есть? Да побольше?
   - Ну что ты в самом деле... - пробормотала Кристина.
   - Не люблю пустоты. Да, кстати, давай сюда рецепты.
   Ту ночь они впервые провели на низенькой Кристининой тахте. Несколько
раз за ночь Кристина вставала и подходила к бабушке. Та была  слаба,  но
чувствовала себя лучше.
   - А твой Вадим молодец, - сказала бабушка, когда Кристина кормила  ее
на ужин йогуртом с кусочками тропических  фруктов.  -  Сразу  примчался.
Храни вас Господь и Дева Мария.
   Когда бабушка заснула, Кристина с  Вадимом  закатили  настоящий  пир.
Скромная кухонька давно не видывала такого изобилия. Тут были и крабы, и
хванчкара, которую пили, правда, не из хрусталя, а из простых стеклянных
стаканов. Но она от этого не становилась хуже.
   - Ты прямо как Дед Мороз, -  смеялась  Кристина,  -  или  как  добрый
волшебник.
   Приходишь - и сразу все становится хорошо. А подарков сколько!
   - Да нет, я просто спортсмен, - отвечал Вадим.
   - Что ли, и мне заняться... Буду как Мартина Навратилова.
   - Нет уж, пожалуйста! Лесбиянки не в моем вкусе. Ты лучше рисуй...
   - За нас! - сказала Кристина  и  подняла  стакан  с  рубиново-красным
вином.
   Они выпили.
   Вадим смотрел на счастливое лицо своей девчонки и вдруг  почувствовал
к ней такую нежность, какой никогда ни к кому не  бывало,  разве  что  к
маме.
   - Слушай, - сказал он, - а ведь у тебя скоро день рождения.
   -  Ты  все  помнишь,  -  улыбнулась  Кристина.  -  Между  прочим,  не
сколько-то, а двадцать один. Дата. Могу теперь в Думу баллотироваться.
   - Ну ты и подкована!
   - Да у меня же бабушка-великий политик. Она всегда в курсе событий.
   - Ну что ж, в честь потенциального члена  Государственной  думы  надо
закатить пир. Я приглашаю вас в ресторан, синьорита.  Выбор  за  вами  -
называйте любой.
   - Да я даже не знаю... - смутилась  Кристина.  -  Может,  лучше  дома
посидеть?
   - Нет, - покачал головой Вадим. -  Никаких  этих  "дома".  Мы  должны
отметить этот день.
   - Тогда Литературное кафе? - предложила Кристина. - Я  когда-то  была
там с мамиными друзьями. Мне очень понравилось. Тихо, уютно, музыка.
   - А мне бы хотелось размаха, - сказал  Вадим.  -  Чтобы  все  видели,
какие мы с  тобой  счастливые.  Впрочем,  посмотрим,  как  там  будет  с
финансами.
   На это Кристине  было  нечего  сказать  -  они  с  бабушкой  жили  на
стипендию плюс пенсия.  Кое-что  подбрасывала  Ванда,  Кристинина  мама,
которая, бросив инженерить, ушла сидеть в коммерческий  ларек  и  теперь
бойко торговала разными мелочами у Техноложки. Денег хватало  только  на
самое необходимое.
   И ни разу Кристине в голову не пришла простая мысль: откуда у  Вадима
такие деньги?
   Вадим никогда не говорил с Кристиной о финансах,  не  бывало  случая,
чтобы у него на что-то не хватило денег, но она ни о чем не  спрашивала.
Она знала,  что  Вадим  как  спортсмен  получает  деньги  от  клуба,  от
Спорткомитета, а может быть, считала, что Вороновы, люди из  прекрасного
мира, выше таких вещей, как нехватка материальных средств.
   До какой-то степени это было верно раньше. Нониа Анатольевна - доктор
наук, искусствовед из Эрмитажа,  Владимир  Вадимович  -  кандидат  наук,
преподаватель Университета, - они жили значительно лучше основной  массы
советских людей. И маленький Вадик представления не имел, что лето можно
проводить иначе, как на море, споры возникали только по поводу того, что
выбрать - Крым или Кавказ.
   И мать, и  отец  были  выездными/а  значит,  их  гардероб  разительно
отличался от гардероба тех, кто  довольствовался  мешковатой  продукцией
фабрики  "Большевичка"  и  стирал  в  кровь  ноги  испанскими  сапогами,
сработанными на "Скороходе".
   Эпоха  реформ  привела  к  тому,  что  прежние  доходы   стремительно
приблизились к нулю, и привыкшая  к  определенному  уровню  жизни  семья
оказалась перед неизвестной доныне проблемой - как выжить.
   Однако вместе с экономическими трудностями  новая  эпоха  принесла  и
неизвестные доселе резервы. В один прекрасный день на пороге вороновской
квартиры появился благообразный английский джентльмен в добротном темном
пальто и с дорогим кожаным портфелем в руках, на верхней крышке которого
красовалась гравировка на металле: Samuel P. Walshe Jr.
   Любезный мистер Уолш оказался владельцем небольшой, но  преуспевающей
фирмы,  торгующей  произведениями  искусства.  Узнав,  что  у  любезного
Владимира Вадимовича Воронова есть большая коллекция картин его отца, он
пришел с предложением купить несколько картин, которые он затем выставит
на аукционе Сотби.
   Такие предложения поступали Вороновым и раньше,  но  они  никогда  не
откликались на них. Во-первых, денег и так хватало, а во-вторых,  валюту
все равно  забирал  ЛОСХ  (Ленинградское  отделение  Союза  художников),
выплачивая владельцам лишь мизерную сумму в рублях. Но  теперь  ситуация
изменилась.
   Мистер Уолш провел  у  Вороновых  два  приятных  вечера,  посвященных
возвышенным беседам об искусстве, после чего со  стены  были  сняты  две
картины - "Уголок Васильевского острова" и "На даче".
   - А сколько вы хотите за  эту?  -  спросил  англичанин,  указывая  на
висевшую в гостиной картину "Женщина с петухом".
   - Эта картина не продается, - покачал головой Воронов-старший.
   - Пять тысяч фунтов, - сказал мистер Уолш.
   - Нет-нет, вы не поняли. Я не собираюсь расставаться с этой картиной.
   - Что ж, извините, - сказал англичанин  и  удалился,  увозя  в  такси
купленные полотна.
   Так  они  и  жили  овеществленным  трудом  предков,  как  высокопарно
выражался отец. И им удавалось сохранять тот же  уровень  жизни,  что  и
до... Однако через год, когда деньги вышли,  снова  появился  корректный
мистер Уолш и снова повел разговор о "Женщине с  петухом".  Но  Вороновы
держались.
   - Понимаете, это портрет моей матери, - пытался объяснить англичанину
Владимир Вадимович. - В сорок первом они сняли дачу в  Левашове,  здесь,
под Ленинградом, там отец и начал писать картину. Заканчивал, когда  уже
началась война... А зимой мамы не стало. Эта картина мне  дорога.  Кроме
того,  это,  по-моему,  лучшее  произведение  отца.  Я  не  могу  с  ним
расстаться.
   - Шесть тысяч фунтов, - вместо ответа произнес мистер Уолш.
   На этот раз он увез несколько акварелей и  средней  величины  полотно
"Яхты на Финском заливе" - за одну "Женщину с петухом"  он  предлагал  в
шесть раз больше.
   И вот теперь мистер Уолш позвонил снова.  Сказать  по  правде,  Вадим
отчасти ждал его звонка. Приближался день рождения Кристины,  и  ему  не
хотелось ударять в грязь лицом. Он уже привык к роли супермена.
   Родители жили в Комарове,  где  не  было  телефона,  и  Вадим  взялся
встретиться с англичанином сам.

Неутешительная динамика

   - Ну что, Воронов, скорее всего, на Кубок Кремля ты  не  поедешь.  По
крайней мере, в этом году. - Тренер положил руку Вадиму на плечо.
   - Что? - Вадим не поверил своим ушам. - Почему?!
   - Сердце пошаливает у тебя, не вытягиваешь. -  Ник-Саныч  смотрел  на
Вадима серьезно и с очевидным сочувствием.
   - Да какое сердце! - вскипел Вадим. - Я в нормальной форме.
   - А надо быть в прекрасной, - улыбнулся  тренер.  -  Я  понимаю,  это
неприятно, горько. Да. Мне тоже не хотелось бы  терять  такого  мастера,
но... - Он развел руками. - Тут я  бессилен.  Тебе  кажется,  что  ты  в
нормальной форме, мне тоже так кажется,  а  техника  говорит  другое.  С
кардиограммой не поспоришь.
   - Какая кардиограмма? - Вадим сжал кулаки. - Это Челентаныч наплел!
   - Во-первых, не  Челентаныч,  а  Павел  Адрианович,  -  наставительно
сказал тренер. - А во-вторых, от него тут мало  что  зависит.  Показания
приборов -  вещь  объективная.  Не  расстраивайся,  Воронов.  Надо  тебе
последить за здоровьем, а там, глядишь, еще успеешь взять свое.
   - Но, Ник-Саныч, - взмолился Вадим. - Ну, может быть, не надо, а... А
вдруг это случайный сбой, ну случилось что-то, не знаю  я.  Давайте  еще
раз проверим. Я завтра же пойду в ВФД, пусть они меня  на  велоэргометре
проверят.
   -  А  что  это  даст?  В  карточке  у  тебя  четко  видна   динамика.
Неутешительная, между прочим. Ну, хорошо, - согласился тренер. - Сегодня
отдохни хорошенько.
   Завтра пройдешь обследование. Но этот результат будет решающим.
   Тренер ушел, а Вадим тут же бросился на поиски спортивного врача.

***

   - Адрианыч! Что за дела?
   - А, ты, Ворон... - Врач притворился удивленным. -  Что  ты  какой-то
взъерошенный?
   - "Взъерошенный"?! Твою мать! Что там за  дела  с  кардиограммой?  Ты
что, решил меня в запас сдать?
   - Почему сдать? - пожал плечами Адрианыч. - Просто тебе вредны сейчас
сверхнагрузки... по медпоказаниям... - Он  помолчал,  а  потом  взглянул
Вадиму в лицо и сказал тихо и значительно:
   - Я же предупреждал тебя. Подустал ты, Воронов. Ты меня не  послушал,
отругал даже... А врачей надо слушаться...
   - Ага. - Вадим стиснул зубы. - Вот,  значит,  что.  Так  чего  же  ты
теперь хочешь?
   - Я? - с демонстративным удивлением поднял брови спортивный  врач.  -
Ничего. Хочу, чтобы ты, Воронов, был здоров. Не болел.
   Вадим едва сдерживал себя, чтобы не заехать  врачу  по  физиономии  -
тогда ему не видать Кубка Кремля как своих ушей. Он только стиснул  зубы
и посмотрел на врача, который спокойно смотрел ему  в  глаза,  и  только
где-то в их глубине играла едва заметная усмешка: а ловко я тебя, а?
   - Так, - разом успокоившись, сказал Вадим, - Я говорил с Ник-Саначем.
Он разрешил еще один тест на велоэргометре. Все  должно  быть  в  норме.
Понятно?
   - Ну, это не в  наших  силах,  -  развел  руками  врач.  -  Показания
приборов - это объективность. Или ты хочешь, чтобы я  проник  в  кабинет
функциональной диагностики и велоэргометр подправил? Этого я сделать  не
могу.
   -  Чего  ты  хочешь?  -  тихо  спросил  Вадим,  пристально  глядя  на
Челентаныча и  вкладывая  в  свой  взгляд  все  презрение  и  ненависть,
которые, казалось, отскакивали от круглой  физиономии  его  собеседника,
как теннисный мячик от стены.
   - Сколько ты получаешь сейчас? Четыреста  в  месяц?  Вот  и  принеси.
Всего какая-то месячная получка... Тьфу и растереть.  Ты  же  богатый  и
красивый, Ворон.
   Это тебе... фьюить!
   -  Хорошо,  -  мрачно  ответил  Вадим,  снова  делая  усилие,   чтобы
сдержаться. - Через два дня я прохожу тест, после этого получаю деньги и
отдаю. Идет?
   - Нет, - сокрушенно покачал головой врач.  -  Так  не  получится.  Ты
пройдешь тест, попадешь на Кубок, дай Бог, выиграешь... и  забудешь  про
Павла Адриановича. Что ты там потом получишь, это прекрасно. Но  мне,  -
он сделал паузу и посмотрел Вадиму в глаза, отчего ему пришлось  задрать
голову, поскольку Ворон был выше него почти на целую голову, - ты должен
не потом, а сейчас. Завтра, в крайнем случае - послезавтра.
   Вадим не сказал больше ни слова, а только повернулся и вышел.

   - У ног ее - две черные пантеры
   С отливом металлическим на шкуре.
   Взлетев от роз таинственной пещеры,
   Ее фламинго плавает в лазури,
   Я не смотрю на мир бегущих линий,
   Мои мечты лишь вечному покорны.
   Пускай...

   Да ты совсем не слышишь меня! Вадим, что с тобой! - Кристина отбежала
на несколько шагов  вперед  и  повернулась  к  Вадиму,  загораживая  ему
дорогу. - Ну что ты сегодня такой мрачный? Тебе не нравятся стихи?
   Вадим посмотрел на улыбающееся, веселое лицо Кристины, и на миг  даже
мелькнула мысль - взять и рассказать ей все. Про  Челентаныча,  про  то,
что в тот день он ее не спас, а сбил и чуть не бросил на дороге, про то,
что он совсем запутался и ему срочно, очень срочно нужно  найти  большую
сумму денег. Он смотрел в счастливые  зеленые  глаза  и  понял,  что  не
может.
   Неспособность признаться в собственной слабости - тоже  слабость.  Ну
так что ж?
   Он мрачно усмехнулся и сказал:
   - Давай помолчим.
   Он чопорно взял Кристину за руку, и они пошли дальше. Вадим молчал, и
Кристина боялась нарушить молчание.
   Она любила его. И он был не только прекрасным,  но  и  романтическим,
даже таинственным. Она не понимала его до конца. И  боялась  спрашивать.
Потому что в тех редких случаях, когда она осмеливалась спросить  его  о
чем-то личном, Вадим с улыбкой смотрел на нее и отвечал только: "До чего
же женщины любопытны!"
   Кристине казалось, что за всем этим скрываются какие-то неведомые  ей
глубины. Он был не такой, как все остальные, существо из другого теста.
   Бывало и по-иному. Когда  они  вместе  лежали,  обнявшись,  он  бывал
близким, родным, теплым. Но потом  отдалялся  и  становился  чужим,  как
будто душа его витала где-то в совершенно иных сферах. Вот и  сейчас  он
закрылся от нее - и сколько она ни старалась, ей не удавалось  пробиться
через глухую завесу, которую он воздвиг вокруг себя.
   -  А  у  нас  сегодня  на  истории  искусств  говорили   о   Рафаэле.
Представляешь  себе,  оказывается,  Сикстинскую  мадонну  он   писал   с
содержанки, которая тянула из всех деньги и вообще была отнюдь не ангел.
   - Ох уж эти искусствоведы! - насмешливо ответил Вадим. -  Все  бы  им
покопаться в грязном белье. Терпеть не могу. Это, в конце концов, личное
дело художника, что и с кого  он  пишет.  Его  частная  жизнь.  Я  помню
однажды  знакомые  матери  обсуждали  отношения  Рембрандта  с  Саскией.
Четыреста лет, как этих людей нет и в помине! Но их личная жизнь до  сих
пор  кого-то  волнует!  Не  дай  Бог  стать   знаменитым,   тоже   будут
докапываться, когда, и где, и с кем. Лучше уж помереть простым смертным.
   - Но ты же уже знаменитый, - засмеялась Кристина. - Сколько раз  тебя
узнавали на улице! Знаешь, я так горжусь тобой!
   - Нечем гордиться. Обычный человек, такой же, как  и  все,  -  сурово
ответил Вадим.
   Он рисовался. Ему тоже было приятно, что его узнают.
   - Но ведь они не знают того, что знаю я! - говорила Кристина, и глаза
ее горели. - Они знают только, что ты классный теннисист, а я еще  знаю,
какой ты  благородный,  какой  сильный.  Если  что-то  случается,  вдруг
приходишь ты и все становится хорошо. Я рядом с тобой ничего  не  боюсь.
Вот бабушка заболела, а теперь поправляется. Ты приходишь, и  как  будто
солнце взошло... Я, наверно, очень бессвязно говорю. А Лида...
   - Ой, только не про Лиду.
   Когда они подошли к Гостиному двору, Вадим сказал:
   - Пеппи, ты прости меня, но я не смогу тебя сегодня проводить. У меня
очень важная встреча.
   - Конечно, я прекрасно дойду сама, - с готовностью ответила  Кристина
и остановилась. - А что?..
   - Ничего, - ответил Вадим и внезапно для самого  себя  привлек  ее  к
себе и прижался губами к ее губам.
   - Вот стыдобушка! - раздался рядом  с  ними  пронзительный  голос.  -
Распустились тут с этим сексом своим!
   Вадим поднял голову.
   - Эх, тетка... - только и сказал он.

"Женщина с петухом"

   Мистер  Уолш  явился  точно  к  восьми.  -   Добрый   вечер,   мистер
Воронов,улыбнулся он безупречной  западной  улыбкой.  -  Счастлив  снова
видеть вас.
   - Добрый вечер, - выжал из себя вежливую улыбку Вадим.
   Они прошли в гостиную - у Вороновых особо  почетных  гостей  не  было
принято принимать на кухне. На столе уже стояла бутылка хорошей  мадеры,
два хрустальных бокала, лежало печенье, фрукты.
   Англичанин с удовольствием огляделся.
   - Люблю бывать в вашем доме, мистер Воронов,  -  заметил  он.  -  Это
такой контраст тому, что я вижу на улицах. В вашем городе все рушится. Я
просто поражаюсь, как можно привести в столь несчастное состояние  такой
красивый город. Могу только воображать,  каким  был  Петербург  сто  лет
назад...
   - Денег нет, - развел руками Вадим, - чтобы поддерживать здания.
   - Да, в этом ваша проблема, - согласился мистер Уолш. - Но вот тут  я
готов немного помочь. - Он мягко улыбнулся Вадиму, но тот только  мрачно
взглянул на англичанина, догадавшись, о чем именно сейчас пойдет речь. -
Я взвесил все "за" и "против", - продолжал тот, - и пришел к выводу, что
я  могу,  даже  просто  обязан,  предложить  вам  восемь  тысяч   фунтов
стерлингов за  прекрасное  произведение  вашего  достойного  дедушки.  Я
говорю о картине "Женщина с петухом".
   - Вы не поняли, - сказал Вадим и разлил  мадеру.  -  Эта  картина  не
продается.  Родители,  наверно,  говорили  вам,  что  это   единственный
сохранившийся портрет моей бабушки. Она вскоре трагически умерла.
   - О да, блокада, я слышал.  Ужасно,  -  кивнул  мистер  Уолш,  смакуя
мадеру. - Варварство. - Он помолчал. - И все же  все  имеет  свою  цену.
Кстати, мадера у вас очень недурна. Вам приходилось бывать в Испании?
   - Нет.
   - Так вот, в  Испании  лишь  немногим  лучше.  Впрочем,  я,  пожалуй,
предпочитаю порто.
   Они помолчали.
   - Мне очень жаль, что мы не можем договориться, - сказал