к, а из глаза  его  коня
торчит оперение стрелы. Крестоносцы,  перестав  демонстрировать  русским
свою полную неуязвимость, дружно  пустили  лошадей  в  галоп,  и  быстро
умчались на лед, подальше от столь опасно жалящих лучников.
   - Из чего насыпан это вал? - поинтересовался кавалер Иван у епископа,
указывая на оборонительное сооружение деревни. - Из снега? Стены у  него
весьма далеки от правильной вертикали.
   - Из земли, - пожал плечами священник. - Русские часто насыпают  свои
крепости вместо того, чтобы их строить.
   - И они рассчитывают, что куча  земли  в  копье  высотой  сможет  нас
остановить? - не поверил своим ушам рыцарь. - Что же, придется преподать
им урок.
   Пехота уже успела подтянуться из леса и потихоньку  выстраивалась  на
льду.
   - Ты, ты и ты, - сняв шлем, указал командующий  по  очереди  на  трех
крайних кнехтов. - Как  только  начнется  штурм,  бегите  вдоль  леса  и
вытаскивайте оттуда упавшего рыцаря.
   А затем, выехав перед строем, громко объявил:
   - Воины! Перед вами языческая деревня, не открывшая нам ворота во имя
милости Божией, заблудшая в своей ереси и богохульстве. Сейчас только от
вас, от вашего мужества и решительности зависит, будете ли вы ночевать в
теплых домах, согреваемые голыми девками,  или  останетесь  мерзнуть  на
улице! Вперед, в атаку!
   Две сотни кнехтов, воодушевленные этим напутствием,  с  запугивающими
криками ринулись вперед и... И тут же оказалось, что под пушистым  слоем
снега лежит самый настоящий лед -  жители  деревни  с  первыми  морозами
залили земляные валы водой, превратив их в вертикальные катки.  Ливонцы,
хорошенько разогнавшись, наскакивали на стены, пытаясь взбежать хотя  бы
до середины, но оскальзывались, и скатывались назад. Самые находчивые  с
самого начала, вместо того, чтобы разбивать себе лбы,  принялись  рубить
стены, добираясь до мерзлой земли, выдалбливая ступени  и  медленно,  но
уверенно карабкаясь наверх.
   Командующий  армией,  скрипя  зубами,  наблюдал  за  этой   кошмарной
картиной,  за  которую  любого  полководца  подняли  бы  на  смех  самые
захудалые дворяне, но терпел. Его утешали два обстоятельства: во-первых,
отбивая атаку со сторону реки, русские отвлеклись от лежащего возле леса
фон Кетсенворда, и  трое  кнехтов  торопливо  волокли  его  на  реку,  а
во-вторых, пробежав в едином порыве под самые  стены,  и  потеряв  всего
десяток легкораненых, пехотинцы оказались в "мертвой зоне",  практически
недосягаемые для стрел осажденных.
   Кнехты грызли стену, словно зубами,  скалывая  лед  и  поднимаясь  по
земляным ступенькам все выше и выше, и становилось понятно, что рано или
поздно, но они окажутся наверху. Может быть - даже еще до заката.
   - До чего же ленивы эти русские, - покачал головой  епископ.  -  Даже
частокол высоким сделать не смогли. Через него же перепрыгнуть можно!
   Частокол поверху насыпи и вправду не достигал в высоту  человеческого
роста, но преодолимость его оказалась весьма обманчива: как только  один
из кнехтов взобрался наверх и выпрямился, над стеной взметнулся топор на
длинной ручке и  опустился  ему  на  голову.  Ливонец  отвалился  назад,
покатился вниз, сбив на лед  еще  нескольких  своих  товарищей.  Другого
воина, догадавшегося не вскакивать сразу, а  подкатиться  под  частокол,
коротко и жестоко окатили водой из торопливо мелькнувшей кадушки.
   Рыцарь поежился и оглянулся на лес, но оттуда все  еще  подтягивались
пехотинцы, и обоза с  необходимой  именно  сейчас  артиллерией  было  не
видать.
   А над частоколом с пугающей частотой замелькали  ведра.  В  ужасающий
северный холод русские применили самое дикое и  жестокое  оружие:  воду.
Она  обжигала  карабкающихся  на  стены  врагов  хуже  кипятка,   быстро
застывала на склоне, сводя на нет всю уже проделанную  работу,  липла  к
доспехам и оружию, делая его во  сто  крат  тяжелее.  Тех,  кто  пытался
перевалить частокол, сбивали мелькающие над  остро  заточенными  концами
бревен копья и топоры; тех,  кто  надеялся  отступить  настигали  стрелы
лучников. Азарт кнехтов угас: они уже не стремились взобраться на стену,
а все больше отсиживались под ней. Хотя из  леса  уже  появились  первые
повозки, стало ясно, что атака захлебнулась. Сын верховного магистра, до
крови прикусив губу, приказал играть отступление. По отбегающим ливонцам
опять хлестнули стрелы, заставив нескольких из них вскрикнуть от боли, а
то и упасть.
   Теперь стали окончательно видны результаты поспешного наскока: четыре
человека без движения скорчились под обледенелым валом. Возможно, убитых
среди них всего лишь один или два - но холод вскоре неминуемо  добьет  и
тех, кто всего лишь ранен или потерял сознание. Еще два десятка  человек
получили мелкие колотые раны, в основном от стрел. Жизни  их  ничего  не
угрожало, но с пробитыми ногами и руками они из  воинов  превращались  в
обузу! Может, четверо-пятеро обошлись легкими царапинами - но  остальных
придется  или  тащить  с  собой,  или  отправлять  обратно.  Или...  Или
захватить завтра эту проклятую деревушку и оставить их здесь,  в  теплых
домах под защитой маленького гарнизона!
   От селения слышался мерный плеск - русские уничтожали последние следы
штурма.  Ничего,  утром  им  предстоит  узнать  кое-что   новенькое   из
современного воинского дела!
   Однако  следующее  утро  началось  с  сюрприза  не   для   осажденной
деревеньки, а для самого выпускника Кельнского  университета.  Снятые  с
саней и выстроенные на  расстоянии  полутора  полетов  стрелы  пищали  и
бомбарды первым залпом всадили три ядра в нарытую русскими стену и - она
даже не дрогнула! Она поглотила чугунные шарики с таким же безразличием,
с  каким  свиное,  сало  поглощает  воткнутую  в  него  дольку  чеснока.
Командующему сразу стало ясно, что фаршировать стену таким образом можно
бесконечно - она только прочнее станет.
   На миг в  голове  рыцаря  все  перевернулось,  и  он  вообразил,  что
язычники совершили открытие,  создав  куда  более  надежное  укрепление,
нежели до сих пор придумали  в  Европе.  Правда,  немного  успокоившись,
кавалер Иван сообразил, что земляную стену, в отличие от каменной, можно
довольно быстро разрыть, подведя к ней землекопов под достаточно прочным
навесом.  Но  время,  время!  Над  душой  командующего  висел  дерптский
епископ,  всем  своим  видом  постоянно  напоминая,  что   времени   для
правильной осады нет.
   Послышался легкий щелчок, до боли напоминающий  нечто  уже  слышанное
ранее...
   Рыцарь растерянно закрутил головой - и  тут  в  нескольких  футах  от
бомбард с громким хрустом проломился лед,  выплеснув  наружу  фонтанчики
воды. Один из бомбардиров взвыл, катаясь  с  перешибленной  ногой,  снег
вокруг  него  начал  темнеть  одновременно  от  растекающейся  крови   и
растекающейся воды.
   - Дьявол! У них стоят катапульты! - рыцарь пришпорил коня и  подлетел
к пушкам:
   - Стреляйте, олухи!  Чуть  выше,  чем  в  прошлый  раз!  Стреляйте  и
отволакивайте пищали!
   Командующий армией волновался сейчас куда больше суетящихся  у  пушек
воинов: русские едва не лишили его артиллерии! Но кавалер отлично  знал,
что  заряжать  катапульты  для   выстрела   ничуть   не   быстрее,   чем
огнестрельное оружие.
   Бабах! - ядра промелькнули в воздухе стремительными черточками, и два
из них врезались в частокол, раскидывая стволы.  В  ровном  ряду  кольев
появились сразу две бреши.
   - Вот  так,  -  покосился  рыцарь  на  молчаливого  епископа.  -  Еще
несколько залпов, и никакого забора на валу не останется.
   Рыцарь отъехал следом  за  бомбардирами.  Теперь,  с  предельной  для
бомбарды дистанции рассчитывать  на  ее  попадание  в  цель  становилось
затруднительно, но крупнокалиберные пищали могли бить достаточно точно.
   Вскоре пушки дали еще один залп, и одно из ядер  выбило  в  частоколе
новую прореху.
   - Вы не подскажете, господин епископ, сколько стрельцов сидит в  этой
крепости? - подъехал командующий к священнику.
   - Это обычная русская деревенька, господин рыцарь, - покачал  головой
тот. - Здесь нет стрельцов. Сидит боярин с десятком холопов,  да  меньше
сотни простых смердов, считая баб, детей и дряхлых стариков.
   - Это хорошо, -  впервые  за  день  улыбнулся  сын  Кетлера.  У  него
появилась уверенность в том, что после полудня занять  деревню  все-таки
удастся.
   Щелчок!
   Кавалер закрутил головой, высматривая в небе  выпущенные  катапультой
снаряды, но смачный  шлепок  раздался  далеко  в  стороне  -  одного  из
ливонских рыцарей выбило из седла, а  лошадь  его  забилась  на  льду  в
предсмертных конвульсиях. Командующий выругался, но никаких распоряжений
отдавать не стал. Если есть дураки, которые сами  подъезжают  в  пределы
досягаемости вражеской стрельбы - это их личное дело.
   К тому часу, когда крестоносцы закончили обед, пушки успели дать  еще
три  залпа.  Частокол,  обращенный  к  реке,  теперь  напоминал  челюсть
цинготного моряка, и никто не сомневался,  что  пройти  сквозь  него  не
составит ни малейшего труда.
   - Барон Гольц, брат, я поручаю вам взять обе сотни Тапской  комтурии,
войти в лес слева от крепости и подвести кнехтов к границе деревьев  для
атаки. Барон фон Регенбох, брат. Я поручаю вам взять сотни  Кохилской  и
Кехранской фогтий и произвести тот же маневр  справа.  Со  стороны  реки
крепость  будут  атаковать  воины  Дерптского  епископства,  командовать
которыми я попрошу барона де Толли. Я обращаю ваше внимание, братья, что
в крепости находится  всего  несколько  десятков  воинов,  а  под  вашим
началом их более шестисот мечей. При одновременной атаке с  трех  сторон
русские не смогут находиться одновременно на  всех  стенах.  Сигналом  к
штурму послужит следующий залп пушек. Во имя Господа! Ступайте, братья.
   Русские стрелки оказались расторопнее ливонских, и два камня один  за
другим полетели в сторону  уходящего  налево  отряда,  но  на  этот  раз
катапульты промахнулись. Рыцарь, после обеда не ставший надевать полного
доспеха, и не садившийся в седло, отошел к бомбардам на тот случай, если
понадобится давать дополнительные приказы.  Воины  как  раз  вколачивали
свежий заряд, приготовив к выстрелу заиндевевшие ядра.
   - Не торопитесь, - негромко распорядился  командующий,  поворачиваясь
лицом к деревне. И только когда, по его мнению, войска пробрались  через
лес к назначенным позициям, разрешающе махнул рукой:
   - Пали!
   Ядра ударили в землю перед частоколом, угодив почти в одно  место  и,
может быть, поэтому, завалили  сразу  чуть  ли  не  десяток  заостренных
бревен. Вслед за этим на крепость со всех сторон ринулись воины.  Темная
волна ударилась в земляные валы, и заплескалась у их основания, очень  и
очень медленно поднимаясь вверх. Сквозь пробоины  в  наружном  частоколе
было видно, как у дальних стен изнутри бегают какие-то бабы и худосочные
подростки, наугад выплескивая воду. Сейчас  это  командующего  особо  не
беспокоило - отдохнувшие за ночь и разгоряченные люди подобного  пустяка
не заметят. Вот только куда делся предсказанный епископом местный боярин
со своими холопами? Почему не в первых рядах мечом машет?
   Кнехты со всех сторон поднялись уже выше, чем  наполовину,  когда  со
стен начали сбрасывать большие белые кубы льда. Сильного вреда причинять
они, конечно, не могли - но и без того неустойчиво удерживающихся воинов
легко сбивали вниз. Вдобавок броски сопровождались плесканием все той же
водой, затекающей  в  только  что  выдолбленные  ступени  и  быстро  там
застывающей. Впрочем, еще неизвестно, что  лучше  -  выдолбить  во  льду
новую ступень, или попасть пальцами в мокрую лунку при этаком морозе.
   Однако русских, как и предвидел сын Кетлера,  на  всех  атакующих  не
хватало, и вот уже в нескольких местах кнехты выбрались наверх.
   - Великий Господь, да что это такое?!
   Сунувшиеся перевалить через частокол ливонцы начали падать назад -  и
рыцарь готов был поклясться на Библии, что удар топором по шлему получил
только один! Вот еще  один,  только  поднявший  голову  над  частоколом,
вскинул руки к лицу, осел вниз и заскользил по стене, сбивая  товарищей,
вот другой схватился за плечо и согнулся  в  три  погибели,  прячась  за
бревна.
   - Не лезьте! Накапливайтесь  под  стеной,  накапливайтесь,  -  шептал
командующий, но сорванные с земли  сервы  плохо  разбирались  в  военной
тактике, а  потому  не  догадывались  сперва  собраться  под  частоколом
большой группой, чтобы потом  всем  вместе  перемахнуть  единой  массой.
Впрочем, места, чтобы  накопиться,  на  узкой  скользкой  полоске  между
частоколом и скосом  стены  имелось  совсем  чуть-чуть,  да  еще  сверху
постоянно поливают водой и норовят стукнуть топором.
   Русские оказались коварны и хитры.  Где-то  в  деревне,  недалеко  от
стен, сидело  несколько  лучников,  которые  быстро  выцеливали  врагов,
появляющихся  над  валом.  А  поскольку  кнехты  не   могли   взобраться
одновременно все, над частоколом или краем  приречного  вала  появлялось
всего по несколько голов. Численное преимущество атакующих  сводилось  в
ничто - лучники отстреливали кнехтов по очереди, по одному.
   Еще около трети часа сын верховного магистра  ждал,  что  в  каком-то
месте  количество  взобравшихся  кнехтов  станет  подавляющим,  что  они
прорвутся, перевалят стену и начнут  разбегаться  по  селению  -  и  тут
русским уже не помогут никакие стрелки. Но штурм становился все более  и
более вялым - закованные в тяжелые кирасы, и в большинстве своем  мокрые
люди просто  выдохлись,  устали  по  несколько  раз  лезть  на  стену  и
скатываться обратно вниз. Они нуждались в отдыхе.
   - Горнист! Играй отступление, - приказал рыцарь. - Бомбардиры, а  вам
надлежит взять стволы, лесом  обойти  город  и  тайно  установить  пушки
напротив ворот деревни. Все поняли? Исполняйте.
   Прикрывать бомбардиров от  возможной  вылазки  осажденных  он  послал
ливонского дворянина Хангана с двумя десятками епископских воинов, а сам
ушел в свою палатку,  поставленную  прямо  на  льду  еще  вчера.  Рыцарю
хотелось побыть одному. Второго штурма сегодня организовать все равно не
удастся: день катится к закату, кнехты устали, а осажденные  старательно
плещут через вал воду, восстанавливая стены своей  крепости.  Впервые  с
начала похода сын Готарда Кетлера  усомнился  в  том,  что  ему  удастся
покорить язычников так легко  и  быстро,  как  он  себе  воображал.  Две
крепости, две неудачи. А рыцарям и простым солдатам нужна добыча - иначе
за ним больше уже никто и никогда не пойдет.
 
*** 
 
   - Хватит бездельничать! -  решительно  заявил  Зализа,  вернувшись  с
очередной поездки по окрестным тропам. - Пора и честь знать.
   Минувшая неделя, которую он почти полностью провел в  седле,  сделала
свое дело. Юшман более не казался ему неподъемной тяжестью,  а  легко  и
просто облегал тело, как рубашка или нарядный зипун. Ноги от  седла  уже
не уставали, сабля снова прижилась к руке, а кончиком  длинной  рогатины
опричник мог расщемить надвое раскачивающуюся на ветру ветку.
   - Горло-то еще не зажило, Семен, - попыталась отговорить его жена, но
Зализа упрямо покачал головой:
   - Почитай, два месяца смерды человека государева не  видели!  Как  бы
сомнения в их душах не зародилось, в спокойствии на земле,  в  твердости
власти государевой. Нет, пора ехать. За  порядком  доглядеть,  о  законе
напомнить.
   Алевтина покачала головой, и  смирилась.  Она  знала,  что  рано  или
поздно,  но  настанет  день,  когда  муж  сядет  в  седло  и  снова   по
восемь-девять дней из каждых десяти станет проводить в дороге,  проверяя
невскую засеку, морские берега, долгие узкие  дороги  Северной  Пустоши.
Как ни страшно звучит, но рана, полученная мужем в  горло,  принесла  ей
радость - только она заставила опричника задержаться  в  усадьбе  не  на
день-другой, а на целых полтора месяца.
   - Скажу Пульхерии, чтобы снеди собрала, - вздохнула  Алевтина.  -  Ты
куда ехать собираешься?
   - Нислава из Еглизей заберу,  -  усмехнулся  опричник,  -  засиделся,
поди, сарацин. С ним поперва в засеку  съездим,  посмотрим,  как  догляд
несут. Там сейчас Феофан должен стоять. Потом на ту сторону Невы съезжу,
пока зима. Летом ведь ни разу не побывал, все недосуг  было.  Да  ты  не
беспокойся, там окромя чухонцев никто не живет, ни  татей,  ни  литовцев
нет. Просто осмотрюсь, для порядка.
   - Возвращайся скорей, рану застудишь.
   - Да  рано  ты  меня  провожаешь,  -  засмеялся  Семен.  -  Еще  ночь
впереди...
   Однако и с раннего утра  выехать  ему  не  удалось.  Слишком  большое
значение может иметь  каждая  мелочь  в  зимнем  лесу  при  коротком  ли
привале, или при неожиданной стычке с  осмелевшими  станичниками,  да  и
просто во время долгого перехода между редкими пустынными деревнями.
   Жеребцов в поход  Зализа  выбрал,  естественно,  не  туркестанских  -
ходких, но быстро выдыхающихся, а московских, выносливых и  не  боящихся
мороза. Самолично проверил подковы на обоих, прогулял по двору.  Гнедого
Рыка велел седлать, а рыжему, с белым пятном на лбу  Дудару,  взятому  в
качестве заводного, приказал навязать на ноги начетник, заподозрив в нем
легкую засеку. Упряжь  -  седло,  уздечки,  чересседельные  сумки  также
прощупал сам - хорошие ли ремни, не перетерлись ли, не  подгнили.  Вынул
по очереди  и  осмотрел  стрелы,  поменял  тетиву  на  луке,  хорошенько
простучал недавно сделанный круглый щит из легкого тополя - не  рассохся
ли, не болтаются ли доски, как держатся на месте заклепки.  С  таким  же
вниманием отнесся и к  огниву  -  маленькой  металлической  пластинке  с
насечками и кремню. Мелочь, но остаться зимой без огня  может  оказаться
хуже, чем без заводного коня.
   Солнце потихоньку поднималось  к  зениту,  но  Зализа  все  равно  не
торопился. Лучше потерять полдня один раз, и потом несколько месяцев  не
беспокоиться о снаряжении, чем рухнуть оземь  из-за  лопнувшей  подпруги
где-нибудь за полета верст от жилья.
   - Может, отобедаешь,  Семен,  раз  уж  все  равно  еще  здесь?  -  не
выдержала Алевтина, наблюдая с крыльца, как муж  совсем  было  нацелился
подняться в седло. - Все одно в дороге время тратить придется.
   В этот миг, разрушая все намеченные планы,  во  двор  усадьбы  влетел
всадник в высоком островерхом шлеме с сафьяновым флажком на  кончике,  в
расстегнутом  налатнике  рысьего  меха,  из-под  которого   поблескивали
узорчатые пластины  бахтерца,  в  пышных  кумачевых  шароварах  и  шитых
картулином валенках. Судя по тому, что воин примчался одвуконь,  но  без
каких-либо чересседельных сумок или тюков, с одним лишь небольшим мешком
за заводном скакуне, цель у него могла быть только одна: донести срочную
важную весть. А судя по богатому одеянию - весть пришла из Москвы.
   - Пульхерия, - поймал Зализа запаренного жеребца под узцы. -  Поднеси
гостю сбитеня горячего с дороги. Кто там на конюшне?!  Лошадей  попонами
накройте, да выходиться им дайте.
   - Здравствуй, человек государев, - вежливо поклонился спрыгнувший  на
землю гонец.
   - И ты здрав будь, боярин, - ответил опричник, подождал,  пока  гость
выпьет медового напитка, после чего пригласил его в дом.
   Войдя в  горницу  и  скинув  рукавицы,  гонец,  нарушая  все  правила
приличия, сразу полез в  спрятанную  под  налатником  сумку  и  протянул
Семену скрепленную царской печатью грамоту. Зализа, удивленно  приподняв
брови,  развернул  свиток,  зашевелил  губами,  неспешно  вчитываясь   в
старательно выписанные слова. За верную службу... И вычищение крамолы...
Земли изменщика боярина Волошина... Государеву человеку Семену Зализе...
   Опричник медленно свернул бумагу. Ввозной указ. Вот и пришла  награда
за то, что боярина Хариона на дыбу он  повесил,  да  дочь  его  едва  не
опозорил.
   - Государеву грамоту мнешь, боярин! - упреждающе вскинул руку гонец.
   Только теперь Зализа заметил, что зажал дарственную в  плотно  сжатом
кулаке.
   - То не грамоту я мну государеву,  -