ольку кто-то в них верит.
   - Но как же.., ифриты? - спросил чародей,  встревоженно  нахмурившись.  -
Каким колдовством они были вызваны на служение этим мерзким захватчикам?
   - Боюсь, что они поддались чьим-то витиеватым уговорам, - сказал  Мэт.  -
Ну и конечно, извечная злоба ифритов тут  также  возымела  действие.  Ифриты
обожают наслаждаться людскими страданиями, поэтому, безусловно, были  готовы
поверить каждому слову Арьяспа, когда тот уговаривал их поклониться Ариману.
Вероятно, они решили, что это божество, Князь Лжи, способно наделить их  еще
большей властью над жертвами,  которых  они  смогли  бы  предавать  жестоким
пыткам.
   - А он способен на это? - затравленно осведомился чародей.
   - Я ведь сказал, что он - Князь Лжи, верно? Но ифриты и  без  его  помощи
сильны, и еще как! - Мэт покачал головой. - Ты же,  о  мудрейший,  не  бойся
варварских  стихов.  Чудовища  из  ваших  сказаний  намного   опаснее,   чем
заклинания языческих шаманов.
   Тут пропела труба. Чародей-араб устремил взгляд в сторону западных  ворот
и округлил глаза.
   - Что там еще такое?
   С той стороны донеслись радостные выкрики, которые вскоре были  заглушены
боевыми кличами, бряцанием стали и воплями гибнущих людей. Защитники  города
поспешно отодвинули двенадцатифутовый засов, на который были заперты ворота.
Другие воины распахнули створки.
   - Глупцы! - в ужасе вскричал чародей. -  Неужто  они  решили  впустить  в
город чужое войско?!
   В ворота проскакала могучая белая лошадь, несущая  всадника  в  золоченых
доспехах. В правой руке всадник сжимал окровавленный меч, а в левой  -  щит,
на котором красовался герб  в  виде  меровенсских  лилий  и  двойной  короны
Гардишана. За всадником в город устремились  лучники  в  стальных  шлемах  и
кожаных кирасах, а за ними следом - сотня конных рыцарей.
   - Это войско стоило впустить в город  и  поприветствовать!  -  воскликнул
Мэт, успокоив чародея-араба. - Надеюсь, ты не обидишься на меня,  мудрейший.
Мне бы хотелось поздороваться с моей супругой!

***

   Химена в недоумении уставилась на джинну.
   - Мой Мэтью? Что же он такого мог натворить? Чем оскорбил тебя?
   Джинна устремила на нее гневный взгляд.
   - Ты что же, жена ему? Что-то ты слишком старая!
   - Мне столько лет, что я гожусь ему в матери, - отвечала Химена,  которую
фраза джинны сильно задела. - Я и есть его мать и горжусь этим!
   - Гордишься! - вскричала Лакшми, и от ее голоса содрогнулись стены. - Кем
гордишься ты? Похитителем детей? Ночным воришкой?
   - Мой сын  -  воришка?  -  в  ярости  воскликнула  Химена.  -  Ты  лжешь,
бессовестно лжешь!
   - Нет, она просто ошибается, - поправил жену Рамон и поднял руку. - Мэтью
здесь нет, о прекраснейшая из джинн. Он отправился  на  Святую  Землю,  дабы
помочь отразить нападение сил Зла,  пытающихся  захватить  Восток.  Его  нет
здесь уже более месяца. С чего ты  сочла  его  похитителем  детей,  и  каких
детей?
   Лакшми продолжала гневно взирать  на  людей,  но  взгляд  ее  стал  менее
уверенным.
   - Не важно, где он пребывает. Все равно  он  мог  похитить  у  меня  моих
детишек!
   - Детишек? - вытаращил глаза Рамон. - Так  у  тебя  несколько  отпрысков?
Какое счастье для тебя  и  твоего  супруга-принца!  Но..,  ваше  высочество,
почему же вы нам ничего не сообщали об этой радости?
   -  Ваш  сынок   сам   обо   всем   узнал!   Я   породила   двоих   детей,
милашек-близнецов, а когда  я  нынче  утром  подошла  к  их  колыбели,  дабы
покормить их грудью, они исчезли без следа! Их колыбелька  опустела,  а  кто
еще, кроме чародея, способен выкрасть детей джинны из дворца их отца?

***

   - Враги снова осаждают стену! - прокричал дозорный.  Ночь  была  холодна,
звезды заливали светом город, как бы смеясь над факелами, озарявшими  стены.
Однако мирный  свет  звезд,  казалось,  померк  от  воплей  варваров.  Арабы
бросились к стенам, зарядили луки и принялись стрелять наугад.
   Алисанда склонилась в седле и поцеловала Мэта.
   - Если я паду в бою, - прошептала она, - я буду знать, ради чего жила!
   - Ты не падешь в бою, - заявил Мэт, поправив шлем на  голове  супруги.  -
Мне нужны новые поцелуи, и потому  ты  должна  жить.  Ты  непременно  должна
вернуться.
   Глаза Алисанды взволнованно сверкнули. Во взгляде ее не было желания: она
хорошо понимала, что ее муж говорит не только о поцелуях, а о таких вечерах,
как тот, что они провели сегодня вместе.
   - Ну, так храни меня получше! - воскликнула она на  прощание,  развернула
коня, пришпорила его и поскакала к восточным воротам. Издавая боевые  кличи,
следом за ней поскакали рыцари. Пехотинцы бегом устремились за  ними.  Калиф
проводил взглядом меровенсское войско и обратил к Мэту осуждающий взор.
   - Как ты допустил, чтобы женщина заняла твое место?
   - Это ее место, а не мое, - возразил Мэт. - Она королева по рождению.  Но
если ты, о господин, хотел спросить, почему я не поскакал в бой рядом с ней,
дабы оберегать ее, то я отвечу так: я мог бы это сделать, ибо я - рыцарь, но
кроме того, я -  чародей,  и  я  оберегу  ее  намного  лучше,  оставшись  на
городской стене. - Он пожал плечами. - Конечно, мне нестерпима мысль о  том,
что я - не рядом с ней, но так мудрее.
   Калиф улыбнулся:
   - А мне странно, что вы, франки, так обожествляете своих женщин.
   - Мне, честно говоря, это тоже  странно,  -  заверил  его  Мэт.  -  Но  я
мало-помалу к этому привыкаю... Смотри, началось!
   Ворота распахнулись настежь, и варвары,  довольно  завопив,  бросились  к
ним. Алисанда подпустила их поближе, после  чего  пришпорила  своего  белого
скакуна и помчалась навстречу врагам, опустив копье.
   Азиаты были превосходными всадниками и, конечно, запросто могли бы  взять
рыцарей в кольцо, но им мешали их  соратники,  сгрудившиеся  около  открытых
ворот. Пространства для маневра было маловато, а пони, на которых  восседали
верхом  варвары,  значительно  уступали  по  всем   параметрам   европейским
клайдесделам и першеронам. Рыцари врубились в толпу  варваров  и  заработали
копьями,  однако  главный  удар  по  врагам  был  нанесен  именно  лошадьми,
буквально подминавшими под себя любого, кто попадался им  под  ноги.  Те  из
врагов,  которые  успели  увернуться  и  размахнуться  пиками,  падали   под
парирующими ударами тяжеленных щитов. Те  же  противники,  что  отваживались
нападать на рыцарей справа, попадали  под  удары  могучих  мечей.  Некоторым
пикам все же удавалось угодить мимо щитов и мечей, но и тогда их наконечники
лишь скользили по прочнейшим доспехам европейцев.
   Франки все глубже и глубже  врубались  в  толщу  варварского  войска,  но
наконец были вынуждены остановиться - врагов было  слишком  много,  и  самой
своей массой они мешали франкам двигаться дальше. С тыла к  рыцарям  спешили
все новые тысячи варваров.
   Но тут подоспела арабская кавалерия, столь же легкая и  маневренная,  как
варварская. Арабские лошади были выше,  чем  азиатские,  а  копья  столь  же
острые. Улюлюканье арабов заглушило  боевые  вопли  врагов,  их  ятаганы  со
звоном встретились с кривыми мечами соперников. Тут и  там  падали  с  коней
поверженные враги, и тогда на них бросались меровенсские  пехотинцы.  Другие
пехотинцы занимались тем, что разлучали  всадников  с  лошадьми.  Меровенсцы
работали парами: один налегал на древко копья во  избежание  отдачи  притом,
как на его острие натыкалась варварская лошадка, а второй заслонялся  щитом,
и в итоге оба они были защищены от ударов врага.
   Тем временем рыцари развернули своих коней и,  орудуя  мечами  и  боевыми
топориками, принялись прорубать себе пространство  посреди  толпы  варваров.
Мечи и топоры исправно делали свое  дело:  враги  падали  наземь,  атакующие
рыцари шли вперед полукругом. Обретя свободу действий,  Алисанда  развернула
своего белого скакуна.  Подоспели  оруженосцы  с  запасом  копий.  Подхватив
тяжелые копья, рыцари поскакали следом за своей королевой в новую  атаку  на
ряды врагов.
   Войско, осаждавшее город, никак не могло пробиться  к  стенам,  поскольку
для этого им надо было обойти рыцарей.
   Стоя на стене, Мэт обливался потом.  Он  уже  успел  пропеть  заклинание,
призванное противостоять  вражескому,  из-за  которого  земля  под  копытами
рыцарских лошадей могла стать вязкой.  Затем  вражеские  колдуны  попытались
обратить доспехи рыцарей в ржавчину, но и на это Мэт ответил соответствующим
заклинанием. Потом он  отверг  попытку  врагов  добиться  того,  чтобы  ноги
меровенсских коней  подкосились,  потом  не  дал  колдунам  утяжелить  копья
рыцарей. Он читал  одно  заклинание  за  другим,  а  рядом  с  ним  трудился
чародей-араб. Он размахивал руками и распевал  по-арабски  и  тоже  порядком
изнемог.
   Наконец наступила короткая передышка. Рыцари  перестраивались  для  новой
атаки, а азиатские колдуны вроде бы иссякли на какое-то время.  Мэт  опустил
руки и, тяжело дыша, проговорил:
   - Ну что, тяжко пришлось?
   - Нисколечко, - выдохнул чародей. - На  редкость  простые  заклинания,  а
некоторые даже корявые. Но их было столько!
   Как ни невероятно, но варвары начали  отступать  от  города.  Мало-помалу
орда стала разбиваться на малочисленные, более подвижные отряды.
   - А ну-ка! - воскликнул Мэт. - Прочтем умножительное заклинание! Добьемся
того, чтобы вместо каждого рыцаря появилось сто мнимых!
   Не сговариваясь, Мэт и чародей-араб запели дуэтом:

   Ваши подлые уловки
   Вмиг мы разгадаем,
   Мы стоим на изготовке,
   Не ворон считаем!

   Вам со счета бы не сбиться,
   Как считать начнете:
   Где один сражался рыцарь,
   Мигом встанет сотня!

   В  следующее  же  мгновение  вокруг  города   возникло   плотное   кольцо
рыцарей-европейцев,  которые  незамедлительно  набросились  на  разрозненные
отряды варварской кавалерии. Если бы кто-то додумался присмотреться к гербам
на  щитах  рыцарей,  то  насчитал  бы  по  сотне  гербов  одной  и  той   же
разновидности,  однако  азиаты  явно  не  были   подкованы   в   европейской
геральдике. Взвыли гулкие трубы, и варварское войско, истрепанное и  изрядно
поредевшее, отступило от стен Иерусалима.
   Алисанда повернула коня и повела свою, также  уставшую  армию  к  городу.
Ворота распахнулись перед меровенсским войском, а вот  клонированные  рыцари
продолжали бой: преследуя варваров, они прогнали их за холмы и  погнали  еще
дальше.

***

   Химена глянула на мужа. Она вдруг почувствовала, как в ее  сердце  начало
прорастать семя сомнения. Если бы оно проросло, из него выросла бы ветвистая
лоза под названием "ревность". Безусловно, Химена слышала  рассказы  Мэта  о
сладострастной джинне Лакшми, которая спасла ему жизнь во  время  странствий
между этим миром и Нью-Джерси. Но одно дело - рассказы  и  совсем  другое  -
лицезрение этой красотки воочию. Льстивые  речи,  расточаемые  Рамоном,  при
этом помогали весьма ограниченно.
   - О нет, мне даже удивительно слушать  о  том,  чтобы  Мэт  был  способен
похитить дитя, родившееся от брачного союза джиннов, из колыбели, - возражал
Рамон. - Я уверен, это  не  его  проделки,  а  тех,  кто  ему  противостоит.
Расскажи мне, как все произошло. В какой.., манере?
   - В манере? О каких манерах тут можно говорить? Я выкупала детей  и  дала
им порезвиться  в  подушках,  а  сама  вышла  из  комнаты,  чтобы  развесить
выстиранные пеленки! И минуты не прошло - всего-то  несколько  секунд,  -  а
когда я вернулась, моих малюток и след  простыл!  -  Огромные  глаза  Лакшми
залились слезами, и она вытащила из-за лифа "крошечную" туфельку без задника
размером с небольшую лодку. - Только это и осталось - эта туфелька,  которую
я столь любовно вышила своими руками! А все остальное пропало - шальварчики,
жилетики, туфельки, все-все, и мои детки вместе с ними!
   -  Ах,  бедняжка!  -  вскричала  Химена,  сердце  которой  преисполнилось
сочувствия к джинне, которая оказалась ее подругой по  несчастью.  При  этом
боль и страдания джинны были еще сильнее - ведь она была матерью, а Химена -
бабушкой.
   - И ты решила, что это - дело рук Мэтью, - мрачно заключил Рамон.
   -  Само  собой,  я  подумала  о  вашем  сыночке!  Разве  он  -  не  самый
могущественный маг на Западе?
   Химена, не веря своим глазам,  смотрела  на  Лакшми.  Неужто  о  ее  Мэте
действительно ходит такая слава?
   - Кто же еще владеет таким волшебством, чтобы  суметь  похитить  детей  у
джиннов, даже таких малюток?
   - Боюсь, что такое недоступно даже Мэту, - покачал головой  Рамон.  -  Он
ведь не Соломон, в конце концов.
   - А кто еще! Кто? - в гневе возопила Лакшми. - Кто  еще  изо  всех  магов
Запада?
   Химена знала, что от гнева до страха - один шаг, и потому воскликнула:
   - Бедненькая! Я понимаю, как ты напугана - ведь моих внуков  тоже  только
что похитили! Так давай же разделим друг с другом нашу печаль  и  перестанем
препираться!
   - Ваших внуков.., украли? - Кровь отлила  от  лица  Лакшми,  она  вперила
взгляд в маленькую фигурку Химены, стоявшей на крепостной стене.  -  Малышей
Мэтью? Его отпрысков тоже похитили?!
   - Да, его детей и детей Алисанды, - подтвердила Химена. -  Мальчика  пяти
лет и крошку-принцессу, которая лишь в этом месяце научилась ходить.
   - Уж не подумал ли он, что его детей выкрала я? - ахнула Лакшми.  -  Быть
может, он решил похитить моих в отместку?
   - Он пока не знает о том, что его дети похищены. Он  за  полмира  отсюда,
сражается с варварами и злым волшебством! Он слишком  сильно  занят  защитой
Запада от варварских орд для того, чтобы додуматься до похищения чьих бы  то
ни было детей! Кроме того, Мэт обожает детей - не только своих  собственных,
но и чужих тоже! Он бы никогда не  решился  на  что-то  подобное!  -  Химена
перевела дух и протянула  к  Лакшми  руки.  В  глазах  ее  стояли  слезы.  -
Джиннская принцесса, поможешь ли ты нам  отыскать  наших  пропавших  внуков?
Тогда, быть может, и мы сумеем  помочь  тебе  разыскать  твоих  детишек!  Мы
должны действовать сообща, а не друг против друга!
   Лакшми  колебалась.  Неуверенность  в  ее  взоре   постепенно   сменялась
благодарностью к другой женщине, готовой разделить с  ней  ее  горе.  Однако
джинна не была намерена так легко сдаваться.
   - Могу ли я доверять тебе?  И  тебе!  -  добавила  она,  развернувшись  к
Рамону. Взгляд ее вдруг стал подозрительным. - Если она мать Мэтью, то она -
твоя жена!
   - И это - величайшая удача моей  жизни,  -  заверил  джинну  Рамон.  -  И
сладчайшее блаженство. -  Он  взял  Химену  за  руку.  -  Лакшми,  принцесса
джиннов, позволь представить тебе мою супругу, леди Химену Мэнтрел.  Химена,
это - принцесса маридов  Лакшми, которая так бесценно помогала нам с Мэтом в Ибилии  и  без
которой мы бы ни за что не смогли вернуться домой.
   Химена сделала реверанс.
   - Польщена знакомством с вами, ваше высочество. Но  Лакшми  удостоила  ее
небрежным взглядом и снова уставилась на Рамона.
   - Твоя жена? Но она совсем не старая, она не...
   Запас слов у джинны явно иссяк.
   И хорошо, поскольку из-за того, как джинна смутилась, угольки  ревностных
подозрений в душе Химены успели раскалиться добела. С чего  это  джинна  так
смутилась? Из-за того, чем она занималась с Рамоном?  Или  из-за  того,  чем
лишь жаждала заниматься?

Глава 15

   Рамон учтиво сменил тему:
   - Но почему же твой супруг, принц Марудин, не явился вместе с тобой, дабы
обличить Мэтью? Почему он пощадил нас и не обрушил на нас свой гнев вкупе  с
твоим гневом? Ведь тогда за несколько минут этот замок рухнул бы!
   Лакшми с минуту не спускала с Рамона озадаченного взора. А потом  закрыла
лицо ладонями, издала вопль,  подобный  звуку  гигантской  пожарной  сирены.
Вопль некоторое время набирал громкость, а потом стал утихать - по мере того
как джинна начала уменьшаться. Ступив на крепостную стену,  она  мало-помалу
приняла размеры обычной женщины и, рыдая, припала к груди Рамона.  Ее  плечи
тряслись, и все тело содрогалось от горьких рыданий.
   Рамон более или  менее  механически  обнял  джинну  и  поверх  ее  головы
устремил на жену встревоженный и вопросительный взгляд.
   Всю ревность Химены сразу  же  как  водой  смыло:  если  бы  Лакшми  была
любовницей ее драгоценного супруга, уж  тот  бы  определенно  знал,  как  ее
утешить.  Химена  подмигнула  мужу,  улыбнулась,  подбадривающе  кивнула   и
изобразила движения, похожие на укачивание ребенка.
   Рамон понимающе кивнул и крепче обнял плачущую  джинну.  Пусть  она  была
джинной, пусть ей исполнилось уже немало столетий, но она  была  всего  лишь
неопытной матерью, у которой отняли детей и которая нуждалась в  утешении  и
поддержке. Рамон был готов помочь ей  всем,  чем  мог.  На  самом  деле,  он
задумался и о том, есть ли у Лакшми родители и где они обитают.
   Отрыдавшись, Лакшми отстранилась. Рамон вынул из кармана носовой платок и
вытер ее промокшие от слез щеки и отдал ей платок. Химена шагнула к  Лакшми,
и Рамон, за четверть века жизни в браке приобретший кое-какой опыт интуиции,
отступил в сторону.
   Химена обняла Лакшми, которая и теперь оставалась выше ее ростом.
   - Бедная девочка, что еще за  горе  постигло  тебя?  Неужто  твой  супруг
обманул тебя и сбежал под покровом ночи?
   - О нет, нет! - оскорбленно вскричала Лакшми. -  Марудин  любит  меня!  Я
привязала его к себе любовными чарами... - Она на миг зарделась. - И  он  ни
за что не покинул бы меня по собственной воле.
   - Тогда по чьей же воле он покинул тебя? - глядя прямо  в  глаза  джинне,
спросила Химена.
   Лакшми понурилась, и слезы снова хлынули из ее прекрасных глаз.
   Химена терпеливо гладила ее по спине,  уговаривала  и  при  этом  гадала,
нуждаются ли джиннские детишки в укачивании.
   Когда  новая  истерика  отбушевала,   Химена   ласково,   но   настойчиво
проговорила:
   - Ну, успокойся и расскажи нам все! Какое  злое  создание  увело  у  тебя
супруга и какой силой это было сделано?
   - Силой той лампы, в  коей  он  некогда  обитал!  -  всхлипнув,  отвечала
Лакшми.
   - Но ведь Мэтью снял с него это заклинание! - воскликнул Рамон.
   -  Снять-то  он  снял,  а  другой  колдун  измыслил,  как  сплести  новое
заклинание, и с его помощью снова загнал Марудина в лампу.
   Лакшми опять залилась слезами.
   Химена снова принялась утешать ее:
   - О, бедняжка, бедняжка! Твоего супруга похитили, а потом забрали и твоих
детишек! Теперь я понимаю, почему ты стала разыскивать  Мэтью.  Кто  бы  еще
сумел снять с Марудина заклинание, с помощью которого тот  пленен,  если  он
уже однажды освободил его! Но теперь мы  знаем,  что  не  он  пленил  твоего
супруга, так скажи мне, какое чудовище обрушило на тебя свою злобу?
   Наконец слезы Лакшми иссякли, она отстранилась и гневно проговорила:
   - Некий злобный восточный колдун. Более я ничего не знаю, кроме того, что
кожа у него, как у любого из арабов или персов, и он одет в длинный  балахон
цвета полуночных небес и в маленькую круглую шапочку такого же цвета.  О,  и
еще у него седые волосы и борода.
   - Не сказать, чтобы этих сведений было достаточно для начала  поисков,  -
покачал головой Рамон и нахмурился - И куда же этот колдун унес Марудина?
   - Да к этим самым варварам,  с  которыми,  как  вы  говорите,  отправился
сражаться ваш сын! Я последовала за ним, и я видела с  вышины,  как  Марудин
вырвался из лампы и обрушился на своих былых врагов, арабов!
   - Не сладка ли ему такая месть? - полюбопытствовал Рамон.
   - О нет! Нет! Он столько веков состоял на службе у мусульман и убедился в
истинности Ислама. Он и сам теперь  почитает  Аллаха!  Нет,  я  уверена:  он
содрогается до глубины души, всей сути  его  противна  мысль  о  том,  чтобы
нападать на войска султана, воевать с истинной верой... Но он раб лампы, и у
него нет выбора.
   - Следовательно, его новый хозяин - не мусульманин, - заключила Химена.
   - Он - злобный колдун, который служит какому-то языческому идолу!
   - В таком случае принц  Марудин  наверняка  действует  против