нуйся, папочка. Я стану учить котят тому, как  найти  себе  место
для жилья и пропитание, - пообещала Балкис.
   Людвиг улыбнулся, любовно, почти с обожанием глядя на дочку,  и  позволил
ей оставить котят у себя. Надо сказать, он потом  очень  удивлялся,  обращая
внимание на то, что котята, когда подрастали, действительно куда-то исчезали
- уходили и не возвращались. Он ведь не мог знать о том, что какая-то кошка,
которая попадалась ему на глаза крайне редко и притом то и дело меняла цвет,
по ночам обучала котят тому, как  охотиться  в  лесу,  а  потом,  когда  они
подрастали, уводила их в те места, где  было  полным-полно  вкусной  добычи.
Если бы Людвиг узнал об этом, он бы очень порадовался за судьбу котят.
   Словом, Людвиг и Грета милостиво сносили страсть  Балкис  к  тому,  чтобы
нянчиться с осиротевшими котятами. Редко  выпадало  такое  время,  чтобы  во
дворе не резвились котята, а то -  и  в  доме,  в  подполе,  зимой.  Старики
думали, что просто у их дочки такое доброе  сердечко  -  ведь  она  с  такой
любовью пеклась об осиротевших котятах и так старательно  помогала  старикам
во всех делах - даже порой подсобляла Людвигу дрова рубить. Людвиг  и  Грета
не уставали благодарить Господа за то, что на склоне лет им досталось  такое
счастье. Они даже не замечали, в какую красавицу  превратилась  их  приемная
дочь - ведь для них она всегда была красавицей.
   А Балкис тоже благодарила Господа каждую ночь за  то,  что  ей  достались
такие любящие и нежные родители. Когда бы она ни  отправлялась  в  лес,  она
неустанно благодарила дриад за то,  что  они  привели  ее  к  дому  Греты  и
Людвига.

***

   Город Кушан  на  северо-западе  Персии  белел  в  жарком  послеполуденном
мареве. На улицах было тихо, поскольку большая часть  горожан  в  это  время
посиживала дома, спасаясь от жары. Лишь несколько мужчин  сидели  в  тени  у
бассейна в саду около мечети и толковали Коран. Только тогда,  когда  спадал
зной, жители города выходили из дому и работали до захода солнца.
   Но в этот  день  такая  возможность  им  не  представилась.  Единственным
предупреждением о грозящей городу беде  был  далекий  конский  топот,  через
некоторое время ставший подобным грому. Мужчины, сидевшие в саду, побежали к
западной окраине города, чтобы посмотреть, откуда такой  шум.  Они  увидели,
что к городу скачут всадники, растянувшиеся вдоль горизонта  длинной  черной
линией.
   Мужчины, крича, побежали по улице, чтобы разбудить спящих  горожан,  дабы
те успели спрятаться или вооружиться. Заспанные жители  Кушана,  спотыкаясь,
выходили за порог своих жилищ, вооруженные серпами  и  молотильными  цепами.
Лишь у немногих нашлись мечи.
   И тут на них обрушились всадники.
   Они галопом мчались по улицам города, кровожадно улюлюкая и  пуская  тучи
стрел из своих коротких изогнутых луков.
   Половина горожан  пали,  сраженные  стрелами.  Счастливцы  умерли  сразу.
Другие кричали, когда их грудь и живот пронзали копья,  или,  яростно  ревя,
размахивали собственным оружием и кидались  на  врагов.  Но  тогда  всадники
бросали луки и выхватывали широкие кривые ятаганы. Они наносили один удар за
другим, и вскоре улицы были залиты кровью.
   Когда все горожане  пали,  захватчики  принялись  разъезжать  по  улицам,
выискивая раненых среди мертвых. Стоило им завидеть  человека,  который  еще
шевелился, мерзавцы добивали его копьем или ятаганом. Наконец, уверившись  в
том, что в городе не осталось ни одного живого мужчины, захватчики ворвались
в дома и стали выволакивать оттуда женщин и детей. Их заставили рыть могилы,
чтобы научить тому, что бывает с теми, кто дерзнет ослушаться.
   Никто из всадников не заметил того, как один раненый  ползком  потихоньку
добрался до ближайшего  дома.  Там  молодой  кушанец  нашел  кусок  полотна,
перевязал раненое плечо и через заднюю дверь прокрался  в  житницу.  Там  он
зарылся в зерно и лежал до наступления темноты. Когда стемнело, он  выбрался
из житницы, постарался не  слушать  вопли  и  стоны  плакальщиц,  не  видеть
произведенных варварами разрушений, не обращать внимания на разбой,  чинимый
ими в этот час внутри мечети. Под  покровом  ночи  юноша  бегом  бросился  к
соседней  деревне  предупредить  соседей  о  грозящей  им  беде,  чтобы   те
предупредили других. Он надеялся на то, что  можно  будет  послать  весточку
калифу в Багдад.

***

   Зал для аудиенций во дворце калифа был просторным, прохладным, с высокими
сводами. Прохлада здесь царила, несмотря на то что земля за  стенами  дворца
изнемогала от послеполуденного зноя. Правда, гонец, упавший на колени  перед
калифом, восседавшим на своем троне, украшенном павлиньими перьями, принес в
белоснежный зал дорожную пыль.
   - Прости меня, о Сияющий! - проговорил гонец.  -  Прости  за  те  ужасные
вести, которые я, низкий человек...
   - Довольно извинений! - крикнул калиф. - Нет у меня  привычки  наказывать
гонцов за вести, которые они мне доставляют, но я сурово накажу  тебя,  если
ты хоть что-то утаишь от меня!
   Гонец отважился поднять голову.
   - О Солнце Мудрости, злобные и жестокие варвары проникли в  страну  через
перевалы в западных горах и напали на твой город Кушан, что стоит у подножия
гор! Они убили всех  мужчин,  взяли  в  плен  женщин  и  детей,  ограбили  и
осквернили мечеть и поставили в алтаре двух мерзких идолов, которые стерегут
груду золы! Злодеи живут в мечети, а  своих  лошадей  отпускают  пастись  на
поля, где те пожирают зреющий урожай. Все новые  и  новые  полчища  варваров
спускаются с гор через перевалы! Те,  кому  довелось  видеть  их,  страшатся
того, что они пойдут на другие города, что они смогут даже грозить Багдаду!
   Калиф сидел на троне, испепеляя гонца  взором.  Несчастный  гонец  отполз
назад, низко склонил голову. Сердце его бешено колотилось.  Наконец  владыка
Персии резко кивнул и сказал:
   - Благодарю тебя за то, что все мне верно рассказал. Ступай теперь. -  Он
перевел взгляд  на  начальника  гвардии.  -  Пусть  его  накормят  и  уложат
отдохнуть.
   Гонец пробормотал, запинаясь:
   - Я.., б-б-благодарю тебя, о...
   - Благодари Аллаха,  а  не  меня.  Ступай.  Гонец  торопливо  поднялся  и
поспешил к дверям. Калиф сидел, опустив голову. Лицо его  стало  грозным.  К
нему опасливо приблизился визирь, Али бен Оран.
   - О Свет Мудрости, мы должны защитить твоих подданных  от  этих  страшных
всадников!
   Калиф Сулейман наконец поднял голову.
   - Воистину должны. Более того:  мы  должны  изгнать  их  из  тех  земель,
которые они уже захватили. Созови моих полководцев и все войска.
   Визирь дал знак слуге. Тот развернулся, поклонился  и  бегом  выбежал  из
зала.
   - Отправь на захваченные земли лазутчиков, - велел визирю Сулейман,  -  и
призови моих чародеев. Пусть лазутчики увидят глазами, а чародеи  с  помощью
волшебства узнают, что это за мерзавцы, откуда пришли и зачем.
   Али поклонился.
   - О мой повелитель, все будет исполнено.

***

   Когда девочке Балкис  исполнилось  пятнадцать  лет,  умер  Людвиг.  Грета
начала таять на глазах с того самого дня, когда шла за гробом мужа, которого
хоронили в церковном дворе. Балкис шла рядом с ней. Она тоже очень  горевала
об отце, но еще больше переживала за свою  мачеху.  Когда  они  вернулись  в
хижину. Грета так горько вздохнула, словно пожелала, чтобы ее  душа  улетела
следом за душой Людвига, и опустилась на стул с таким  видом,  будто  твердо
решила больше никогда не вставать.
   Тревога, охватившая Балкис, сменилась страхом.  Ведь  она  уже  осиротела
однажды, и  ей  вовсе  не  хотелось  снова  пережить  такое.  Она  принялась
хозяйничать: развела огонь в очаге, повесила над ним чайник, принесла теплый
платок и заботливо укутала  им  Грету.  Старушка  посмотрела  на  девочку  с
улыбкой, в которой блеснула искорка жизни, и сказала:
   - Благослови тебя Бог, детка.
   Так прошло полгода. Балкис работала по дому  и  трудилась  в  огороде,  а
Грета все сидела и молилась, да пересказывала знакомые ей истории из  Библии
- те, которые знала наизусть, столько лет посещая церковь  по  воскресеньям.
Эти истории утешали ее, утешали и дарили уверенность в том,  что  она  снова
встретится с Людвигом в Раю. Она так страстно желала поскорее встретиться  с
ним, что угасала день ото дня, и гораздо скорее оказалась бы в Раю, куда так
страстно стремилась, если бы Балкис своей любовью не возвращала ее к  жизни.
По вечерам они вдвоем сидели у огня  и  Балкис  читала  отрывки  из  Библии,
которых Грета никогда не слышала. Старушка улыбалась и купалась в  заботе  и
любви девочки, которую вырастила.
   Но даже любовь Балкис не смогла надолго  удержать  Грету  в  мире  живых.
Когда начал таять снег и на ветвях деревьев зазеленела первая листва,  Грета
рассталась с миром. Она умерла на стуле у огня, держа  в  руках  Библию.  На
губах ее играла умиротворенная улыбка. Балкис шла за ее гробом по церковному
подворью в сопровождении немногочисленных друзей.
   На похоронах она ловила на себе дерзкие взгляды парней и  зябко  ежилась.
Потом парни частенько  наведывались  к  Балкис  в  сопровождении  матерей  и
сестер, чтобы поболтать с девушкой и утешить ее в горе. Но Балкис  замечала,
как гости оценивающе осматривают  дом,  подсчитывая  в  уме,  сколько  стоит
добро. Она понимала, что парни интересуются не только ее красотой. И все  же
она немного радовалась их обществу, потому что  в  маленькой  хижине  Балкис
было теперь очень одиноко без Греты и Людвига. Некому  было  ее  обнять  или
любовно пожурить.
   И вот, когда апрель окончательно прогнал зимний холод, а май принес цветы
и тепло, Балкис уложила самые дорогие  вещицы,  оставшиеся  от  ее  приемных
родителей, в деревянную шкатулку и зарыла ее под  корнями  дуба.  Затем  она
попросила дерево постеречь зарытую шкатулку и сберечь ее, надела  коричневое
дорожное платье, ушла в лес и обратилась в кошку.
   Она  немного  постояла  на  месте,  страшась   худшего,   но   страстного
покалывания во всем теле, на счастье, не ощутила. Обрадованная, Балкис-кошка
пошла по лесу. Она уходила все глубже и глубже с чащу.  Она  торопилась,  но
старалась избегать встреч с волками, дикими кошками и медведями.  Она  очень
надеялась,   что   до   наступления   течки   сумеет   разыскать   в    лесу
женщину-колдунью, о которой со страхом шептались жители лесной деревушки.
   Через четыре дня Балкис набрела  на  маленькую  избушку.  Избушка  стояла
далеко от тех мест, куда заходили люди, на небольшой полянке. Трава тут была
невысокая, поскольку ее поедали пасущиеся  овцы  -  их  было  с  полдесятка.
Избушка была украшена  резьбой,  при  виде  которой  у  Балкис  шевельнулись
какие-то смутные воспоминания, о наличии которых она  и  не  подозревала,  и
выкрашена в цвет свежей зелени. Только дверь и ставни были ярко-желтые.
   Несколько часов Балкис пряталась в кустах, наблюдая за избушкой.  Наконец
из дома вышла женщина и занялась работой на грядках, где росли разные травы.
В черных волосах женщины лишь кое-где серебрилась седина. Она была стройна и
красива и совсем не  похожа  на  ведьму,  которая  рисовалась  Балкис  в  ее
воображении. Не было на женщине  платья,  расшитого  колдовскими  знаками  -
одежда на ней была самая обычная: домотканые блуза и  юбка,  а  на  ногах  -
деревянные башмаки. Единственным необычным в ее наряде был висевший на груди
сверкающий  кристалл  на  серебряной  цепочке.  Женщина,   работая,   что-то
напевала. Балкис с изумлением узнала мелодию - это был церковный псалом!
   Женщина нарвала с грядок пучок каких-то трав, ушла в  дом  и  закрыла  за
собой  дверь.  Она  так  понравилась  Балкис,  что  та  поспешно   приобрела
человеческое обличье, но какое-то  время  все  же  постояла  под  деревьями,
собираясь с духом для того, чтобы подойти к дому и постучать в дверь. И вот,
в то мгновение, когда Балкис размышляла о том, что с ее стороны будет ужасно
грубо и нетактично стучаться в чужой дом, дверь отворилась и  женщина  вышла
снова. На этот раз поверх белой блузы она накинула черную шаль.
   - Кто бы ты ни была такая, выходи и перестань прятаться!
   Балкис от удивления вытаращила глаза, но сделала робкий шажок.
   Женщина ее тут же заметила.
   - Вот так. Смелее. Иди же! Нечего бояться, что бы ты обо мне ни  слыхала.
Если, конечно, не желаешь мне зла.
   - Не желаю, - ответила Балкис и вышла из тени деревьев. - Если честно, то
я ищу защиты от зла.
   - Не все ли ищут того же! - с насмешливой улыбкой проговорила женщина.  -
Ну, иди ко мне, девица, и расскажи мне о своих бедах.
   Она повернулась и отправилась к дому. Войдя, она оставила дверь открытой.
   Балкис глубоко вдохнула, собралась с силами и пошла следом за женщиной.
   Внутри домик оказался таким же хорошеньким, как снаружи. В нем была всего
одна комната - футов двадцать на тридцать. У одной стены никакой  мебели  не
стояло, у противоположной стояла кровать, а посередине - квадратный  стол  и
два стула. В нише у камина стояло мягкое кресло, а возле  него  -  низенький
столик со свечой. Вместо стекол в окна была вставлена  слюда.  Да  и  слюда,
конечно, была роскошью для одинокой женщины. При этом окна  были  занавешены
шелковыми шторами с ярким цветочным рисунком. На полу лежал настоящий  ковер
похожей расцветки. Стены были оштукатурены  и  побелены.  У  дальней  стены,
напротив двери, размещался длинный стол, а на стене над ним висели полки  до
самого потолка, уставленные банками с наклейками, на которых  были  написаны
разные странные названия - "ясменник", "умбра",  "паслен".  Со  стропил  над
столом свисали пучки засушенных трав, среди которых Балкис  узнала  лаванду,
тимьян и зверобой.
   Балкис осматривала комнату широко раскрытыми глазами. Неужели это  все  -
для колдовства? Наверняка нет! Некоторые  травы  могли  служить  приправами,
некоторые были ядовиты, но ничего в  них  не  было  такого  уж  странного  и
колдовского.
   - Меня зовут Идрис, - сказала женщина. Она казалась суровой и строгой, но
глаза ее весело сверкали. Она явно была рада  гостье.  -  А  ты  кто  такая,
девица?
   - Меня зовут Балкис, госпожа.
   - Странное имя, - нахмурилась Идрис. - Ты из чужой страны, верно?
   Балкис вытаращила глаза. Неужели только по ее имени  женщина  догадалась,
что она родом из чужой страны?
   - Я.., я помню какое-то странствие... Я.., тогда была  совсем  маленькая,
но с тех пор, когда я еще не умела ходить, я росла в Аллюстрии.
   - Да уж, ты  настоящая  аллюстрийка,  ничего  не  скажешь,  -  насмешливо
покачала головой Идрис, сдвинула брови, шагнула ближе  и  провела  рукой  по
волосам девушки. Балкис замерла. - Не бойся. Что за глупости? Я тебе  больно
не сделаю, - недовольно проговорила Идрис. - Ты окружена  магической  аурой,
дитя. Как это с тобой случилось?
   Балкис, не мигая, смотрела на Идрис.
   - Я.., я не знаю.
   - Неужто? - Идрис задумалась, потом пожала плечами. - Ну  ладно.  Не  для
того же ты забрела в чащу леса,  не  испугалась  волков  и  медведей,  чтобы
поболтать со мной о какой-то ерунде. Что тебе нужно?
   - Я.., я ищу снадобье, с помощью которого могла бы избавиться от течки.
   - От течки? - широко раскрыла глаза Идрис. - Странное ты, однако, выбрала
словечко. Но, детка, с этим ведь ничего поделать нельзя. Тепло и покалывание
мы, женщины, ощущаем каждый месяц - хотим мы того или нет. Если ты  лишишься
этого - у тебя никогда не будет детей. А ведь ты не хочешь, чтобы так вышло,
правда?
   - О нет! И это, о чем вы говорите, я готова терпеть...
   - "Это"? - переспросила Идрис. - А что же еще?
   - То.., то, как это бывает у кошек, - пробормотала Балкис.
   Идрис прищурилась.
   - А откуда тебе известно о том, как это бывает у кошек?  -  Заметив,  что
Балкис растерялась, Идрис ласково проговорила:
   - Ну же, детка, я не смогу помочь тебе,  если  ты  не  знаешь,  что  тебя
тревожит. Если тебе кажется, что ты не можешь мне довериться, то  уходи!  Но
если тебе и вправду нужна моя помощь, то ты должна сказать мне  правду.  Всю
правду.
   - Вы подумаете, что я  сумасшедшая,  -  пролепетала  Балкис.  -  Придется
показать.
   - Ну так покажи, - озадаченно отозвалась Идрис. Балкис  сделала  глубокий
вдох, понадеялась на понятливость Идрис и.., превратилась в кошку.

Глава 3

   Идрис пару мгновений не мигая смотрела на кошку, затем проговорила:
   - Да... Нечего было дивиться тому, что ты вся окутана волшебством. Теперь
я понимаю, зачем тебе понадобилось снадобье от течки.
   - Вы можете мне помочь? - спросила Балкис, забыв о том, что  пребывает  в
кошачьем обличье. Идрис вздернула брови.
   - Что ты сказала? Я почти поняла твои слова. Балкис изумленно  уставилась
на Идрис. Прежде ей и в голову не приходило произносить человеческие  слова,
когда она превращалась в кошку - просто ей ни разу не  доводилось  при  этом
оказываться рядом с человеком,  который  не  назвал  бы  ее  чудовищем.  Она
попыталась снова задать тот же вопрос, стараясь говорить медленно, так чтобы
ее мяуканье преобразилось в слова.
   - Мяуожешь.., лиу.., тыу.., помяуочь.., мняуе? Идрис кивнула:
   - Да, ты умеешь говорить и будучи в таком обличье. Правда,  звуки  "ш"  и
"ч" больше походят на кашель, но если я  хорошенько  прислушиваюсь,  я  тебя
понимаю. Тебе нужно упражняться, милочка.
   Балкис затрепетала от удовольствия и радостно подпрыгнула.
   - Что же до того, чтобы я помогла тебе... - задумчиво проговорила  Идрис.
- Никакого такого снадобья нет, но есть одно заклинание  -  оно  поможет  от
кошачьей течки. Сиди смирно, сейчас я его произнесу.
   Идрис опустилась на колени рядом с кошкой, свела ладони так,  что  пальцы
почти соприкоснулись, и запела что-то на неведомом языке.  Как  ни  странно,
Балкис понимала, о чем речь в этой песне, и стала гадать, не подобен ли этот
язык пению ветра в листве деревьев. Идрис призывала духов леса, воды,  ветра
и земли, просила их защитить Балкис и уберечь ее тело от  плотских  страстей
на весь год, исключая  одну-единственную  неделю.  На  лбу  Идрис  выступили
капельки испарины, но вот наконец она обессиленно уселась на пол.
   - Ну вот. Теперь тебе не стоит превращаться в кошку в течение недели до и
после самого короткого дня в году, но если ты все  же  забудешь  об  этом  и
превратишься в кошку, быть может, тебе повезет, и в эту пору рядом  с  тобой
не окажется котов. Просто подбери  себе  дом,  где  ты  будешь  единственной
представительницей кошачьего племени.
   - Лауадно, - мяукнула Балкис. - Оу, спаусиубоу тебеу! Идрис кивнула:
   - Не за что. Я была только рада помочь тебе. Но ты могла бы отблагодарить
меня за услугу, рассказав, как это получилось,  что  ты  обрела  способность
менять обличье. Что-то сомневаюсь я, что  ты  -  урожденный  оборотень.  Ну,
давай-ка, превращайся в девушку и расскажи мне все по порядку.
   Балкис мысленно пожелала превращения, и вскоре  перед  Идрис  уже  стояла
красивая девушка.
   - Благодарю тебя, добрая женщина, - сказала она.
   - Докажи мне, что ты и вправду мне благодарна, - предложила ей  Идрис.  -
Расскажи, как ты научилась этой премудрости.
   Балкис опечалилась.
   - Не могу рассказать. Я не помню, как  это  вышло.  Знаю  только,  что  я
всегда это умела.
   - Но ведь ты сказала, что смутно помнишь, что тебя откуда-то привезли?
   - Верно. Это было до того, как я  пришла  к  Грете  и  Людвигу.  -  Слезы
застлали глаза Балкис. - Упокой, Господи, их души.
   - Они умерли в этом году,  друг  за  другом?  -  сочувственно  улыбнулась
Идрис. - Трудное время для тебя настало,  понимаю.  Расскажи  мне  все,  что
помнишь - все, что можешь вспомнить.
   Балкис только раскрыла рот, как Идрис объявила:
   - Нет-нет, не здесь! Я очень устала. Давай-ка сядем да поедим похлебки.
   "Похлебка"  оказалась  измельченными  в  порошок  травами,  опущенными  в
горячую воду. Балкис поведала Идрис историю своей жизни. Когда она сказала о
смерти своих приемных родителей, женщина нежно коснулась ее руки. Вновь  она
соч