одумал Мэт.
   - Что ж, спасибо,  бейлиф.  А  то,  честно  говоря,  ужасно  не  хотелось
возвращаться в вашу деревню. Совершенно нет времени.
   - Ну а мы вернемся. - И Ванни развернул коня. - Эй, стража! По домам!
   - Ох, как жалко с вами расставаться! - мурлыкнул Манни.
   - Может, еще увидимся, - нервно проговорил Ванни. -  Очень  приятно  было
познакомиться. Я расскажу про тебя своим внукам.
   - Вы еще такой молодой, - возразил Мэт, а Манни подпел ему:
   - Да-да, молодой, и у тебя еще не может быть внуков!
   - Пока их нет, но очень хотелось бы,  чтобы  были!  Прощайте!  -  крикнул
бейлиф.
   Ночная стража удалилась, причем всадники с колоссальным трудом удерживали
лошадей, готовых  умчаться  к  деревне  самым  быстрым  галопом.  Мэт  успел
расслышать несколько приглушенных фраз.
   - С мантикором дружбу водит. Вот это да!
   - А так с виду вежливый вообще-то.
   - Ага, так с виду-то хлипкий даже.
   - Это нечестно. Мало ли у кого какие друзья!
   Но вот стражники исчезли в ночи. Мэт обернулся к мантикору:
   - Спасибочки, Манни. Намек ты понял замечательно.
   - Намек! - вылупил глазищи монстр. - Я все как на духу говорил. А ты нет,
что ли?

***

   Следующий день прошел без происшествий. Мэт и  Паскаль  присоединились  к
новой группе развеселых путников - эта оказалась намного более  людной,  чем
первая. В ходе непродолжительных  расспросов  удалось  выяснить,  что  толпа
образовалась из трех-четырех компаний, вышедших из разных деревень  с  одной
целью - пожить всласть в  Венарре.  Все  смеялись,  пели,  бурдюки  с  вином
путешествовали из рук в руки. Мэт гадал, откуда у крестьян деньги на вино.
   Это он узнал в следующем придорожном трактире, где  хозяин  продавал  еду
чуть ли не ниже ее настоящей стоимости. На самом деле, даже когда кое-кто из
крестьян покупал у него вино и забывал уплатить, хозяин не напоминал ему  об
этом. Все время, пока толпа  завтракала,  вид  у  хозяина  был  напряженный,
нервный. Уходя, Мэт оглянулся и увидел, как тот  отирает  пот  со  лба  и  с
облегченным видом плюхается на скамейку.  Мэт  мог  ему  посочувствовать:  в
толпе было не меньше пятидесяти человек, причем тридцать молодых и здоровых,
- взбреди им что в голову, они могли бы трактир в щепки разметать. Нечего  и
дивиться, что трактирщик старался не испортить с путниками отношения.
   Еще Мэт заметил, что прислуживали в трактире  только  мужчины,  и  притом
видно было, что они готовы к  любым  неприятностям.  У  всех  к  ремню  были
приторочены   дубинки.   Мэт   решил,   что    хозяин    трактира    отослал
девушек-служанок, а  на  их  место  поставил  конюхов  да  еще  крестьян  из
близлежащей деревеньки, чтобы побыстрее пропускать идущие по  дороге  толпы.
По  меньшей  мере  раз  в  день  им  приходилось  принимать   именно   таких
посетителей. Мэт поразился. Казалось бы, наоборот  -  латрурийские  традиции
требовали, чтобы трактирщик заставил женский персонал стараться изо всех сил
создать у клиентуры хорошее настроение. Правда, в  толпе  на  сей  раз  было
больше женщин, но все равно...
   ...Но  все  равно  трактирщик  доказал,  что  поступил   мудро,   и   это
подтвердилось, когда развеселая  толпа  проходила  мимо  девушки-крестьянки,
работавшей в поле.  Девушка  украдкой  бросала  взгляды  на  путников.  Мэту
казалось, будто бы он четко видит, что творится в ее душе:  девушка  гадала,
то ли ей бросить работу и пойти вместе с остальными, то ли делать  этого  не
стоит... Видимо, она решила,  что  все-таки  не  стоит,  и  парни  из  толпы
бросились ловить ее. Они носились за ней, словно свора борзых за хорошенькой
ланью, окружили, повалили на землю, а уж то, что они  попытались  сделать  с
ней потом, хорошеньким назвать было никак нельзя.
   Попытались - потому что вмешался Мэт и отвлек парней, предлагая им  вина,
отпуская шуточки и как бы дружески расталкивая. Между  тем  Мэт  не  забывал
рассказывать девушке, какие радости ее ждут в столице и сколько  у  нее  там
будет отменных кавалеров. Затем он отправил ее домой  собирать  пожитки,  не
спросив, хочет она идти или нет. Обернувшись,  об  обвел  взглядом  полукруг
озлобленных парней, небрежно  усмехнулся  и,  положив  руку  на  эфес  меча,
сказал:
   - Ну, ребята, давайте вернемся на дорогу. Захочет - догонит нас.
   Парни одарили его такими взглядами, что Мэт сразу же решил ни к одному из
них спиной не поворачиваться. Но парни посмотрели на  меч  Мэта.  убедились,
что пальцы менестреля  лежат  на  грифе  лютни,  и,  подгоняемые  дружескими
похлопываниями  Мэта  по  спинам,  побрели  к  дороге.  Мэт  пел  им  <Песню
контрабандистов> Киплинга с припевом <Отворачивайтесь к  стенке,  мимо  едут
господа>. В конце концов парни разулыбались, хотя и  бросали  на  менестреля
красноречивые  взгляды,  свидетельствующие  о  том,  что  каждый  из  них  с
превеликим  удовольствием  лицезрел  бы  Мэта  нанизанным  на   острие   его
собственной рапиры, имейся она у него.
   Мэт настолько сосредоточился на том, чтобы  утихомирить  парней,  что  на
время позабыл, какую силу в этом мире имеют  стихи,  подкрепленные  вдобавок
мелодией. Когда компания вернулась к дороге и нагнала спутников,  оказалось,
что все безумно радуются  неизвестно  откуда  свалившимся  товарам.  Девушки
охали и ахали, разглядывая кружева, мужчины накачивались  бренди,  и  Мэт  с
превеликой радостью выслушивал то, как крестьяне восхваляют короля Бонкорро,
который и на расстоянии способен проявить такую неслыханную щедрость. Самому
же Мэту сейчас как-то не хотелось возлагать на себя бремя славы.
   Ближе  к  сумеркам  толпа  вышла  на  большой  открытый  луг,   где   уже
разместились на ночевку  несколько  таких  же  компаний.  Местные  крестьяне
подносили свиней, а путешественники этих свиней весело жарили  на  медленном
огне. Появились полные вином бурдюки -  тоже  подарки  от  местных,  которые
всеми  силами  старались  угодить  путникам,  лишь  бы  те  не   отправились
мародерствовать. Путники ели, пили, веселились, а местные крестьяне бесшумно
исчезали  в  темноте,  хотя  некоторые  из  них  оборачивались   и   бросали
завистливые взгляды на чужое веселье. Мэт на глаз определил: еще два дня,  и
эти сами зашагают по дороге.
   На такой дикой оргии Мэт присутствовал впервые, хотя  однажды  побывал  в
Марди Гра в Новом Орлеане. Царила праздничная атмосфера, запреты полетели по
ветру вместе с отдельными предметами туалета. К своему ужасу,  Мэт  заметил,
что некоторые парочки  укладываются  на  траву,  не  испытывая  ни  малейшей
потребности спрятаться, укрыться от  посторонних  глаз,  -  нет,  мужчины  и
женщины хихикали, опускали грубые шутки и раздевались у всех на глазах.
   Но еще больший шок у Мэта вызвало то,  что  сам  он  в  ужасе  от  этого.
Неужели  в  нем  еще  жив  пуританский  дух?   Или   он   просто   романтик,
придерживавшийся  устаревшего  убеждения,  что  секс  должен  быть  каким-то
образом связан с любовью? Нет, он не считал, что любовь  надо  скрывать,  но
думал, что сам акт любви требует интимности и ни в  коем  случае  не  должен
иметь публичный характер. Если же он имеет такой характер, то какая  уж  тут
интимность...
   И надо думать, Мэт не так уж  и  ошибался.  Он  заметил,  как  одна  юная
девушка рыдает на плече у другой, а та ведет ее подальше от людей. Лицо той,
которая не плакала, отражало гнев и сострадание одновременно.
   - Прошлой ночью он мне говорил, что любит меня! - всхлипывала девушка.  -
И вот на тебе, уже милуется с той потаскушкой, что появилась только сегодня!
   - Ну-ну, Люсия, успокойся. Может, он просто выпил лишнего.
   Однако,  обернувшись,  девушка  одарила  того,  о  ком  шла  речь,  таким
взглядом, что стало ясно: она ни на секунду не верила в свои слова.
   - Но он первый, кому я отдалась! Он говорил мне, что любит меня!
   К счастью для Мэта, девушки удалились, и он перестал слышать их  разговор
- к счастью, потому что у него уже сердце разрывалось от жалости к  бедняжке
Люсии. Ее мечты уже разрушены, а прошло-то всего день-два.  Может  быть,  ей
теперь лучше вернуться домой?
   Но как она могла вернуться? Нет, она не могла!  Здесь,  в  этом  мире,  в
такие времена она могла вернуться только с мужчиной,  которому  отдалась,  с
которым была в постели,  если  клочок  травы  можно  считать  постелью.  Мэт
поискал глазами Паскаля, решив напомнить тому, что надо оставаться в  рамках
приличий, но Паскаля поблизости не оказалось. Мэт испугался, потом испугался
еще сильнее, увидев своего спутника в компании двух девиц. Паскаль пил  вино
и смеялся. Одна из девиц гладила его руку, а вторая строила  ему  глазки.  И
это Паскаль? Простак Паскаль? Мэт решил, что что-то  тут  есть  еще,  помимо
секса в чистом виде. Конечно, он мог быть и несправедлив - вероятно, Паскаль
был привлекателен для женщин чем-то таким, чего Мэт не замечал. Не мог же он
в конце концов посмотреть на товарища глазами женщины!
   Люди  постарше  поглядывали  на  молодых  понимающе,  а  потом  понимающе
обменивались взглядами со своими сверстниками, а потом  понимание  сменялось
похотью. Они целовались, решали, что им это нравится, и целовались  снова  -
дольше и  более  страстно.  Изуродованные  тяжким  трудом  руки  принимались
развязывать узлы и расстегивать  пуговицы,  однако  все-таки  те,  что  были
постарше, искали хоть какое-нибудь укрытие, хотя бы  кустик,  чтобы  за  ним
раздеться. Самообман? Или нежелание выставлять напоказ ставшую  неприглядной
плоть? ' Мэт заметил, как одна из взрослых женщин уводит в сторонку  молодую
девушку - только на сей раз плакали обе. Фамильного сходства Мэт в их  лицах
не уловил. Он понял, что тут разбиваются сердца не только у юных простушек.
   И как оказалось, не только  у  особ  женского  пола.  Мэт  увидел  юношу,
который сидел, прислонившись спиной к бочонку, и тупо глядел в кружку.
   - Я ей сказал, что люблю ее, - пьяно бормотал парень. - За что она так со
мной? За что она меня обманула, а потом сбежала к тому здоровенному верзиле?
   - Ну, хотя бы прошлой ночью она была с тобой, - утешал парня его дружок.
   - Ага, и я думал, она меня любит! Ведь день я ее хотел, весь день  сгорал
от любви! А она расхохоталась, посмеялась надо мной и ушла с этим типом!
   - Да плюнь ты на нее! - воскликнул дружок и хлопнул  парня  по  спине.  -
Разве тут мало девиц, которые готовы пойти  с  тобой?  Переспи  с  другой  и
поймешь, что та для тебя тьфу, да и только!
   Парень с разбитым сердцем глянул на дружка внезапно засверкавшими глазами
и спросил:
   - А ведь и правда, стоит отомстить ей как следует, а?
   Оба встали и, покачиваясь, побрели туда, где было побольше народа, а  Мэт
провожал их взглядом, чувствуя, как кровь  леденеет  у  него  в  жилах.  Ну,
хорошо, парень забудет о своем горе  с  другой  девушкой,  но  той-то  будет
каково?
   <Слишком много заботишься о других>, - сказал себе Мэт, однако не пожелал
себя слушать.
   Теперь, разглядывая людей на лугу и памятуя о двух ненароком подслушанных
разговорах, Мэт замечал признаки похмелья: хриплый, горький смех,  решимость
и отчаяние, с которым молодежь заставляла себя развлекаться. Девушки тратили
себя, не щадя, парни напоминали охотников за  скальпами  -  и  все  пытались
убедить себя, что занятия любовью ничего для  них  не  значат.  <Радость  не
должна требовать таких усилий>, - подумал Мэт. Он вспомнил себя в  таком  же
состоянии - в то время, когда оборвался его первый серьезный роман. Удар был
силен, и его потом долго швыряло в стороны, при этом он рикошетом отлетал от
стен. При воспоминании о том, скольких людей он тогда обидел, Мэт  поежился.
Так что, какую бы боль ни причинила ему Алисанда,  он  эту  боль  более  чем
заслужил... Но ей он никогда бы такой боли не причинил. Никогда. Мэт подумал
о Паскале. Каков он будет с утра? И что случится с ним завтрашней ночью?
   - Бери кружку, дружок! - Толстуха лет на десять старше  Мэта  сунула  ему
кружку пива с шапкой пены. - Разве не хочешь повеселиться? - И  она  одарила
Мэта  взглядом,  не  оставившим  сомнения   в   том,   какое   веселье   она
подразумевает.
   - Вот спасибо! - наигранно весело поблагодарил ее Мэт и взял кружку. - Но
прежде чем повеселиться, я должен сам  кого-нибудь  повеселить,  ведь  я  же
менестрель как-никак. Мое дело - песни петь!
   Он выпил пиво, отдал толстухе кружку и ударил по струнам лютни.  В  конце
концов она же не сможет приставать к нему, если у него будут заняты руки.
   - А может, музычку на потом отложим? - надула губы толстуха.
   На самом деле она была еще очень и очень  привлекательной  женщиной.  Мэт
гадал, глядя на нее, почему она пустилась во все тяжкие: может, боялась, что
скоро увянет, и потому торопилась пустить в  ход  свои  прелести?  Усмехаясь
толстухе, Мэт взял несколько  аккордов,  стараясь  не  забывать,  что  стихи
творят чудеса, и пытаясь припомнить песню, которая в этой связи произвела бы
наименее разрушительные последствия.
   Какая же еще? Конечно эта:

Любовь моя, как жестока ты!
   Ты забыла все, бросила меня...
   Разбила ты все мои мечты,
   Без тебя не прожить мне ни дня!

Твои зеленые рукава
   Зеленели так, как весной трава.
   О, как прожить мне, моя любовь,
   Без зеленых твоих рукавов!
   <Строки из известной шотландской старинной песни  (<Зеленые
рукава>).>

Толпа притихла, многие обернулись к Мэту. Кое-где еще раздавались визги и стоны, казалось, никто даже не слышит его.
Но Мэт пел, помня, сколько куплетов этой песни собрал Чайлд <Френсис Джеймс Чайлд (1825-1896) - амер. филолог,
собиратель народных песен.>, и старательно их отбирал. Ему казалось, что песня соответствует обстановке. Но потом он
вспомнил, что кто-то из профессоров рассказывал их группе, представительницы какой профессии носили платья с
зелеными рукавами в эпоху расцвета средневековья, и здорово испугался. Оставалось только надеяться, что все сойдет.
Взяв последний аккорд, Мэт отвесил публике поклон и снял колпак. Толпа захлопала в ладоши, раздались крики:
   - Еще! Еще давай!
   Но не успел Мэт и рта раскрыть, как его окружило множество женщин  самого
разного возраста. Женщины сверкали глазами и произносили фразы типа:
   - А меня не хотел бы пощупать вместо своей лютни, а, менестрель?
   - Может, вместе сыграем?
   - А это правда, что ты поешь только про то, чего сам не можешь?
   - Не советую вам кокетничать с музыкантами. Ненадежный народ,  -  шутливо
посоветовал Мэт.
   Но они хотя бы оттеснили  на  задний  план  ту  матрону,  которая  первой
попыталась обольстить его.
   Вдруг послышался злобный крик, звук удара, а затем целый хор тревожных  и
испуганных голосов. Женщины развернулись на сто восемьдесят  градусов,  а  у
Мэта сердце ушло в пятки. Что он такого натворил своей песней  про  разбитые
сердца в этом универсуме?
   Может быть, и ничего. Та, что была причиной потасовки, преспокойно стояла
в сторонке и сверкающими глазами смотрела на двух парней, обнаживших ножи. У
одного из них рубаха была разорвана на груди,  там  синел  свежий  засос.  У
второго примерно такой же засос красовался на шее, а одежда была  застегнута
на все пуговицы, хотя чувствовалось, что он бы предпочел обратное.
   - Злодей! Она моя! - крикнул  он  и  прыгнул  к  сопернику,  замахнувшись
ножом.

Глава 13

   Соперник  отскочил,  но  недостаточно  далеко,  и  живот  его   пересекла
ярко-алая полоска. Девушка вскрикнула, но был ли то крик ужаса, радости  или
и того, и другого сразу,  этого  Мэт  понять  не  мог.  Соперник  побледнел,
покачнулся, попятился  и  наткнулся  на  выставленные  руки  зевак,  которые
толкнули его вперед, прямо на нож противника. Парень от ярости и боли заехал
противнику кулаком в челюсть, при этом из его сжатых пальцев торчало  лезвие
ножа. Ревнивый любовник отшатнулся. Из раны  на  его  щеке  брызнула  кровь,
однако он заревел и бросился в новую атаку. Его противник сделал  выпад,  но
ревнивец закрылся от ножа кулаком, завернутым в несколько слоев  полотна,  и
попытался нанести удар сопернику в грудь. Тот заслонился, но,  поскольку  не
додумался перед дракой защитить руку, нож окровавил  ему  костяшки  пальцев.
Он, яростно вопя, все же отбросил ревнивца, а потом сорвал с одной из женщин
в толпе шаль и, не обращая внимания на возмущенные крики, обернул ею руку.
   Но ревнивый любовник нанес  удар  раньше,  чем  его  соперник  успел  как
следует защититься.
   Соперник заслонился рукой и  сам  нанес  удар,  но  теперь  уже  закрылся
ревнивец, и тут они отпрыгнули в стороны.
   Толпа засвистела.
   Засвистела, недовольная тем, что никто из соперников не ранен.
   С Мэта хватило. Он решил, что пора положить этому конец, особенно потому,
что тут и там раздавались  злобные  выкрики,  а  один  мужчина  средних  лет
погнался за другим с дубинкой. Мэт  взял  лютню  на  изготовку,  прицелился,
извлек аккорд, и не сказать, чтобы  кто-то  этот  аккорд  услышал,  немногие
услышали и его голос, но, несмотря на вопли и визги, он все-таки запел:

Я зарою свой меч и щит
   Там, где река журчит,
   Там, где река журчит.
   Я не желаю воевать,
   И я не буду воевать,
   Да, я не стану воевать.
   <Куплет и припев из знаменитого спиричуала >

Да, никто его не слышал, но он продолжал упрямо петь. У него мелькнула мысль, что религиозная песня могла бы
привлечь в этой стране ненужное внимание, но, хотя он и пел спиричуэл, в песне не говорилось напрямую о Боге, о
Спасителе, да и вообще не было никаких особых религиозных слов. Может, именно поэтому песне и удалось пробиться
через магическую инерцию Латрурии, поскольку дело вроде бы удалось: дерущиеся на глазах у Мэта начали двигаться
медленнее, злоба их унялась, сменилась неуверенностью, и наконец ревнивец бросил нож к ногам соперника, развернулся
и побрел прочь. Зеваки расступались, давая ему дорогу и пугаясь его грозной физиономии. Соперник проводил его
взглядом, нахмурился, наклонился, подобрал с земли нож, убрал свой в чехол и отвернулся. Девушка, ставшая причиной
драки, подбежала к нему, коснулась его руки, но парень, выругавшись, стряхнул ее руку и ушел в толпу, расталкивая народ.
Ни тот, ни другой из драчунов явно собою не гордились. Девушка проводила отвергнувшего ее парня ненавидящим
взглядом, обернулась, бросила столь же ненавидящий взгляд парню, приревновавшему ее к сопернику, и в конце концов
запрокинула голову, яростно сверкнула глазами и шагнула к симпатичному парню из толпы.
   - А ты бы бросил девчонку вот так, как они, красавчик?
   Парень ответил ей кривой усмешкой:
   - Да что ты, конечно, нет! Такую милашку, как ты? Пойдем-ка спляшем!
   - Сначала заплати волынщику, - распорядилась девушка.
   И правда, напряжение спало, и один из  мужчин  постарше  уже  вытащил  из
походного мешка несколько небольших волынок. Мэту стало немного обидно из-за
внезапно возникшей конкуренции, но не мог же он  с  полной  ответственностью
взять и заявить, что волынщик ступил на его законную территорию! Парень  дал
волынщику денег, и тот  извлек  из  своего  инструмента  хриплый  звук.  Мэт
поежился. Нет, конкуренции ему бояться определенно не стоило.
   Между тем пузырь волынки наполнился воздухом, загудели басовые трубки,  и
певец запел веселую песню. Девушка и парень пустились в пляс. Вскоре  к  ним
присоединились другие пары, а потом их стало  уже  несколько  десятков.  Тем
временем унялось еще несколько драк.  Правда,  неподалеку  от  Мэта  четверо
только что мутузивших  друг  дружку  мужиков  стояли  друг  против  друга  и
смотрели друг на друга не очень-то дружелюбно, но  хотя  бы  не  дрались!  А
волынщик наяривал вовсю, может, и не слишком  музыкально,  зато  громко.  Ну
ладно: пока молодые танцуют,  они  хотя  бы  не  предаются  похоти.  Правда,
большая  часть  танцевальных  па  заставляла  Мэта  засомневаться,  что  это
продлится долго. Движения некоторых  танцоров  были  столь  призывны,  столь
откровенны, что Мэт не выдержал и отвернулся, вдруг  поняв