ы о любовных похождениях, то обязательно косился в сторону Николая и замечал:
     - Ты нас не слушай, ты-то живешь в другой реальности.
     А теперь Николай из-за ее унижения страдал еще больше, чем из-за своего. Он не знал, что она говорит на работе, подругам. Не так-то просто из жены молодого преуспевающего ученого, без пяти минут доктора наук, стать женой отбывающего срок по суду.

Старательный Иннокентий

     Иннокентий привез записку от директора. Из суда пришла бумага, и директор просил написать задним числом заявление об уходе по собственному желанию. Чтоб не портить трудовую книжку. ?Как выкарабкаетесь, сразу возьмем назад?, - обещал он.
     - Николаич, ты бы это, дал бы мне все свои записи, я б пока твои опыты вперед подвинул.
     В словах Иннокентия была, как тогда говорили, сермяжная правда. К тому же сами записи присутствовали в виде файлов в ноутбуке и деться никуда не могли.
     Кое-какие главные статьи уже и так были посланы Иннокентию, когда случилась беда и он понял, что в Мурманск ему не лететь.
     Теперь же полдня объединял все материалы экспериментов, все предположения и планы будущих опытов.
     - Постарайся к моему возвращению заполнить вот эти таблицы, - просил он. - Тут надо получить восемьдесят значений и на их основе построить кривую.
     - Какой разговор, Николаич, конечно, построим. Только, чтоб эксперименты ставить, надо материал со дна получить, а кто ж, кроме тебя, за ним в море полезет? - Он и тут начинал рассуждать. - Водолазов-то у нас теперь нет. И денег нет в институте на их оплату.
     - Попроси Федорова. Он все равно для своей работы лазит.
     - Попросить-то я его попрошу, а если он скажет, чтоб я ему за это платил?
     - Скажи, что я потом ему отработаю. Буду два года за его материалом нырять. - Николай уже с трудом удерживал привычное раздражение.
     - А-а-а, понял, - проговорил довольный Иннокентий. Он страсть как не любил лазить в воду. Да и водолазного диплома у него не было. - А то, может, деньгами расплачиваться? Только у меня денег нет. Какие у нас сейчас деньги? Это тебе там в Голландии регулярно платили, а нам уж три месяца зарплату не выдавали.
     - У меня тоже нет. Меня в Шереметьеве грабанули. Так что скажи, я ему отработаю.
     - Да уж ладно, чего там, скажу, конечно.
     На том разговор и кончился.
     Когда же через год и восемь месяцев Николай наконец появился в Мурманске, оказалось, что все его материалы, которыми он так дорожил и на которых можно было строить судьбу, благополучно украдены Иннокентием. Причем распорядился ими Иннокентий самым что ни на есть дурацким образом.
     Николай замахнулся, чтобы дать ему хотя бы по морде. Но Иннокентий, здоровенный мужик, которому было под пятьдесят, трусливо отшатнулся, юркнул за дверь лаборатории и визгливо, по-бабьи, заорал на весь институтский коридор:
     - Убивают! Ой, убивают!
     Мгновенно захлопали двери, послышались громкие голоса.
     Не хватало еще тут, у себя в институте, попасть в уголовную историю.
     Николай спокойно вышел из лаборатории и громко, твердым голосом, так, чтобы слышали многие, назидательно проговорил:
     - Никто тебя убивать не собирается. И даже бить такую мразь, как ты, никто не станет. Я только спросил, зачем ты это сделал с моими работами?
     Сказал и ушел назад. Объяснять никому ничего не хотелось.
     Случилось же следующее.
     Те три статьи, в которых рядом с его фамилией должна была встать фамилия нобелевского лауреата доктора Фогеля, Николай собирался еще раз переписать и послать на подпись в Гронинген. После этого их бы напечатали самые престижные международные ботанические журналы. Ему не хватало лишь двух-трех завершающих экспериментов, которые можно было сделать только в их мурманской лаборатории. Об этом он и попросил Иннокентия еще во время следствия, переслав ему ксероксы статей. Однако до доктора Фогеля дошли смутные слухи о его деле, вероятно кто-нибудь хорошо постарался. И нобелевский лауреат прислал в мурманскую дирекцию письмо, где сообщал, что встревожен судьбой молодого коллеги Николая Горюнова, так хорошо показавшего себя в Гронингене, и спрашивал, не нужна ли ему какая-нибудь помощь.
     Сам Николай об этом письме узнал лишь через два года. Так же как и об ответе, который дирекция поручила написать Иннокентию. Иннокентий же прямо и просто ответил, что Николай Горюнов находится под судом за убийство, поэтому научной работой больше не занимается.
     Вряд ли именно эта новость доконала старика Фогеля, однако спустя недолгое время прямо на работе у него произошел инсульт, отнялась речь, так же как и способность двигаться.
     Иннокентий же из всех мыслей и догадок, которыми мог гордиться любой серьезный ученый, из всех таблиц и кривых, которые добывал и выстраивал Николай последние годы, проделывая тончайшие эксперименты, наляпал десяток неуклюжих статей, разослал их по захудалым российским журналам, где их и напечатали. Ко времени возвращения Николая он успел переписать его докторскую в свою и собирался пройти предзащиту.
     Если бы у Николая сохранились собственные файлы, можно было бы хоть что-нибудь отыграть назад.

Привет тебе, ноутбук

     Каждую пятницу, когда Николай приезжал из своей полутюрьмы домой, он сначала залезал в ванну и смывал с себя всю грязь, все запахи той чуждой жизни. Он звонил домой, едва оказывался на вокзале, и Вика готовила ванну заранее. Подходя к Рубинштейна, он испытывал такое чувство тоски по своему дому, жене и Димке, точно отсутствовал годы. И два выходных дня старался проводить время вместе с Викой и сынишкой. В субботу они ходили на Владимирский рынок, убирались в квартире, а в воскресенье, если была погода, гуляли по городу.
     Вика провожала его на вокзал, на семичасовую электричку. И на платформе они прощались. До следующей пятницы. Однако кирпичный завод работал круглосуточно. И раз в месяц их комната работала по выходным.
     - Эти дни добавятся к вашему отпуску, - объяснил лысоватый майор.
     Но Николай чувствовал себя обворованным.
     Обжившись в первые две недели за забором с колючей проволокой, он решил перевезти ноутбук. Мужики после смены играли в домино, а он, пристроив компьютер на тумбочке, заканчивал монографию. Для мужиков это было привычным делом: до него на той же тумбочке профессор стучал на машинке - тоже что-то там такое создавал научное.
     Узнав, что Николай заканчивает докторскую, его, в отличие от профессора, прозвали Доктором. И когда повар чересчур громко матерился, его одергивали:
     - Тихо, Доктору мыслить мешаешь.
     Так прошло несколько месяцев. Конечно, в доме, где жили только мужики, находящиеся между зоной и волей, бывали и драки, и пьяная буза, но это как бы происходило помимо Николая.
     Постепенно состав его комнаты менялся - первым вышел на волю повар. И вместо него койку занял Борис Наумович, который сразу объявил:
     - Несмотря на еврейское отчество, я - русский. У меня отец - из староверов. Но, с другой стороны, еврейский народ уважаю, а благодаря отчеству хлебнул все его несчастья.
     - Да ладно, - отозвался водитель троллейбуса. - У меня мать вообще непонятно кто: то ли чукча, то ли, говорят, какая-то юкагирка. Я посмотрел в словарь, там написано, что такой нации нет - уже вымерла. Но я и то не переживаю.
     - Чистокровного русака вообще не бывает, - или татарин, или финн, или хохол, обязательно в роду кто-то да есть, - вставил парикмахер, яростно забивая ?козла?.
     Парикмахер тоже отсчитывал последние дни до воли, и скоро на его место прописали тихого молчаливого парня.
     - Из-за телки влетел, - сказал он при знакомстве, но дальше объяснять не стал. И каждый понял его слова в меру своего воображения.
     Парень вместе со всеми делал кирпичи, играл в домино. Записался в ансамбль играть на банджо.
     А когда Николай вернулся из города, ноутбука он не обнаружил. Сумка, в которой он лежал под кроватью, завернутый в детское одеяльце, стояла, но была пуста. Не было и дискет, на которые Николай записывал копии файлов.
     - Да ты подожди колесо катить, может, кто взял поиграться. Там, говорят, игры внутри есть, - растерянно говорил водитель троллейбуса.
     Он прошелся по комнатам, но никто ничего не знал и не видел.
     - Кешка взял, - сообразил вдруг Борис Наумович. - Я еще его спросил: ?Ты чего такую сумку большую берешь?? А он мне: ?Банджо я в чем привезу? Не в руках же?. Ей-бо, сбежал, мужики!
     Николай не спал всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху на лестнице. Ему казалось, что парень вернется и скажет:
     - Ну взял поиграть, чтоб ехать было не скучно. Так привез же.
     Но парень не вернулся ни в понедельник, ни во вторник.
     - Ты доложи майору, может, перехватят твой компутер, - сочувственно советовали все.
     И хотя чего-чего, а не докладывал он никогда, пришлось идти к майору. Писать заявление о пропаже.
     - Вы бы, Горюнов, еще кучу брильянтов сюда завезли! - расстроился майор. - Конечно, своим ценным предметом и спровоцировали его на кражу с побегом.
     - Там вся моя работа. Все, что я сделал за последние годы!
     Видимо, в лице Николая было что-то такое, что заставило майора перемениться.
     - Ладно, ладно, не горюйте, Горюнов. Еще не все потеряно. Его и так уже ищут.
     Этот удар судьбы был пострашней, чем ограбление в Шереметьеве.
     Пропавшие из сумки дискеты скоро обнаружились за батареей. Парень сдуру решил их спрятать в незаметное место. Что происходит с дискетой, пролежавшей рядом с чугунной батареей, Николай хорошо знал: она размагничивается, и все записи навсегда исчезают.
     - Слышь, Доктор, пойдем пивка попьем после смены, - уговаривал его водитель троллейбуса. - Нельзя так ходить, будто ты покойник. Ну потерял кой-что. Другое найдется, слышь?
     Николай усмирял на мгновение боль души и, глядя пустыми глазами на сотоварища, пытался улыбнуться. Однако вместо улыбки губы изображали кривую гримасу.
     - Поймали вашего охламона, - сказал майор спустя еще несколько дней. - В нетрезвом состоянии ограбил квартиру любовницы. Сидит в ка-пэ-зэ.
     Еще через неделю Николая вызвали в город для опознания ноутбука. Он был найден во время обыска комнаты, куда парень отнес вещи бывшей любовницы и где прятался сам. Только напрасно Николай радовался. Все его тексты были с жесткого диска стерты, а заполнен он был идиотскими играми, стрелялками и страшилками.

***

     И все же две статьи были напечатаны в российских журналах - в ботаническом и по экологии. Николай принес их майору.
     - Хорошее дело, - похвалил майор. - Вы, это самое, сделайте для меня ксерокс, я отчет по воспитательной работе готовлю. Как раз ваши работы пригодятся. Прибытков, он тоже в детский журнал рисует карикатуры, Викторов, тот фигуры вырезает из дерева. Это все очень нужно. Нормальное проведение культурного досуга.
     Сын майора делал заметные успехи в английском, и майор был доволен. Правда, в последнее время их беседы во время прогулок вокруг высокого сплошного забора с колючей проволокой принимали все более философский характер.
     - Ответьте мне, сэр, - спрашивал сын по-английски во время прогулки, - есть в России сейчас хотя бы одно место, где честный человек мог бы принести пользу обществу?
     - Вы не первый задаете этот вопрос, - отвечал Николай. - Примерно о том же спрашивали Пушкин с Лермонтовым. А прежде, как известно, Радищев с Новиковым. Но еще раньше их - Курбский. Он тоже дознавался об этом у Ивана Грозного.
     - Но я спрашиваю вас, сэр, а не Пушкина с Лермонтовым.
     - Есть теория малых дел. Ее сторонники считают, что если каждое мгновение жизни и каждый мелкий поступок направлять на добро для людей, то это превратится в большую программу и преобразует мир.
     - А вы, подобно большевикам, считаете, что преобразовать мир возможно? - Бедный мальчик смотрел на него то ли как страждущий истины на пророка, то ли как всевышний судия на грешника.
     - Я - как Лев Толстой. Считаю, что улучшение человеческой породы лучше начинать с самого себя. Но Ленин, Сталин и Гитлер были с ним не согласны...
     Послушал бы майор эти их беседы!

Бросьте валять дурочку!

     Длиннорукому длинноногому парню из параллельной комнаты исполнилось двадцать пять. По этому поводу он выставил на стол несколько бутылок водки и позвал соседей.
     На этот случай у Николая был привычный арсенал шуток.
     - Я не пью, зато закусываю здорово! - отговорился он и остался в своей комнате.
     Прежние соседи относились к этому с пониманием и даже уважением:
     - Завязал Доктор тугим узлом.
     Николай с полчаса полежал, почитал сугубо научный журнал на английском языке. Громкие голоса за стеной ему не мешали.
     Но парень в подпитии оказался приставуч и занудлив. Он вернулся за Николаем, а следом за ним вошел улыбающийся Наумыч. Он тоже был немного навеселе. У парня плескалась в стакане водка.
     - Тебе оставили, - сообщил он. - Выпей, как человека прошу!
     - Я ж говорю: он свою бочку выпил, - сказал Наумыч, пытаясь взять стакан с водкой у парня.
     - Ты-то отлипни, я хочу Доктора угостить. Слышь, Доктор, - снова повторил парень, - как человека прошу, пойдем выпьем!
     - Такому легче дать, чем остаться девушкой, - пошутил добродушно Наумыч.
     Но парня эта шутка вдруг задела.
     - Ах ты, сука! Шмази давно не пробовал? - пробормотал он, поставил криво стакан на край ближней тумбочки, так что тот обрушился на пол, и попытался провести ладонью с растопыренными пальцами по лицу Наумыча.
     Наумычу, естественно, этот жест не понравился. Он отстранился и легко оттолкнул длинную руку парня.
     Парень в ответ неуклюже протянул другую руку к горлу Наумыча. Тот, приняв боксерскую стойку, отбил руку и несильно врезал парню в скулу.
     - Кончайте, парни! - успел выкрикнуть Николай.
     Но было уже поздно.
     - Значит, ты так! - обиженно проговорил парень.
     Он немного пошатался, как бы раздумывая, потер скулу, а потом неожиданно ловко нагнулся и схватил единственный свободный табурет за ножку. Через минуту в комнате была уже смертельная свалка.
     На шум из соседней комнаты выбежали продолжавшие выпивать соседи. Кто-то вступился за именинника, который уже размазывал по физиономии кровь, капавшую из носа, кто-то, наоборот, стал их растаскивать. В тесном пространстве комнаты как следует развернуться было трудно, и кончилось тем, что все повалились друг на друга.
     Кто-то зычно захохотал, и, к счастью, свалка на этом закончилась. Все же кое-какие следы начавшегося было побоища на лицах запечатлелись. Не считая разбитого носа парня, у троих под глазами расплывались могучие синячищи. В том числе и у Николая.
     На другой день Николая вызвал майор.
     - Подождите, синяк хоть запудрим, - предложил Наумыч.
     Хотя за процедурой наложения грима следила вся комната, подавая советы, кончилась она неудачно.
     - Тут легче мозги запудрить, - ворчал Наумыч. Стесняясь фиолетово-черного фингала под глазом, Николай вошел в кабинет майора и доложился.
     - Красив! Смотреть противно, - проговорил майор. - Садитесь и опишите подробно весь ход события.
     И он положил на стол перед Николаем лист бумаги.
     - Какого события? - с деланным удивлением спросил Николай.
     - А то вы не знаете...
     - Я и в самом деле не знаю...
     - Да знаете вы все, - устало проговорил майор. - Учинили пьяную драку. Вон какой разукрашенный. Я-то собирался через месяц представить вас на сокращение срока. За примерное поведение и отличную работу. А теперь что?
     - Но вы же знаете, я не пью... И драки не было.
     - Не знаю. Откуда мне знать... Опишите подробности инциндента.
     Он так и сказал - ?инциндента?, и Николай с трудом удержал себя, чтобы не поправить.
     - Так не было ничего. А в том, что я не пью, вы могли удостовериться...
     - Бросьте дурочку валять. Уж вам-то стыдно, Горюнов! Пишите, пока с вами как с человеком разговаривают. Я вам повторяю - через месяц решается ваша судьба, а вы тут как не знаю кто!
     - Но мне и в самом деле нечего писать, - уныло повторил Николай.
     - Хорошо. Коли так, подробно опишите обстоятельства, при которых получили свое легкое телесное повреждение. Лично вы.
     Николай пожал плечами и написал на листке несколько строк. ?Я, Горюнов Николай Николаевич, такого-то числа во время чтения журнала решил подняться с постели и, споткнувшись о ножку стола, ударился об угол тумбочки, чем нанес себе легкое телесное повреждение в виде синяка под глазом?.
     - Вот, - подвинул он листок к майору. - Все, что я мог написать.
     - Так, значит! - И майор усмехнулся. - А вот соседи ваши показывают другое. - Он вынул из папки несколько страниц, исписанных крупными корявыми буквами, прикрыл ладонью подпись и прочитал: - ?Зная про мой праздник, Горюнов стал показывать ко мне презрение и оскорблять меня сначала в устной форме, а потом в физической. Когда я намекнул ему на его плохое поведение, он встал с кровати и разбил мне нос?. Вот как ваши товарищи показывают. - И майор вернул листки в папку. - Взрослые ведь люди! - проговорил он грустно. - А как пацань„! Тюрьма по вам плачет. Идите, Горюнов. И не удивляйтесь, если на выездной сессии суда дело о сокращении вам срока рассматриваться не будет.
     - Доктор, ты чего не такой? - заволновались соседи, когда он вернулся в комнату.
     Николай лишь удрученно махнул рукой. Пересказывать дурацкое заявление именинника - нарываться на новый ?инциндент?. Тогда и в самом деле можно проститься с надеждой.
     - Именинничек-то наш не прост, - лишь сказал он.
     И соседи поняли все.
     - Ну сука! - изумился один из недавно подселившихся жильцов. - Сам же заварил, и сам настучал.
     - Только не тут, на улице поговорим, по-трезвому, - предложил Наумыч, - чтобы Доктору путевку на волю не смазать.

***

     Пожилой, всегда спокойный человек с большой лобастой головой и седоватым ежиком подставил эту свою голову под проволочный нож полуавтомата, и нож в одно мгновение отрубил ее.
     За четыре дня до этого в их комнате случилось примерно то же самое, что и в комнате Николая. Была пьяная драка, только с более тяжкими последствиями: выбили оконные стекла, кровью залили пол и забрызгали стены, на ?скорой помощи? увезли двоих.
     Фамилия пожилого, всегда уравновешенного человека была Потапов. Через полтора месяца он, как и Николай Николаевич, надеялся на досрочное освобождение.
     Николай Николаевич не знал, как и о чем они поговорили с майором, но в результате майор объявил Потапову, что тот отбудет весь срок, от звонка до звонка.
     А теперь голова Потапова, сброшенная с ленты конвейера, лежала на цементном полу и смотрела на всех широко открытыми глазами. Тело же, обхватив руками металлический корпус, висело сбоку конвейера. И Николаю Николаевичу на секунду показалось, что это просто такой прикол - абсолютно же здоровый и целый Потапов нагнулся и рассматривает что-то на полу с другой стороны конвейера. Или дурное кино, где тело в конце концов подхватывает руками собственную голову и ставит ее на место.
     Кто-то, быстрее всех сообразивший, что делать, вызвал по внутренней связи инженера по безопасности. Остальные из всех трех бригад стояли, сгрудившись, и молча смотрели в остановившиеся глаза Потапова.
     - Переживал сильно... - объясняли люди из его бригады.
     - Дни до воли пересчитывал, жена, говорил, на двадцать лет младше....
     Прибежал инженер по безопасности, ругаясь густым матом, стал вызывать ?скорую помощь?.
     Но прибывший со ?скорой? врач лишь развел руками:
     - Я-то что могу сделать? Мы головы на место не пришиваем.
     - Но вы хоть в больницу увезете, - стал было убеждать инженер.
     И врач взглянул на него как на сумасшедшего:
     - В больницу мы увозим больных. А для таких - труповозка. Туда и звоните.
     Все следующие дни Николай приказывал себе о своем сроке не думать. Только это не получалось: о возможной свободе забыть невозможно. До выездной сессии оставался лишь месяц.

***

     - А то, может, задержитесь? У сына через неделю экзамен.