не  так  сильно,  чтобы  нанести  серьезные   телесные
повреждения, но все же боль от удара оказалась немалой.
   Мэт схватил весло и распрямился, кривясь от боли,  и  постарался  вложить
всю распиравшую его злость в греблю. Он мысленно дал себе клятву, что в один
прекрасный  день  непременно  разукрасит  спину   надсмотрщика   собственной
плеткой.
   Забил барабан, и рабы начали выкрикивать в лад, налегая на весла на счет.
Мэт изо всех старался подражать им, но поначалу  сбивался  с  ритма,  и  его
весло то и дело билось о чужие весла. Оно то выскальзывало из  его  пальцев,
то утыкалось ему в живот. Ругаясь на чем свет стоит, насколько это  могло  у
него получаться без согласных звуков, он ухватился за весло как можно крепче
и стал заставлять себя наклоняться вперед и  откидываться  назад  в  такт  с
остальными гребцами.
   Корабль медленно отвалил от пристани. Как  только  он  вышел  в  открытое
море, гребцы заработали веслами более  энергично.  Мэт  начал  задыхаться  и
подумал о том, что слишком легкомысленно поступил, отдавшись в рабство.
   Галера плыла по вечернему морю, направляясь на юго-восток, а  Мэт  утешал
себя мыслью о том, что он  по  крайней  мере  может  не  опасаться  засад  и
коварных убийц, потому что никому не пришло  бы  в  голову  разыскивать  его
среди галерных рабов.

***

   Тафа ибн Дауд скакал во главе войска, затмевавшего собой равнину. Он ехал
не под балдахином, который бы обозначал его высокий  титул.  Титул  его  был
отмечен исключительно боевым штандартом. Впереди него ехали не  музыканты  с
трубами и арфами, а всего двое  барабанщиков  с  барабаном,  подвешенным  на
ремнях между двумя конями. Стуча в  барабан,  они  задавали  ритм  скачущему
войску. Трубач, правда, ехал неподалеку, готовый протрубить сигнал, если  бы
в том возникла потребность. Одет Тафа был богато, но  не  в  парчу  или  еще
какую-нибудь роскошную ткань. Его платье и тюрбан были сотканы из тончайшего
хлопка, выкрашенного  пурпуром,  добываемым  из  раковин  морского  моллюска
мурекса, но они были надеты поверх простой солдатской формы.  Тем  самым  он
был защищен от палящего солнца, но при этом готов к  тому,  чтобы  выдержать
тяготы сражения. Единственным признаком высокого титула Тафы ибн Дауда  была
белоснежная кобыла. Взглянув на нее,  всякий  понимал,  что  это  скачет  не
кто-нибудь, а сам эмир.
   Это было очень важно для других эмиров. Отыскав взглядом белую  кобылицу,
они всегда могли увидеть, куда послать гонцов за  приказами  во  время  боя.
Каждый из эмиров возглавлял собственное  войско,  все  они  скакали  посреди
воинов. Тафу они избрали предводителем без малейших колебаний.  Несмотря  на
то что ему не исполнилось и тридцати лет, он успел  доказать,  что  является
гениальным полководцем. Но если бы  ему  после  победного  завершения  войны
пришло в голову воспользоваться своим положением,  другие  эмиры  сумели  бы
побороть такие настроения в зачатке. Ни один из них не сомневался в том, что
этот молодой человек,  несмотря  на  все  свои  таланты  в  области  военной
стратегии, в обычной жизни чрезвычайно  наивен  и  неопытен.  И  когда  Тафа
возносил хвалы Аллаху за то,  что  тот  даровал  ему  очередную  победу,  он
нисколько не кривил душой.
   Впереди завиднелось облачко пыли и стало быстро приближаться.
   - Прошу прощения, эмир, -  обратился  Тафа  к  эмиру  Алжира,  с  которым
обсуждал тактику атак, к которой прибегали варвары, и обернулся к одному  из
ехавших рядом с ним офицеров. - Пошли дюжину всадников, дабы  они  встретили
того, кто скачет нам навстречу.
   - Будет исполнено, мой повелитель. Офицер развернулся и прокричал  приказ
скачущим позади него воинам. Те галопом сорвались с места. Поднятые ими тучи
пыли скрыли  из  глаз  приближавшееся  облачко,  но  вскоре  пыльное  облако
двинулось навстречу войску.
   Тафа поднял руку. Войско остановилось.
   Разведчик придержал коня. Он чуть не падал с седла от усталости.
   - Приветствую тебя, господин! Я видел орду варваров!
   - Расскажи мне о них, - повелел Тафа, не изменившись в лице.
   - Среди них много разных народов, господин. Я увидел их с вершины  холма,
и  они  заполняли  всю  равнину,  насколько  хватало  глаз!   Они   окружили
плоскогорье, на котором стоит лагерем войско калифа!
   Тафа сразу же понял, что это значит.
   - Если ты доставил мне эти вести, один из разведчиков хана  мог  сообщить
ему о нашем приближении.
   - Они будут готовы к бою к тому времени, как мы покажемся,  -  с  тяжелым
сердцем проговорил его адъютант.
   - Они не станут ждать, -  убежденно  произнес  Тафа.  -  Как  только  хан
заслышит о нашем приближении, он оставит у  плато  достаточно  людей,  чтобы
держать калифа в осаде, а сам возглавит остальных и тронется к  Дамаску  еще
до того, как мы доскачем до места.
   Эмиры, собравшиеся около Тафы, испуганно ахнули. Разведчик возразил:
   - Но мы в одном дне пути от Дамаска, а хан - в трех днях!
   - Не сомневайся, его воины поскачут быстрее ветра, - заверил его Тафа.
   - Хвала Аллаху за то, что мы все верхом - даже  копейщики  и  лучники,  -
облегченно вздохнул его адъютант. Эмир Алжира мрачновато кивнул:
   - Ты был прав, когда настоял на этом, господин Тафа.
   - Благодарю тебя, господин эмир, - машинально отозвался Тафа. Сейчас  его
большое волновало то, как решить стоящую перед ним задачу.  Он  обратился  к
адъютанту:
   - Сейчас мы поскачем быстрым  галопом  и  проскачем  так  полмили,  затем
полмили - шагом, дабы дать отдых лошадям. В таком порядке и будем  двигаться
дальше, чтобы сравняться по скорости с войском хана, а то и  перегнать  его.
Завтра к этому времени мы должны быть в Дамаске!

***

   Когда корабль на ночь встал на якорь, у рабов появилась возможность  хотя
бы немного отдохнуть. Мэт обессиленно упал на свое весло. Все  тело  у  него
нестерпимо болело. Он даже не в силах был порадоваться тому, как  безупречно
работает его переводческое заклинание. Гребцы разговаривали на самых  разных
языках - берберском,  алжирском,  арабском,  на  фарси  -  наречии  иранцев.
Некоторые даже говорили на латрурийском  и  ибилийском  диалектах,  а  часть
рабов переговаривалась на древнееврейском. Пираты были весьма демократичны -
в том смысле, что им положительно все равно, кого брать в плен или покупать.
   Если у Мэта  и  были  какие-то  сомнения  относительно  профессии  хозяев
галеры, они развеялись на следующий день, когда  на  палубе  вдруг  возникло
оживление. Слышался топот ног, матросы бегали назад и вперед, а потом  забил
барабан, и гребцам пришлось приналечь на весла. У Мэта вскоре перед  глазами
запрыгали черные точки. Сверху послышался крик капитана:
   - Право руля!  Право  руля!  Сейчас  мы  их  нагоним!  Вскоре  послышался
оглушительный треск. Несколько весел с  правого  борта  с  силой  проскочили
внутрь трюма. Два из них угодили несчастным гребцам в живот и  проткнули  их
насквозь. Одно весло ударило гребцу в подбородок, и от удара у того треснули
шейные позвонки. Мэт еле успел увернуться, когда его весло вырвалось у  него
из рук и грозило угодить ему по виску. Он постарался сам держаться от  весла
подальше и думал только о том, как бы не досталось тем гребцам,  что  сидели
впереди него. А потом весло гребца, сидевшего сзади, ударило его по затылку,
и больше он уже ничего не помнил.
   В сознание Мэта привел удар бича надсмотрщика.
   - А ну, сядь прямо! - завопил надсмотрщик. - Вытолкни весло наружу!
   Мэт повиновался, сражаясь с болью в затылке, казавшейся ему огромной, как
море. Разбитое весло исчезло в отверстии борта, вместо него появилось новое.
Мэт вытаращил глаза.
   - Хватай его! - гаркнул надсмотрщик.
   Мэт услышал, как засвистел бич, и проворно ухватился за  рукоятку  весла,
не желая снова получить по спине. Он догадался, что  другие  пираты  плавают
вокруг галеры  на  лодке  и  просовывают  в  отверстия  новые  весла  взамен
сломанных.
   Затем появился кузнец и разбил оковы у погибших гребцов.
   - Эй, новенькие! - гаркнул надсмотрщик. - Вытащите  трупы  на  палубу  да
бросьте на съедение акулам! А потом возвращайтесь, отныне ваше место здесь!
   Новые рабы растерялись. Мэт с ужасом признал в них латрурийцев.  Один  из
них был пожилой, в довольно дорогого вида  красном  кафтане.  Видимо,  купец
плыл на корабле, сопровождая свои товары, а  у  пиратов  не  нашлось  ровным
счетом никакого уважения к рангу того, кого они захватили в плен.
   Кузнец просунул в оковы новые звенья цепи, приковал матросов  и  пожилого
купца к веслам и скамьям. Мэт мысленно помолился за купца.  При  том,  какой
шок тот пережил, будучи взятым в плен, и при том, какого он был возраста, он
не должен был долго протянуть, орудуя тяжеленным веслом.
   Сверху доносились приказы капитана. Он распорядился,  чтобы  с  полдюжины
матросов перешли на захваченное судно и доставили его в Триполи. Эта новость
была недурна: если корабль был более или менее цел,  значит,  большая  часть
его экипажа не пострадала. Именно поэтому капитан скорее всего и послал туда
всего полдюжины матросов - этого было вполне достаточно для  того,  чтобы  в
случае чего управиться с моряками с купеческого судна, тем более что все они
наверняка уже были прикованы к веслам.
   Нестерпимая головная боль мучила Мэта, и он осознал, что бьет барабан,  а
не только эта треклятая боль пульсирует в висках, только тогда, когда  плеть
надсмотрщика хлестнула его по спине. Мэт принялся за работу и  всем  сердцем
пожелал поскорее смыться с  галеры.  Он  только  гадал,  не  поздно  ли  уже
призывать на выручку Стегомана.
   Жители  Дамаска  выбежали  на  городские   стены,   дабы   приветствовать
направляющееся  к  городу  североафриканское  войско.  Ворота   распахнулись
настежь. Тафа подал воинам пример - стал махать рукой и улыбаться.  Улыбаясь
и выкрикивая приветствия, войско въехало в город.
   Но как только жители увидели, сколько на  самом  деле  народу  в  войске,
ликование как-то сникло. Большое облегчение горожане ощутили, когда  большая
часть всадников спешилась за городскими стенами, где они и встали лагерем.
   В это время Тафа уже вел серьезные переговоры с правителем города  в  его
дворце.
   - Горожане могут остаться, - согласился Тафа. - Но я не сомневаюсь в том,
что нам придется взять их для помощи при обороне городских стен.
   Правитель Дамаска нахмурился.
   - Давным-давно нашим торговцам не доводилось служить в рядах войска.
   - Да, пользы от них будет маловато, - кивнул Тафа, - но все же это лучше,
чем ничего. Они должны будут начать учиться завтра утром, и  всем  горожанам
надо привыкнуть к мысли об экономии продовольствия.
   Правитель мрачно кивнул.
   - Эта мысль не придется им по вкусу, но надо  будет  втолковать  им,  что
будем еще труднее, если варвары захватят город.
   - Это верно. А тех, кто пожелает покинуть город, мои воины  сопроводят  в
места, удаленные от Дамаска на день пути.
   - Молю Аллаха о том, чтобы все пожелали  этого!  Так  и  вышло.  Глашатаи
пошли по улицам и площадям и стали рассказывать горожанам о трудностях жизни
в осажденном городе, о той судьбе, которая их ожидает, если  победу  одержат
варвары. К  утру  все  дамассцы  уложили  свои  самые  драгоценные  пожитки,
нагрузили их на повозки. У  ворот  выстроился  обоз.  Жители  с  нетерпением
ожидали рассвета. Как только взошло  солнце,  караван  выехал  из  городских
ворот и тронулся в путь.  По  обе  стороны  от  него  скакали  воины,  чтобы
сопроводить до места, где бы горожане могли пребывать в безопасности. Вперед
уже выехали гонцы, дабы просить для дамассцев убежища в  других  городах.  В
Дамаске осталась всего тысяча горожан, и все они как один явились к  дворцу.
Узнав об этом от стражника, правитель вышел к ним.
   - Что означает это сборище? - вопросил он. Все люди  поклонились  ему,  а
старейший  из  них,  крепкий  мужчина  с  седоватыми  волосами  и   бородой,
выкрикнул:
   - Мы хотим разделить судьбу города, господин! Все из нас некогда  служили
в войске, кроме самых юных, которым  нет  еще  и  двадцати,  но  они  желают
обучиться воинскому ремеслу. Мы хотим вступить в твое  войско,  если  ты  не
отвергнешь нас!
   Правитель города усмехнулся и с гордостью обернулся к Тафе:
   - Теперь никто не посмеет  сказать,  что  жители  Дамаска  бежали,  когда
пришли враги.
   - Садитесь на землю и ждите, - сказал горожанам Тафа. - Мои военачальники
выдадут вам оружие и начнут обучать вас.
   По приказу в город вошли воины. Им было ведено занимать  любые  свободные
жилища, но строго-настрого наказано не заниматься грабежом  и  мародерством.
Тафа сказал солдатам также о том, что после того, как они разобьют  варваров
и покинут город, каждый дом в нем  должен  остаться  таким  же,  каким  был,
только еще чище. Памятуя о наказаниях, которые обещал за такие  преступления
Коран, люди отнеслись к этим  приказам  со  всей  серьезностью.  Большинство
воинов вскоре нашли для себя крышу над головой. Немногие оставшиеся  разбили
шатры на площадях, где прежде размещались  городские  рынки.  Когда  муэдзин
созвал правоверных на вечерний намаз, в Дамаске уже снова было  полным-полно
народа, и только ямки от колышков остались  там,  где  прошлой  ночью  воины
ставили шатры.
   При этом четверть войска  незаметно  расположилась  лагерем  в  ближайших
холмах. Невидимые за пышными деревьями  воины  развели  маленькие  бездымные
костры. К этому лагерю направились  и  те  воины,  что  вернулись,  проводив
караван. Воины переговаривались негромко,  смеялись  еще  тише  и  поджидали
варваров.
   Когда молитва завершилась, Тафа ибн Дауд вышел к своим  людям  на  балкон
дворца.
   - Мы здесь, - выкрикнул он, - и здесь останемся, пока не истребим врагов!
   Войско одобрительно взревело.
   Тафа поднял руку, устремил взор к небесам, лицо его стало торжественным.
   - Да будет Небо свидетелем! Я клянусь, что остановлю  этих  варваров  или
погибну в попытке остановить их!
   По рядам воинов пробежала волна ропота. Люди впервые осознали, как близки
к смерти. Но затем лица их стали суровыми и хмурыми. Воины  воздели  руки  к
Небу и призвали его в свидетели, как Тафа, и произнесли ту же клятву.
   Тафа радостно улыбнулся и воскликнул:
   - Многие из нас падут в бою, но мы  остановим  варваров  здесь,  а  затем
прогоним их хана туда, откуда он пришел! Те, кто  погибнет,  обретут  вечное
блаженство, ибо  окажутся  в  Раю!  -  Сжав  поднятую  руку  в  кулак,  Тафа
прокричал:
   - Смерть врагам, свобода Исламу, Рай для нас!
   Люди  оторопело  смотрели  на  него,  потому  что  в  эти  мгновения   им
показалось, будто Тафа ибн Дауд стал как бы выше ростом и вообще - не просто
человеком. Он снова превратился в махди, и люди  поняли,  что  им  предстоит
священная война.
   И тогда все подняли руки, сжав кулаки, и прокричали:
   - Смерть врагам и Рай для всех нас!

***

   Наконец  бой  барабана   зазвучал   медленнее,   и   вскоре   надсмотрщик
скомандовал:
   - Суши весла!
   Испустив дружный вздох облегчения, гребцы потянули  весла  внутрь  трюма,
затем налегли на их рукоятки,  стараясь  приблизить  их  к  противоположному
борту, а затем опустили. Мэт  почувствовал,  как  огромное  лезвие  на  носу
корабля вонзилось во что-то. Несколько минут спустя корабль замедлил  ход  и
замер окончательно. В результате гребцов ощутимо качнуло вперед, но те,  что
были поопытнее, успели вскинуть руки над головой и ухватиться за  поперечные
бимсы. Мэт, подобным опытом  не  обладавший,  по  инерции  упал  на  гребца,
сидевшего впереди.
   - Куда смотришь, сухопутная крыса! - выругался гребец на древнееврейском.
   - Простите, - вымолвил Мэт по-меровенсски, но с губ  его  сорвалось  лишь
извиняющееся мычание - он по-прежнему не мог  шевелить  губами  и  языком  в
должной мере для того, чтобы артикулировать слова.
   - А, да ты немой, вот оно как?  -  смягчился  иудей.  -  Ну  так  надо  ж
понимать, что бывает, когда корабль причаливает после  того,  как  мы  сушим
весла. Держаться надо и крепко на месте сидеть!
   - М-м-м, - кивнув, промычал Мэт и сел на скамью.
   -  Ты  че,  всегда  такой  добренький  со   всякими   уродами,   жид?   -
поинтересовался сидевший по соседству гребец на немыслимом диалекте галерных
рабов, составленном из слов самых разных языков.
   - Наш Бог учит нас милосердию к несчастным, мавр, - ответил добрый иудей.
- Я так думал, что и у вас в Коране что-то написано насчет милости.
   - Ну да, - согласился мавр. - Насчет милостыни, вернее.
   - А у тебя деньги есть? - пожал плечами иудей. - У меня-то нет ни  единой
монетки, но хотя бы я могу проявить доброту.
   У Мэта возникло теплое чувство к этому человеку. Он понадеялся на то, что
ему удастся снова встретиться с ним, когда он сумеет уйти с галеры.
   Это случилось намного быстрее, чем он ожидал. Корабль снова тряхнуло так,
что верхние зубы Мэта с болью ударились о нижние, но  на  этот  раз  он  был
готов к потрясению и последовал совету иудея и потому ко  времени  появления
кузнеца сидел прямо. Кузнец же явился за  тем,  чтобы  расковать  нескольких
рабов - тех, которых захватили в море, и еще пару-тройку.
   - И этого тоже, - велел надсмотрщик, указав плетью на Мэта.
   - Зачем? - нахмурился кузнец. - Он только учиться начал.
   - Капитан говорит, что за него можно неплохие денежки выручить, а за  эту
цену он себе двоих рабов купит. - Надсмотрщик пожал плечами. - Что до  меня,
то не думаю я, чтобы он столько стоил,  да  только  капитан  говорит,  будто
кое-кто готов втридорога уплатить за немого.
   Мэт задумался о том, что бы это могло значить, и мысленно содрогнулся. Он
всей душой надеялся на то, что тот, кто его приобретет, нуждается всего лишь
в надежном слуге, при котором можно болтать о чем угодно.
   Невольничий  рынок  принес  Мэту  новые  унижения.  Ему  раскрывали  рот,
смотрели, какие у него зубы, потом тыкали под ребра, щупали плечи,  бицепсы.
Мэт неустанно твердил себе, что может удрать, как только пожелает, и  ощущал
сильнейшее сострадание к другим рабам, которым это было  не  дано.  Он  даже
задумался о потенциальном успехе всемирной кампании по отмене  рабства  и  о
том, какими средствами и методами ее можно было  бы  осуществить.  Вдруг  он
поймал себя на том, что среди этих средств и методов можно было бы учесть  и
маленькую светло-коричневую кошку. Ну чем не идеальная шпионка?
   Хотя, пожалуй, он бы все же предпочел такого шпиона, которого нельзя было
подкупить сочным тунцом.
   В итоге Мэт был продан за неплохую сумму, которую, впрочем, сам не  нашел
сногсшибательной. Его новый владелец повел его с рынка за собой на  веревке,
другим концом которой были связаны руки Мэта. Мэт шагал и думал о том,  что,
видимо, в Египте неплохая  полиция  -  любой  раб,  которого  вели  подобным
образом, запросто мог связанными руками шарахнуть своего хозяина по башке  и
без труда скрыться.
   Купивший Мэта человек подвел его к лодке и распорядился:
   - Садись да берись за весла!
   Затем он опустился на колени, привязал свой конец веревки к  швартову  и,
держа веревку одной рукой, плюхнулся на скамью позади Мэта.
   - Греби в открытое море!
   Мэт обернулся и уставился на своего хозяина так, словно  решил,  что  тот
сбрендил.
   - Греби! - приказал тот и выхватил из-за  пазухи  весьма  зловещего  вида
небольшую плетку. - Греби, как я сказал, а не то пожалеешь!
   Мэт мгновенно пересмотрел свое мнение  насчет  египетской  полиции.  Этот
человек явно полагал, что одолеет раба, если тот вздумает вступить с  ним  в
схватку. На самом деле Мэт пока не собирался  бунтовать  -  ему  было  очень
любопытно узнать, куда они направляются.
   Он начал грести,  размышляя  на  этот  счет.  Купивший  его  мужчина  был
круглолицым, с кожей потемнее, чем у берберов, с волосами  и  усами  черными
как смоль. Судя по тому акценту, с которым он говорил по-арабски, он  скорее
всего был уроженцем Индии. Индия располагалась намного южнее тех  мес