азорвать Анжелику на части. Разум мой
помутился. Мне  казалось,  будто  меня  самого  тянут  к  себе  два  могучих
двигателя. Два великана сражаются в перетягивании каната, и канат этот -  я.
Мелькнула паническая мысль: призрак Анжелики  способен  исчезнуть  для  меня
(правда, Жильбер и Фриссон, наверное, будут  по-прежнему  видеть  некое  его
подобие) только из-за этого моего нахождения меж двух, так сказать, огней.
   В отчаянии я выкрикнул первое пришедшее на память стихотворение:

   Eак страшно сердце истомилось,
   Как истончился образ твой!
   Ну, окажи такую милость,
   Не уходи, побудь со мной!

   Iбрывки Анжелики снова потянулись друг к дружке, вот они ближе,  ближе...
Я  еще  и  опомниться  не  успел,  а  Фриссон  уже   вложил   мне   в   руку
свеженакарябанный стишок. Я прочел, даже не задумываясь:

   Iе раз, не два
   Тут говорится.
   На части хваТит рвать девицу.
   Своею жеЛчью захлебнешься!
   Дрожишь уже?
   Сейчас загнешься!

   Aдруг послышалось вполне явственное злобное шипение, что-то взметнулось и
заставило нас упасть ничком на землю. Голова кружилась, но я тут же  вскочил
и обнаружил, что напряжение пропало. Два  могущественных  источника  энергии
вроде бы отключились, а Анжелика зарыдала и бросилась ко мне на шею, обняла,
прижалась. Она плакала и плакала от страха и изнеможения.
   Я непроизвольно обнял ее, стараясь не очень сильно прижимать  к  себе,  и
принялся бормотать какие-то успокоительные слова. На самом деле я был  не  в
том состоянии, чтобы как следует оценить прикосновение к призрачной девушке.
Что-то такое было - какое-то покалывание, что ли, но я предпочел об этом  не
думать. Глянув сквозь прозрачную голову Анжелики на Фриссона, я выдохнул:
   - Спасибо.
   Фриссон только кивнул. А глаза его сверкали, между прочим, сверкали  так,
что  мне  стало  зябко.  Но  тут  Анжелика  заговорила,  правда,  совершенно
неразборчиво. Я сказал ей:
   - Не бойся, теперь все хорошо, тебе ничто не грозит.  Все  будет  хорошо.
(Мне бы еще самому в это верить -  совсем  бы  славно  было.)  -  О,  да,  -
всхлипнула она, - но как же это было ужасно! Эти прикосновения  -  я  просто
чувствовала, как они пачкают меня!
   - Верно, - согласился я. - Колдовство тут у вас совершенно бесчестное.
   Сквозь голову Анжелики мне был виден Жильбер. Он стоял перед Уныликом,  и
вид у него был просто-таки разъяренный. Наверняка из-за  того,  что  ему  не
удалось принять личное участие в сражении с силами Зла.
   - С каким, интересно, колдуном мы сражались? - спросил я у сквайра.
   - Не с кем иным, как с самой королевой Сюэтэ, - ответил за него  Фриссон.
- Без сомнения, она чувствует себя оскорбленной. Еще бы -  дама  избегла  ее
плена! А теперь и вы одолели ее чары.
   - Понятно, - кивнул я. - Она собиралась  сделать  из  Анжелики  еще  одну
рабыню-привидение. Сюэтэ никак не может себе простить, что утратила  девушку
в последний миг. - И ее утратила, и всех остальных, похоже, вынуждена отдать
Царству Небесному, - заверил меня Жильбер. - А из-за этого ее бароны  станут
относиться к ней  с  куда  меньшим  почтением.  Коекто  из  них  может  даже
отважиться восстать против королевы с оружием в руках и попытаться захватить
престол. Защищая девушку, мы ослабляем позиции королевы, господин Савл.
   - И следовательно, вынуждаем Сюэтэ защищаться. Иначе ей грозит бунт.
   - А  чтобы  этот  бунт  предотвратить,  королева  должна  убить  тебя,  -
подытожил Жильбер.
   Анжелика в ужасе отшатнулась от меня.
   - О, тогда я должна тебя покинуть: ведь защищая меня, ты  все  равно  что
меченый!
   Душа у меня ушла в пятки, но я все же собрался с духом и ответил:
   - Не беспокойся. Я уже давно меченый. - А чтоб самому не задумываться над
тем, насколько же давно, я обернулся к Фриссону и сказал: -  Честное  слово,
ты мне здорово помог. - Так я помог? - обрадовался поэт. - Я правда помог?
   - Просто фантастически, - заверил я его. Честно говоря, эти слова похвалы
я произносил если не с трепетом, то с тревогой. В мыслях у меня  было  одно:
можно ли считать Фриссона секретным оружием?
   Глядя на него, вопросов  не  возникало  -  можно.  Глаза  поэта  радостно
сверкали, и вообще вид у него был такой, будто  его  только  что  вынули  из
могилы и оживили.
   - Похоже, - объявил Фриссон, - я нашел свое призвание.
   А я понимал, что пока мы легко отделались, но это далеко  не  конец.  Да,
Сюэтэ проиграла в последней перестрелке, но она непременно  вернется,  чтобы
продолжить бой. Ведь мы не прикончили  ее  -  мы  от  нее  только  на  время
избавились, отшвырнули куда-то  -  может  быть,  в  ее  цитадель.  Сюэтэ  не
производила на меня впечатления человека, который  привык  легко  сдаваться.
Учитывая тот факт, что она продала свою душу и обещала своему боссу  жертву,
она просто-таки не могла сдаться - в противном случае ей  бы  грозил  адский
огонь до скончания веков. То есть до самого что ни на есть скончания  веков.
Из-за этого мне было здорово не по  себе.  Я  гадал,  какую  чертовщину  она
выкинет против меня в следующий раз. В конце концов, Сюэтэ теперь знала  мое
слабое место. Я поглядел на это самое "слабое  место",  но  Анжелика  сейчас
была видна, как кусочек марева в жаркий день. Правда, это не помешает  Сюэтэ
разыскать ее. Я поклялся не спускать глаз с девушки.
   Часа через три после полудня мы подошли к  деревушке,  некогда  знававшей
лучшие времена. Соломенные крыши на домиках прогнили и провалились, со  стен
облупилась штукатурка, обнажив дранку. На улицах валялся мусор и  отбросы  -
словно бы местные жители  так  переутомились,  что  у  них  не  хватало  сил
дотащить всю эту дрянь до компостных ям. Да и сами аборигены  были  какие-то
оборванные и изнуренные, будто бы на их плечах лежал - ни много  ни  мало  -
весь свет. Они бросали на нас быстрые и любопытные взгляды и тут же отводили
глаза, торопясь убраться подальше. Минут через пять мы шагали по  улице,  на
которой не было ни души - ушли даже  собаки  и  свиньи,  которым,  по  идее,
вполне резонно было бы ковыряться в кучах отбросов.  А  жаль  -  одну  я  бы
купил, чтобы потом зажарить. Ну, то есть вы поняли, конечно,  свинью,  а  не
собаку. Я жутко проголодался. А уж стоило мне подумать о  том,  как  голоден
наш Унылик, так просто мурашки по спине бежали. Но  вот  я  приметил  домик,
который был побольше соседских. Над его входной  дверью  торчал  шест,  а  к
шесту был привязан пучок не то сорго, не то проса. Он был совсем сухой, и им
запросто можно было бы мести пол. Но все-таки  это  был  некий  "кустик",  а
стало быть, в доме располагалась таверна.
   - Давайте поглядим, нельзя ли тут поесть,  -  предложил  я  и  свернул  к
таверне.
   - Если и можно, то я не уверен, что  вот  этим  прокормишься,  -  съязвил
Фриссон, бросив желчный взгляд на вениквывеску.
   Однако Унылик ускорил шаг и взревел:
   - Еда!
   Фриссону ничего не оставалось делать,  как  только  признать,  что  мысль
заглянуть в таверну недурна. По меньшей мере все вошли следом за мной, в том
числе и Жильбер. Анжелика, войдя в полумрак таверны,  так  засветилась,  что
тут же отступила, пробормотав:
   - Уйду, а то напугаю хозяина.
   Мы  расселись  вокруг  столика.  Тихо,  как  в  могиле.  Я  нервно  ждал,
поглядывая на своих спутников. Жильбер ерзал на стуле, Унылик  ронял  слюни.
Наконец терпение мое иссякло, и я крикнул:
   - Эй, хозяин!
   На мой зов явился мужчина, некогда бывший толстяком. Теперь же фартук  на
нем просто болтался.
   - Какого че... - хмуро начал хозяин, но, увидев Унылика, жутко побледнел.
   А тролль как заревет:
   - Жр-р-р-рать!
   - Н-н-но... еды у меня нету, - запинаясь, выдавил хозяин. - Ну  то  есть,
может, есть маленько, но только и хватит, чтобы мне, да  жене,  да  детишкам
худо-бедно прокормиться. А все остальное бейлиф королевы отбирает!
   Несколько  мгновений  я  сидел,  не   шевелясь,   потом   заставил   себя
расслабиться и проговорил:
   - Но тогда выходит, что налоги у вас очень высокие.
   - Налоги? При чем здесь налоги? Да у нас  просто-напросто  все  отбирают.
Оставляют лишь жалкие  крохи,  чтобы  мы  с  голоду  не  перемерли,  да  еще
маленько, чтоб было что на будущий год засеять. Вот  и  все!  И  каждый  раз
отбирают все больше. Ведь я уже два года не могу собрать хмеля, чтобы  пивка
сварить! У нас крошечный огородик, с него и кормимся. Да и то кое-как,  ведь
три пятых овощей уходит королеве, а нам-то всего две пятых остается!
   Мне вдруг стало ужасно жалко беднягу. Но Унылик начал угрожающе рычать, а
Жильбер встал, вынув меч из ножен, и объявил:
   - Если это так, то мой долг сквайра велит мне...  И  в  это  мгновение  с
треском распахнулась дверь. То есть даже не распахнулась -  нет,  она  упала
вовнутрь, и в таверну ввалилось с десяток дюжих молодцов в стальных шлемах и
кожаных камзолах. Они размахивали алебардами и орали:
   - Наружу! Все выходите на улицу! Все до одного на площадь!
   - Эт-то еще что такое? - возопил один из них, завидев Жильбера с мечом. -
Ты собирался драться с людьми бейлифа королевы? А ну, Байнер, прикончи его!
   Но тут на ноги поднялся Унылик и оглушительно взревел.
   С секунду солдаты ошарашенно смотрели  на  него.  А  потом  ломанулись  к
выходу, толкая друг дружку.
   - Это нездешние!  Они  пришли  ко  мне  без  спросу!  -  верещал  хозяин,
увязавшись за солдатами. - Я им говорю: нету у меня еды, а они...
   Его причитания привели только к тому, что главный громила  рассвирепел  и
гаркнул:
   - А ну, заткни глотку! Странники нам  ни  к  чему  -  нам  ведено  только
местных привести! Так что топай да помалкивай!
   И  он  поторопился  выйти,  а  за  ним  выскочили   солдаты,   окружившие
трактирщика и заодно нас с Фриссоном.
   Поэта стиснули со всех сторон, и он спросил у меня сдавленным шопотом:
   - Господин Савл, а зачем это мы пошли с солдатами?
   - Просто мне любопытно, - шепотом отозвался я. - Но меня-то  могут  сразу
распознать - одет я не по-здешнему.  Тогда,  наверное,  прогонят.  Если  так
выйдет, ты побудь там, а потом возвращайся и мне все расскажешь.
   - Если получится... - прошипел Фриссон и затравленно оглянулся.
   Вот ведь потеха! Да ведь Фриссон тут, может быть, самая опасная  персона,
а как напуган! Не без труда, конечно, но  все  же  мне  удалось  унять  свой
непобедимый сарказм.
   Солдаты отвели нас на деревенскую площадь. Туда же согнали примерно около
сотни мужчин, женщин и детей. На  площади  полыхал  костер,  около  которого
выстроилось еще с десяток солдат, а  перед  строем  прохаживался  невысокого
роста плечистый мужчина в длинном черном балахоне, расшитом астрологическими
знаками. Он так ухмылялся, глядя на сгоняемых на площадь людей,  словно  это
зрелище доставляло ему невыразимое удовольствие.  Наконец  солдаты  пригнали
всех до единого. И мужчина, брызжа слюной, выкрикнул:
   - Вы не уплатили подати!
   Толпа издала дружный испуганный стон, и вперед выступил трактирщик.
   - Нет, бейлиф Клаут, мы уплатили. Мы все-все уплатили.
   - И ты знаешь, что мы все уплатили, - крикнула какая-то старуха. - Да как
же ты можешь? Ты здесь вырос, а сам...
   - Да, я здесь вырос. Здесь, где меня все презирали,  где  в  меня  тыкали
пальцами! - рявкнул в ответ Клаут, сверкая глазами. - Тупицы! Вы не  видели,
вы не могли видеть, какой великий человек скрывается во мне! Зато это увидел
шериф и сделал так, что я получил власть над всеми вами!
   - И ты каждый год увеличиваешь подати! - жалобно воскликнула женщина.
   - Да, королева вечно недовольна, - парировал Клаут. - Верно, вы  уплатили
подати с каждой души и с каждого двора, но не уплатили за всю деревню!
   - Подать за деревню?! - Вперед выступил старик с длинной седой бородой. -
Да я о такой и не слыхивал!
   - Считай, что теперь услыхал! Шериф велел  мне  собрать  с  вас  столько,
сколько мне заблагорассудится.
   - Себе ведь он тоже что-то  в  карман  кладет?  -  шепотом  спросил  я  у
Фриссона.
   - Так полагается, - шепнул он мне в ответ.
   -  ...Так  что  придется  вам  уплатить  налог  со  всей   деревни.   Так
распорядились шериф  и  сама  королева!  Десять  золотых!  Платите!  Платите
побыстрее то, что задолжали!
   - Но у нас нет больше денег! -  простонала  женщина.  -  Ты  давным-давно
отобрал у нас все, до единой монетки!
   - Тогда я заберу коров, свиней, пшеницу, фрукты!  Но  вы  заплатите,  все
равно заплатите, а не то я сожгу вашу деревню дотла!
   Люди задохнулись от ужаса. Клаут злорадно пожирал их глазами.
   - А когда я был малышом, вы  надо  мной  потешались,  потому  что  я  был
смешной, странный! Потом, когда я стал юношей, не было  девицы,  которая  не
хохотала бы надо мной, не обзывала меня карликом и уродом. Ну, так  смейтесь
же теперь! Потешайтесь! Теперь моя очередь смеяться, и королева мне  в  этом
порукой!
   Толпа глухо зароптала и утихла.
   - Нету, говорите, ни монетки? - крикнул Клаут. - Ну, тогда поджигайте!  -
И он махнул рукой своим солдатам.
   Те выхватили из костра факелы и принялись вертеть ими над головами. Пламя
бешено завывало.
   Но вот послышался еще какой-то вой или рев - из таверны вывалился Унылик,
а за ним шагал Жильбер, сверкая обнаженным мечом.
   - Это еще что за чудище? - вскричал Клаут.
   - Да это мой приятель, - пояснил я, шагнув вперед.  -  Понимаете,  мы  не
местные.
   Клаут развернулся и вперил в меня злобный взгляд, - Ты? Ты кто такой?
   - Не местные мы. Путешественники, - ответил я как можно более небрежно. -
Зашли в таверну перекусить, но, похоже, у них дела наперекосяк - никакой еды
не оказалось. Ну, вот мне и стало интересно. Пожалуй, я бы не  прочь  узнать
подробности.
   - Тебя послала королева! - в испуге крикнул Клаут.
   - Я ничего такого не говорил! - Я решил особо не отпираться.  -  Хотелось
бы заглянуть в ваши книги.
   - В книги? - Тут Клаут мертвенно побледнел, а толпа благодарно зароптала.
   - Ну да, приход там, расход... Чтобы мы все убедились - уплатила  деревня
свои подати или нет! Ну, давай, неси книги, да побыстрее!
   - Ты не имеешь никакого права требовать этого! - огрызнулся Клаут.
   А у меня за спиной возник Унылик. Он громко рычал, и в животе у  него  не
менее громко урчало.
   - Да, я всего-навсего посторонний,  любопытствующий  посторонний.  Можешь
считать меня  заезжим  волшебником,  обратившимся  с  просьбой  оказать  ему
профессиональную любезность.
   Клаут боязливо глянул на Унылика. Похоже, пороха у него явно не  хватало,
чтобы спорить со мной. Он только побледнел еще сильнее и рявкнул  одному  из
солдат:
   - Принеси гроссбух!
   - Покашеварь в его книге! - шепнул я Фриссону. Он  глянул  на  меня  так,
словно я умом тронулся.
   - Что ты сказал, господин Савл?
   - Накропай стишков: чтобы там говорилось, что записи в его книге  лживые.
И побыстрее!
   Фриссон изобразил губами букву "О" и отвернулся. Он  уже  вынул  угольный
карандаш и кусок пергамента.
   Солдаты собирались с духом и просто собирались в кучку перед Уныликом,  а
тот ухмылялся и  облизывался.  Вояки  дрогнули.  Те,  что  стерегли  местных
жителей, начали сбиваться в кучки. Получив свободу  передвижения,  некоторые
из крестьян удрали домой.
   Наконец гроссбух оказался в руках Клаута. И тот отдал его мне.
   - Вот, - фыркнул  он.  -  Смотри.  Тут  записан  каждый  год,  уплаченный
крестьянами. Сам убедишься - Ни один не уплатил мне  больше  положенного  по
закону! У меня за спиной усиленно бормотал Фриссон.  Я  пролистал  несколько
страниц назад и нахмурился.
   - А с какого места начинаются твои записи?
   - С тридцать первой страницы, - ответил  Клаут.  Я  нашел  эту  страницу,
заметил перемену почерка и еще я заметил коекакие изменения в  самой  манере
ведения записей. На первый взгляд  ничего  такого  особенного...  вот  пошли
римские цифры... вот две близко стоящие I превратились в  V,  а  вот  две  V
слились в X, ну и так далее.
   Понимаете, в римских  цифрах  я  не  очень  силен,  поэтому  и  не  сразу
догадался, что к  чему.  Выходило,  что  они  и  вправду  жутко  громоздкие,
неуклюжие. А мне и  в  голову  не  приходило,  какой  поистине  божественный
подарок нам преподнесли арабы, когда изобрели ноль, а с ним и всю десятичную
систему! Просматривать записи было бы легче, если бы они велись  по  системе
двойной бухгалтерии, а тут передо мной  просто  тянулись  ряды  цифр.  О,  я
только сейчас оценил работу тех, кто за меня производил расчеты  по  чековой
книжке. Представляю, если бы мне пришлось это делать самому.
   Я тянул время -  переворачивал  страницы,  отражавшие  трехлетнюю  службу
Клаута. Он начал психовать - беспокойно переступал с ноги на ногу.  А  толпа
тем временем уже успела прилично поредеть. Наконец Клаут не выдержал.
   - Ты что, будешь каждый день там проверять?
   - Нет. Я смотрю на последние дни. Каждый житель деревни  уплатит  больше,
чем должен. Кто на пенни, кто на десять. Переплата с  лихвой  покрывает  то,
что деревня должна уплатить скопом.
   Несколько секунд Клаут  лупал  глазами,  потом  вырвал  у  меня  книгу  и
принялся делать какие-то  подсчеты.  Он  отлистывал  страницу  за  страницей
назад, и глаза его раскрывались все шире и шире.
   - На самом деле, -  заключил  я,  -  выходит,  это  ты  кое-что  задолжал
деревне.
   - Колдовство! - рявкнул Клаут и отшвырнул книгу. - Лжец и грабитель! Я-то
знаю, что я там писал!
   А я и не сомневался - он всегда записывал меньше, чем  платили  на  самом
деле. Я глянул на Фриссона.
   - Ты видел цифры?
   - Отлично видел, - взволнованно отозвался поэт.
   - Разве цифры врут?
   - Ни на пенни не врут, - ответил  поэт  уже  более  уверенно  -  Грязное,
грязное колдовство! - почти истерически проверещал Клаут. - Все перевернули,
переставили! Вы - не от королевы, иначе  не  стали  бы  добиваться  снижения
податей!
   Крестьяне -  все,  кроме  тех,  что  взобрались  на  крыши  поглазеть  на
происходящее, -  разбежались  по  домам.  Солдаты  их  не  задерживали.  Они
сомкнулись кольцом вокруг меня, Унылика, Жильбера  и  Фриссона  и  угрожающе
сжали в руках оружие.
   - Избить их! - крикнул Клаут и указал на нас. - Королева их не защитит, а
моя магия вас прикроет! Я приготовил обрывки пергамента со стихами Фриссона.
Солдаты взревели от радости и кинулись  к  нам.  Жильбер  взмахнул  мечом  и
пронзил чьюто грудь, затянутую в кожаный камзол. Солдат вскрикнул и упал,  а
Унылик навис над Жильбером и ухватил в каждую лапищу по солдату. Они  вопили
и пытались отбиться от него  алебардами,  а  тролль  только  хохотал.  Потом
Унылик сжал пальцы - солдаты завопили еще  громче,  тролль  отшвырнул  их  в
стороны и потянулся за новыми жертвами.
   Но тут Клаут выкрикнул что-то на древнем языке, указав на Унылика  обоими
указательными пальцами. Тролль замер. Застыл  и  Жильбер  -  всего  на  долю
секунды, но этого мне хватило, чтобы провозгласить:

   Iугали нас и посильней,
   И не такие нас пугали,
   Так отомрите ж поскорей,
   Как в детских играх отмирали!

   Nолдаты мстительно завопили и снова бросились на нас, но Жильбер уже ожил
и одним ударом разнес пополам древки двух алебард.  Ожил  и  Унылик  -  этот
принялся хватать и сжимать в лапах солдат.  Войско  кричало  от  ужаса  и  в
страхе отступало.
   Клаут побагровел. Выставив руку, он глянул на меня и прокричал: +
   Aидите, цифры, врага моего?
   Жальте, кусайте, до смерти его! +
   E они так и сделали. То есть, честное слово, они его послушали!
   Я стоял, как идиот, и пялился в гроссбух, а римские цифры  спрыгивали  со
страниц. Этого мне по уши хватило: я с криком отбросил книгу, но цифры  С  и
L, превратились в миниатюрные челюсти и принялись кусать. Боже, какая же это
была боль! Конечно, каждый укус сам по себе был не страшнее  комариного,  но
их было такое множество! Цифры жалили меня в лицо, в руки! Никогда в жизни я
еще так не радовался, что  на  мне  прочные  джинсы  и  высокие  ботинки!  Я
отмахивался, отрывал цифры от себя, стряхивал и кричал: