ынырнувший
откуда-то  на  неказистом  "Фольксвагене",  подв„з  его  до  "финбана"  и  даже
отказался от  мзды.  Так  что  около часу ночи Жуков уже  ш„л по  своему двору,
направляясь к родному подъезду.
     После несчастья с Кирой Нина взяла с мужа нерушимое слово:  в поздние часы
всегда обходить дом с короткой стороны,  через улицу Фрунзе.  Так, по е„ мнению
меньше  была   вероятность  напороться  на   подонков  и   хулиганов.   Валерий
Александрович был не  чужд мужского самомнения и  вдобавок считал,  что от всех
кирпичей,  могущих упасть на  голову,  не  убереж„шься.  Их  двор был далеко не
единственным местом в  природе,  где  водились разные личности:  что ж  теперь,
вообще из дому не выходить?.. Вс„ правильно, но данное слово Жуков держал.
     Ему,  таким образом,  оставалось пройти до знакомой двери несчастных сорок
шагов;  он  успел  всерь„з  почувствовать себя  дома  и  даже  переключиться на
какие-то вполне домашние мысли...

     И ровно в этот момент увидел мужчину, шедшего наперерез.





     Тот   был  откровенно  невысокий  -   сантиметров  на   пятнадцать  меньше
долговязого  Жукова,  -  но  у  Валерия  Александровича необъяснимо  похолодело
внутри.   Есть   такое  народное  выражение:   почувствовать  животом.   Он   и
почувствовал.  Вернее, он железным образом уже откуда-то ЗНАЛ, что этот человек
не случайный прохожий,  готовый разминуться с  ним и исчезнуть в светлой летней
ночи,-   этот   человек  приш„л  сюда   конкретно  ради  него.   Позже  Валерий
Александрович тщетно пытался осмыслить,  чем  же  его до  такой степени напугал
седой невзрачный мужик.  Путных объяснений в  голову не  приходило,  но чувство
унизительной   беззащитности   засело    в    памяти   крепко.    Ибо    что-то
свидетельствовало:  перед ним был выходец из Зазеркалья, из параллельного мира,
с которым личный мир Жукова, по счастью, очень редко соприкасался.
     - Вам что надо?..  - с отвращением услышал он собственный голос, звучавший
на октаву выше положенного.- Дайте пройти!..
     Некоторое время седой молча созерцал его исподлобья. Потом вдруг спросил:
     - Ты - Жуков? Валерий Александрович?..
     - Ну  я!  -  с  жалкой дерзостью ответил доктор наук.  Инопланетянин стоял
перед ним,  глубоко засунув руки н  карманы,  и  в  его мире почему-то не имели
значения все те качества и таланты, за которые Жуков привык себя уважать.
     - У тебя в семье живет девочка,  -  деревянным голосом выговорил седой.  -
Станислава. Дочь Киры Лопухиной.


     - Ну допустим...  живет...-  ответил Валерии Александрович,  силясь что-то
сообразить.
     - Я е„ отец, - безо всяких предисловий заявил незнакомец.
     Лицо у него было невыразительное и какое-то такое, что Жуков потом не смог
толком вызвать его в памяти.  А глаза -  бл„клые и бесцветные,  точно зола. Они
сверлили Жукова в упор,  не мигая. Жутковатые, в общем, были глаза. Но в них на
миг  промелькнуло  нечто,   отчего  Валерию  Александровичу  сразу  расхотелось
посылать собеседника к  ч„рту.  Он привык мыслить логически и  попытался как-то
сформулировать мимол„тное впечатление (боль?  отчаяние?  надежда?.. нечто более
сложное и  значительное?..),  но  сформулировать не  удалось.  Зато вспомнились
ландыши на Кириной могиле. И он просто спросил:
     - Вы... Костя?
     Житель иного мира покачал головой:
     - Не Костя. Алексей.
     У  Жукова  один  шок  наслаивался на  другой,  он  смог  только бестолково
пробормотать:
     - Вот это, прямо скажем, сюрприз.
     Страх постепенно улетучивался,  оставалось лишь  беспочвенное по  большому
сч„ту убеждение,  что Костя-Алексей (или кто он вообще есть), то ли воскресший,
то  ли  вовсе не  умиравший,  говорит ему  правду.  Стало быть,  есть  факт.  И
размышлять следует не о том,  как бы этот факт отменить. Он вс„ равно никуда не
денется. Лучше подумай, что с ним делать и как вс„ теперь будет...
     Пока  у  Валерия  Александровича проносились в  голове  возможные варианты
дальнейших действий "гостя из бездны" -  картины, уж что говорить, одна мрачнее
другой, - Костя-Алексей вытащил руки из карманов и сказал ему:
     - Доказательств, документов там... у меня никаких нет. Да и не собираюсь я
кому-то что-то... доказывать... беспокоить не хочу ни Стаську, ни вас...
     Только  тут  Валерий  Александрович словно  очнулся и  понял,  что  первым
чувством,  посетившим его, был инстинкт обираемого собственника. Ему успело уже
примерещиться судебное разбирательство и то, как Стаську начнут у них отбирать;
он даже взялся прикидывать можно ли как-то этому помешать... Он чуть не спросил
Алексея, что ему в таком случае надо. Тринадцать лет шастал неведомо где, зачем
теперь  объявился?  Не  хочешь никого беспокоить,  ну  так  будь  мужиком и  не
беспокой... Произнести вс„ это вслух помешали интеллигентские комплексы. Минуту
назад Жуков готов был посчитать незнакомца бандитом с большой дороги,  а теперь
боялся незаслуженно обидеть его.
     - Стаське ты про меня ничего не скажешь,-  хмуро продолжал Алексей.-  Нине
скажешь потом,  когда разрешу.  У  нас что завтра,  суббота?  Прид„шь в гараж к
десяти,  "Москвич" твой  будем  чинить.  Потом обедать пригласишь...  с  семь„й
познакомишь...
     Повернулся и,  не попрощавшись,  зашагал прочь через двор. Жуков некоторое
время смотрел ему  в  спину,  вяло говоря себе,  что у  этого неизвестно откуда
взявшегося Алексея нету ни малейшего права распоряжаться жизнью его семьи. Тоже
выискался начальник!.. Возьму вот и пошлю тебя ко всем собачьим чертям!..
     Было,  однако,  полностью очевидно,  что  ни  в  какое  Орехово им  завтра
опять-таки не попасть.
     От  Нины  и  Стаськи его  "пыльным мешком ударенный" вид,  конечно же,  не
укрылся. Они ждали главу семьи, держа на плите разогретый гороховый суп. Хорошо
ещ„,  он предупредил их по телефону, что задержится у Рудакова, иначе совсем бы
извелись. Ещ„ лучше было то, что не пришлось объяснять выпотрошенное состояние,
в котором он вернулся домой.
     - Дядь Валь,  а может,  не надо завтра рано вставать?  - спросила Стаська,
посыпав ему в тарелку резаного укропа.  -  А то будете нервничать,  опять живот
заболит...
     - Завтра...-  жуя гренки,  невнятно пробормотал Валерий Александрович. Суп
давал счастливую возможность не смотреть в глаза Нине со Стаськой.  - Слушайте,
девчонки, я вас, кажется, опять насч„т дачи надул. Меня тут совершенно случайно
с хорошим автослесарем познакомили... Я и договорился, прид„т завтра "Москвича"
нашего потрошить... Не возражаете, а?
     - Ура,-  сказала Стаська.-  Т„ть Нин,  видите,  не  зря  вы  его вс„ время
пилили. Дядь Валь, а что он первое будет чинить? Днище или сцепление?
     - А ты уверен,- осведомилась Нина,- что это не проходимец какой-нибудь? Их
сейчас знаешь сколько развелось?..

     "На мир она давно смотреть устала..."

     Когда-то,  под  гн„том царизма,  эта  квартира в  красивом,  тогда ещ„  не
облупившемся доме  была удобным обиталищем для  одной большой семьи.  На  улицу
выходили три широких полукруглых окна зала для при„ма гостей; в тихих комнатах,
обращ„нных окнами во двор,  располагались спальни;  далее -  столовая, детская,
кабинет...  А  за  кухней,  где тоже впору было танцы устраивать,-  небольшая и
низкая (по  тогдашним понятиям) комнатка кухарки,  расположенная над  аркой  во
двор.
     И  вот  теперь,  за  несколько лет  до  двадцать  первого  века,  квартира
оставалась  памятником  социальной  справедливости,  как  е„  понимали  в  годы
революции и  уплотнении.  То  есть крайне неудобным и  неуютным пристанищем для
полутора десятков людей,  не связанных между собою ничем, кроме общей крыши над
головой.  "Как  покойники в  братской могиле..."  -  ворчал,  бывало,  громыхая
протезом, сорокалетний фронтовик дядя Андрон.
     Эсфирь  Самуиловна,   которая  тоже   была  когда-то   исполненным  надежд
новос„лом,  а  теперь превратилась в  главного квартирного аксакала,  помнила и
дядю Андрея и  ещ„ многих,  живших здесь в разное время.  Одни умирали,  другие
обменивались по  принципу "шило  на  мыло",  надеясь со  временем обрести более
сносные условия существования. Правду сказать, кое-кто действительно умудрялся.
Например,  Клавочка, роскошная крашеная блондинка: ей за большую взятку удалось
устроиться в  пивной лар„к,  и  уж  там-то она развернулась.  Когда она ш„потом
назвала т„те Фире сумму доплаты зa  отдельную квартиру,  та  всю  ночь потом не
спала.  А к Утру поняла,  что е„-то из "братской могилы" увезут только в другую
могилу - уже насовсем...
     ...Тряпка привычно скользила по поверхностям разномастной мебели, стоявшей
в  е„  комнатках.  Квартиранта не было дома,  и  т„тя Фира не спеша,  с  особой
тщательностью вытерла подоконник,  куда налетала с улицы гарь.  Она видела, как
Ал„ша опирался на  него  руками,  делая упражнения.  Потом вернулась к  себе  и
взялась  за  крышку  рассохшегося  комодика,  спинки  стульев,  экран  древнего
телевизора...
     А  ведь когда в  дал„ком пятьдесят восьмом она получала площадь в квартире
со всеми удобствами -  с телефоном!  с горячей водой!!!  - сердце заходилось от
счастья. В первые дни она ходила из угла в угол, ш„потом повторяя: "Неужели это
вс„  -  мо„?!."  Общежитские девчонки  отчаянно завидовали,  приходили смотреть
комнату (тогда ещ„ не разгороженную), вспл„скивали руками, надеялись, что скоро
благодать дойд„т и до них. И вот прошло сорок лет - кто где!.. Скажем, Софочка,
одна из  тех девчонок,  давно отделала как игрушку отдельную на "Парке Победы",
ездит к  детям в  Израиль...  А прежняя счастливица -  ой вэй!..-  вс„ в той же
"братской могиле"...
     Т„тя  Фира выглянула в  т„мный коммунальный коридор,  заставленный старыми
шкафами,  коробками,  всякой рухлядью,  которая,  как водится, в комнатах давно
стала  лишней,  а  выкинуть жалко.  На  изгибе коридора просматривалась дверь в
ванную.  Если сквозь щели виден свет,  значит,  занято,  если нет  -  свободно.
Горячая вода была только там;  соответственно,  все четырнадцать душ не  только
чистили зубы и стирали, но и мыли в ванной посуду. Поди-ка проникни...
     Т„те  Фире  требовалось всего-навсего прополоскать тряпку  и  вымыть  руки
после уборки,  ибо она,  отставной медработник, с грязными руками ничего делать
категорически не могла.  Однако щели в  ванной светились.  Когда они погаснут -
через час,  через два?  А  потом успеть юркнуть внутрь,  пока не опередил никто
более молодой и проворный... Выход напрашивался один - идти на кухню...
     К  этому было не  привыкать.  Эсфирь Самуиловна взяла мыло,  как  раз  для
такого случая лежавшее на  полочке в  тамбуре,  двумя наиболее чистыми пальцами
бросила на плечо полотенце и опасливо ступила через порог.
     Покойный дядя Андрон не  очень грешил против истины утверждая,  что  в  их
коридоре можно было сдавать стометровку.  Т„тя Фира не прошла и  четверти пути,
когда впереди появился Тарас, мрачный верзила с пышным хвостом т„мных волос. Он
подошел к запертой двери ванной и,  шарахнув по ней кулаком,  так что затрещали
допотопные доски, зычно рявкнул:
     - Эй! Давай там, освобождай! Что за дела! Утонула?!
     - Подождать не  можешь,  коз„л?!  -  раздался изнутри  скандальный женский
голос.
     "Витя Новомосковских,- поняла тетя Фира.- Да, это надолго..."
     - Только и делаю, что жду!.. - не остался в долгу Тарас,- Сидишь и сидишь!
Грязью заросла, не отмыться?
     - Тарасик, ты же дверь сломаешь, - не выдержала т„тя Фира.
     - Что?!  -  Тарас обернулся, блеснув серебряными колечками в ухе, и старая
женщина пожалела,  что  вылезла со  своим замечанием.-  Я  два часа жду,  блин,
ванны!  Паскуда!  -  крикнул он  в  дверь.  -  Взяла моду  по  полдня плаванием
заниматься! В бассейн ходи!
     - Я  тоже жду,-  сказала т„тя Фира,  понимая,  что этого совсем не следует
делать. - И вообще, Тарас, что за тон?
     - А что тон?  Нормальный...-  буркнул Тарас.  Т„тя Фира помнила его робким
мальчиком с  ч„лочкой и  в сером школьном пиджачке,  с ней дружила его покойная
бабушка,  которой внучка то и дело подбрасывали родители,  желавшие пожить "для
себя".  Тем и кончилось, что бабушка прописала Тарасика на свою площадь. Теперь
он  владел  угловой комнаткой окнами на  мусорник и  никакой робостью давно  не
страдал, но по отношению к бабкиной подруге сохранял какие-никакие манеры. - Из
ванны не выгнать, а ещ„ я не тем тоном...
     Скрываясь за углом,  т„тя Фира слышала,  как Тарас с  новой силой штурмует
дверь ванной,  как изнутри ему что-то визгливо кричит Витя,  а Тарас поносит е„
на все корки, мобилизуя необъятные синонимические богатства русского языка.
     На  дне  кухонной раковины можно было  найти клад.  Густой слой  раскисших
рожков,  морковных очисток,  чаинок и  прочих кухонных отходов ничем не уступал
донным отложениям океана. Только требовался кладоискатель.
     Витя  (Виктория) и  Валя  (Валентин) Новомосковских с  тогда  ещ„  грудным
Сер„жей  появились в  квартире год  с  чем-то  назад,  но  коммунальный быт  их
нашествия не перен„с.  До них существовал шаткий-валкий,  но вс„ же порядок: по
очереди  производилась уборка,  мылись  раковина и  плита,  вовремя  платили за
квартиру и за телефон. И так - десятилетие за десятилетием. А теперь...
     Т„тя Фира выжала тряпку,  стараясь не  прикасаться к  загаженной раковине.
Разумеется,  можно (и нужно поди...)  взять тряпочку,  мыло,  пемолюкс -  и она
заблестит.  А спустя час в чистую раковину опять вывалят спитую чайную заварку,
следом сольют рис и  не  потрудятся убрать выпавшие крупинки,  а  кто-то  ещ„ и
плюнет на вс„ это безобразие. В буквальном смысле. И что, опять мыть?..
     "Да  я  что ж  им,  служанка?..-  расстроенно думала Эсфирь Самуиловна.  -
Понукать да покрикивать?.."
     Она  вытерла руки,  взяла мыльницу (оставишь,  с  мылом прощайся) и  пошла
обратно  в   комнату,   предвкушая  блаженство.   Ал„шин   чайничек  действовал
безотказно.  Не надо больше тащить алюминиевого ветерана на кухню, потом бежать
ещ„ раз,  подгадав,  когда закипит. И, соответственно, встречаться в коридоре с
Витей,  Валей,  Тарасом или -  того не легче -  Дергунковой Татьяной из комнаты
против ванной.
     Эта  последняя  доводила  т„тю  Фиру  даже  не  хамством  и   не  дремучим
невежеством,  а  хронической,  переходящей во  врожд„нную нечистоплотностью.  И
сожители Танины ей  были под стать.  Т„тя Фира не  взялась бы  утверждать,  что
помнила всех,  так  часто они  сменяли друг друга.  Но,  найдись среди них хоть
один,  после которого можно было бы без содрогания браться за ручку двери,- она
бы такого человека вряд ли забыла.
     ...Т„тя Фира в  красках представила,  как заварит сейчас ароматный дорогой
чай (появившийся в  доме опять же Ал„шиными стараниями) и сядет в старое кресло
у огромного полукруглого окна, из которого хотя и сквозит, но зато...
     Она  была  так  погружена в  приятные мысли,  что,  проходя  мимо  ванной,
совершенно потеряла бдительность.  Дверь  внезапно распахнулась,  и  в  коридор
выпрыгнула Витя  Новомосковских -  выставочный экземпляр фурии,  хотя  и  чисто
вымытой, в махровом халате и с полотенцем на голове.
     - Умыться уже не да„те,  сволочи!  - набросилась она на т„тю Фиру. - А ещ„
ленингра-а-адцы!.. Культур-ка аж пр„т!.. Пять минут подождать нельзя?!
     -- Ну,  положим,  не пять...-  начала Эсфирь Самуиловна и тут же прикусила
язык, но было поздно.
     - А  ты  что,  по  часам  засекаешь?  -  заорала  Витя.  -  Под  дверью  с
секундомером сидишь?  Чужая  жизнь покою не  да„т?!  По  тридцать седьмому году
соскучилась?!.
     Т„тя Фира молча повернулась и пошла к себе, силясь проглотить застрявший в
горле  горький комок.  Тридцать седьмой...  Ей  тогда только-только исполнилось
шестнадцать...  Тот  год  не  принес их  семье горя,  отца  забрали в  тридцать
восьмом.  Мама умерла в  блокаду,  квартиру,  где прошло детство,  заняли чужие
люди... Объяснять вс„ это? Кому?...
     Разве только Ал„ше, он наверняка понял бы... Но у него своя жизнь, и чужой
старухе в ней определ„нно не место. Никому она не нужна, никому...
     Т„тя  Фира  заварила чай,  налила  в  любимую синюю  с  золотом чашку,  но
чаепития не получилось.  Чай казался безвкусным,  варенье потеряло аромат,  и в
вазочку то и дело скатывались слезинки.
     Как  нарочно,  под руки попалась ещ„ и  районная газета "Таврический сад".
Этот  выпуск  со  стихами местного поэта  ей  некогда сунула  вс„  та  же  Витя
Новомосковских.  Наверное, она имела виды на т„ти-Фирину площадь, если та вдруг
помр„т. "Почитайте-ка, тут прямо про вас!"
     По-черепашьи медленно подняв
     Свой подбородок в вековых морщинах,
     Она не ищет спутников в мужчинах,
     Свои глаза давно уже уняв.
     Горит в них что-то дальнее, сво„,
     На мир она давно смотреть устала,
     И мир давно не смотрит на не„...*
     Стихи А. А. Шевченко.

     Старуха.   Совсем  старуха...  Никому  не  нужная...  Действительно,  пора
помирать...

     Долг платежом красен (продолжение)

     Прошло время после удачного ограбления склада, которое так лихо провернули
куряне.  Базылев знал,  что незадачливого охранника бесславно уволили, и он, по
слухам, вновь обивал пороги завода, где ещ„ недавно слесарил. Но там, как нынче
водится, лишних мест уже не было.
     Похищенную аппаратуру с  рук на  руки передали над„жным людям,  и  те  без
большого труда е„ продали,  да ещ„ умудрились при этом избегнуть нежелательного
внимания.   Далеко  не  всякий  интересуется  происхождением  покупаемой  вещи,
особенно если вместо восьми миллионов за не„ запрашивают всего шесть.
     Каминский,  как опять же отлично было известно Базылеву,  ни сам, ни через
своих людей в правоохранительные Органы не обращался. В ином случае ему слишком
многое  пришлось бы  объяснять любознательным собеседникам из  соответствующего
отдела.
     Сегодня куряне собирались прийти за  долен малой,  которая была им обещана
за  "посредничество".  Виталий назначил стрелочку на  одиннадцать вечера,  и  у
Димы-вожака не  возникло вопросов.  Дима был младше Базы-лева всего на  год или
два,  но тот знал, что успел стать для него непререкаемым авторитетом. Это было
и хорошо и не очень.  Хорошо -  потому, что всегда приятно по праву чувствовать
себя самым крутым в стае. А не очень - потому что использовать этот авторитет в
дальнейшем, увы, не удастся.
     Куряне появились точно в  назначенный срок.  Они приехали в  микроавтобусе
"Тойота", который то ли купили, то ли наняли, то ли где-то украли - где именно,
Базылев не интересовался.  Дима обмолвился по телефону, что на завтра у них уже
были куплены авиабилеты. Утром мальчики имели в виду отбыть восвояси. Ну, ну...

     Вместе с Димой их было восемь душ,  и,  похоже,  они начали раскрепощаться
ещ„ до  отл„та.  Румяные лица и  блестящие глаза людей,  весь день проведших на
природе, говорили сами за себя.
     - Шашлыки  жарили,-   пояснил  Базылеву  Дима.-   В  Комарове,   на  озере
каком-то... Класснец!
     Молодые ребята уважительно озирались.  В  "Инессе" они  прежде не  были  и
понимали,  что им оказана большая честь и доверие.  Вероятно,  они уже строив и
планы,  как  приедут в  Питер  ещ„  и  опять  поработают на  знаменитого лидера
пулковских.
     Ну, ну...
     Базылев провел их в большую комнату,  смежную с гаражом.  Стены здесь были
обшиты  лакированным  деревом,   окна  же   вовсе  отсутствовали.   Человеку  с
комплексами в  этом  помещении  стало  бы  неуютно.  Незакомплексованный только
порадовался бы уюту.
     На просторном и  тоже сплошь деревянном -  никаких тебе скатертей и прочих
бабских  придумок!  -  столе  была  приготовлена выпивка и  незамысловатая,  но
обильная  и  добротная (дымящаяся картошка,  ветчинка,  грибочки,  огурчики...)
закусь.
     - О-о-о...  -  обрадовались куряне.  После шашлыков прошло уже  часа три с
половиной - здоровые молодые желудки дружно запели при виде нового угощения.
     - Ш