еняют  сигнал  ,  так  как  эти
английские  слова  созвучны  французским  ,  означающим  <помоги
мне>.>.
   Алисанда нахмурилась.
   - Сейчас середина июня, сэр Ги, скоро  летнее  солнцестояние.  Май  давно
прошел.
   Сэр Ги пожал плечами:
   - Кто их поймет, этих чародеев, ваше величество? Савл говорил,  что  <мэй
дэй> - это на языке, который он назвал французским, означает  <помоги  мне>,
но я особого смысла не вижу, потому что слыхом не слыхивал о таком языке.
   Алисанда бросила взгляд на Орто, но тот только пожал плечами. Вид у  него
был такой же обескураженный, как и у королевы.
   - Девять-один-один! Мэй дэй, чародей Савл! - взывал сэр Ги вновь и  вновь
и вдруг воскликнул: - Ой, я забыл! Он же  сказал,  что  я  должен  отпустить
эту... как ее... кнопку! Отпустить, как только я закончу говорить!
   Сэр Ги отнял  от  выступа  палец,  и  из  амулета  понесся  голос  Савла,
искаженный, хриплый, сопровождаемый треском, но все  равно  узнаваемый.  Это
настолько поразило сэра Ги, что он выронил шарик. Хорошо, что шарик висел на
цепочке.
   - Вам нужно отпустить кнопку, сэр Ги! Я говорю с вами, но вы  не  сможете
меня услышать, если не отпустите кнопку! Поднимите палец! Поднимите палец! -
И тут ни с того ни с сего голос Савла запел:
   Повторяю - раз, два, три - Палец с кнопки убери!
   Что, мой голос звучит ужасно? Я так и думал! Ой,  минуточку,  как  же  вы
можете ответить, если я все говорю и говорю? Ладно, сэр Ги, даю вам  шанс  -
на несколько секунд умолкаю. А вы снова нажмите  ту  маленькую  кнопочку  и,
если слышите меня, скажите  об  этом.  Помните  заклинание?  Нужно  сказать:
<Слышу вас громко и ясно>. Понятно? Ну, давайте попробуем.
   - Надо же! Он дает мне шанс, - несколько обиженно  проговорил  сэр  Ги  и
нажал кнопку.
   - Представьте себе, я помню. Слышу вас громко и ясно. Но  вот  почему  вы
полагаете, что это заклинание  может  подействовать,  когда  в  нем  нет  ни
размера, ни рифмы, - вот это мне совсем неясно!
   На этот раз сэр Ги отпустил кнопку вовремя, и из  шарика  донеслась  речь
Савла:
   - Я это предусмотрел. За стишок не волнуйтесь, я заколдовал амулет, когда
делал его, так что он будет работать безо всяких стихов, если только  вы  не
нарушите моих указаний. Прием.
   - Он говорит <прием>, чтобы дать мне понять, что закончил высказывание, -
пояснил остальным сэр Ги и нажал кнопку. - Чародей Савл, - сказал он,  -  мы
только что  получили  известие,  что  Мэтью  в  беде.  Похоже,  он  попал  в
заключение, но где именно находится, мы не знаем. Такое  впечатление,  будто
бы это какое-то чародейское царство.
   - Мы умоляем вас немедленно прийти ему на помощь,  -  крикнула  в  амулет
Алисанда, немного подумала и добавила: - Прием.
   Мгновение шарик молчал. Сэр Ги сдвинул брови, собрался было снова  нажать
кнопку, но тут из шарика послышался голос Савла:
   - Да, видимо, это вполне веская причина, чтобы заморозить  мои  опыты.  У
меня уйдет несколько минут, чтобы свернуть работу, и  еще  несколько,  чтобы
все обговорить с Анжеликой, и через... примерно через полчаса я буду с вами.
   - Не надо с нами! - воскликнула Анжелика, и сэр Ги успел  вовремя  нажать
кнопку, чтобы ее слова долетели до Савла. - Постарайтесь только добраться до
него!
   - Прием, - добавил сэр Ги и отпустил кнопку.
   - Добраться до него. Понял, - произнес голос Савла. -  Подумаю,  как  это
сделать. Еще распоряжения будут? Может быть, есть хоть какие-то сведения.
   Алисанда вопросительно посмотрела на Орто, но тот лишь покачал головой, а
сэр Ги сказал:
   - Вам известно то же самое, что и нам, чародей Савл, за исключением того,
что сообщение поступило от  канцлера  короля  Бонкорро,  лорда  Ребозо,  нам
передали, что Мэтью больше нет в Латрурии. Сообщение же  о  том,  что  он  в
беде, исходит от Орто, который несколько  лет  был  помощником  Мэтью.  Орто
также говорит, что Мэтью находится в каком-то странном чародейском  царстве,
которое не является ни частью этого мира, ни мира  загробного,  но  Орто  не
может объяснить, что он при этом имеет в виду. Прием.
   - Да, уж если кто его  мог  почувствовать  на  расстоянии,  так  это  его
помощник, - произнес голос Савла, - особенно когда речь идет о магии. Как ты
узнал, Орто? Сон? Видение?  Откровение?  Балдеж?  Прости,  я  хотел  сказать
<ощущение>? Прием.
   - Ощущение, - ответил Орто. - Но гораздо больше, нежели просто  ощущение.
У меня вдруг возникло полное впечатление, будто бы я иду сквозь  туман,  что
весь мир потерял  вещественность,  я  почувствовал,  что  никогда  не  выйду
оттуда, потому что не было никаких вех. Прием.
   - Да, звучит весьма убедительно, - отозвался голос  Савла.  -  Немедленно
приступаю  к  поискам.  Посмотрю,  удастся  ли  что-нибудь  обнаружить   или
кого-нибудь. Свяжусь с вами ближе к вечеру. Прием.
   - Прием, сеанс связи закончен, - сказал сэр Ги и отпустил кнопку.  -  Что
ж, ваше величество, мы сделали все, что смогли.
   Алисанда кивнула.
   - Теперь все в руках чародея Савла.
   - Ну а вперед-то пойдем или как? - пробурчал дракон.
   - Пойдем, - кивнула королева.
   Невзирая на то что теперь она находилась  не  на  своей  земле,  Алисанда
продолжала  инстинктивно  чувствовать,  что  лучше  для  Меровенса.  В  этом
универсуме Божественная Правота королей была не просто пустыми  словами,  не
просто некоей абстракцией.
   - Мы узнаем все,  что  только  сможем  узнать.  Почему-то  у  меня  такое
чувство, что к тому мгновению, когда чародей Савл разыщет  Мэтью,  нам  всем
следует быть в Венарре. Вперед!
   И они тронулись в путь. Войско с новой решимостью, Орто - с надеждой, что
найдется какое-то решение и  обнаруженная  им  угроза  будет  уничтожена,  а
Алисанда... Алисанда гадала, не могло ли то вещество в прозрачной чаше  быть
снегом и не найдется и такого снега где-нибудь на кухне у короля Бонкорро.

***

   На самом деле Мэт не успокоился окончательно, пока мрачный замок не исчез
в тумане. Только потом он перешел на прогулочный шаг и решил  понаслаждаться
созерцанием окрестностей. Но вот беда - созерцать  было  решительно  нечего,
кроме клочьев густого серого тумана. И тогда Мэт решил рисовать  собственный
пейзаж.
   Начал он скромно: представил нечто подобное тому, что мы видим в  шарике,
наполненном глицерином, когда встряхнем его...  и  сценка  тут  же  возникла
немного впереди по правую руку от Мэта.  Очаровательный  маленький  домик  и
снеговик, машущий ему своей снежной рукой,  и  снежинки,  мягко  и  медленно
падающие на землю. Правда, все вышло такое  крошечное,  что  казалось  очень
далеким. Но какая, собственно, разница - все равно иллюзия, как ни крути.
   Движимый порывом, Мэт остановился и решил создать что-нибудь еще - ну,  к
примеру, вазу с сочными фруктами. Не успел подумать - вот она,  ваза,  и  до
нее всего пятьдесят футов.  Вернуться  назад?  Он  ведь  прошел  мимо  вазы.
Снеговик стоял на своем месте, но уже не махал Мэту  рукой  на  прощание,  а
чего, собственно, ждать от снеговика? Итак, любая иллюзия, какую  бы  он  ни
создал, в этом мире продолжала существовать  до  тех  пор,  пока  он  ее  не
уничтожит. Появилось у Мэта искушение... Да что такого, в конце-то концов  в
таком небольшом мире, пусть стоит...  Однако  возобладали  привычки  родного
мира, и он старательно стер воображаемую картинку - как стер бы  ластиком  с
листа бумаги. Наверняка Мэту только померещилось, что у снеговика  в  глазах
застыл страх в тот миг, когда от него осталась одна голова, но все равно  он
почувствовал себя немножко виноватым.
   А потом Мэт обернулся, раздумывая о том, что иллюзии здесь могли бы вести
и более независимое существование.
   Ваза с фруктами стояла перед ним,  и  вид  у  фруктов  был  именно  такой
аппетитный и изысканный, какими он их себе воображал.
   Мэт выпучил глаза. Он ведь не хотел, чтобы фрукты  появились,  он  просто
представил - с упоением и восторгом. Правда, представляя фрукты,  он  ужасно
хотел их съесть, так, может быть, из-за этого аппетита они и появились?
   Мэт жадно бросился к вазе, выбрал ломтик дыни и откусил кусок. Лучше дыни
он никогда в жизни не пробовал - сочная, ароматная.  То,  что  дыня  сочная,
оказалось весьма кстати, ведь Мэт до сих пор не отыскал в этом мире родника.
Покончив с дыней, Мэт съел еще  несколько  замечательно  вкусных  плодов,  а
потом представил, что ваза с остатками фруктов исчезает.  Какая  радость  от
густого тумана? А вот фрукты  очень  порадовали  Мэта,  и  чувство  приятной
сытости в желудке сохранилось. А почему  бы  и  нет?  Ведь  иллюзию  сытости
создать так же легко, как и иллюзию вазы с фруктами.
   Мэт зашагал дальше, по пути воображая бабочек и певчих птиц. Они  порхали
и чирикали вокруг, а потом улетали прочь, разнося по маленькому миру веселые
звонкие звуки. Как они нужны здесь посреди этой унылой серости!
   Внезапная мысль заставила Мэта остановиться. Если он мог делать так,  что
его иллюзии оставались вокруг и изменяли окрестности, почему этого не  могли
другие люди? Если он мог издавать шумы, творить всякие вкусности и наполнить
ими желудок, то кто-то другой мог бы кусаться  острыми  зубами  или  убивать
ядовитым жалом. Мэт решил передвигаться более осторожно.
   Еще Мэту было интересно: а что происходило, если кто-то из чародеев здесь
умирал? Могла ли его душа удрать в загробный мир или томилась бы где-то  под
покровом тумана? Честно говоря,  колдунам  как  раз  больше  понравилось  бы
бродить - расплата тут носила буквальный характер, платить пришлось бы  Аду,
а Ад не надуешь, тем более - в карманном мирке, созданном человеком, который
и не пытался делать вид, что ведет себя благопристойно. Значит, скорее всего
преисподней  не  составило  бы  труда  выцарапать  отсюда  одного  из  своих
должников. Вот призрак чародея, доброго волшебника - это дело другое, хотя с
какой стати  ему  тут  скитаться,  когда  его  ожидают  небеса  обетованные,
непонятно... Конечно, если такую душу ждало долгое пребывание  в  Чистилище,
это уже другой вопрос...  Словом,  Мэт  решил  на  всякий  случай  опасаться
бродячих призраков. Со страхом отшатнувшись раза три от клочьев тумана,  Мэт
решил, что, невзирая ни на  что,  ему  нужно  солнце.  Сама  по  себе  мысль
сотворить солнце была настолько дерзкой, что Мэт  здорово  призадумался,  но
потом напомнил себе, что это  будет  всего  лишь  иллюзия,  а  не  настоящее
солнце. А для того, чтобы не  смущаться  и  не  подвергать  себя  возможному
отрицательному  воздействию  радиации,  Мэт   представил   солнце   в   виде
светящегося шара, при этом совершенно холодного и к  тому  же  всего  в  ста
футах над головой.  И  естественно,  солнце  появилось,  вернее,  его  свет,
пропущенный сквозь туман. Мэт шагал вперед  и  представлял  себе,  как  тает
туман под лучами солнца, а вот  и  оно  само  -  его  маленькое  портативное
солнышко, удобно устроившееся в зените...
   Позвольте, но  ведь  он  только  что  нарисовал  его  себе  вставшим  над
горизонтом! И потом, его детище должно быть золотистое, а не белое. Что  тут
происходит?
   А ведь что-то происходит... Здесь, где тающий, отступавший от земли туман
обнажил прекрасный парк, роскошные лужайки, обрамленные клумбами  с  цветами
всех цветов и оттенков, деревья, чьи пышные кроны подстрижены так аккуратно,
что казалось, будто бы деревца кем-то вылеплены... живые изгороди и кусты...
а между ними тут  и  там  -  прудики  со  статуями  и  фонтанами,  а  статуи
удивительные, ну просто-таки классические.
   Мэт  в  удивлении  приблизился  к  одной  из  статуй  и  решил,  что  она
действительно античная, по крайней мере по стилю. Кто-то старательно  изучал
искусство древних греков и римлян  и  аккуратнейшим  образом  скопировал  их
стиль. Перед ним  была  каменная  женщина,  чьи  формы  казались  мучительно
живыми, реальными,  поза  -  зовущей  и  грациозной,  а  лицо  -  спокойным,
холодным, самоуглубленным - точно таким, какие Мэт  видел  на  репродукциях,
изображавших греческие статуи.
   Он пошел дальше, изумленно глядя по сторонам. Среди множества  статуй  не
попадалось ни одной религиозной - по меньшей мере ни одной, какую можно было
бы назвать христианской, индуистской или буддистской. Эти  фигуры  могли  бы
перекочевать сюда из греческих или римских пантеонов, но если так, то  перед
Мэтом стояли идеализированные версии живых людей.
   Людей! Вот в чем дело! Кто-то вновь  открыл  и  почувствовал  ценность  и
возможности человеческого тела, а вероятно, и человеческого разума! Это были
не античные статуи, это были статуи эпохи Возрождения! Да, но ведь  действие
происходило в средние века, в этом универсуме пока еще не открыли  для  себя
заново античность и не приступили к возрождению утраченных знаний.
   Минуточку, минуточку! Но ведь когда  Мэт  упомянул  о  древних  греках  в
разговоре с королем Бонкорро, король сказал, что слыхал о подобных  находках
и даже кое-что почитывал. Ренессанс начался в Италии тогда, когда  в  Англии
рыцари еще потрясали широченными мечами, а Латрурия  -  это  та  же  Италия,
только под другим именем. Может быть, Мэт попал сюда вовремя, для того чтобы
увидеть самое начало возрождения Искусства и Науки?
   Или грозило мертворождение - не  собирался  ли  король  Бонкорро  держать
знания и таланты здесь взаперти, вместо того чтобы отпустить на волю?
   Возмущение, охватившее Мэта, сменилось обескураженностью. Не может  быть!
Короля Бонкорро слишком сильно интересовала наука, поиск подмен для религии,
чтобы он вот так намеренно взял и сослал сюда  ученого.  Уж  не  томился  ли
здесь в заключении какой-нибудь латрурийский двойник Петрарки  или  Абеляра?
Если да, то почему?
   Парк закончился, и перед Мэтом предстал особняк из алебастра,  сверкающий
под лучами полуденного солнца. Вот теперь Мэт  узнал  это  солнце!  Это  был
волшебный, ясный свет Италии и Греции, о котором он читал в книжках! Кто  бы
ни жил в этом доме, он знал свое дело.
   Подойдя к дому поближе, Мэт понял, что на самом деле здание не такое уж и
пышное. Это, конечно, не хижина, но и не дворец. На самом деле, если Мэт  не
ошибался, перед ним стояла римская вилла, размеры которой были таковы, что в
ней  с  удобством  мог  поселиться  один-единственный  человек.  Уважение  к
владельцу дома у Мэта сразу подскочило. Хозяин явно скромен и не  жаден.  Он
мог бы  иметь  все,  чего  только  ни  пожелает,  однако  не  желал  никаких
излишеств. Дом прост,  но  при  этом  весьма  элегантен  в  своей  простоте.
Совершенство пропорций, да и колоннады позади здания прекрасно гармонировало
с самим зданием. Мощеный дворик прямо-таки приглашал  войти.  Дворик  вел  к
портику - единственному  элементу,  не  выдержанному  с  исторической  точки
зрения. Однако портик так  славно  сочетался  с  античным  стилем,  что  Мэт
засомневался  -  уж  не  упустил  ли  он  чего-то,  когда  изучал   античную
архитектуру. Правда, это был всего  лишь  двухнедельный  обзорный  курс,  но
все-таки.
   Минуточку! Не был этот портик античным - так что же?  Перед  Мэтом  стоял
образец чего-то  совершенно  нового,  между  тем  созданного  в  совершенной
гармонии с духом пропитанного солнцем золотого века Греции,  но  выраженного
при этом в римской стилистике! Кто бы ни был хозяин  этого  жилища,  он  был
эклектиком и не боялся экспериментировать.
   Мэт просто обязан с ним познакомиться. Он решительно шагнул к двери  и  в
полномизумлении обнаружил  на  ней  дверное  кольцо,  приличествующее  двери
флорентийского особняка шстнадцатого века. При этом форма и орнамент  кольца
выдержаны в римском стиле. Мэт поднял и отпустил  кольцо,  подождал  минуту,
еще раз постучал. Его несколько удивило, что из  глубин  дома  не  донеслось
многократное  эхо  стука,  а  потом  он  удивился  тому,  почему   удивился.
Удивляться-то было нечему. Какое эхо в таком солнечно-воздушном, распахнутом
доме?
   Двери распахнулись. Перед Мэтом  на  пороге  дома  стоял  старик.  Лысый,
немного сутулый, с римским носом, тонкогубой  улыбкой  и  яркими,  пытливыми
глазами.
   - Добрый день, друг! Ведь ты друг, надеюсь?
   - Пока нет, - уклончиво отвечал Мэт. - Но, пожалуй, хотел бы им стать.
   - Стало быть, ты философ?
   - Ну... я бы так не сказал. - Ведь в конце концов  он  пока  не  закончил
свою диссертацию, не говоря уже о получении  степени  доктора  философии.  -
Просто мне нравится учиться.
   - Но нравится недостаточно, чтобы сказать, что ты любишь знания, верно? -
Старик заинтересованно улыбнулся. - Может быть, ты больше любишь женщин? Или
одну женщину?
   - Одну, - признался Мэт. - А что касается знаний, то можно сказать, что я
с ними кокетничаю, но не стал бы на них жениться.
   - Ах! - опять воскликнул старик и рассмеялся. - А  вот  я,  мой  друг,  с
удовольствием кокетничаю  с  красивыми  женщинами,  но  избрал  женитьбу  на
знаниях! Ты читал работы древних греков?
   - Только некоторые, - признался Мэт. -Я изучал  современные  языки  -  не
латынь и не греческий.
   - Но ты же ученый!
   - Не сказал бы. Я всего лишь профессиональный студент.
   Старик задумался и нахмурил лоб.
   - Тебе придется объяснить мне, в чем тут разница, но сначала  тебе  нужно
чего-нибудь выпить. Пойдем же, пойдем!
   Мэт вошел, старик одной рукой закрыл дверь, а вторую  протянул  Мэту  для
рукопожатия.
   - Меня зовут Аруэтто. А тебя?
   Так... Приехали. Начало не то дружбы, не то вражды. Но почему-то Мэту  не
хотелось врать этому человеку, и он честно ответил:
   - Я - Мэтью Мэнтрел.
   Аруэтто широко раскрыл глаза.
   - Верховный маг Меровенса?
   Мэт взял себя в руки и выпрямился во весь рост.
   - Он самый.
   - Я слыхал о тебе, слыхал о широте твоей учености! О, пойдем же,  пойдем,
садись. Нам надо поговорить, долго и о многом! Пойдем, пойдем!
   Аруэтто быстро прошел по залу и вышел в двери. Мэт шел за ним, изумленный
до глубины души.  Приятно,  что  его  не  принимают  как  врага,  но  как-то
удивительно слышать, что ему поют хвалы, в  особенности  же  по  поводу  его
учености. Может быть, по понятиям этого мира он и был ученым, но сам-то  Мэт
знал про себя правду.
   С другой стороны, он был знаком с одним математиком, который на выпускном
акте, гордо глянув на свой диплом доктора философии, сказал: <Что ж,  теперь
я знаю, как много не знаю>.
   Правда, может быть, все дело  в  этом  месте?  Волшебники,  колдуны  и  -
ученые?
   А вот предложение присесть  Мэту  очень  понравилось.  Он  последовал  за
Аруэтто.
   Пройдя через дверь, они вышли в атриум <Атриум - в античном римском жилом
доме главное помещение с верхним  светом.>.  Светило  жаркое,  по-настоящему
итальянское солнце. Аруэтто подвел Мэта  к  каменной  скамье,  расположенной
так, что на нее падала тень от стены. Перед скамьей стоял небольшой столик.
   - Присаживайтесь, мой дорогой друг! Да-да,  я  знаю,  сидеть  на  мраморе
жестко. Сейчас подложим подушку! - Аруэтто  пристально  посмотрел  на  белую
поверхность скамьи, и на ней тут же возникла подушка  с  оборкой.  -  И  еще
чего-нибудь прохладительного! - приказал Аруэтто, глядя на  крышку  столика,
где  тут  же  появился  хрустальный  кубок,  покрытый  капельками  испарины,
поскольку в пурпурную жидкость внутри кубка был положен лед. Аруэтто, лучась
улыбкой, взглянул на Мэта. - Удобно жить в мире иллюзий, не так ли?
   Значит, он все понимал.
   - Долго ли вам пришлось разгадывать это? -  медленно  выговаривая  слова,
спросил Мэт.
   - Я ни о чем не догадывался. Боюсь,  в  некотором  смысле  я  тугодум,  -
ответил Аруэтто. - Но я повстречался  здесь  с  одним  хвастливым  колдуном,
которому пришло в голову устрашать меня набором своих  фантазий.  -  Аруэтто
улыбнулся. - Но он не читал античных авторов и понятия не имел ни  о  Гидре,
ни о горгонах. Когда он с ними встретился,  он  в  ужасе  бежал,  а  к  тому
времени, когда он вспомнил, что они всего-навсего иллюзии  и  что  их  можно
уничтожить, я уже выдумал мою виллу. Ее стены  -  защита