окоили, но все равно казалось очень  странным
то, что мы никого не видели.
   - Все сидят по домам, - заявил Фриссон. Он тоже уловил аппетитный  аромат
и причмокнул. - Пошли, братцы!  Надо  же  нам  засвидетельствовать  почтение
господину и его супруге!
   - Да, пожалуй, так положено, - сказал я,  но  на  сей  раз  решил  первым
пустить Фриссона.
   По внутреннему двору мы подошли к высокой круглой главной башне и вошли в
дверь. Внутри оказалось темно, и Анжелика снова засветилась. Фриссон  ойкнул
и остановился, Жильбер быстро шагнул вперед, осмотрелся и проворчал:
   - Да тут же развалины!
   - Ну, зря ты так, - возразил я, обойдя Жильбера и осмотрев помещение. - В
принципе все цело и невредимо.
   - Но здесь грязно, тут лежит вековая пыль! - возмутилась Анжелика.
   Так оно и  было.  Дневной  свет  проникал  в  башню  из  маленьких  окон,
расположенных под самой крышей. Этого освещения  вполне  хватало,  чтобы  мы
разглядели  центральный  зал  -  круглую  комнату  с   толстыми   колоннами,
поддерживавшими потолок. Всюду, где только  попадался  прямой  угол,  висели
клочья  паутины...  Кое-где  сети  были  новые,  и  их  обитатели   деловито
заделывали прорехи или закатывали в паутинки мух. Но большей частью  паутина
была грязная, черная, пыльная. Пол выглядел  не  лучше,  его  покрывал  слой
гумуса, в который превратилась  сгнившая  солома.  На  глаза  попадались  то
сломанная скамья, то стол... Я разглядел несколько  кострищ  -  свидетельств
посещения этого места странниками.
   - Но как  же  это?  -  возмутился  Фриссон,  которому  явно  не  хотелось
расставаться с мечтой славно закусить. - Снаружи ведь все такое ухоженное, а
здесь...
   - С чего бы это главная башня пришла  в  такое  запустение?  -  задумчиво
пробормотал Жильбер. - Наверное, господин и его супруга не живут здесь?
   Ответ поразил меня словно удар грома.
   - Нет, не живут. Уж лет пятьдесят, как не живут! Это место  заброшено.  А
снаружи кто-то прибрался только для того, чтобы заманить нас сюда!
   - Но кто бы стал так стараться? - испуганно спросил Жильбер.
   - При чем тут старания? Всего лишь немножко колдовства. А теперь угадайте
с трех раз, кто тут наколдовал? Быстро отсюда, ребята!
   Мы опоздали  всего  на  секунду.  Послышался  свирепый  боевой  клич,  от
которого  чуть  не  лопнули  барабанные  перепонки.  По  заброшенной   башне
разнеслось такое эхо, какого тут, видимо, никто никогда не слыхал.

Глава 14

   Из-за колонн выскочили воины. В дверном  проеме  показались  рыцари.  Они
вошли и рассыпались вдоль стен, окружив наш маленький отряд.
   Я и не заметил, как Жильбер выхватил меч. Он взмахнул  им,  и  меч  издал
кровожадный свист. Я выставил перед собой посох. Сквайр нахлобучил на голову
шлем и выбросил меч  вперед,  встречая  приближавшегося  воина.  Но  тут  со
стропил упала большая сеть и накрыла Жильбера. Юноша  взревел.  Ему  удалось
перерубить мечом несколько веревок, но сеть была крепкая и опутала меч.
   Я гневно вскричал, выхватил нож и бросился на помощь другу,  но  меня  со
всех сторон обступили воины. Я еле увернулся от чьей-то  алебарды  и  пырнул
ножом ее владельца. Воин взвыл от боли и упал под ноги  своим  товарищам.  Я
отбросил нацеленную на меня пику... Что? Нападать на чародея?  Наконец-то  я
вспомнил, кто я! Ну же! Давай стихотворение! Это было непросто - придумывать
стих  и  одновременно  исполнять  странный  танец  между  воинами,  стараясь
исхитриться и нанести им ножевые раны. И притом уцелеть самому. И, что  того
хуже, меня отвлекала Анжелика. Превратившись  во  что-то  вроде  призрачного
смерча, она вертелась перед глазами какого-то вояки и мешала ему  разглядеть
Фриссона. А поэту этого как раз хватило, чтобы стукнуть несчастного  посохом
по макушке.
   Наметив новую жертву, Анжелика уже вертелась  перед  физиономией  другого
воина - тот отупело вытаращился, и они принялись колотить друг  дружку,  при
этом злобно вопя. А Анжелика уже металась перед врагом, вызывая  неразбериху
в его рядах.
   Фриссон весело орудовал посохом, хотя мастерства ему явно недоставало.
   И тут стены дрогнули от чудовищного рева. Воины в ужасе попятились,  и  в
гущу сражавшихся вломилось какое-то косматое чудище, орудуя направо и налево
клыками и когтями.
   - Унылик! - радостно воскликнул я.
   Видимо, наше страшилище услыхало звуки боя и ринулось нам на помощь.
   Неожиданно каким-то  шестым  чувством  я  понял:  надо  обернуться.  Ого!
Рыцарь, с головы до ног облаченный в стальные доспехи, обошел меня сзади,  и
на голову мне вот-вот опустится тяжеленная дубинка. Я только  успел  набрать
воздуха, чтобы разразиться стихотворением, как дубинка опустилась.  Страшная
боль в виске... тошнота... Я так и не узнал, как закончился бой.

***

   Iостепенно зрение  вернулось  ко  мне.  Я  увидел  что-то  светящееся.  Я
поморгал, присмотрелся - светящиеся  бледножелтые  зубы.  Кто-то  ухмылялся,
склонившись надо мной. Я закрыл глаза, потряс головой и тут  же  пожалел  об
этом: от боли в голове запылал пожар. Я застонал,  прижал  руку  к  саднящей
макушке и еще крепче сжал веки.
   Кто-то коснулся моего плеча, и не сказать, чтобы нежно.
   - Открой глаза, чародей! А не то мне придется состричь твои веки!
   Тот, кто говорил, так смаковал слова, что у меня не осталось сомнений: он
выполнит свою угрозу. Скрипнув зубами, я открыл  глаза  и  увидел  ту,  кому
принадлежала ухмылка. Конечно, это была Сюэтэ.
   Я вздрогнул  и  отвернулся,  надеясь,  что  в  стороне  увижу  что-нибудь
поприятнее.
   И увидел. Но приятнее ли  оказалось  зрелище,  сказать  было  трудно.  Мы
находились  в  сырой  каменной  камере,  битком   набитой   зловещего   вида
инструментами. Некоторые из них мне были  знакомы  по  описаниям:  "железная
дева", тиски для больших пальцев, а совсем рядом со мной - дыба, а за ней  -
еще одна, и еще... На первой дыбе  лежал  Фриссон,  руки  и  ноги  его  были
связаны, а дальше - Жильбер. Он был в сознании, но явно слаб, хотя не лежал,
а сидел. Унылика не было. Вот странно - я ощутил  что-то  вроде  облегчения.
Хотя бы один из нас избежал мучений. В душу закралась тревога:  не  окажется
ли тролль настолько преданным, чтобы броситься спасать нас? В конце  концов,
что бы он мог тут поделать?
   Но куда больше меня волновала судьба Анжелики. Да, за  нее  я  тревожился
сильнее всего, потому что она была здесь, и к  тому  же  во  плоти!  Правда,
глядя на ее тело, я видел, что грудь ее не вздымается и не опускается, ранки
не кровоточат, а кожа девушки мертвенно бледна. Мертвенно...
   Сюэтэ положила ее труп рядом с нами. Меня  охватил  гнев.  И  как  только
Сюэтэ смеет хранить бренное тело Анжелики в качестве трофея?
   А может, она сохраняет его с какой-то  иной  целью?  Тут  я  припомнил  -
колдунья говорила, что сбережет тело Анжелики, и даже уточняла  зачем.  Нет,
моей возлюбленной нет в этой камере пыток! Здесь лишь ее  тело!  А  вдруг  я
ошибаюсь? Вдруг она все-таки здесь, но в каком-нибудь таком состоянии, что я
ее не вижу.
   Делать нечего - приходилось признать: мы угодили в самую настоящую  беду.
Как это было ни мерзко, я вынужден был с этим смириться. Я повернул голову к
Сюэтэ.
   Королева заметила мое смятение и расхохоталась. Смех ее был похож на звук
здоровенного грузовика, пытающегося тронуться с места со сломанной  осью.  Я
вздохнул и принялся разглядывать королеву. Честно говоря, ничего  особенного
- самая обыкновенная жирная баба. Вот только глаза ее хищно сверкали, и  рот
премерзко ухмылялся.
   Тишину нарушил жалобный вскрик. Я резко повернул голову - никто  из  моих
товарищей не кричал. Но Фриссон от этого крика очнулся и принялся  испуганно
глазеть по сторонам. Сюэтэ снова рассмеялась.
   Я посмотрел на нее и удивился: королева глядела не  на  меня,  а  куда-то
вправо. И глаза ее горели восторгом. Она медленно кивнула:
   - Славно. Славно. Еще, еще!
   Снова послышался крик - глаза колдуньи сверкнули, как у знатока живописи,
разглядывающего шедевр Пикассо... Нет, пожалуй, это больше походило  на  то,
как  эротоман  глядит  на  порнографическую  картинку.  Заинтригованный,   я
повернул голову в ту сторону, куда смотрела Сюэтэ.
   И поскорее отвернулся. Судя по тому, какие звуки издали мои товарищи, они
совершили ту же ошибку.
   Сюэтэ явно испытывала наслаждение, наблюдая за пытками.
   К счастью, я не был знаком с, жертвой. Кто он? Негодяй, заслуживший такие
муки? Или вояки Сюэтэ просто схватили случайного прохожего?
   Королева обернулась ко мне, ухмыляясь во весь рот.
   - Не правда ли, какой восхитительный отдых, чародей?
   Последние два слова прозвучали с таким сарказмом...  Честно  говоря,  мне
было не до этого. Я боролся с подступающей тошнотой.
   - А? Нет уж, спасибо, ваше величество, за такой  отдых.  Мне  это  больше
напоминает работу.
   Между тем пыточных дел мастер сменил орудие пыток,  и  его  жертва  снова
закричала.
   Физиономия Сюэтэ побагровела от ярости.
   - А, так значит, ты считаешь, что ты лучше меня?  Палач!  -  Она  махнула
рукой. - Развяжи узника! Попозже мы понастоящему насладимся его страданиями!
- Потом ведьма обернулась к двум прислужникам  в  черных  масках  и  кожаных
набедренных повязках. - Возьмите этого и бросьте его на стол!
   Прислужники мерзко хихикали, мои друзья возмущенно кричали, а я только  и
успел подумать о том, что хоть на время избавил кого-то от боли.
   - Защищайся, чародей Савл! - воскликнул Жильбер. -  Не  дай  им  овладеть
тобой без боя!
   Защищаться? Я пытался что-нибудь  сочинить!  Меня  швырнули  на  стол.  И
здорово швырнули - можно сказать, дух из меня вышибли. Я не успел  и  глазом
моргнуть, а они уже связали мне руки и сковали ноги кандалами.  А  потом  ко
мне подошел палач. Он сжимал  в  руках  докрасна  раскаленные  щипцы.  "Нет,
конечно же, нет! Эти щипцы приготовлены вовсе не для меня".  -  Я  зашевелил
губами, но палач кивнул помощнику, и тот уколол меня в  большой  палец  руки
тупой  булавкой.  Я  вскрикнул,  и  приготовленное  стихотворение  сразу  же
вылетело у меня из головы. Но зато я вспомнил другое:

   Iальцы чешутся. К чему бы?
   К посещенью душегуба.
   Чей бы ни был стук -
   Падай с двери, крюк!
   <В. Шекспир "Макбет", акт 4, сцена 1.>

   Eандалы со звоном расцепились, и я соскочил со стола, при этом хорошенько
врезав ребром ладони под дых палачу.
   - Прошу прощения, но я сегодня очень занят. У меня свидание с...
   Жильбер и Фриссон одобрительно закричали, а королева злобно уставилась на
меня. Такого от меня она явно не ожидала. Лицо ее потемнело, и она рявкнула:
   - Взять его!
   Двое стражников прыгнули на меня и снова уложили на стол.  Сюэтэ  коротко
кивнула в сторону моих товарищей, и другие ее прислужники быстро завязали им
рты. Фриссон откинулся на спину, Жильбер пытался вырваться.
   Я разозлился. И обрадовался своей злости. Королева  мстительно  хохотала,
поглядывая на палача, который вернулся ко мне с каленым железом. Правда, оно
было уже не такое красное.  Палач  поднес  щипцы  к  моему  лбу,  кровожадно
осклабившись.
   Я  смотрел  на  раскаленный  пятигранный  брусок   железа,   зачарованный
настолько же,  насколько  и  напуганный,  всеми  силами  стараясь  придумать
стихотворение. И вспомнил:

   Nлезы для труса, для шута - мольбы,
   Для слабой шеи есть петля и гладкие столбы.
   ...В королевском замке в темницу брошен он...
   Холодное железо - властитель всех времен!
   <Р. Киплинг, Сказки Старой Англии, "Холодное Железо".>

   ?елезный пятигранник вдруг взял да и остыл прямо  на  глазах  -  остыл  и
почернел. Палач вскрикнул - не от страха - от разочарования. Сюэтэ же как-то
странно задвигала руками и  что-то  прошипела  -  явно  стихи,  но  в  очень
замысловатом размере. Брусок  железа  снова  зарделся,  а  потом  разогрелся
добела. Палач тут же заулыбался. Да, Сюэтэ предвидела,  что,  как  только  к
моему лицу  приблизится  каленое  железо,  я  сразу  произнесу  какое-нибудь
охлаждающее заклинание. А потом я как бы ослеп и почувствовал страшную  боль
- такой мне никогда не доводилось испытывать - во лбу. От боли отступили все
остальные  чувства,  я  перестал   слышать   испуганные   крики   товарищей,
восторженные вопли Сюэтэ, не услышал даже собственного крика...
   Но мало-помалу боль утихала, я стал что-то видеть и понимать, хотя  страх
сковал все мое тело. Я услышал, как Сюэтэ отдает распоряжения:
   - Тихо, не спеши. Одна боль належится на другую, и толку будет  маловато.
Пока он мучается от ожога, он не почувствует булавочных уколов. Ничего  себе
советик? Нет, надо  вопить  что  есть  мочи,  притворяться,  будто  бы  я  в
горячке... На глаза мне попалось израненное тело Анжелики.  Потом  я  увидел
Жильбера, на  скуле  у  которого  расплылся  кровоподтек,  увидел  Фриссона,
распростертого на дыбе, прижавшего ко рту  ладонь...  из-под  ладони  капала
кровь...
   Что уж теперь злиться... Все мое существо переполнилось  страхом,  жутким
страхом. Я боялся, что пытка может повториться. И я жалобно вымолвил:
   - Пожалуйста... пожалуйста...
   -  О,  какое  же  это  удовольствие!  -  мурлыкала  Сюэтэ.  -  И  я  буду
наслаждаться твоими мучениями весь день и часть ночи, это точно. - Глаза  ее
вдруг полыхнули огнем, лицо перекосилось. - Тупица! Вздумал противиться моей
воле! Теперь ты узнаешь, что бывает с  теми,  кто  смеет  ослушаться  Сюэтэ!
Теперь ты узнаешь, что это такое - умереть в мучениях!
   Она взмахнула рукой, и пальцы мне пронзила жесточайшая боль. Я  закричал.
Потом боль немного утихла, мелькнула мысль:  по  крайней  мере  в  последнее
время я не грешил, так что хоть умру с надеждой попасть на Небеса...
   Это понимание распустилось в моей душе  прекрасным  цветком.  У  меня  не
осталось ни малейших сомнений в том, кто я и откуда. Честно  говоря,  просто
так подобные мысли мне бы и в голову не пришли - ведь я человек как человек,
не лучше других, ничего особенного, и уж никак не  праведник.  Но  состояние
мое было подобно озарению. Я ощутил, как на меня снизошла благодать.  Да,  я
не безупречен, но хороших  поступков  совершил  более,  чем  дурных.  Больше
настолько, что Сатана не властен  надо  мной.  А  это  означало,  что  Сюэтэ
способна лишь истязать меня физически. А если уж говорить о колдовстве, то я
мог при желании отразить любое ее заклинание.
   Вот только бы найти верное заклинание! И произнести бы его!
   От Сюэтэ не укрылась блеснувшая в моих глазах надежда, и она крикнула:
   - Ну-ка, кольните еще разок!
   И боль снова пронзила мои пальцы. На этот раз я ее ожидал и лишь скрипнул
зубами. Все мои мысли были направлены на то,  чтобы  защититься.  Я  пытался
отчаянно вспомнить стихотворение, которое  помогло  бы  мне  побороть  любое
встречное заклинание королевы. Почему-то на память пришло не  самое  в  этом
смысле удачное:

   Oочешь пой, а хочешь плачь,
   Зеленей весною...
   Превращу тебя, палач,
   В дерево лесное.

   A землю ноги убегут
   Крепкими корнями
   Ну а руки прорастут
   Свежими листами!

   Iалач встревоженно вскрикнул: невидимые руки стащили с  него  сапоги.  Из
пола выскочила каменная плита, и палач провалился по пояс  в  образовавшуюся
яму. Он вопил от боли и страха - руки его взметнулись  вверх  и  в  стороны,
словно ветки дерева. Пальцы удлинились, превратились в тонкие веточки. На их
кончиках набухли почки, из которых тут же распустились цветы.
   Мои  друзья  восторженно  вскрикнули,  а  помощники  палача  со   стонами
попятились.
   - Пощады! - вопил палач. - Пощады!
   - Сколько угодно, - ответил я. Из-за мучительной боли я не слишком хорошо
соображал.
   Сюэтэ побледнела и отступила на шаг. Но только я поднялся,  как  королева
овладела собой и прокричала:
   - Стражи! Схватить его!
   Но стражи почему-то хватать меня не стали. Я успел спустить со стола ноги
и встать, параллельно вспоминая что-нибудь приличествующее случаю!
   - Вы его схватите или нет? - визжала королева. -  Или  вас  превратить  в
пылающее месиво? Солдаты побледнели и шагнули вперед. А я решил окунуться  в
мир "Тысячи и одной ночи".

   A твоем мире ни холода нет, ни пурги,
   Но покинь свой пленительный рай!
   Помогал Аладдину - и мне помоги!
   Приходи! Ахалай-махалай!

   Nтены камеры сотряслись от оглушительного хлопка, и вот  он,  собственной
персоной, - самый  настоящий  арабский  джинн,  в  натуральную  величину,  в
тюрбане и с бородой.
   - Что прикажешь, о повелитель?  И  мои  товарищи,  и  стражники  вылупили
глаза. Кто-то громко застонал - возможно, Сюэтэ.
   - Насчет "повелителя" - это громко сказано, скорее, я твой  клиент.  -  Я
решил сразу же расставить все точки над "i", вспомнив одну из сказок. В  ней
говорилось о том, что может  произойти  с  повелителями  джинов.  -  Мне  бы
хотелось попросить тебя убрать из этой камеры стражу и палача с  помощниками
и перенести их в какой-нибудь оазис в ближайшей пустыне. Только  пуста  этот
оазис будет не слишком уж роскошным, - добавил я, памятуя  о  тех  мучениях,
которым меня подвергли.
   - Твои желания - для меня закон.
   Джинн поднял руки...
   А губы Сюэтэ задвигались. Она произносила какие-то  немыслимые  сочетания
слогов, бешено рассекая воздух руками.  Да,  я  не  понимал  ни  слова,  но,
вероятно, кому  надо,  тот  понял,  -  как  только  джинн  произнес  краткое
заклинание и создал что-то  вроде  небольшого  смерча,  этот  смерч  тут  же
испарился, как и не было.
   Джинн вытаращился, не веря своим глазам, потом резко вдохнул и почти  что
выплюнул целую  цепочку  слов,  сопровождая  их  таинственными  пассами.  На
секунду он весь заколыхался, вытянулся... а затем принял прежние формы.
   Сюэтэ усмехнулась и снова заговорила нараспев, перемешивая руками воздух.
   - Не могу! - возопил джинн. - Колдунья меня одолевает! Я только и  делаю,
что отражаю ее колдовство.
   Зато он дал мне  время  передохнуть  и  собраться  с  мыслями.  Я  громко
прокричал:

   Aсех бы вас послать в могилы!
   Ну-ка, падайте без силы!

   E тут же вскрикнули стражники, которых словно прижало невидимой  рукой  к
стене. Они попадали на пол без чувств. - Не  могу  взять  над  ней  верх,  -
причитал джинн. - Могу только сдерживать ее натиск.
   - И замечательно, - заверил я его. -  Покуда  ты  сдерживаешь  ведьму,  я
перебью ее прислужников. Ну-ка, ну-ка, какое у нас есть стихотворение насчет
мучителей...
   Физиономия Сюэтэ перекосилась, и она проорала:
   - Взять ее!
   Подручные палача поспешили к телу Анжелики. Фриссон  и  Жильбер  пытались
освободиться от оков, но Сюэтэ прошипела:
   - Только шевельнитесь, и  ее  душа  умрет.  Я,  гневно  сверкая  глазами,
развернулся к колдунье.
   Над головой она держала закупоренную пробкой бутылку из тонкого стекла.
   Один из подручных палача, услышав слова королевы, выхватил нож и поднес к
шее Анжелики.
   - Так, значит... - протянул я.. - Значит,  когда  твои  громилы  вырубили
меня, ты ухитрилась заключить ее дух в бутылку.
   - О, какая потрясающая догадливость! - съязвила Сюэтэ.
   - А теперь разбей бутылку, - распорядился я. - Тебе ничего больше не надо
делать, слышишь, - только освободи ее душу.
   - Как бы не так! Если я сделаю  это,  душа  девицы  впорхнет  в  тело.  А
приглядись-ка получше к ее тельцу! На ножке-то сапожок!
   Я в страхе обернулся. И верно, на  ногу  Анжелики  был  натянут  железный
сапог. А обе руки были сжаты в тисках. Я  понял,  что,  как  только  любимая
умерла, к ее телу тут же присоединили эти орудия пытки. И как только ее душа
вернется в тело и тело оживет, оно подвергнется жесточайшей агонии.
   Однако на объяснения у Сюэтэ ушло какое-то время, и  тут  джинн  произнес
нечто смутно напоминавшее заклятие. В воздухе вдруг  повис  кривой  турецкий
ятаган и начал опускаться прямо на колдунью. Та разразилась проклятиями, и в
тот миг, когда лезвие  меча  уже  готово  было  нанести  роковой  удар,  оно
неожиданно исчезло.
   - Прогони его, чародей, а не то девчо