ила
Алисанда. - А покуда нам никто такого не сообщал, мы вольны считать Бонкорро
прислужником Преисподней - таким,  каким  был  его  дед.  Безусловно,  плоды
распространения этих слухов порадовали бы Дьявола. Наши сервы становятся все
более  непокорны  и  дерзки  и  все  более  небрежно   относятся   к   своим
обязанностям.
   - Отсюда более скудные урожаи, а они из-за этого ворчат  еще  сильнее,  -
сухо подытожил Мэт. - А дворянство ко всему этому как относится?
   - Старики пока только немного озабочены, но куда  сильнее  они  озабочены
поведением собственных детей.
   - Что, молодежь готова взбунтоваться?
   Алисанда нахмурилась:
   - Нет. Я бы не сказала, что они готовы бросить вызов своим родителям,  но
я слышала, что молодые люди стали грубы и вздорны.
   - А как насчет того, что они стали <наглы> и <непокорны>?
   - Значит, ты читал эти сообщения?
   - Нет, просто я работал с детьми.  -  Мэту  вдруг  нестерпимо  захотелось
попреподавать в колледже. Может быть, если бы он основал первый  университет
в Меровенсе... Нет! Нужно было устоять перед этим искушением!  -  Я  понимаю
так, что молодые дворяне становятся угрюмы и дерзки?
   - Да, и молодые дворянки тоже.
   - Ясно, почему бы и дворянкам также не поддаваться общему  настроению?  -
Мэт понял,  что  недовольство  носит  всеобщий  характер  и  не  зависит  от
титулованности и пола. - Известна хоть какая-нибудь четкая причина?
   - Нет. - Алисанда хмуро покачала головой. Она стояла у  окна  и  смотрела
сквозь высокие узкие  стекла  на  лежавший  внизу  сад.  -  Ясно  одно:  они
капризничают,  и  кривляются,  и  требуют,  чтобы  родители  выхлопотали  им
местечко при дворе.
   - А, так вот откуда ты знаешь об этом! Они так достали своих предков, что
те завалили тебя горами петиций с просьбами пристроить своих отпрысков?
   Алисанда удивленно обернулась к мужу:
   - Порой я прихожу в отчаяние от своей несообразительности, супруг мой, но
в такие времена, как сейчас, ты приводишь меня в восторг тем, как быстро все
понимаешь. Как ты догадался?
   - Да так, что любящие, но уставшие от своих чад родители готовы  на  все,
лишь бы только сплавить их куда-нибудь из дома. Я так понимаю, что мест  для
всех у тебя попросту нет?
   - Нет, - ответила Алисанда. - Да и потом, посуди  сам,  зачем  мне  нужны
дерзкие и угрюмые придворные, да еще в таком количестве? Но что мне  с  ними
делать, Мэтью?
   - Основать университет, - быстро нашелся Мэт.  -  Место,  где  они  будут
получать высшее образование. Тогда и монахам найдется занятие -  по  крайней
мере тем из них, которые всю жизнь посвящают поискам древних  латинских  или
греческих рукописей или пытаются побольше разузнать, как устроена вселенная.
Нужно их вызвать в столицу и выстроить здание, чтобы  в  нем  было  побольше
мастерских и залов. Потом надо велеть кому-нибудь из наиболее предприимчивых
горожан построить новые гостиницы, а уж потом раззвонить всем дворянам,  что
для их детишек построена новая детская площадка, так что  годика  на  четыре
они могут спокойненько оторвать их от груди и прислать сюда учиться.
   - Что-то в этом есть... - пробормотала Алисанда.
   - Уловила, а? И ведь мы пока Что говорим о детях, а  не  о  тех,  которые
постарше. Но это ничего, они скоро начнут толпиться около ученых и учиться -
по крайней мере хотя бы притворяться будут, что по несколько  часов  в  день
учатся, - ведь тогда у них появится  оправдание,  и  они  с  легким  сердцем
смогут по вечерам отправляться на всяческие кутежи и вечеринки.
   - Но как мы сможем быть уверены, что эти ученые  будут  честно  и  хорошо
учить студентов?
   Мэт пожал плечами.
   - У меня на родине к преподавателям  таких  требований  не  выдвигают.  И
этого  никак  не  докажешь.  Самое  главное  -  это  научить  детей  всерьез
задумываться о том, что они делают, об окружающем мире, научить  их  строить
планы на будущее, дать им возможность подумать, во что они  верят  и  как  с
этой верой жить дальше, - всему этому они должны научиться, все  это  должны
понять пораньше, пока не вышли в мир, пока им не надо принимать решения,  от
которых зависит жизнь тысяч людей.  Для  молодых  это  возможность  заложить
фундамент своей будущей жизни, дорогая, и я очень надеюсь,  что  им  удастся
найти хорошую, надежную почву, в которую они опустят камни этого фундамента.
И когда они выйдут в мир, чтобы жить в  нем  и  работать,  у  них  не  будет
времени обдумывать, что такое хорошо, а что такое плохо, что самое лучшее  и
что самое мудрое для всех. Это они должны понять раньше, до того, как начнут
делать дело всей своей жизни.
   - Хорошо бы им не ошибиться, - кисло  улыбнулась  Алисанда.  -  И  именно
поэтому я не совсем  уверена,  что  учителям,  которых  ты  соберешь,  можно
доверять. Мэт пожал плечами:
   - Политики никогда в такое не верят. Поэтому они каждый год  и  обновляют
бюджет.
   - Но все же что-то в этом есть. - Алисанда не отрываясь смотрела в  окно.
Уж не задумалась ли она о том, что у них попрежнему нет детей. - Речь идет о
будущем, - наконец сказала королева, - а решать, как быть, надо в настоящем.
И  скажу  тебе  откровенно,  Мэтью:  я  не  исключаю  возможности  вторжения
завоевателей из колдовского королевства Латрурии.
   - Опасения справедливы, - холодно подтвердил Мэт. - В  твоем  королевстве
мы или истребили колдунов, или выгнали их за пределы страны. Но это вовсе не
означает, что они отказались от попыток вернуться. Итак, ты  полагаешь,  что
король Бонкорро засылает сюда лазутчиков, дабы те сеяли в Меровенсе смуту?
   - Да, и насаждали среди молодежи всех сословий настроения и желания  жить
в безделье и роскоши.
   Мэт улыбнулся:
   - Разве мы все не этого же хотим?
   - Это верно, но те,  кто  повзрослее,  понимают,  что  ради  этого  нужно
трудиться, это нужно заработать. Да  даже  среди  взрослых  найдутся  такие,
которые, прослышав, что на Земле  задаром  пускают  в  Рай,  бегом  помчатся
искать, где это.
   - Или начнут требовать от тебя, чтобы ты им такой Рай создала,  -  кивнул
Мэт. - При этом вопросов о том, кто  будет  их  обеспечивать  пропитанием  и
строить дома в Раю, они будут старательно избегать.
   - Но я не говорю прямо, что король Бонкорро занимается этим,  -  уточнила
Алисанда. - Я говорю только, что это вероятно. - Она обернулась и посмотрела
на мужа. - Не мог бы ты отправиться на юг и принести  мне  ответ,  Мэтью?  Я
знаю, ты в последнее время чем-то недоволен.
   - Это точно, - согласился Мэт. -  Придворная  жизнь,  все  эти  дворцовые
интриги - от них с ума можно сойти. Я способен  это  воспринимать  только  в
ограниченном количестве. Просто ума не приложу, как  ты  все  это  выносишь,
милая.
   - А я, наоборот, этим наслаждаюсь, - улыбнулась в  ответ  Алисанда,  -  в
том,  чтобы  держать  всех  этих  придворных  в  повиновении,  есть  привкус
приключения. И еще я стараюсь заставить их всех до единого приносить  пользу
стране.
   - Угу, - буркнул Мэт. - Знаешь, на что это похоже? На  то,  будто  бы  ты
босиком танцуешь на крокодильих спинах. Ладно, милая, я готов выполнить твою
просьбу. Мой первый помощник - чародей Орто Дружелюбный вполне  управится  с
будничными делами.
   - О, он мне  очень  помог,  когда  нам  пришлось  следовать  за  тобой  в
Аллюстрию, - признала Алисанда. - Ты его восхитительно обучил.
   - Надеюсь, я не переусердствовал? - бросил  Мэт  на  королеву  осторожный
взгляд. - Ну ладно, в любом случае он знает, как  связаться  со  мной,  если
стрясется беда. Ты хочешь, чтобы я тронулся в путь сегодня?
   - Чем скорее ты уйдешь, тем скорее вернешься, - сказала  Алисанда,  взяла
мужа за руку и прижалась к нему. - Возвращайся ко мне поскорее, супруг  мой.
Как долги будут мои ночи до твоего возвращения...
   Мэт крепко обнял жену и  поцеловал  долгим  поцелуем.  Этот  поцелуй  ему
хотелось унести с собой.

***

   При воспоминании о том поцелуе и о том,  что  последовало  за  ним,  Мэта
зазнобило, но он усилием воли вернул себя к настоящему, к южной ярмарке. Вот
так и получилось, что к вечеру он ушел из дворца, купил  в  городе  мешок  и
кое-какие вещицы, после чего отправился к югу, по пути торгуясь и  выменивая
горшки на сковородки, а сковородки продавая за мелкие медные монеты.  И  чем
дальше он уходил к югу, тем неспокойнее становилась обстановка  вокруг.  Мэт
понял, что  Алисанда  права.  Кругом  все  были  чем-то  недовольны,  ходили
разговоры про то, что в Латрурии, дескать, лучше правят,  чем  в  Меровенсе.
Судя по всему, получалось, что народу в Латрурии  живется  легче  и  богаче,
даже сервам, - там у всех завелись небольшие,  но  денежки.  А  простолюдины
верили всем слухам на свете.
   Однако слухи распространяли никакие не лазутчики, их разносили крестьяне.
Мэт с  изумлением  обнаружил,  что  границу  Меровенса  охраняли  только  от
предположительного вторжения вражеской армии, однако при этом никто  всерьез
не предполагал, что таковое вторжение возможно. Правда, бароны, обитавшие  в
приграничных областях, охраняли дороги, но большей частью ради  того,  чтобы
содрать с путешествующих пошлину или пограничный  сбор  -  этих  возможность
вторжения и вовсе не волновала. Ну а крестьяне преспокойно гуляли  туда-сюда
по приграничным полям, не обращая никакого внимания на невидимую линию,  что
пролегла через пастбище или делила пополам  реку.  В  обе  стороны  по  реке
сновали маленькие лодочки,  не  повинуясь  никаким  законам,  кроме  законов
природы, да и из этих - только тем, что имели отношение  к  силе  течения  и
направлению ветра.
   С другой стороны, никакого закона и  не  существовало.  Мэт  вообще  смог
припомнить  лишь  один-единственный  закон:  о  запрете   черной   магии   и
разбойничества. Все остальные жили по закону, если платили подати.
   Некоторые, конечно, этого делать не  хотели.  Граница  прямо-таки  кишела
контрабандистами.
   Бароны-таможенники, похоже, на это  дело  взирали  сквозь  пальцы,  может
быть, из-за того, что пошлина  на  ввозимые  товары  должна  была  поступать
королеве. С какой же стати им волноваться, если им с этого не полагалось  ни
гроша? О, к их чести надо сказать,  они  раз  в  несколько  дней  отправляли
дозорных, и те бродили по полям вдоль невидимой линии, однако дозорным  куда
больше хотелось порезвиться, нежели вылавливать нарушителей границы. К  тому
же дозорные производили ужасный шум во время своих выездов:  они  играли  на
дудках,  хохотали,  подшучивали  друг  над  дружкой,  поэтому  у   крестьян,
собравшихся навестить своих родичей, что жили  по  другую  сторону  границы,
была  уйма  времени  и  возможностей  спрятаться  где-нибудь  в  кустиках  и
переждать, пока бравые пограничники отъедут подальше и скроются из глаз.
   У Мэта это никаких  возражений  не  вызывало,  хотя  собирать  таможенные
пошлины было бы совсем недурно. Однако он был  бы  последним  из  тех,  кому
пришло бы в голову возбранять родственникам ходить друг к другу в гости и уж
тем более работать там, где им заблагорассудится.
   Странствия привели Мэта на эту ярмарку, располагавшуюся у самой  границы.
Он своими глазами видел, как снуют по пограничной  реке  лодки,  видел,  что
никто не усматривает в таком положении дел ничего дурного -  да  так  оно  и
было, если и та, и другая сторона закрывали  глаза  на  проблему  таможенных
пошлин. А уж Мэту лично не было никакого дела до  того,  чтобы,  к  примеру,
взять и содрать  с  какого-нибудь  латрурийского  торговца  полбушеля  репы.
Какие-то пошлины с крестьян брали уже здесь, на ярмарке, и они, конечно,  по
этому поводу ворчали, но не так чтобы очень. Пошлины  были,  прямо  сказать,
мизерные. И уж конечно, торговцы  неустанно  повторяли,  что  при  въезде  в
Латрурию никто с них никаких пошлин вообще не берет...
   Мэт много  чего  наслушался:  про  то,  как  славно  живется  в  Латрурии
крестьянам, про то, что у них через неделю  на  обед  -  мясо,  да  какое  -
курятина! А еще три раза в неделю рыба. Кроме того, латрурийцы  рассказывали
об отмене законов на лесные владения и о том, что им дозволяется охотиться и
рыбачить, где угодно и  сколько  угодно,  лишь  бы  только  они  не  убивали
чересчур много дичи и зверья  и  не  опустошали  рыбные  заводи.  Латрурийцы
хвастались также новыми домами, шерстяными плащами,  сшитыми  их  женами  из
хорошей ткани, выменянной у пастухов, и новыми рубахами -  ведь  теперь  они
могли оставлять себе намного больше льна. Словом, они хвастались всем тем, о
чем только мечтали жители Меровенса. А когда-то было совсем наоборот. Теперь
же хвастались латрурийцы, как бы наверстывая упущенное.
   Что же удивляться: естественно, жители Меровенса недовольно ворчали  -  и
было с чего ворчать. Мэт решил, что хватит ему разгуливать в лохмотьях. Пора
переодеться во что-нибудь поприличнее для глаз и поприятнее для тела. Настал
час вызнать, что на уме у аристократии.
   Потому он ушел с ярмарки и покинул  импровизированный  городок,  выросший
вокруг нее, - несколько десятков домиков и магазинчиков. Домики  тут  стояли
дрянные, похожие на бараки, выстроенные из  ракушечника,  однако  достаточно
вместительные. В каждом было четыре просторные  комнаты  -  для  крестьянина
многовато, а для городского жителя в  самый  раз.  Магазинчики  двухэтажные,
наполовину каменные,  наполовину  деревянные.  Наверху  располагались  жилые
помещения, а внизу - сам магазинчик, который, вне всякого  сомнения,  служил
гордостью своих владельцев, покуда их латрурийские родичи не задрали нос.
   Собственно, вот и весь городок. Прошагав два квартала,  Мэт  оказался  на
окраине. Никакой тебе городской стены или  еще  чего-нибудь  в  таком  роде.
Казалось, будто бы городок еще сам не решил: постоянно  он  тут  обосновался
или временно. Конечно, Мэт мог бы пойти по дороге, однако у него  были  свои
причины как можно меньше попадаться людям на глаза. И он  зашагал  по  полю,
внимательно глядя под ноги. Вдалеке маячил одинокий амбар -  вот  к  нему-то
Мэт и направился.
   Оказалось, что это даже и не амбар, а что-то вроде общественного скотного
двора, видимо, горожане тут держали свою домашнюю  живность.  Уж  во  всяком
случае, для рыцарской конюшни эта постройка была явно велика. К счастью, все
коровы в это время мирно паслись на  лугу,  а  свиньи  радостно  валялись  в
весенней грязи, после чего сохли под лучами майского  солнышка.  Мэт  быстро
забрался в пустое стойло, нашел там кучку сухой соломы и вынул из заплечного
мешка дублет и обтягивающие штаны. Одежда немного  помялась,  ну  да  и  как
иначе, если он теперь уже не крестьянин, а дворянин средней  руки  и  неделю
провел в дороге? Именно за такого дворянина Мэт и собирался выдавать себя  в
дальнейшем, и в какой-то степени это было правдой.
   Он переоделся, упрятал в мешок крестьянскую рубаху и штаны и  выскользнул
из коровника - вот теперь он чувствовал себя в своей  тарелке,  несмотря  на
мешок, переброшенный через плечо. Вот теперь он  хотел  бы  повстречаться  с
владельцем скотного двора - ну или с тем, кто сегодня за него отвечал.
   А вот и он или по меньшей мере возможный источник  информации  -  пожилой
крестьянин,  пожевывающий  соломинку,  облокотившийся  на   древко   лопаты,
наблюдающий за пастбищем и глазами считающий коров. Мэт пошел в его сторону.
   - Эй, добрый человек! Добрый тебе день!
   Мужчина вздрогнул и обернулся:
   - Чего тебе... А, и вам добрый день, милорд.
   При этом он, правда, бросил  подозрительный  взгляд  на  заплечный  мешок
Мэта.
   Мэт опустил мешок на землю.
   - Мне повстречался один бедняга разносчик. Я сжалился над ним и купил все
его добро за три золотых.
   Пастух, не мигая, глядел на Мэта. В его глазах этой суммы вполне  хватило
бы, чтобы дожить до конца дней, пусть на хлебе и воде.
   - Ну, да не таскаться же мне с этим хламом, - усмехнулся Мэт.  -  Прибери
куда-нибудь этот мешок. Если  я  не  вернусь  за  ним  до  Рождества,  отдай
какому-нибудь парню, кого потянет в дорогу.
   - Конечно, конечно, добрый господин.
   В голове у крестьянина  явственно  зазвенели  монетки  -  Мэт  готов  был
поклясться, что слышит это звон: <Если этот глупый дворянин отвалил за мешок
три золотых, то что же тогда лежит в этом мешке?> Мэт понял:  будь  там  что
ценное, следовало бы ограничить срок своего возвращения серединой лета, а не
Рождеством.
   - Лошадь у меня захромала, - продолжал он свои объяснения. - Мне сказали,
что тут можно нанять неплохую лошадку.
   - Ну, насчет нанять - это я не скажу, - медленно проговорил крестьянин. -
А вот у Англя-каретника жеребчик имеется, он бы его за пять дукатов  продал,
пожалуй что.
   - За пять? - изумился Мэт. - Это что, скаковая лошадь?
   - Дорогонько будет, согласен, -- извиняющимся голосом проговорил  пастух.
- Но конь  пока  слишком  молодой,  и  непонятно,  выйдет  из  него  хорошая
рыцарская лошадь или нет, а денежки Англю жалко упустить. Что  до  меня,  то
будь это мой жеребчик, я бы, может, и поторговался еще, но поскольку  он  не
мой, то вы уж тогда ступайте к Англю в магазин, ежели торговаться желаете.
   Мэт вздохнул:
   - О нет, в город мне возвращаться совсем не хочется. И ему  действительно
не хотелось, особенно после стычки со стражниками.  Еще  не  хватало,  чтобы
крестьянин - торговец овощами теперь признал его в господском платье. А если
бы стражник заподозрил, что он, будучи крестьянином, переоделся в лорда, это
было бы еще хуже. Но самая большая беда заключалась бы в том, что тогда ему,
вероятно, пришлось бы рассказать, кто он такой на самом деле, а  Мэту  этого
пока ох как не хотелось.
   - Ладно, пять дукатов - это, конечно, дороговато, но  придется  выложить,
раз такое дело. Но  у  меня  только  меровенсские  ройяли.  Возьмешь  четыре
ройяля?
   - А то! Возьму, конечно! - обрадовался крестьянин  и  уставился  на  свою
ладонь, в которую Мэт опустил одну за другой четыре золотые монеты.
   <Еще бы он не радовался, - с тоской подумал Мэт. -  Ройяль  это,  считай,
два дуката>. Он уплатил почти семь за  какую-то  клячу,  которая,  может,  и
двух-то не стоила!
   Но вот то, что крестьянин запросил с него латрурийские, а не меровенсские
деньги - это, безусловно, очень  важно.  Оставалось  только  надеяться,  что
связано это всего лишь с близостью к латрурийской границе. Не могло же  быть
так,  чтобы  в  иноземного  короля  крестьяне  верили  больше,  чем  в  свою
собственную королеву!
   Увидев коня, Мэт решил,  что  двух  дукатов  он  таки  стоит.  Сравнивать
лошадь, которой на роду было написано таскать за собой  плуг,  и  рыцарского
коня, которому предстояло носить  на  себе  целый  воз  брони,  конечно,  не
приходилось. А этот жеребчик живой пример тому, что хитрая бестия, почуявшая
где-нибудь течную кобылу, обдурит самого бдительного конюха: конь,  которого
купил Мэт, был как минимум наполовину першероном. Вторая  половина  тоже  не
подкачала.  Правда,  до  клайдесдаля  жеребчик  пары  ладоней  в  холке   не
дотягивал. Во всяком случае, когда пастух вручил Мэту седло  и  уздечку,  он
решил, что ему вообще грех жаловаться. И седло, и уздечка  были  старенькие,
потрескавшиеся, но вполне сносные.
   Вот так, снарядившись, как подобает достойному странствующему рыцарю, Мэт
направил коня к ближайшему замку, готовясь ответить на вопрос хозяина о том,
куда подевались его доспехи.

Глава 2

   Дамы  и  господа,  придворные  короля  Бонкорро,  чокались   хрустальными
бокалами, выпивали, смеялись, снова чокались,  снова  выпивали  и  смеялись.
Кто-то опускал руку под стол и страстно сжимал коленку рядом сидящей дамы, а
дама - дама отвечала взаимностью, некоторые вели себя еще более откровенно -
целовались и обнимались у всех на глазах.  Флирт  сопровождался  оживленными
разговорами, правило тут  царило  единственное  -  флиртовать  полагалось  с
чужими супругами. Если вдруг поцелуями обменивалась супружеская пара  -  вот
это вызывало крайнее удивление у публики.
   Пуританин сказал бы,  что  подобному