олнения...
     - Там тоже отметился наш общий друг, - довершил Саша.
     - Я  только  не  совсем  понял,-   сказал  Дубинин-   какая  корысть  была
девушкам...
     - А очень даже прямая!  -  Сергей Петрович снял очки и,  подышав, принялся
протирать линзы платочком.  -  Самая бойкая мадемуазель, французская креолка, в
участке охотно поведала, как однажды приехала по вызову и нарвалась на садиста.
Даже рубчики от  хлыста показала...  Так вот,  еле-еле вырвалась и  в  ч„м мама
родила сиганула в окошко.  Второй этаж, вывихнула ножку, полз„т, плачет и жд„т,
естественно,   что  клиент  е„  сейчас  за  прич„ску  обратно  поволок„т.   Тут
подкатывает "Харлеище" попер„к себя толще,  а  на  н„м ну  о-очень симпатичный,
знаете ли,  месье.  И весьма учтиво так спрашивает,  что же это,  мол,  за беда
приключилось с  мадемуазель и не может ли он быть ей чем-то полезен.  Заметьте,
на  безупречном французском.  Вс„ это посреди довольно глухой улицы в  половине
пятого ночи...
     - Жельтмен, - вздохнула Пиновская. - О Господи!..
     - Девка сквозь слезы и  кровавые сопли что-то  лепечет,  тычет пальчиком в
сторону дома,  - продолжал рассказывать Плещеев.- Месье выслушивает, после чего
снимает кожаную куртку и да„т ей прикрыть срамоту а сам не спеша поднимается по
лестнице.  Что там происходит, мадемуазель, конечно, не видит, но вскоре клиент
весом сто  тридцать два кило без порток вылетает в  то  же  окошко и  втыкается
башкой  в  газон,  а  месье  этак  хладнокровно выносит  девушке  е„  джинсики,
доставляет бедняжку в ближайшую больницу и делает ручкой...
     - Знай наших, российских,- проворчал Саша.
     - Ну  и  после этого как  же  было не  помочь такому замечательному месье,
когда он сам угодил в стесн„нные обстоятельства,-  кивнула Пиновская.- Описания
внешности от не„, естественно, не добились?
     Сергей Петрович разв„л руками:
     - Естественно.  Шлем был зеркальный,  а  мотоцикл ей и  в голову не пришло
запоминать... И вообще было темно, больно и страшно...
     - И  как  только  узнала месье,  когда  он  от  сыщиков удирал,-  фыркнула
"Пиночет".
     - Охранная грамота...  -  вздохнул Дубинин.  Отогнав кот„нка от  блюдца  с
огурчиком, он подозрительно оглядел "закусь", не наш„л ничего предосудительного
и отправил огурчик в рот.
     - Между  тем  сотрудничество с  полицией...-  продолжила  Пиновская  мысль
коллеги.
     - Как у певцов Тарантино,-  снова подал голос Саша Лоскутков.  -  Помните?
Тоже ни гу-гу. Дочка и та...
     - Да помним,  помним, - отмахнулся Плещеев. Ему не нравилось, какой оборот
принимал разговор,  но  сердиться было не  на  кого:  сам задал тон,  рассказав
дурацкую байку.-  Если ты думаешь,  что мне начальство велело при случае медаль
ему от имени Итальянской республики передать, так ты ошибаешься!
     - О  Господи,  -  снова  вздохнула Марина  Викторовна,  и  Плещеев не  мог
определить,  насколько притворным был е„  вздох.-  Лишать преступный мир такого
бриллианта, это, дорогие мои, кощунство. В скольких странах этого Скунса заочно
к смертной казни приговорили? В шести, по-моему?..
     - В семи, - мрачно сказал Сергей Петрович. - Теперь и у нас.
     - А  у  нас-то за что?  -  спросил Лоскутков.  -  Неужели за Фикуса?  -  И
усмехнулся: - Обиделись, дорожку перебежал?..
     - Ему ещ„ Четвергова приписывают,  -  ответил Плещеев.-  Начальника твоего
бывшего. Саша пожал плечами и промолчал.
     - "Приписывают"...- скривилась Пиновская.
     - Физическое уничтожение при первой возможности,- поставил точку Плещеев.
     "Эгида-плюс" была создана чуть больше года назад по инициативе энергичного
молодого  секретаря  российского  Совета   Безопасности.   Замаскированная  под
непритязательное охранное предприятие,  она  была  питерской сестрой  некоторых
московских служб  по  неконституционному искоренению особо одиозных личностей в
преступном и  деловом  мире.  Костяк  "Эгиды" составили люди,  в  разное  время
изгнанные со  своих прежних постов кто за  правдоискательство,  кто за любовь к
науке  и  новым  методикам,   мешавшую  кому-то  спокойно  пить  кофе.  Теперь,
собравшись в  "Эгиде",  они,  как  язвительно отмечала Пиновская,  периодически
напарывались на то, за что боролись всю жизнь...
     Оставшись один,  Плещеев взял на руки кот„нка (Ке-фирыч клялся, что котик,
но  Сергей Петрович где-то  слышал краем  уха,  будто  такие симпатичные рожицы
бывают исключительно у  кошечек),  подош„л с  ним к  окну и стал смотреть через
скверик на  Московский проспект.  Ему не хотелось думать про Скунса,  который и
так  уже  испакостил день  его  рождения  и  обещал  попортить немало  крови  в
дальнейшем.  Это было неизбежно, и скоро Плещеев - не в первый раз! - с головой
уйд„т в  хитроумные выкладки...  но  почему бы не дать себе минутную передышку,
пока она ещ„ возможна?..  Не  предаться простым человеческим размышлениям,  как
вон те люди,  снующие взад-впер„д по проспекту? Нормальные люди, не озабоченные
отловом  и   отстрелом  выродка,   взявшего  кличку  у  омерзительно  пахнущего
зверька...
     Когда-то давно,  в  детстве,  Сереже Плещееву все время хотелось изобрести
машинку для подслушивания чужих мыслей.  Жизнь так сложилась,  что детскую свою
мечту он вспоминал чем дальше,  тем чаще.  То во имя профессии, то, как теперь,
чтобы хоть на время от не„ отрешиться.
     Не думать о  белом медведе оказалось,  как всегда,  тяжело.  Он попробовал
переключиться на приятное:  на новую резину для автомобиля,  уже облюбованную в
фирменном магазине,  на праздничные деликатесы,  которые ему ведено было купить
по дороге домой.  На то, каким букетом умаслить любимую жену Люду, в отношениях
с  которой только-только  наметилось хрупкое затишье после  очередного шторма с
дожд„м... А то как бы не отреагировала слишком бурно на дар„ную киску...
     Мысль о  кисках была определ„нно лишней.  Охота за на„мным убийцей обещала
стать похожей на ловлю ч„рной кошки в т„мной комнате,  прич„м когда е„ там нет.
Вся наличная информация о  Скунсе носила характер столь же  легендарный,  как и
история с  нью-орлеанскими шлюхами.  Либо происходила от лиц,  заинтересованных
скорее в е„ преднамеренном искажении...
     Плещеев  снова  снял  очки,  лишая  заоконную жизнь  мелких  подробностей.
Кот„нок царапал коготками его  голубую рубашку,  целеустремл„нно лез на  плечо.
Вот так оно вс„ и бывает в простой, ничем не приукрашенной жизни. Уж сколько ни
петлял по  белу свету предположительно русский Скунс,  сколько ни  водил за нос
ФБР, Интерпол и прочие удивительно тупоголовые организации, а только приехал на
историческую родину,  как его чуть не у самол„тного трапа цап-царап неприметная
российская "Эгида" во главе с е„ скромным, но гениальным начальником...
     Между прочим, до сего дня "Эгида" и он, Плещеев, действительно промахов не
допускали. До сего дня. Как и Скунс...
     Сергей  Петрович отодрал  от  воротника вцепившегося кот„нка,  посмотрел в
пыльные небеса за Московским проспектом и сказал вслух:
     - К нам едет ревизор...

     Мастер

     Он ехал на электричке из Пушкина,  равнодушно поглядывая в окно на майскую
зелень.  У него была ничем не примечательная наружность тридцатилетнего клерка,
когда-то  подававшего неплохие спортивные надежды,  но  от  сидячей работы  уже
начавшего обрастать нежным жирком. На коленях покоился деловой кейс, а сверху -
заложенный пальцем  журнал  "Медведь" с  суровым  богатыр„м на  обложке.  Такие
журналы "для  крутых" любят читать тонкокостные молодые мужчины,  комплексующие
по  поводу своей сугубой "одомашненности",  но  к  реальной романтике отнюдь не
стремящиеся.   На  Западе  они  покупают  туалетную  воду  с   запахом  сидений
престижного "роллс-ройса",  в России -  обходятся средствами подешевле.  У него
были яркие табачного цвета глаза и каштановые волосы,  стриженные под канадскую
польку.  Лет через двадцать он  обрет„т имидж классического начальника:  волосы
поредеют,  а  л„гкий  жирок  оформится в  солидную крепкую полноту.  Его  звали
Валентин Кочетов,  по отчеству Михайлович,  и во внутреннем кармане его дорогой
кожаной куртки лежал небольшой плотный конверт.
     В  городе Пушкине,  на  улице  Ленинградской,  жила  одинокая пенсионерка,
получавшая  определ„нную  ежемесячную  мзду  за   то,   что  держала  на  почте
абонентский ящик  и  никогда в  него не  заглядывала.  Ей  объяснили,  что  так
требовалось для нужд какого-то  акционерного общества.  Бабушка в  любом случае
никакой ответственности не несла,  а приварок к пенсии был по нынешним временам
очень даже нелишним.  Ключ от этого абонентского ящика Валентину передали возле
книжного лотка на Невском проспекте.  Он часто посещал теперь этот лоток. Когда
продавщица первая здоровалась с  ним  и  начинала усиленно сватать какие-нибудь
книжки, это значило, что ящику пора нанести визит.
     Внешность Кочетова,  как уже говорилось,  предполагала устойчивый семейный
уют.  Такие  живут  с  родителями,  не  спеша  менять мамину заботу на  мели  и
подводные камни женитьбы.  Вот тут начинались несоответствия:  жил он  в  своей
квартире один.  Да и квартира,  только что купленная,  ещ„ не выглядела жиль„м.
Просто помещение с начатками мебели,  очень мало говорящее о сво„м обитателе...
Закрыв  дверь,  Валентин вытащил и  распечатал конверт.  С  фотографии смотрело
энергичное лицо немолодой женщины.  Кочетову оно показалось знакомым.  Валентин
увидел фамилию -  Вишнякова -  и  узнал женщину окончательно,  даже вспомнил е„
последнее и  довольно скандальное интервью,  недавно  показанное по  ящику.  Он
пробежал глазами короткую сопроводительную записку,  отпечатанную на  принтере.
Вот,  значит,  как... На словах, стало быть, с нас хоть икону пиши, а на деле -
мухлюем с квартирами? Сносим ветхий гараж старика-инвалида, чтобы новый русский
мог на этом месте отгрохать каменный дворец для своего "Мерседеса"?..  Валентин
улыбнулся. Улыбка была добрая и располагающая.
     Через  неделю,  когда  в  газетах и  по  телевидению уже  прошли некрологи
("Скоропостижно скончалась..."  -  и  чуть  не  та  же  действительно  классная
фотография),   разбитная  лоточница  почти  уговорила  его   купить  кулинарную
энциклопедию.
     - Специально для холостяков, - кокетничала милая барышня.
     В  тот  же  день он  поехал в  Пушкин опять.  На  сей раз конверт отличала
приятная толщина:  внутри лежал  гонорар.  Люди,  снабжавшие Валентина работой,
знали ему цену и всегда платили сполна. Он был мастером.

     Родственники

     По  ступенькам главного  подъезда Смольного неуверенно поднимался парнишка
чуть старше двадцати.  Он  едва не споткнулся во вращающихся высоких дверях,  а
попав внутрь -  довольно долго оглядывался,  пока  наконец не  заметил слева на
добротной двери табличку с надписью "гардероб".  Там он вручил вежливой пожилой
гардеробщице  линялую  камуфляжную  куртку  и  подошел  к  постовому.  Постовой
неодобрительно взглянул на  его шевелюру,  очень не по-военному стянутую черной
резинкой в длинный хвост на затылке. Взял паспорт... и неожиданно скомандовал:
     - Распустите волосы!
     - Да? - смутился парнишка.- А... а что?..
     Постовой сделал непроницаемое лицо.  "Белые" люди спешили мимо,  показывая
постоянные пропуска.  Парень понял,  что вразумительного ответа не дожд„тся,  и
подчинился.  Вздохнул,  стащил резинку...  волосы легли ему  на  плечи шикарной
волной, густой и блестящей безо всякого "Пантина-прови".
     Постовой  еще  раз  сопоставил  физиономию  посетителя  с   фотографией  в
паспорте,  нашел его  фамилию в  одном из  списков,  жестом показал,  что нужно
пройти через  воротца с  датчиками на  металл,  какие стоят в  аэропортах (и  с
некоторого времени -  в Эрмитаже),  и,  уже отпуская, сурово, недоброжелательно
посоветовал:
     - Чтобы не было проблем - постригитесь или фотографию замените!
     Молодой человек поднимался по  главной лестнице так же  неуверенно,  как и
входил,  и  эта  медлительность (плюс  несерь„зная косица,  вновь  убранная под
резинку) заметно выделяла его среди постоянной смольнинской публики,  привыкшей
сновать по этажам и коридорам четко,  быстро, по-деловому. В руке парень держал
мятый  листок  с  номером  кабинета.  По  обе  стороны от  лестницы расходились
длинные,   кажущиеся  бесконечными  коридоры  с  огромным  количеством  дверей.
Посетителей и  сотрудников различных комитетов было не то чтобы ужасающе много,
но жизнь кипела вовсю:  парня без конца обгоняли или проходили навстречу. То из
одной,  то из другой двери вс„ время появлялись люди -  в одиночку и небольшими
группами,  когда пересмеиваясь,  а  когда со  строгими важными лицами.  Вс„ это
смущало и  путало парня,  но наконец ему помогли найти нужную комнату.  "Гнедин
Владимир Игнатьевич,-  гласила  табличка.-  Заместитель начальника юридического
управления". Парень помедлил, потом постучался и робко вош„л.
     Секретарша,  сидевшая у  столика  с  телефонами,  указала ему  на  стул  и
доложила по громкой связи куда-то на ту сторону массивной двери:
     - Владимир Игнатьевич,  тут к вам Евгений Крылов, вы предупреждали...- Шеф
в  ответ  то  ли  кашлянул,  то  ли  буркнул что-то,  и  секретарша кивнула:  -
Проходите.
     Паренек приходился Гнедину (согласно формулировке, данной лично Владимиром
Игнатьевичем)  примерно  таким  "родственником",   какими  считают  друг  друга
владельцы щенков из  одного пом„та.  Он  был седьмой водой на  киселе какому-то
односельчанину его покойного папеньки.  Гнедин о нем ни разу и не слышал вплоть
до  вчерашнего  дня.  Накануне  по  телефону  "родственничек" назвал  несколько
двоюродных т„ть  и  дядь„в,  которых Гнедину хотя тоже не  случилось когда-либо
видеть живь„м но по крайней мере их существование сомнению не подлежало.  В том
же  вечернем звонке парен„к сообщил,  что служил в  Чечне,  после ранения долго
валялся по  госпиталям,  теперь  его  комиссовали вчистую и  выдали  за  увечье
богатую компенсацию:  аж  двести тысяч рублей.  Доктора же прописали лекарства,
которые в  Питере вроде ещ„  есть,  а  у  них  в  райцентре...  Гнедин,  слушая
"родственничка",  начал уже закипать, предчувствуя просьбу вполне определ„нного
свойства.  Однако ошибся.  "Работать-то  мне можно,  дядя Володя,-  сказал Женя
Крылов,-   Если,   например,  шоферить...  Может,  посоветуете...  какую-нибудь
приличную фирму, где с жиль„м могут помочь?.."
     Гнедину,  едва  разменявшему двадцать  пять  лет,  неожиданно  стало  даже
смешно.  Ишь ведь - в Чечне воевал, кое-что видел небось, даже пулю поймал... а
его - уважительно "дядей". Дяр„вня, блин... И ведь никуда не денешься - лестно.
Папашка,  сходя в гроб,  напряг-таки свои связи и умудрился забросить сыночка в
святая святых города, на непыльную и вполне перспективную должность. Только вот
чувствовал себя здесь Гнедин-младший до сих пор неуютно,  и вс„ из-за возраста.
А  потому тогда  ещ„,  в  первые месяцы,  даже  бороду для  солидности пробовал
отрастить.  И  мучился дурью,  пока его  не  встретил в  нижней столовой первый
помощник  "Самого"  и  не  приказал:  "Бороду  сбрить,  усы  можете  оставить".
Теперь-то  и  он пообт„рся в  смольнинских кабинетах,  и  молодого народу здесь
стало гораздо больше...  но  вс„ же,  назначая встречу "племянничку",  Владимир
ощущал  мальчишеское  ликование.   Пусть,  пусть  посмотрит.  Будет  что  потом
рассказать дядьям и т„ткам,  которые в Питере реже бывают,  чем он,  Гнедин,- в
Нью-Йорке.  Прежде сельская родня на папашку готова была Богу молиться,  а  он,
спрашивается, чем хуже?..
     - Ну  и  как,  весь долг родине отдал?  Сполна рассчитался?  -  спросил он
слегка ироничным,  но  в  то  же время начальственным голосом,  каким давно уже
привык разговаривать с многочисленными просителями. Молодые чеченские ветераны,
как прежде "афганцы",  бывали ершистыми и  на подобный вопрос зачастую отвечали
пятиэтажными матюгами,  после чего  обещали вытрясти душу  и  с  артиллерийским
грохотом хлопали дверью. Женя Крылов оказался не из воинственного десятка.
     - Мне бы на работу устроиться,  дядя Володя...  мне шоферить разрешено...-
безропотно повторил он  свою,  вчерашнюю просьбу и  стал  суетливо доставать из
карманов затр„панные бумажки с  печатями и  штампами -  не  иначе как врачебные
справки.
     - Да  убери ты свои филькины грамоты...  -  отмахнулся Владимир.-  Сказал,
помогу... Есть одна фирма на горизонте, но ты, парень, учти - работа серьезная.
Это тебе не дрова возить с лесопункта в райцентр...
     - Я справлюсь, дядя Володя...
     - Ишь,   смелый   какой...   Аника-воин...   Ну   добро,   попробую   тебя
порекомендовать, может, что и обрыбится. Хотя у нас, сам знаешь, в городе своих
безработных до  хреновой матери,  а  у  тебя,  гастарбайтера несчастного,  даже
прописки...
     - Так я  льготник,  дядя Володя...  Могу в  любом пункте России,  по указу
Президента...
     - Льготник?  -  искренне развеселился Гнедин.-  Льгота у тебя одна,  как у
коммуниста в войну - без очереди под пули ложиться. Что в таких случаях в наших
кабинетах говорят,  знаешь? Кто указ подписывал, тот пусть и обеспечивает, а мы
тебя туда не посылали. Ну да ладно, что с тобой делать...
     В  кабинет без стука вошла секретарша с  папкой бумаг.  Гнедин,  не читая,
стал их подписывать, но одну отложил, сказав девушке:
     - С  этой  спешить  не  будем,   пусть  отлежится.  С  другими  комитетами
согласуем...
     Секретарша уже собралась уходить, но приостановилась:
     - А еще,  Владимир Игнатьевич,  через каждую минуту звонят, спрашивают, во
сколько панихида?
     - А я поч„м знаю?  - удивился Гнедин. - Это как е„ родня скажет... Звонила
ты им?  Позвони прямо сейчас,  во сколько назначат, во столько и сделаем... Вот
так,  племянник,  у нас тут хоть и не Чечня...  -  сказал он,  когда секретарша
вышла,- Шефиню мою хороним. Вишнякову Полину Геннадиевну...
     - А что с ней такое, дядя Володя? - осторожно спросил Женя,- Неужели и тут
тоже... убивают?
     - С  кажешь  тоже...  убивают...  -  раздраж„нно поморщившись,  отмахнулся
Гнедин.- Приехал, понимаешь, вс„ тебе убийцы мерещатся... Сердце, врач говорит.
Т„тка-то немолодая уже была.  Чего доброго,  скоро в е„ кабинет перееду,  тогда
уже совсем небось от родственников отбоя не станет...
     Секретарша едва успела закрыть за собой дверь,  и тут же е„ голос раздался
снова - по громкой связи:
     - Владимир Игнатьевич, вы просили со Шлыгиным связаться. Я вас соединю?
     - Ага!  Он-то мне и нужен! - обрадовался Гнедин и многозначительно зыркнул
на Женю: - Сейчас, племянничек, не отходя от кассы и утряс„м твой вопрос.
     Разговор длился минуты полторы.
     - Вс„ понял?  - спросил Гнедин сельского родственника, положив трубку.- Да
погоди кивать,  ничего ты не понял. Я тебя, лопуха, в такую фирму устроил - это
тебе не  в  американской лотерее гринкарту выигрывать!..  Люди тебе прямо сразу
комнату покупают!  Сколько стоит комната в Санкт-Петербурге,  ты хоть знаешь? Я
год работай, и то не хватит, а тебе за красивые глаза... Дошло наконец, лопата,
куда дядя Володя тебя забабахал?  Но учти,  чтобы мне никаких рекламаций.  А то
по-родственному-то портки спущу да ремн„м...
     Он оторвал крошечный лоскуточек бумаги и  написал на н„м всего одну фразу:
"М. Ш.! Это Женька Крылов, от меня. В. Г."
     - Не потеряй смотри,  эта бумажка тебе не президентский указ...  А  будешь
писать письмо, передавай привет всем родным.
     Вниз Женя Крылов спускался куда уверенней, чем поднимался полчаса назад.

     Человек трудной судьбы

     Уже надев куртку и взявшись за ручку двери, Борис Благой услыхал настырный
телефонный звонок.
     - Нет в жизни счастья!..- простонал он и схватил трубку.- Благой!..
     Одно добро -  второй аппарат он давно уже поставив в  прихожей.  Поскольку
звонки вроде нынешнего -  в самый момент выхода из дома,  прич„м когда надо уже
не  то что идти,  а  натурально бежать,  -  заставали его далеко не