усгнившие  древесные  стволы.
Временами под ногами начинало чавкать, но высоко вода не поднималась,  и
дело ограничивалось намокшими сапогами.
   Когда люди уже начали подозревать, что весь  окружающий  мир  состоит
только из осоки, берез и хлюпающей под  ними  жижи,  земля  вдруг  пошла
наверх, между деревьями появился просвет, и вскоре они  вышли  к  далеко
вытянувшемуся в длину свежевспаханному полю, по  краям  которого  стояли
два дома.
   - Боровиково... - с облегчением передернул плечами  Зализа.  -  Стало
быть, не заблудились.
   Задерживаться в селении путники не  стали:  пока  день  не  кончился,
нужно пройти как можно дальше. Хозяева, не доверяя незваным  гостям,  из
изб даже не выглянули  -  так  и  разминулись,  не  увидев  друг  друга,
случайные прохожие с отвыкшими  в  глуши  от  общения  хозяевами  лесной
деревеньки.
   - Теперь недалеко! - Пока отряд двигался вдоль поля,  опричник  успел
обогнать длинную колонну и теперь шел во главе.  -  К  озеру  выберемся,
сразу на ночлег и встанем. Тут комары сожрут.
   Ему  никто  не  ответил,  хотя  люди  все-таки  слегка   взбодрились,
предвкушая обещанный отдых. Солнце уже заметно опустилось к горизонту, и
до привала в любом случае оставалось совсем немного времени.
   Зализа поглядывал на небо тревожно. Он знал, что если они до  темноты
не успеют дойти до Желчи, то ночевать  придется  на  болоте,  что  сулит
больше мучений, чем отдыха. От Ершово до речушки с  желтоватой  болотной
водой немногим больше трех десятков верст. Расстояние для пешца большое,
но одолимое. Тем паче, что люди все отдохнувшие, ни в дальнем  переходе,
ни на работах, ни в бою вчера незанятые. Однако  солнце  опускалось  все
ниже, в лесу становилось прохладнее, над травой  начал  виться  вечерний
туман, в воздухе загудели оголодавшие комары.
   - Не пора ли останавливаться, Семен Прокофьевич? - нагнал его пожилой
боярин. - Место нужно отыскать для ночлега, пока не стемнело.
   Евдоким Батов,  собравшийся  в  поход  вместе  с  осевшими  в  Кауште
иноземцами и государевым человеком, был опытным воином, ходил в походы и
на Литву, и на  Казань,  прикрывал  южные  рубежи  от  турецко-татарских
набегов, и к его мнению стоило прислушаться. И все же... И  все  же,  по
лесным тропам вкруг Чудского озера ходить ему  не  приходилось,  и  мест
здешних он совершенно не знал.
   - Еще немного, боярин Евдоким, -  покачал  головой  Зализа.  -  Место
впереди должно быть хорошее.
   Тропа уперлась в реку в тот  час,  когда  опричник  уже  отчаялся  ее
увидеть и начинал опасаться, что заблудился  в  однообразном  березняке.
Бурая лента воды ничем не выделялась на фоне остального леса - ни кустов
по берегам, ни склонившихся  над  руслом  плакучих  ив.  Просто  зеленый
травяной слой  немного  понижался  и  сменялся  темной  торфяной  водой.
Перепутай они  направление  -  могли  бы  неделю  идти  вдоль  русла  на
расстоянии полусотни шагов, и не заметить.
   - Брод где-то здесь, - опричник торопливо  разделся.  Скинув  рясу  и
порты, скатал их в плотный рулон, положил на голову и вошел  в  воду.  -
Ух, холодная!
   Глубина сразу у берега оказалась выше колен, но дальше  увеличивалась
не торопясь, на самой стремнине добравшись только до пояса.
   - Нормально, - удовлетворенно кивнул опричник, выбравшись  на  другую
сторону, и поворачиваясь к остальным  участникам  похода.  -  Он  самый.
Лошадям едва по брюхо будет. Переводите.
   Мужчины  начали  раздеваться,  совершенно  забыв,   что   среди   них
присутствует девушка. Та, громко фыркнув, демонстративно отвернулась.
   - Может, тебя  верхом  перевезти,  боярыня  Юлия?  -  поинтересовался
русобородый витязь, ехавший с ней всю дорогу бок о бок.
   - Ты, Варлам, лучше посмотри на том берегу, чтобы любопытный  кто  не
остался, - покачала головой девушка. - Да сам не оглядывайся!
   Впрочем, все путешественники слишком устали за долгий переход,  чтобы
заниматься мелким шкодничеством  и,  перебравшись  через  реку,  мужчины
оделись, подняли рюкзаки обратно на плечи  и  двинулись  дальше.  Вскоре
березняк заметно погустел, среди расчерченных белыми  полосками  стволов
появились кряжистые клены, высокие тополя,  островки  ольхи.  Осока  под
ногами  сменилась  густыми  голубыми  полями   цветущих   колокольчиков,
перемежающихся ослепительно-белыми ландышами. Тропа пошла резко наверх и
в быстро сгущающихся сумерках  впереди  раскинулось  бескрайнее  Чудское
озеро.
   В  лицо  ударил  свежий  ветерок,  снося  комариные  стаи  обратно  в
заболоченный лесок,  и  люди,  не  дожидаясь  команды,  стали  скидывать
рюкзаки, снимать поклажу с лошадей, ставить  палатки.  К  тому  времени,
когда к лагерю вышли  Юля  и  боярин  Варлам,  вдоль  невысокого  обрыва
вытянулось рядком восемь синих, оранжевых и красных  капроновых  куполов
вперемешку с расстеленными на земле  медвежьими,  волчьими  и  бараньими
шкурами.
   - Ты не замерзла, боярыня? - спросил Варлам.
   - В общем-то, еще не отогрелась, - пожала плечами та. - А что?
   - У меня шкура медвежья есть. Хочешь, можешь в нее завернуться.
   Девушки покосилась на него с некоторым ехидством.
   - Да нет, боярыня, - покачал головой Варлам. - Это не  в  откуп,  это
просто, чтобы согреться.
   Нынешней  зимой,  во  время  похода  встреч  ливонцам  местные  бояре
попытались девушку высмеять  и  заставить  выполнять  при  рати  женскую
работу. Однако она подбила самого нахального из воинов  на  спор  -  кто
лучше стреляет - и наголову разгромила. Так и  получилось,  что  женскую
работу, по  закладу,  должен  был  теперь  выполнять  проигравшийся  сын
боярина Батова  Варлам.  Смущенный  боярин,  боясь  позора  и  насмешек,
предложил назначить откуп, и Юля его простила - но вот откуп так до  сих
пор и не назначила. Никак ничего придумать не  могла.  А  потому  каждый
вопрос боярина со словом "хочешь?" носил явно двусмысленный характер.
   - А сам-то как?
   - У меня зипун теплый...
   - Да ладно, - пожала плечами девушка. - Можем  ведь  и  вместе  лечь,
теплее будет. Ты ведь со срамными намерениями лезть не станешь?
   - Упаси Господь, боярыня Юлия, - испуганно перекрестился сын  боярина
Батова. - И в мыслях не имел!
   Девушка вздохнула. Это точно, срамных мыслей в ее отношении Варлам не
имел. Может, как ехидно предсказывали  Зинка  с  Ингой,  девок  в  своих
деревнях он и вправду брюхатил, но в ее  отношении  вел  себя  в  высшей
степени  уважительно.  Даже  когда  они  почти  неделю   только   вдвоем
путешествовали через зимний лес. И когда  она  обещала,  что  готова  на
любую благодарность после подаренного им перстня. И когда намекала,  что
ночует одна в целой избе.  Пожалуй,  единственным  способом  определить,
насколько страстен бывает боярин середины шестнадцатого века, оставалось
согласиться на его предложение и выйти за Варлама замуж. Однако,  боярин
желал обзавестись не меньше чем пятью  сыновьями,  и  такая  перспектива
воспитанную в совершенно других традициях Юлю изрядно пугала.
   - Если у тебя плохих мыслей нет, то заночуем вместе, - на  губах  Юли
заиграла коварная ухмылка. - Только знаешь, у меня после перехода  через
реку одежда подмокла немного, так я без нее лягу, а она пусть подсохнет,
хорошо?
   - Конечно, - кивнул Варлам, но голос его предательски дрогнул.
   Девушка  отвернулась  от  него   и   мстительно   улыбнулась.   Пусть
помучается!
   Увы, она даже не подозревала, что эта коварная шалость  на  всю  ночь
оставит без сна обоих. Потому как, зарывшись обнаженным телом  в  густой
мех, она неожиданно ощутит на своем бедре  руку  боярина  и  замрет,  не
решаясь отбросить ее, но и не давая повода  для  больших  вольностей,  в
ожидании: решится ли Варлам свершить рискованный поступок. Однако и  сын
Евдокима Батова, ощутив под ладонью  ничем  не  прикрытую  горячую  кожу
лучницы, так же замрет, боясь неожиданным  движением  обратить  на  себя
внимание  девушки  и  лишиться  даже  права  даже   на   это   нечаянное
прикосновение. И всю ночь они проведут, тяжело дыша, так ни  разу  и  не
шелохнувшись и не сомкнув глаз.
 
*** 
 
   Светло-желтый  "Икарус"  шестнадцатого  маршрута  остановился   возле
пятнадцатого дома по Пулковской улице и приветливо отворил двери.  Костя
Росин, поддернув куяк, вышел на улицу,  обогнул  ларек  на  остановке  и
вошел  в  магазин,  утонувший  в  глубине  между  двумя  девятиэтажками.
Поделенный  на  секции,  магазин  торговал   сразу   всем:   косметикой,
хозтоварами, булкой, хлебом, колбасой, пивом и  лимонадом.  Костя  хотел
купить сарделек. Желательно свиных, не вызывающих у детей  аллергии.  Он
прошелся по секциям, нашел колбасную, вошел туда.
   Мясными продуктами торговал какой-то  азербайджанец.  На  предложение
продать свиные сосиски он неожиданно взъярился и громко заорал:
   - Руссише швайн! Дуи ист козел безмозглый!
   Услышав полунемецкую речь, Росин слегка опешил и попятился к дверям.
   - Ду ист полный думкопф и  аномальное  явление  третьего  порядка!  -
продолжал изголяться айзер. - Магомет запрещал иит порк!
   - Слушай ты, козел безрогий, - не выдержал Костя, отступая, и обнажая
меч.
   - Ты не в своих диких пещерах  живешь!  Приехал  в  варяжские  земли,
значит и жри, что приличные люди предлагают.
   - Дизес арбайт шиссен! -  перепрыгнул  кавказец  прилавок,  сжимая  в
одной руке кривую саблю, а в другой небольшой круглый  меч.  -  Ты  есть
раб! Ты будешь кушать кокаин, работать и лизать мой зад, а  я  брюхатить
твой жена и трахать твой дочь! А ты есть нарушай международный право!
   У айзера неожиданно обнаружились большие  грузинские  усы  и  голубая
каска на голове. Однако амуниция ООН Росина  отнюдь  не  впечатлила.  Он
принял сабельный удар на щит, выбросил вперед меч, который наткнулся  на
маленькую  алюминиевую  тарелку,  саданул  окантовкой  щита  ооновца  по
ребрам, ударил мечом второй  раз,  теперь  уже  навершием  в  выпирающую
небритую челюсть, наступил ногой на живот:
   - Ну, тварь белокурая, продашь мне сардельки за достойный выкуп?
   - Это не есть гуманитарная акция,  -  отозвались  снизу.  -  Вы  есть
нарушитель политкорректность.
   В этот миг кто-то со всей силы саданул Костика в спину, да  так,  что
острие копья вылезло из груди на полметра вперед.
   - Рус-сишь, рус-сишь, - успокаивающе закричали  продавцы  сбежавшимся
прохожим, Росин завалился на бок и... проснулся.
   Перед самыми глазами тихонько  гудел  туго  натянутый  капрон  желтой
одноместной палатки, и высоко задирался край  волчьего  тулупа.  Снаружи
сонно всхрапывал конь, слышался мерный плеск. И Костя, уже в который раз
засомневался - а проснулся ли он? Что, если сейчас он выйдет,  и  увидит
стоящие на краю игрового полигона "нивы" и "жигули", редкие столбы линии
электропередач, пронизывающие всю Россию вдоль и поперек,  если  запищит
призывно оставленный в рюкзаке сотовый телефон, и его предупредят, что в
понедельник можно прийти на работу на полтора часа позже?
   Росин немного выждал, не решаясь расстегнуть молнию  палатки:  может,
это и вправду был всего лишь дурной сон? Вся эта  странная  история  про
то, как все они, больше  двухсот  человек,  всем  игровым  полигоном  из
четырех реконструкторских клубов, не считая индейцев варау,  провалились
в прошлое, прямым ходом в тысяча пятьсот пятьдесят второй год, ныне  уже
сменившийся тысяча пятьсот пятьдесят третьим. Ведь не  может  же  такого
случиться наяву?
   Ну никак не может!
   Костя помнил, что из двухсот провалившихся рядом с ним ныне  осталось
всего четыре десятка человек -  кто-то  подался  в  Новгород  заниматься
торговлей, кто-то в современную прибалтику, надеясь вступить в настоящий
Ливонский  Орден,  индейцы  вообще  собрались  смыться  к  побратимам  в
Америку... Но ведь все это происходило во сне?
   Поколебавшись пару минут, он все-таки решился и потянул замок  молнии
снизу вверх, открывая полог. И увидел начинающийся от самых ног  озерный
простор, накатывающиеся на берег  серые  предрассветные  волны,  длинную
песчаную косу, украшенную редкими  камышовыми  стеблями.  У  Росина  еще
оставалась  надежда  на  то,  что  все  это  окажется  обычным   игровым
полигоном, на котором они вчера излишне  поддали,  из-за  чего  ночью  и
налезла в  голову  всякая  чушь,  но  уже  спустя  минуту  он  разглядел
успевшего облачиться в юшман опричника и тяжело вздохнул: если что-то  и
являлось странным сном, так это далекий двадцатый век.
   - Не вздыхай,  боярин  Константин,  вызволим  мы  вашу  сладкоголосую
девицу, - расслышал его Зализа. - Теперь недолго осталось.
   - Да я и не сомневаюсь, - покачал головой Росин, окончательно приходя
в себя. Теперь он с полной ясностью вспомнил все: и  то,  что  дерптский
епископ  похитил  племянницу  Игоря  Картышева,   выпускницу   Гнесинки,
попавшую к ним на фестиваль  совершенно  случайно,  но  провалившуюся  в
прошлое вместе со всеми, и то,  что  боярин  Батов  вызвался  им  помочь
вместе с шестью сыновьями, и то, что  большая  часть  клуба  осталась  в
Кауште следить за работой поставленных там двух мануфактур. И то, что  к
этому походу они готовились больше двух месяцев и  закончиться  неудачей
он никак не должен.
   - Так что, поднимаемся, Семен Прокофьевич?
   - Можно не спешить, - небрежно отмахнулся опричник. - Здесь, от Желчи
до Ветвенника, возвышенность. Места сухие, хлебные,  несколько  деревень
стоит. Инородцы забредают  редко,  потому  как  топи  кругом.  Лазутчика
ливонского здесь отродясь не случалось,  упреждать  епископа  некому.  А
коли рано в деревню зайдем, нас и  не  увидит  никто.  Мужики  по  тоням
расплывутся, снасти проверять. Потребно ближе к полудню дойти,  когда  с
озера вернутся.
   - К  полудню,  так  к  полудню,  -  согласился  Росин  и  двинулся  к
березняку. Сделав все  желаемое,  набрал  охапку  хвороста,  вернулся  к
стоянке вывалил дрова на песчаную проплешину, достал зажигалку.
   Газ во французской полупрозрачной  безделушке  давно  закончился,  но
кремень еще не истерся и давал  жирный  пучок  искр.  Росин  подсунул  в
зажигалку пересушенный мох из поясного карманчика, чиркнул,  старательно
раздул затлевший  огонек,  подсовывая  тончайшую  бересту,  а  когда  та
расцвела тонким огоньком - запалил от него бересту  потолще,  которую  и
подсунул  под  валежник.   Тот   радостно   затрещал.   Оставив   костер
разгораться, Костя отправился за новой порцией дров, а когда вернулся  -
над пламенем уже висел котелок с чистой озерной водой.
   Лагерь постепенно оживал. Ребята из клуба "Черный  шатун"  выбирались
из палаток, бояре откидывали шкуры и сладко  потягивались,  поднимались.
Из чересседельных сумок  извлекались  кожаные  поддоспешники,  кольчуги,
зерцала, панцири. На пояса вешались  сабли,  ножи,  кистени,  шестоперы.
Очень скоро лагерь, поначалу напоминавший туристский, заблестел  сталью,
зашелестел железом и стал походить на то, чем и являлся на самом деле  -
воинский стан.
   От котла вкусно запахло мясом - но Росин уже знал, что  разваривается
там завяленное в дорогу мясо, и сколько его ни готовь, по вкусу оно  все
равно напоминает стоптанную  подошву.  Кроме  запаха  к  густой  каше  -
никакого толка. Ему вдруг со страшной силой захотелось дешевых  макарон,
простой вареной колбасы и сигареты "Прима" - но ни того, ни другого,  ни
третьего в нынешнем шестнадцатом веке еще не существовало. Да  чего  там
колбаса или макароны - даже  картошки  из  Америки  никто  не  догадался
привезти! Окромя мяса и пирогов - никакой снеди приличной нет!
   Костя поймал себя на  том,  что  даже  мысленно  вместо  слова  "еда"
употребил "снедь" и покачал головой - вконец обжился! Вот смешно  будет,
если временной катаклизм всех их обратно в двадцатый век выбросит.  Ведь
не приживется никто в родном мире, одичали...
   Пожалуй, вовремя  они  с  женой  развелись.  Поначалу  казалось,  что
взбрыкнула она по-глупому из-за  его  поездок  на  игрища  и  фестивали,
спугалась, когда увидела, как ребенок меч отцовский начал по квартире за
рукоять таскать. Наверное, отошла бы вскоре, назад  вернулась...  Теперь
получалось  -  вовремя  ушла.  Слез  и  истерики  не  будет  из-за   его
исчезновения,  сынишка  привык,  что  папа  постоянно   где-то   далеко.
Вовремя... Тридцать лет ему, а пропал - вроде и связей с  миром  никаких
не оборвалось. Как был всегда мысленно в прошлом, так в нем и остался.
   Костя отошел к сумке, помеченной угольной полоской, извлек свой куяк,
пластины  которого  были  вырублены,  страшно  сказать  -   из   донышек
тефлоновых  сковородок,  полсотни  которых  было  выброшено  в  мусорный
контейнер возле Звездного  рынка  из-за  облезшего  покрытия.  А  что  -
прочные и  легкие,  ничем  не  хуже  стальных!  И  в  бою  себя  неплохо
показали...
   Поверх доспеха перекинул через плечо перевязь с мечом.  Смастерил  он
ее на прошлой неделе не ради меча, а ради сорока кармашков,  нашитых  на
лицевой стороне. В кармашки были вложены патроны -  бумажные  свертки  с
порохом и жребием. Если стрельцы, несущие службу в  Гдове,  Копорье  или
Яме-городе больше пяти штук в берендейке не носили, то "шатуны",  многие
из которых прошли Чечню, а то и Афган, даже  полсотни  патронов  считали
слишком малым числом, норовя нашить карманы куда только можно.
   Кроме того, на пояс Костя повесил длинный узкий нож и  легкий,  грамм
на сто, на кожаном ремешке, кистень - на всякий случай, если в бою  меча
лишится. Щитов "шатуны" более не носили - при использовании  мушкетонов,
добытых для них опричником, щиты стали скорее помехой, нежели защитой.
   Вооружившись, Росин стал убирать  палатку.  Поступил  он  так  не  по
глупости, а специально, чтобы успеть попривыкнуть к тяжести  на  плечах,
жить и действовать при доспехе с той же легкостью, что и без него.  Дней
пять у них еще есть, пообвыкнет.
   К тому времени, когда  лагерь  свернулся,  овсяная  каша  с  салом  и
вяленым мясом  уже  дошла  до  нужной  кондиции.  Воины  позавтракали  и
двинулись вдоль берега дальше.
   От места их привала тропа приобрела  уже  весьма  нахоженный  вид,  и
заблудиться на ней было  невозможно.  Она  повернула  направо,  обогнула
густо заросший камышом залив, спустилась  к  воде,  к  узкому  песчаному
пляжу, потом поднялась наверх, и перед путниками открылся вид на деревню
из трех домов. Жилье стояло  между  свежевспаханными  полями  и  широкой
прибрежной полосой, на которой лежали  четыре  полувытащенных  на  берег
крутобоких баркаса, и еще два, отдыхающие поодаль кверху килем.
   - Константин Алексеевич, - оглянулся на  Росина  опричник.  -  Погодь
маленько. И ратников своих одержи.
   Вперед двинулись, ведя в поводу коней, только  бояре  -  внушительный
Евдоким Батов и его сыновья.
   - Чего это он? - не понял Игорь Картышев, скидывая на землю рюкзак. -
Засады боится?
   -  Опрятный  ты  слишком,  -  это  высказался  остановившийся   рядом
худощавый Сережа Малохин и сел рядом с  тропой,  откинувшись  на  своего
"Ермака". - Давно в зеркало смотрелся?
   - Неделю назад. А что?
   - А то, что ты, не в обиду будет сказано, ведешь себя,  как  истинный
офицер. Всегда брит до синевы, вместо портов  нормальных  штаны  плотные
состряпал. Смотреть страшно.
   - Ну, и чем я тебе не нравлюсь?  -  Игорь  опустил  на  него  тяжелый
взгляд.
   - Мне-то ты как раз нравишься, - улыбнулся Малохин. - Да  только  где
ты здесь хоть одного боярина без бороды видел? А?  А  у  нас  почти  все
бреются, по старой памяти. К тому же, русские все  шаровары  носят,  али
порты свободные. А западные рыцари - чулки. Потому, как в широких штанах
в их узенькие железные башмаки, что к доспеху положены,  просто-напросто
не влезть! Теперь понял? - Сергей сладко потянулся. - Вид у тебя, как  у
ливонца. Вот Зализа и убоялся, что издалека за разбойников примут. А как
он мужикам представится, так и нам можно будет идти...
   Бояре  неспешно,  давая  обитателям  деревни  время  приглядеться   и
определиться  с  действиями,  приблизились  к