избавить  ее
от мучений?
   - Мяшо жешткое, - сообщил мантикор.
   - Не разговаривай с набитым ртом,  -  бросил  Мэт  через  плечо  и  снова
обратился к Паскалю: - Не расстраивайся ты так. Коровы превращаются в  куски
мяса каждый день.
   - Да я не про это! Я про цену! Трех медяков за глаза хватило бы!
   - Ты так думаешь? Что ж, может, ты и прав. В следующий раз поторгуюсь,  а
сейчас просто времени не было.  Вид  у  Манни  был  самый  что  ни  на  есть
голодный.
   - И не только вид, - проурчал мантикор, обгладывая кость.
   - Если бы я не купил корову, он напал бы на крестьянина, - сказал Мэт.  -
К счастью, серебра у меня полно, можно будет разменять его на медяки.
   - Да, они нам здорово понадобятся, - кивнул Паскаль, опасливо взглянув на
лакомящегося мантикора. - Желаю, чтобы твой кошелек никогда не пустовал?
   -  Славное  пожелание!  -   согласился   Мэт   и   решил   подумать   над
соответствующим  заклинанием.  Сам  же  он  желал,  чтобы  те   рассказы   о
процветании  Латрурии,  которые  он  слышал,  оказались   правдивыми   -   в
особенности же те, в которых говорилось, что там горы еды.

Глава 7

   У вы, в душу  Мэта  начинали-таки  закрадываться  сомнения:  все  ли  так
расчудесно в Латрурии, как про то болтали. Зрелища  угрюмого  крестьянина  и
рахитичной  буренки  Мэту  вполне  хватило,  чтобы  вспомнить:  всего   лишь
несколько лет назад Латрурия была вотчиной злого колдуна,  известного  своей
неуемной любовью к чужим страданиям.  Прежде  чем  отправиться  на  юг,  Мэт
выполнил кое-какое <домашнее задание>: примерно час потратил  на  то,  чтобы
прочитать все о Латрурии, что имелось в библиотеке у Алисанды. Затем по пути
к южным пределам Меровенса он разговаривал со всеми встречными  стариками  и
выспрашивал у них все, что те помнили про Латрурию времен своей молодости. С
теми же, кто  побывал  в  Латрурии  совсем  недавно,  у  Мэта,  естественно,
возможности потолковать не было. Ведь король Маледикто закрыл  границу,  как
только узурпировал престол. С тех пор вплоть до коронации Бонкорро  Латрурию
посещали только контрабандисты, а познакомиться хотя бы с одним из них  Мэту
никак не удавалось, пока, на счастье, он не повстречался с Паскалем.  Честно
говоря, Мэта очень интересовало, впервые  ли  Паскаль  проделывает  подобное
путешествие.
   Но вот от того, чего он наслушался от стариков, волосы вставали дыбом. Он
сразу решил, что, если бы  ему  удалось  вернуться  на  родину,  он  мог  бы
припеваючи жить там  до  конца  дней  своих  на  гонорары  от  издания  этих
леденящих душу повестей. Вот только Мэт никак не мог решить, к какому  жанру
отнести сии произведения: не то к ужастикам, не то к  порнографии.  В  конце
концов он решил, что, запиши он их вообще на бумагу своей рукой,  ему  потом
осталось бы только помереть со стыда.
   Конечно, могло быть и так, что его осведомители все  эти  жуткие  истории
просто  выдумывали.  Фигуры  врагов  во  все  времена   обрастали   ужасными
подробностями. Взять хотя бы финикийцев, про которых греки  говорили,  будто
бы те швыряли младенцев в  жерла  печей,  устроенных  внутри  своих  идолов.
Правда  -  вот  беда,  -  археологи  впоследствии  раскопали   довольно-таки
убедительные свидетельства,  что  именно  так  и  поступали  карфагеняне,  а
Карфаген, как известно, был финикийской колонией...
   В общем, размышляя с навыком  и  придирчивостью  истинного  ученого,  Мэт
попытался в байках о временах правления Маледикто отделить правду от вымысла
и пришел к печальному заключению: большая часть из того,  что  ему  довелось
выслушать, могла быть жуткой правдой. Даже сделав скидку  на  преувеличения,
все  равно  нельзя  было  отмахнуться  от  кошмара  этой  правды.  Маледикто
наслаждался жестокостью и поощрял ее в своих дворянах. Но  тогда  разве  мог
король Бонкорро всего лишь за  шесть  лет  в  корне  изменить  обстановку  в
стране?
   И Мэт решил попробовать  выведать  правду  в  непринужденной  болтовне  с
Паскалем. Кроме того, парня надо  было  положительно  отвлечь  от  мыслей  о
преданно следующем за ними по пятам монстре.
   - Скажи, а это правда, что король Маледикто приносил людей в жертвы?
   Паскаль поежился.
   - Правда, если те, кто мне про это рассказывал, не  врали!  Он  устраивал
замысловатые  ритуалы,  чтоб  усладить  злых  духов.  Их  имена  и  вслух-то
произносить не положено, только шепотом.
   - Что-нибудь типа Кали или Гекаты?
   Паскаль дернулся так, словно прямо у  него  под  ногами  вдруг  встала  в
боевую стойку гремучая змея.
   - Осторожнее, сэр Мэтью, что ты! Разве можно! Я же сказал тебе: их  имена
нельзя произносить вслух!
   - В христианском универсуме от них не должно быть никакого вреда. - Мэт и
сам бы  хотел  быть  в  этом  уверенным.  В  его  мире  эти  имена  являлись
могущественными символами. - Наверное, под их обличьями прячется сам Сатана.
И еще я слыхал,  будто  бы  Маледикто  каждый  вечер  устраивал  оргии,  где
присутствовало несколько его близких друзей.
   Паскаль снова поежился.
   - Да, и уж это точно были оргии!
   - Смесь разврата и пыток?
   Паскаль кивнул:
   - Угу. И еще они там хлестали какое-то  зелье,  чтобы  пробудить  в  себе
похоть.
   - Какие душки! - Мэт скрипнул зубами, гневно глядя на дорогу. - А  еще  я
слыхал, что на короля Маледикто время от времени нападала оспа, но он  якобы
излечивался от нее, пересылая  эту  хворь  на  какого-нибудь  ни  в  чем  не
повинного крестьянина.
   - Не всегда крестьянин был такой уж и невинный, - уточнил Паскаль. -  Чем
больше правил король, тем реже  можно  было  повстречать  честного  человека
среди его подданных. И вообще стоит ли об этом говорить, мэр Мэтью? Мне  эти
разговоры ужасно не по душе.
   - А мне по душе, что ли? Только мне обязательно нужно вызнать, все  ли  в
этих рассказах правда.
   - О, в этом не сомневайся - чистая правда! Ведь наше  семейство  все  это
время  ухитрялось  общаться   с   латрурийской   родней.   Когда   удавалось
переговорить, а когда послать весточку через смельчаков контрабандистов. - А
если бы его клевреты захватили письма? Неужто они  не  боялись,  что  король
Маледикто накажет их? Ведь они на него такого наговаривали.
   - На него наговаривали? И чтобы он устыдился своей жестокости?  Да  ни  в
жизнь! Он сам хотел, чтобы про него трепались за границей, чтобы все дрожали
и ему повиновались!
   На минутку Мэту стало не по себе, но всего лишь на минутку. Он собрался с
духом и продолжал гнуть свою линию:
   - Но тогда твои родственники и не могли судить о том, правдивы ли все эти
слухи про короля. Может быть, король сам  их  и  распространял,  чтобы  всех
пугать!
   - Нет, не сомневайся в  правдивости  этих  рассказов!  Двоюродного  брата
моего  отца  призвали  в  королевскую  армию,  а  потом   отпустили,   чтобы
поиздеваться над ним для услады его величества! Его бы угробили, спору  нет,
вот  только  ему   повезло:   у   них   уже   оказалась   девственница   для
жертвоприношения.  В  общем,   его   отпустили,   строго-настрого   запретив
рассказывать про все, что он видел!
   Тут Мэту опять стало не по себе - уже  дольше,  чем  на  минуту,  и  даже
дольше, чем на две. Речь шла о кровных узах, а такие свидетельства  лживыми,
как правило, не бывают. Более того, одного такого свидетельства  достаточно,
чтобы подтвердить разом все слухи.  И  потрясло  Мэта  именно  то,  что  ему
приходилось хочешь не хочешь признать: все рассказы  о  короле  Маледикто  -
чистая правда.
   - А я вот все гадаю: чего это у тебя,  сэр  Мэтью,  лютня  за  спиной?  -
поинтересовался Паскаль. - Неужто для того, чтобы менять песенки на сведения
про короля Бонкорро?
   - Что-то в этом духе. - Мэт посмотрел на юношу. - И именно поэтому я  был
бы тебе очень признателен, если бы ты перестал называть меня  сэром.  Просто
Мэтью будет вполне достаточно. - Он оглянулся через плечо. - Это  и  к  тебе
относится, Манни.
   - Заметано, - согласился мантикор. - Буду держать рот на замке.
   - Сомневаюсь я что-то, - вздохнул Мэт. - Придется  следить  за  тем,  что
вылетает у тебя изо рта, более пристально, чем за тем, что туда влетает. - С
этими словами Мэт снова обратился к Паскалю. - Больше всего меня  интересуют
сплетни, как живется народу в Латрурии в последние несколько лет.  С  трудом
верится, что новому  королю  удалось  настолько  здорово  все  переделать  в
стране, и это почти после века царствования сил Тьмы.
   - Я тоже в этом сомневаюсь, потому не собираюсь доверять кому попало и не
всякому стану служить. Может, сам король и отказался от ненужной жестокости,
да вот только его придворные за всю свою жизнь  очень  уж  привыкли  к  ней,
потому вряд ли они с такой легкостью откажутся от прошлого.
   - И я такого же мнения, - угрюмо кивнул  Мэт.  -  И  если  к  рыцарю  тут
отнесутся с известной долей вежливости, то к менестрелю - навряд ли.
   Паскаль изумленно уставился на спутника.
   - Так ты нарочно? Ты нарочно нарядился  так,  чтобы  угодить  к  ним  под
прицел?
   - Назовем это лучше ловлей на живца. - Мэт очень Надеялся, что  сумеет  в
последний  момент  вырваться  из  расставленной  западни.  То,   как   плохо
действовала его магия в Латрурии, его здорово беспокоило. - Если против меня
будет один рыцарь или даже парочка, я могу преподнести им весьма  неприятные
сюрпризы. Очень надеюсь, что мне не придется петь.

***

   Канцлер положил перед королем еще один свиток пергамента.
   - Все сделано, как вы изволили приказать, ваше  величество.  Тут  расчет:
все будущие поступления в казну в виде податей и налогов, а также  все  виды
выплат, которые нам надо будет произвести в ближайшие двенадцать месяцев.  -
Отличная работа, - похвалил  Бонкорро,  пробежав  глазами  колонки  цифр.  -
Выплати чиновнику, который это составил, лишний дукат. Дело это для нас всех
новое, а он прекрасно придумал, как составить такую запись. - Король положил
пергамент на стол. - Все просто замечательно, Ребозо. Уже третий год  подряд
прибыли растут и  будут  расти,  если  мы  не  отступим  от  нашей  тактики.
Королевские закрома будут полны, и  даже  те  новые,  что  строятся  сейчас.
Больше нашей стране не придется страдать от голода.
   - Не придется, ваше величество, - согласился Ребозо, но как-то  не  очень
радостно. - Между прочим, прибыль проистекает прежде всего из вашей экономии
и не из-за роста поступлений в казну.  Теперь-то  уж  вам  непременно  стоит
повысить налоги!
   Король Бонкорро покачал головой.
   - Пока налоги низки, люди тратят больше денег и  тем  самым  дают  работу
другим, а у тех появляются деньги, чтобы уплатить свои  собственные  налоги.
Купцы используют вырученные деньги на приобретение новых товаров, и  налогов
мне платят куда больше, чем пять лет назад, хотя  дед  требовал,  чтобы  ему
отдавали две доли из пяти, а я - всего одну. - Король самодовольно кивнул. -
Да, мои замыслы  оказались  верными.  Более  низкие  налоги  приносят  более
высокие поступления, хотя несколько лет пришлось  потуже  подтянуть  поясок,
пока не наметился положительный перевес.
   На самом деле, Ребозо, я чувствую:  настала  пора  попробовать  еще  одно
нововведение!
   У Ребозо кровь похолодела в жилах.
   - Ваше величество! Дайте сначала хотя бы  опомниться  после  предыдущего!
Как только вы произносите слово <нововведение>,  у  меня  мурашки  по  спине
бегут, так мне страшно!
   - Если ничего не выйдет, ничего страшного, - утешил  канцлера  король.  -
Подготовь к отправке письма. Мы их адресуем дворянам,  владеющим  монополией
на торговлю зерном, строевым лесом и шерстью. Напиши им, что отныне все, кто
пожелает, имеет право свободно торговать этими товарами.
   - Ваше величество, только не это! Они взбунтуются! Они поведут на столицу
войска!
   -  Вряд  ли.  -  Бонкорро  откинулся  на  спинку  стула.   -   Они   сами
заинтересованы в продолжении торговли. Монополия на эти товары  останется  у
них, то, на  чем  их  возить,  тоже,  потому  у  них  появятся  колоссальные
преимущества  перед  всеми  остальными,  кто  пожелает  заняться  такой   же
коммерцией. Но если они попробуют вздуть цены, то убедятся: на их товары нет
покупателей.
   - Вот-вот! Ваше величество, ведь тогда все их капиталы улетучатся!
   - Капиталов они скопили предостаточно, Ребозо.  Денег  им  хватит,  чтобы
безбедно прожить до конца жизни. Да что там - их детям хватит  до  конца  их
жизни! Мы ведь говорим о герцогах и графах, владеющих громадными поместьями.
Нет, голодать они не будут, однако им придется здорово постараться, если они
захотят держать монополию на торговлю своими товарами в королевстве.
   - Ваше величество, но как же это? - в отчаянии возопил Ребозо.  -  Король
не должен интересоваться торговлей, он не купчишка какой-нибудь!
   - Я должен интересоваться всем,  -  возразил  Бонкорро.  -  Каждым  своим
подданным. От того, кто копается в земле, до того, кто  командует  войсками.
Торговля - это сила, питающая страну, Ребозо. Крестьяне  способны  вырастить
урожай для своих благородных господ, но  выращенная  ими  пища  не  напитает
население города, если не будет перевезена туда.  Так  желудок  переваривает
пищу, но что  от  этой  пищи  толку,  если  питательные  вещества  не  будут
поступать к рукам и ногам?  И  если  представить  себе  королевство  в  виде
человеческого тела, то король будет его головой,  войска  и  ремесленники  -
мышцами, крестьяне - руками, а купцы - кровью.  Эта  кровь  текла  по  жилам
страны и при моем деде, однако текла лениво. Я расчистил пути для нее -  она
потекла  поживее,  а  теперь  делаю  это  вновь  и  в  итоге  получу  больше
питательных веществ.  -  Сравнение  превосходное,  -  насмешливо  проговорил
Ребозо, - но, пожалуй, не  совсем  .точное.  Устранение  монополий  означает
всего лишь,  что  больше,  как  вы  изволили  выразиться,  ваше  величество,
питательных веществ поступит не к вам, а к самим купцам.
   - Если они захотят иметь право на торговлю, они вынуждены  будут  платить
налоги. Появятся более процветающие купцы, несмотря на то что они  вынуждены
будут снижать цены на свои товары. Но и покупателей у них станет  больше.  А
раз появится больше богатых купцов, значит, эти  купцы  сами  будут  тратить
больше денег, а следовательно, разведется больше богатых мелких торговцев, и
даже у тех, кто занимается искусством, жизнь станет богаче. Крестьяне  будут
получать все больше и больше  за  плоды  своего  труда  и,  скопив  деньжат,
покинут  насиженные  места,  станут  купцами  или  ремесленниками.   Так   и
получится, что тех, кто платит налоги, станет  еще  больше,  и  мои  прибыли
возрастут.
   - О ваше величество,  вы  поистине  творите  чудеса.  -  Ребозо  не  стал
уточнять, какого рода чудеса, большей частью потому, что сам точно  не  знал
этого. - Если вы можете добиться, чтобы в ваши сундуки ложилось больше денег
при том, что вы понижаете налоги,  это  воистину  чудо,  и  мне  не  следует
спорить, а следует только сделать все по вашему  приказанию.  Но  как  быть,
если дворяне соберут войска и пойдут на нас войной, сир?
   - Тогда, - ответил Бонкорро, натянувшись, словно струна, - я сотворю одно
из упомянутых тобой чудес.
   - Нельзя же уничтожить колдовскими чарами целое войско!
   - А ты не утверждай этого столь уверенно, мой канцлер, - тихо  проговорил
король. - К тому же уничтожать войска и  не  потребуется.  Достаточно  будет
уничтожить тех, кто будет ими командовать.
   - Но не сможете же вы избавиться от герцогов и графов!
   - Почему же нет? Мой дед с легкостью проделывал такое. А потом точно  так
же, как он, я смогу заменить их людьми по своему выбору.
   - Но тогда войска на вас поведут их сыновья!
   - Тогда я уничтожу и сыновей, и внуков, и племянников, если  понадобится,
и все дворяне это прекрасно поймут. Они пока не испытывали моего терпения и,
думаю, не решатся на это: они знают, я не святой, я не такой, как мой  отец,
и боятся, что я могу оказаться таким же жестоким и могущественным,  как  мой
дед.  Нет,  Ребозо,  -  король  уже  успокоился,  -  я  не  думаю,  что  они
взбунтуются.
   Ребозо зазнобило: так бесстрастен был голос молодого короля, так  холоден
его взгляд. Казалось, что с ним разговаривает человек, высеченный из  камня.
Ребозо понял, что даже ему - а  уж  его-то  король  любил,  если  он  вообще
кого-то любил - не дано ответить  наверняка  на  вопрос:  сумеет  ли  король
Бонкорро на самом деле уничтожить взбунтовавшееся войско или нет.
   Однако канцлер ни на секунду не сомневался: Бонкорро способен  уничтожить
любого из дворян, замыслившего свергнуть его. Причем для этого  королю  даже
не пришлось бы прибегать к помощи черной магии, поскольку любой из графов  и
герцогов настолько погряз в грехах, что силы Добра почти обязательно  пришли
бы на подмогу молодому королю в борьбе с  врагами!  На  самом  деле  этим  в
какой-то мере исчерпывалась тактика Бонкорро: грех убиения он мог  совершить
без зазрения совести и  тем  самым  давал  своим  подданным  выбор.  Хотите,
дескать, быть хорошими - будьте ими! Он снимал с подданных груз  отчаяния  и
страха и даже давал им почву для надежд. Поэтому на грани Добра и Зла король
балансировал столь ювелирно, что  даже  сами  источники  магии  пребывали  в
неуверенности - на чьей же он стороне! На самом же деле  Ребозо  подозревал,
что этого не знал и сам король - или не знал, или решил не знать.
   Но такого быть не могло. Ни одному человеку не дано  остаться  наполовину
добрым, а наполовину злым дольше, чем на полминуты. Стоило  такому  человеку
сделать одно доброе дело, и он подвигался на один шаг к Добру  и  Свету,  и,
чтобы удержать равновесие, нужно было незамедлительно вершить какое-то  злое
дело. Верно, Бонкорро решил не повторять судьбу своего отца, точно  так  же,
как решил не повторять и судьбу своего деда, однако мерилом всех его деяний,
похоже, служило благо народа, что в конце концов должно  было,  по  понятиям
Ребозо, привести молодого короля на сторону Добра.
   Понимая это, канцлер должен был что-то  предпринять,  дабы  предотвратить
такую вероятность.
   -  Если  вы  собираетесь  уничтожить  такое  количество  монополий,  ваше
величество, вам следует уравновесить их введением еще одной монополии.
   Бонкорро напрягся, однако слово <равновесие> успокоило его.
   - Какую ж монополию я могу ввести, чтобы оживить торговлю, интересно?
   - Монополию на проституцию. Нет, выслушайте меня! Вы  только  представьте
себе, ваше величество, если бордели станут легальными, но будут  содержаться
в условиях монополии - при том, что все проститутки будут  здоровы,  мужчины
станут чаще посещать бордели!
   - Ну да, чтобы там развратничать и пресыщаться! Ребозо пожал плечами.
   - Проститутки все равно никуда не денутся,  ваше  величество,  хотите  вы
этого или нет, разрешает это закон, или он это запрещает. Однако  еще  одним
условием монополии можно сделать вот что: чтобы женщин не избивали  сутенеры
и содержательницы борделей, чтобы им не наносили  увечий  посетители!  Можно
настоять и на том, чтобы всякий,  кто  обошелся  с  проституткой  нелюбезно,
представал перед судом. А  чтобы  этот  закон  выполнялся,  можно  в  каждом
борделе поставить королевских гвардейцев! А покуда торговля на этом  поприще
протекает нелегально, вы никаких условий диктовать не можете.
   - Но рост торговли в  данном  случае  означает,  что  проституток  станет
больше, - возразил король и нахмурился,  -  и  что  этим  станут  заниматься
многие девушки не по своей воле!
   - Полно вам, ваше величество! - урезонил короля Ребозо. - Если люди,  как
вы сказали, станут тратить больше денег, то станет  больше  мужчин,  которым
захочется купить себе часок-другой на забавы  с  проституткой.  А  если  все
больше крестьян будет уходить с нажитых мест и приходить  в  город,  как  вы
также заметили, то все больше будет вовлекаться в проституцию. Так почему бы
не приглядывать за этой коммерцией? Почему не сделать так,  чтобы  вс