ом,  застывшим  в  неподвижной
позе.
   - Этот замерз навечно, - сказал дьявол. - Он не умеет принимать  решений.
При жизни за него всегда решали другие. Не давая себе труда подумать самому,
он не  мог  отделить  правое  от  неправого  и  спрашивал  совета  у  своего
священника или у начальника, в крайнем случае заглядывал в книгу.  Он  здесь
такой же окоченелый, как при жизни, - только некому  подсказать  ему,  какой
рукой пошевелить. Ты слышал о "муках колебания"? Вот они въяве.
   Мэт не без  содрогания  посмотрел  вслед  уплывающей  сфере.  Ее  сменила
другая: там на дне лежал человечек, в ужасе глядя вверх, а над  ним  нависал
огромный ком грязи.
   - Он знает, что в один прекрасный день этот ком обрушится на него. Мы его
предупредили. Не сказали только когда - завтра, в  будущем  году  или  через
миллион лет.
   Грязь поползла вниз. Человечек сжался, но в сантиметре от  его  носа  ком
вдруг снова собрался и взмыл вверх. Мэт гадал, что символизирует  собой  эта
грязь.
   - Его собственные слова, его собственные мысли. Он  был  уверен,  что  он
лучше всех - умен, всегда прав  и  принадлежит  к  высшей  расе.  Но  каждая
чванливая мысль, каждая произнесенная вслух издевка попадала  сюда,  в  этот
ком. Вон сколько дерьма набралось к его прибытию, и он  боится,  потому  что
знает, каково было тем, над кем он издевался.
   В следующей сфере человечек с потным лицом и растерянной улыбкой  тянулся
к яркой раскрашенной игрушке. Но при  первом  же  его  прикосновении  краски
блекли и вещица обращалась в дым. На смену приходила другая, человечек снова
пытался схватить ее, и история повторялась.
   - Это материалист, - ухмыльнулся дьявол. - Он полагал, что реально только
то, что он видит и осязает. Видеть-то  он  видит,  но  потрогать  не  может.
Иллюзия, все одна иллюзия. Даже его собственное тело неосязаемо,  бесплотно,
нереально. Даже оно. И все же  человечек  цепляется  за  фантомы  в  тщетной
надежде найти хоть что-то ощутимое... Да, каждый творит свой ад, -  повторил
дьявол, отталкивая сферу, - каждый сам заботится  о  своем  приговоре.  Сюда
попадают только те, кто сам выбрал это место.
   "Они сходят с ума, - понял Мэт, - но никогда не сойдут".
   - Конечно, - подтвердил дьявол. - Это и есть адские муки.
   Темная и пустая сфера подплыла к ним.
   - Твоя, - объявил  дьявол.  -  Сейчас  пуста,  но  скоро  наполнится.  Ты
населишь ее своими неуправляемыми фантазиями, потому что в глубине души ты -
субъективный идеалист, и твое подсознание неконтролируемо. Только в долгом и
упорном труде можно научиться управлять им, но  работать  над  собой  ты  не
любишь. Чему тут удивляться? Ад, собственно, и предназначен для субъективных
идеалистов того или иного плана. Но ты сам не знаешь,  какого  ты  плана.  В
тебе  есть  понемногу  от  всех  грешников,  которых  ты  видел,  а   одного
преобладающего греха нет. Ты - серединка на половинку.  Определенно  о  тебе
можно сказать одно: ты уверен, что ты пуп земли. Ты так и  не  повзрослел  и
живешь в своих собственных фантазиях. Отправляйся же по назначению!
   Темная и пустая сфера приблизилась вплотную, и  Мэта  распластало  по  ее
поверхности. Сфера вогнулась, как резиновая,  раздалась,  и  Мэт  провалился
внутрь.
   Почувствовав, что снова обрел способность  самостоятельно  двигаться,  он
сделал шаг и, наткнувшись на невидимую преграду, с криком замолотил  по  ней
кулаками. Она подалась, растянулась, но не лопнула.
   Дьявол пульсировал кляксой по  ту  сторону  прозрачной  стенки,  глумливо
приговаривая:
   - Давай, давай, бейся, толкайся,  все  равно  не  выберешься.  Ад  -  это
навсегда.
   В проблеске последней надежды Мэт ухватился за соломинку.
   - А может, это чистилище? - громко крикнул он. - Ведь оно тоже вроде ада,
с той лишь разницей, что имеет конец.
   - Верно, - раздумчиво протянул дьявол.
   - Ну, так что же это?
   - А черт его знает,  -  пробормотал  дьявол.  И  отчаяние  всей  тяжестью
навалилось на Мэта. Если бы он был в чистилище, он бы  это  знал,  он  точно
знал бы, что мука кончится. Но тут был другой  случай.  Ад!  Дьявола  так  и
распирало от удовольствия.
   - Отчаяние! Как это  у  тебя  здорово  получается!  Прощай,  надежда!  Ты
прекрасна, когда уходишь.
   В ответ на это прямое издевательство Мэт вскипел и бросился на  невидимую
стену, протягивая руки к гипотетическому горлу дьявола.
   Тот зашелся от восторга.
   - Мы разгневаны! До чего же  приятное  зрелище.  Жаль,  что  нет  времени
полюбоваться. Мне пора.
   Всю ярость Мэта как  рукой  сняло.  Дьявол  по  крайней  мере  был  живым
существом.
   - Нет, не уходи! - завопил он в панике. -  Ты  хоть  и  сволочь,  но  это
лучше, чем сидеть здесь одному!
   - Сиди, сиди один, - дразнил его дьявол. - В том-то суть ада  и  состоит.
Прощай, бывший скептик. Проща-а-ай!
   Голос затухал, амеба сжималась, превращаясь в  точку,  уплывая,  уплывая,
уплывая...
   Мэт остался в кромешной, непроглядной тьме. Даже блестки других, соседних
адов погасли. Отчаяние невыносимо сжало  Мэту  горло.  Он  стал  лихорадочно
озираться - нож, бритва, что угодно, лишь бы покончить с жизнью.
   И вдруг вспомнил: жизнь и так кончена.
   Щемящее чувство сиротства нахлынуло с новой  силой,  мозг  превратился  в
открытую рану, боль одиночества жгла каждую  его  клеточку.  И  мозг  жаждал
безумия.
   Злобное рычание раздалось сзади из темноты.
   Мэт в ужасе обернулся.
   Черный курчавый пес бросился на него, разевая пасть с  огромными  острыми
клыками, не похожими на собачьи.
   - Нет! - крикнул Мэт, сгибаясь в три погибели и прикрывая руками лицо.  -
Нет! Я же любил тебя! Ты был мне другом!
   Он узнал своего пса, спутника детства - Мэлмут  умер,  когда  Мэт  был  в
летнем лагере. Пес рычал все грознее, а глаза его засверкали красным светом.
Сквозь рык проступили слова:
   - Тебя не было со мной, когда я умирал.
   - Но чем же я виноват, Мэлмут? Кто считается с ребенком?  Мне  ничего  не
сказали!
   Разумом он понимал, что говорит правду, но душа этой правде не верила.
   Не поверил и Мэлмут. Щелкнули острые клыки, вонзаясь в ногу хозяина.  Мэт
вскрикнул и попытался отодрать от себя злобную пасть. Но пес вцепился в него
мертвой хваткой и прокусил ногу до кости. Мэт вопил что есть мочи.
   - Отдай его мне!
   Челюсти разжались, пасть выпустила растерзанную ногу.
   Грива золотых волос, огромные глаза с пушистыми ресницами, пухлые  щечки,
неправдоподобно алые губки, длиннющие ноги, стройные  бедра  и  две  подушки
грудей - она приближалась, томно улыбаясь.
   Но вместо сексуального волнения Мэта охватил ужас. Он знал ее  -  героиню
дневных и ночных грез  своего  отрочества.  Днем  она  была  мила  и  крайне
доброжелательна. Но по ночам...
   Он вжался спиной в упругую стенку, обливаясь холодным потом.
   - Да, - загнусавила она полусонно, - я - женщина.  Можно  потрогать  тебя
здесь... а здесь?
   Мэта затрясло, свело судорогой от ее прикосновений - как  будто  из  недр
его тела щипцами тянули раскаленную проволоку. Тело пылало.
   - Боль - для ханжей, - мурлыкала блондинка, - а для тебя - похоть.
   Огромные груди навалились на его лицо, перекрывая  кислород,  загораживая
собой все. Он отбивался, пытаясь поймать ртом  воздух,  но  ничто  не  могло
сдвинуть с места эту тяжелую рыхлую плоть...
   - Прочь! Пропустите меня  к  нему!  Подушки  убрались  с  его  лица,  Мэт
всхлипами перевел дыхание.
   Перед ним стоял рыцарь в доспехах и с мечом в руке.  Взглянув  на  голого
Мэта, он отвел глаза.
   - Прикройтесь! Вы что, не знаете закона?
   - Какого еще закона? - просипел Мэт. - Здесь есть законы?
   -  Закон  должен  быть  в  голове,  -  строго  сказал  рыцарь.  -   Закон
стыдливости. Все, что не прикрыто, - срам.
   "Это друг", - подумал Мэт и немного воспрял духом.
   - Но где моя одежда, скажите!
   - Я - твоя одежда.
   Рыцарь  шагнул  к  нему,  и  Мэт  разглядел,  что  сквозь  щели   забрала
просвечивает одна чернота.
   - Я - твоя одежда или то, что считал одеждой, - доспехи и щит. Ты  всегда
одевался в броню, потому что боялся других людей.
   Голос звучал, как из бочки, и у Мэта по спине пробежали мурашки.
   - Защитный механизм, - прогремел рыцарь. - Вот чем ты считал свою одежду,
она для тебя была, как доспехи. Но ты забыл, что прилагается  к  доспехам  и
щитам.
   Он выдвинул вперед свой щит, из которого торчали острия пяти кинжалов.  -
Защищаясь, ты наносил раны. Тех,  кто  хотел  дружески  коснуться  тебя,  ты
отталкивал вот таким же щитом.
   Рыцарь сделал выпад, и  пять  кинжалов  вонзились  в  грудь  Мэта.  Кровь
хлынула у него горлом, все завертелось: собака, рыцарь, блондинка, одетая на
сей раз в бархатный плащ  и  высокий  головной  убор,  с  которого  ниспадал
прозрачный  покров.  Гильотина!  Мэт  попробовал  шевельнуться,  но  кинжалы
пригвоздили его к месту. Клокочущий крик вырвался у  него,  когда  гильотина
стала опускаться, метя точно в шею.
   Резкая боль взорвалась в нем, мир пустился в хоровод,  голова  отделилась
от тела и упала.  Теперь  Мэт  мог  увидеть  свое  обезглавленное  тело,  из
которого хлестала кровь.
   Рыцарь склонился над ним. насадил его голову на меч и, поднеся  к  своему
шлему, откинул забрало.
   - Смотри, как  выглядит  та  душа,  которая  избегает  себе  подобных,  -
прогрохотал голос.
   Мэт взглянул внутрь шлема: он был пуст, пуст до самых глубин.
   Губы Мэта сложились для крика, но крик оказался беззвучным. Как  мог  он,
человек рациональный, примириться с тем, что все - только иллюзия? Ведь  это
означало бы, что и он сам не существует!
   В мозгу вспыхнула  спасительная  мысль.  Ответ  на  этот  вопрос  был,  и
скольким людям он помог! Ответ гласил: вера!
   Тоненький луч  света  пробил  пустоту,  в  голове  зазвучал  чистый,  как
колокольчик, голос, складываясь в слова:
   "Тебя заточили сюда до времени.  Ад  не  станет  держать  тебя,  если  ты
воззовешь к Богу".
   - Отрежьте ему язык! - завопила пышная блондинка.
   Рыцарь опустил забрало и схватился за меч.  Но  губы  Мэта  уже  твердили
латынь:
   - De profundis clamo ad Те, Domine! Domine! <Из глубины  взываю  к  Тебе,
Господи... (Пс. 130)> И звук прорвался - сначала шипением. Ад сковал в  Мэте
слово "Господь", но не на латыни. Голос Мэта креп:

Audi voceum meam. Fiant auras Tuae intentae
Ad vacuum obse creationis meae...

   Блондинка и рыцарь завопили наперебой, выцветая, съеживаясь, истаивая.  И
растаяли.
   Голова Мэта вернулась на плечи, рана на шее зажила. Вот только он  дрожал
всем телом от  промозглого  холода  пустоты.  Псалом  прогнал  призраки,  но
оставил его зябнуть навеки в беспросветном, беззвучном, замкнутом мраке.
   И тогда все его существо сложилось в одну бессловесную горячую мольбу,  в
отчаянный, молчаливый крик о помощи. Гибнущий дух звал своего Бога.
   И  в  ответ  что-то  слабо  блеснуло  в  темноте.  Благословенный   свет,
разгораясь, превратился в рубиновое сияние! Вокруг него  зароились  искорки,
сияние ширилось, высвечивая из темноты... угли костра, поленья, золу.
   Взглянув вверх, Мэт увидел слабое мерцание: звезды! И понял, что лежит на
постели из еловых лап.
   Поворочав  глазами  по  сторонам,  он  различил  вокруг  костра   неясные
очертания спящих. Фигура в плаще с мечом у  стальной  руки  была  сэром  Ги.
Закутавшись в накидку для верховой  езды,  спала  Алисанда.  Огромная  морда
Стегомана виднелась по ту сторону костра. И  наконец-то  смолкнувшая  Саесса
тихо лежала в своих домотканых одеждах.
   Вой бессильной ярости донесся из-под земли, заглушаемый ее толщей, -  вой
столь слабый, что его можно было принять за эпилог сна. Он замирал,  угасал,
затихал. И затих.
   Мэт был дома.
   Дрожа,  перевел  он  дыхание.   Из   души   его   исторглась   порывистая
благодарственная молитва,  и  он  мог  бы  поклясться:  нежная  мягкая  рука
коснулась его сердца, но это длилось только мгновение.
   Он сел, помотал головой, наморщил лоб. Обман чувств! Нет, как бы не так!
   Но неужели все это с ним было? Или просто привиделось в ночном кошмаре? В
общем-то это не имело значения.
   Он подтянул  к  подбородку  колени,  обхватил  их  руками.  Нет,  разницы
никакой. Даже  если  это  был  только  кошмарный  сон,  он  выявил,  во  что
действительно верила его душа. Назовите это испытанием или промывкой мозгов,
как вам угодно, но все сводится к одному: в глубине души он верит в грех и в
ад.
   А тот, кто верит в грех и в ад, не может не верить в добродетель  и  рай.
По крайней мере здесь. Он не  склонен  был  ставить  взгляды  средневекового
христианства  выше  привычного  с  детства  рационализма,  но  здесь  теории
средневековых теологов обретали вес и субстанцию и становились фактами. Так,
в мире сэра Ги было положено жить по законам рыцарства.
   Мэту  вдруг  страшно  захотелось  с   кем-нибудь   поговорить.   Тихонько
поднявшись, он обошел вокруг костра и задумчиво сел в изголовье у Стегомана.
Посидев, он решился и осторожно похлопал по огромной морде.
   Драконова голова дернулась, щелкнули челюсти.
   - Тес! Это всего лишь я, - успокоил его Мэт.  Голова  качнулась  к  нему,
глаза, подернутые пеленой сна, прояснились.
   - Не спится?
   Мэт, потупясь, приблизился к его уху.
   - Прости, что я тебя разбудил, но у меня...
   - Понимаю, - тихо перебил его драконов бас. - У тебя тоска. Говори.
   Мэт посмотрел дракону в глаза, пытаясь выстроить свои мысли.
   - Ведь тут все взаправду, так?
   Стегоман призадумался. Потом решительно кивнул.
   - Все взаправду: ты, я, принцесса, рыцарь и ведьма.
   - И ад, - осторожно подсказал Мэт. Стегоман снова кивнул.
   - Так вот, - продолжал Мэт, - я только что видел сон, который навел  меня
на разные мысли. Например, о пороках и добродетелях - раньше я  об  этом  не
думал... Понимаешь?
   - Еще как понимаю. - Улыбка  заиграла  на  толстых  драконовых  губах.  -
Мораль!
   - Вот именно. Что-то вроде правил, по которым живет душа. Если одна  твоя
половина живет по одним правилам, а другая - по другим, ты дробишь себя,  ты
теряешь свою цельность.
   - Примерно так, - подтвердил дракон. - Правда - это добро. Кривда -  зло.
Тот, кто раздваивается между ними, предает Правду.
   - Гм... И ведь здесь, похоже. Правда и Кривда - реальные вещи.
   - Уж в этом можешь не сомневаться, - заверил его Стегоман.
   Мэт поразмыслил немного, потом со вздохом сказал:
   - И вот еще что. В моем сне все были одеты, как одеваются у вас, а не как
я привык. Мое подсознание населило сон  средневековыми  образами.  Вероятно,
это указывает на то, что я выбрал ваш мир не наугад. Может быть, мое  тайное
"я" всегда мечтало о статусе средневекового мага... Но  если  это  тот  мир,
который я сам выбрал, значит, я некоторым образом отвечаю за то,  что  здесь
делается...
   - Некоторым образом - да... - протянул дракон. - А о том, чтобы вернуться
в свой прежний мир, ты еще подумываешь?
   Мэт напрягся.
   - Эта мысль всегда при мне.
   - Ну и пусть будет при тебе. Только задвинь ее подальше, Мэтью Мэнтрел, -
посоветовал дракон.
   - Пожалуй, - согласился Мэт так тихо, что едва расслышал сам себя.
   Последней волной всплеснула ностальгия: его комната, друзья, его жизнь, -
и осталась только тупая боль. Боль всегда будет при нем; Но  сейчас  слишком
много дел, некогда ей предаваться.
   Мэт встряхнулся и в двух словах пересказал Стегоману свой сон.
   - Знаешь, мне такое никогда не снилось. Чтобы  все  было,  как  на  самом
деле. И я не мог сам проснуться,  хотя  очень  этого  хотел.  -  Он  покачал
головой. - Я думаю, мне его подсунули, этот сон.
   - Кто? Тот самый могущественный маг, о котором ты раз говорил?
   - Наверное. Он мог наслать на меня этот сон, чтобы я увидел в  лицо  силы
Зла.
   - А ты как будто их никогда не видел? - усомнился дракон.
   - Откуда? Я жил по меркам своего мира.
   - Так, может, у тебя на совести грехи? Ты должен от них очиститься, иначе
погубишь нас всех. Ты принял титул придворного мага из рук  принцессы.  Будь
его достоин!
   Мэт вздохнул и, встав, потянулся.
   - Вероятно, мне следует исповедаться - как только мы найдем церковь.
   - Или хотя бы священника, - пробурчал дракон. - И не жди, пока он  найдет
тебя. Ступай на поиски - и побыстрее.
   Мэт кивнул.
   - Спасибо, что выслушал. Ты здорово меня просветил.
   - Тебя - может быть. Но  не  твою  душу.  -  Улыбка  снова  тронула  губы
Стегомана. - Я только слушал, как положено другу.  -  Он  положил  морду  на
передние лапы. - А теперь - спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, друг мой, - тихо ответил  Мэт.  Подождав,  пока  дракон
закроет глаза, он вернулся на свое место и лег, укутавшись в хламиду, взятую
из воздушного замка. Утром надо будет что-нибудь придумать. Скажем, плащ  до
пят - синий, украшенный символами... Нет, он будет  путаться  в  ногах,  это
неудобно в дороге. Но что-то более подходящее для здешнего мира, чем джинсы,
не помешает. Например, камзол и штаны, ничего вычурного -  просто  пурпур  и
золото...
   "Суета сует", - сказал внутренний голос, и Мэт  сжался.  Суета  числилась
пороком, а ему сейчас было предписано пороки в себе не поощрять. И, конечно,
исповедаться. Завтра... или на той неделе.
   Однако наутро Стегоман неодобрительно отнесся к идее отложить исповедь.
   - Ты боишься священника, - проворчал он.  -  Неужели  у  тебя  так  много
грехов?
   - Чего мне бояться? Подумаешь: постоять  за  ширмой  и  перечислить  свои
грехи парню, которого даже не видишь. Но просто нехорошо по отношению к ним.
- Мэт махнул рукой, указывая на Алисанду и сэра Ги.
   Саесса ехала между ними на низкорослой кобылке.  Сэр  Ги  отдал  ей  свое
седло, но связал руки. На такой же  кобылке  восседала  принцесса.  Странная
история. Мэт предложил сотворить для  всех  удобный  транспорт,  но  сэр  Ги
только усмехнулся и вышел в поле,  насвистывая.  Две  кобылки  выскочили  из
зарослей и, боязливо подскакав к сэру  Ги,  стали  тыкаться  мордами  ему  в
ладони. Почувствовав на себе всадниц, они было взбрыкнули, но сэр Ги огладил
их, что-то приговаривая, и они притихли. Пораженный Мэт чуть  не  заподозрил
его в колдовстве, но вовремя  вспомнил,  что  сэр  Ги  -  рыцарь.  "шевалье"
по-французски, то есть кавалерист, наездник. Кому  же,  как  не  ему,  иметь
власть над лошадьми? Что, правда, не объясняло,  почему  Мэт  все  еще  едет
верхом на драконе. Но он не роптал. Чего нельзя было сказать о Стегомане.
   - Послушай! - Мэт постарался придать тону убедительность. - Если мы будем
искать церковь, нам придется дать крюка. Не могу  же  я  требовать  от  всех
свернуть с пути только потому, что мне приспичило поболтать с попом.
   - Очистить душу - это не болтовня, - проворчал дракон.  -  Твои  спутники
тебя поймут.
   - Да брось ты!
   - Пожалуй, и брошу - тебя! Мэт нахмурился.
   - Какая муха тебя укусила?
   - Зуб ноет. И не говори мне, что его надо вырвать из  моего  тела.  Пусть
лучше сгниет на месте, а я с ним не расстанусь.
   - О'кей! Агония близко. - Мэт вздохнул,  откидываясь  назад.  -  В  конце
концов, кто я такой, чтобы давать советы? Я сам пасую перед исповедью.
   Он тут же прикусил язык, но было уже поздно.  Стегоман  зыркнул  на  него
искоса.
   - Вот ты и признался. Не хочешь теперь поговорить с принцессой?
   - О чем? - поеживаясь, спросил Мэт. - Чтобы она отложила на денек  войну,
пока я не найду будку со священником? Перестань. Не такая уж я важная птица.
   - Такая. Так думал тот маг, который наслал на тебя кошмар. Или  служитель
ада, если ты на самом деле там побывал.
   Мэт упрямо помотал головой.
   - Нет, на это я не куплюсь. Все было во сне. Путешествие в ад  -  это  уж
слишком. Чем я мог заслужить такое внимание?
   - Суди сам. Что ты уже успел  сделать,  еще  не  посвятив  себя  служению
Добру? Освободил из заточения принцессу, собрал ее сторонников.  Загнал  под
землю злую старую колдунью и победил чары молодой  ведьмы.  Четыре  раза  ты
нанес урон силам Зла, три раза подд