бою  врага
убивать, и другое - безоружного зарезать.
   - На болоте твоим врагом был дед Агарий, - холодно напомнил Зализа. -
И ты его даже не поранил, хотя чрез это погибнуть мог.  Если  ты  всегда
милуешь татей и ворогов, то мне такие ратники не нужны!
   Ответ прозвучат твердо и недвусмысленно. Станислав взял меч, шагнул к
молча  ожидающему  смерти  бандиту.  Матрена  осенила  себя  крестом   и
отвернулась. Милиционер прижал клинок к  горлу  преступника,  и...  И...
И... Не мог он просто взять, и резануть по горлу  живого  человека,  как
какой-нибудь чеченец! Просто не мог, и все!
   - Матрена, веревку принеси, - прозвучал за  спиной  спокойный  голос,
подводящий итог экзамену.
   Погожин вздрогнул, снова прижал  клинок  к  горлу  смертника...  Одно
усилие, одно движение, один рывок... Неожиданно  Станислав  уронил  меч,
быстрым движением расстегнул кобуру, вынул пистолет, передернул  затвор,
вскинул оружие и просто и без прикрас нажал на спусковой крючок.
   Бездушный механизм смерти сработал без осечек: хлопнул выстрел - тать
резко дернулся и повалился на бок,  а  милиционер  небрежно  отбросил  в
сторону ставший совершенно бесполезным "Макаров".
   Однако засечники  тут  же  кинулись  в  жнивье  и  отыскали  странную
металлическую игрушку.
   - Что это, Нислав? Пищаль?
   - Пистолет, - Погожин устало опустился на землю.
   - Такой маленький?
   - К  нему  специальные  патроны  нужны,  а  их  нет,  -  тихо  сказал
милиционер. - Можно выбрасывать...
   - Зачем? - Зализа подошел ближе и постучал пистолетом ему по плечу. -
Отдай кузнецу, он тебе из него хороший топор выкует. Или  нож.  Странный
ты воин, но я, кажется, знаю, что за оружие тебе нужно. Посмотрим, каков
ты в деле. Матрена! - поворотился он к женщине. - Прокормишь мужика?
   - Да как же одна, барин?! - взмолилась баба.
   - Не хнычь, - повысил голос опричник.  -  Два  года  одна  тянешь,  и
ничего. А тут я тебе недоимки прощу, мужику твоему двух коней дам, чтобы
на смотры выезжал. И помогать он тебе станет, когда не при службе... Или
вовсе забрать?
   Матрена набычилась, и ничего не ответила.
   - Ладно, - рассмеялся Зализа, - поможем тебе хозяйство поднять. Мужик
твой пусть поправляется, раз увечный, но послезавтра к полудню  собирай,
с собой в Копорье заберу. Нужен.
   Опричник посмотрел на потерянно сидящего рядом с расстрелянным  татем
Нислава, но его состояние, похоже, вполне  удовлетворило  опричника.  Он
легко поднялся в седло, поймал за повод заводного  коня  и  помчался  по
пыльной  тропе.  Спустя  несколько  мгновений  двое  других   засечников
последовали за ним.
 
*** 
 
Усадьба выглядела в точности так, как ее оставили уходящие в крепость стрельцы: пролом в стене, закрытые ворота, выломанные двери дома. Пара подворников бесцельно слонялись от забора к забору, не зная, к чему приложить руки, из сарайчика обиженно хрюками свиньи, доносилось голодное мычание коров. 
   - Ярыга! - громко позвал Зализа единственного человека, который точно
никуда не мог деться. - Куда пропал?
   Харитоновский  человек  высунулся  из  опустевшей   конюшни,   увидел
опричника и торопливо потрусил навстречу:
   - С чем приехали Семен Прокофьевич? - подобострастно  поинтересовался
он.
   - А ты думал, усадьбу крамольную без присмотра оставим? - спрыгнул на
землю Зализа. - Чтобы тут новое гнездо колдовское завелось? А пошто  тын
никто не поправил? Али людишек не стало?
   - Так, - понизил голос ярыга, - бают, сожгут усадьбу со всеми вместе.
Как опричники с Москвы прискачут, так и сожгут. Девки, почитай,  все  по
деревням разбежались, подворники тоже. Остались только Аким  с  Тимуром,
они из Замежья, им тикать ближе.
   - Почему коровы не на пастбище? А  свиньи  почему  орут  голодные?  -
продолжал отчитывать ярыгу опричник. -  Ты  хоть  знаешь,  что  поместья
изменников государю под руку отходят? И убыток вы  творите  самому  царю
Ивану Васильевичу.
   - Так я... - развел руками ярыга.
   - Грамоте обучен?
   - Да, барин.
   - Беглых подворников перепиши и всем начет поставь  за  нерадение,  -
четко распорядился опричник. -  Скотину  немедля  накормить,  на  свежую
траву выпустить. Тын чтобы к завтрашнему вечеру выправили... А пошто  ты
на левый бок кривишься?
   - Ранили меня, Семен Прокофьевич, когда вы усадьбу воевать  изволили,
- признался смерд.
   "Вот и бунтовщик выявился, - недовольно подумал Зализа. - Хотя  этого
карать не за что: барина защищал".
   - Как тебя зовут?
   - Твердиславом кличут, барин.
   - Раз ты честность свою показал, - кинул опричник ярыге повод коня, -
и от долга своего не убег, ставлю тебя  в  усадьбе  приказчиком.  Завтра
всем  убыткам  перепись  соверши,  начет  на  беглых   смердов   наложи,
порушенное исправь, за порядком следи.  Теперь  с  тебя  весь  спрос.  А
сегодня  я  смотр  поместному  ополчению   желаю   произвести.   Посылай
вестников, дабы немедля  сюда  оружные  и  о  двуконь  явились.  А  пока
угощение нам устроить распорядись.
   Отдав распоряжения, опричник поднялся на крыльцо. Он не сказал  ярыге
самого главного - о чем и сам  вспомнил  всего  несколько  минут  назад.
Имущество изменника отходит в казну не полностью - половину его получает
тот, кто крамолу распознал и изменника пред очи  государевы  выдал.  Это
означает,  что  хозяином  усадьбы  родовитого  боярина  Волошина   может
оказаться он, сын кожевенника Прокофия из угличской ремесленной слободы.
   Теперь, идя по дому и глядя по сторонам хозяйским взглядом, он  начал
понимать,  что  разгром  стрельцы  учинили-таки  немалый:  все   сундуки
разломаны, часть рухляди раскидано по полям, из шкафов заморских  дверцы
содраны,  посуда  растащена,  почитай,  вся.  В   хитром   темно-красном
французском бюро, для  написания  грамоты  предназначенном,  ящички  все
повыбиты, и следы кистеня остались. Его, зализовского кистеня.
   Засечники,  просидевшие  арест   Волошина   в   наряде,   тоже   живо
заинтересовались содержимом сундуков. Опричник препятствовать не стал  -
когда еще от их службы прибыток случится? Ярыга  опись  проведет,  потом
ничего ужо не возьмешь. А пока - пускай.
   Боярские  покои  по-прежнему,  словно  сеном,  белым  пухом  усыпаны,
обломки стула повсюду раскиданы, икона с лампадой из угла  выворочены  и
внизу валяются - слава Богу, хоть пожар от огня не занялся.
   В соседней комнате на коленях перед красным углом стояла  на  коленях
Алевтина и тихо вымаливала что-то у Господа. Откровенно говоря, как  раз
ее Зализа встретить в дом не ожидал.  В  ее  нынешнем  положении  у  нее
оставалось только два  пути:  в  монастырь,  али  к  дальним  родичам  в
приживалки. Хотя некоторые, бывает, и грех смертный на душу берут,  руки
на себя накладывают. Однако все это следовало делать как можно  быстрее,
не дожидаясь, пока на усадьбу не обрушилась новая беда: а  ну,  прикажет
во  гневе  государь  сослать  семью  бунтовщика  в  дальние  земли?  Или
опустошенные мором волости отправит заселять...
   Девка оглянулась, испуганно вскрикнула, попятилась к кровати:
   - Не надо! Не трогай меня.
   Пожалуй, желания баловаться с ней у Семена  и  не  имелось,  но  этот
беззащитный вид некогда гордой боярской дочки, ее жалобный  голос  после
давешних угроз, молящий взгляд побудили в нем исконное  мужское  желание
подмять, овладеть, сделать своей. Он прикрыл дверь, снял с себя пояс.
   - Нет,  -  уже  намного  тише  попросила  Алевтина,  сознавая  полную
бесполезность своих молений.
   Зализа подступил ближе и опрокинул ее на постель.
 
*** 
 
Еды в разоренном доме толком не оказалось: ярыга смог выставить на стол только холодную буженину, трех суховатых копченых лососей из ледника, да корчагу соленых грибов. 
   - Вы тут что, не ели эти дни, что ли? - удивился опричник.
   - Стряпуха сбежала, - зачесал ухо ярыга.
   - Так, а эти... - кивнул Зализа в сторону внутренних комнат.  -  Жена
боярская, дочь?
   - Боярыня все время в церкви, в Замежье, у иконы Сергиевской стоит, а
дочка его не спрашивала ничего...
   - Ну, так покорми! - повысил голос опричник. - Еще помрут с голодухи.
А спрос опять с меня будет.
   "Если сразу на себя руки не наложила, то теперь и подавно не  наложит
- подумал Зализа. - Главное, чтобы по глупости не преставилась".
   Поместное ополчение начало подтягиваться часа  через  три.  Одетые  в
броню конники въезжали во двор, привычно отворачивали влево, на ничем не
занятую утоптанную плешь. Спешивались, подходили к иссеченному  жребием,
проломленному тыну, осматривали, негромко переговаривались.  Выждав  еще
час, Зализа вышел из дома в сопровождении настороженных черносотенцев.
   - Становись  для  смотра,  ополчение!  -  приказал  он,  разворачивая
волошинские сотные грамоты.
   Боярские дети, недовольно ворча,  начали  выстраиваться  вдоль  тына,
разбиваясь на небольшие группы. Зализа невозмутимо ждал, а вот Василий и
Феофан заметно волновались: они хорошо понимали,  что  оказались  втроем
против двух десятков хорошо вооруженных и обученных воинов. Опричника же
занимал другой вопрос - кто из пришедших на смотр  воинов  являет  собой
детей боярских, а кто - просто  назначенный  волей  боярина  вооруженный
смерд. Впрочем, скоро стало видно, что  оружных  смердов  в  усадьбу  не
явилось вообще: на земляной плеши выстроилось пять отрядов разного числа
во главе с выступившем вперед боярином. Семен кивнул, и начал  осмотр  с
левого отряда:
   - Кто таков? - остановился он перед боярином.
   - Борис Пушкин, сын Василия Мыткиновича, - представился воин в  новом
куяке, одетом поверх старой кольчуги.
   - Боярский сын Борис Пушкин, - нашел его в  выписке  из  новгородской
книги Зализа. - Пятьдесят  три  двора,  шестьсот  семьдесят  семь  чатей
пашни.
   Боярский сын Пушкин, даром что волошинский волостник, имел под  рукой
больше чем втрое больше земли и чуть не в пять  раз  больше  дворов  чем
государев человек, воевода Семен  Зализа.  На  смотр  он  честно  привел
шестерых  всадников  с  собой  седьмым,  все  на  крепких,  откормленных
жеребцах. Судя по грамоте,  двое  из  воинов  были  его  сыновьями,  еще
четверо - из дворовой челяди. Именно так  отряд  и  выглядел:  боярин  и
сыновья в сверкающих начищенными пластинами куяках поверх  кольчуг,  все
остальные - в пожилых, носящих следы былых схваток колонтарях.
   Следом стоял боярский сын Рапейкин, лет пятидесяти на вид вместе с не
менее пожилым ратником. Оба - в тегиляях поверх кольчужки. Рапейкин имел
три деревеньки общим числом в семь дворов и  на  своих  двухстах  десяти
чатях явно не жировал. Зализа поморщился: он чувствовал что его самого и
его поместье, раскиданное среди болот Северной пустоши ждет точно  такое
же будущее.
   Боярский  сын  Ероша  привел   трех   всадников   вместе   со   своим
пятнадцатилетним  сыном  -  только-только  попавшим  в  реестр  новиком,
Боярский сын Николаев - двух оружных  смердов.  Боярский  сын  Хавьюг  -
одного.
   - Восемнадцать, - подвел итог смотру Зализа.  -  По  сотным  грамотам
должно быть двадцать два ополченца. Кто уклонился?
   - Никто не уклонился, - гордо вскинул  подбородок  Ероша.  -  Боярина
Аманова намедни вместе с сыновьями на этой само дороге стрельцы насмерть
убили.
   - На этой дороге застрелили татей,  желавших  бунт  противу  государя
учинить, - повысил голос Зализа. - И оправданием неявке это  служить  не
может!
   - Они боярина ехали защищать! - поддержал Ерошу  один  из  пушкинских
детей. - Они ему клятву верности давали!
   - Им их деревеньки еще дед волошинский пожаловал!  -  добавил  боярин
Николаев. - Верой и правдой всегда служили, как отцы и прадеды завещали.
   - Вот как? - скрипнул зубами опричник. - Значит, раз  прадед  землями
одарил, значит и измену покрывать можно? На нашей земле  один  государь:
Иван Васильевич! И против него никому  ни  за  какие  волости  выступать
непотребно! Крамолой это называется, изменой, а не преданностью!
   - Мы боярину Харитону  Волошину  клятву  приносили,  -  тихо  сообщил
Николаев. - Куда прикажет, туда и пойдем.
   - Что?! - схватился за саблю Зализа. - За боярином-изменником? Шляхту
тут решили учудить? Государя не слушать?
   Боярин Николаев тут же с готовностью обнажил свой клинок, а  оба  его
смерда вытащили на свет Божий прямые дедовские мечи.  Василий  и  Феофан
выступили вперед, готовые прикрыть своего друга и воеводу.
   - Вот значит как, бояре?! Один государь за Русь отвечать должен? А вы
его предавать будете, да землю нашу свенам да литовцам продавать?  Кровь
за Третий Рим государь проливать станет, а вы гвозди римлянам подносить?
- продолжал поносить  предателей  опричник.  -  Каким  идолам  молитесь,
нехристи? Пошто от веры нашей так легко отступаетесь?
   - Ты, человек государев, вместе все не мешай, -  неожиданно  выступил
Борис Пушкин. - Мы от государя и веры нашей не  отступаем,  и  живот  за
землю русскую уже клали. А клятву верности  боярину  Волошину  приносили
все, и отрекаться от нее не намерены.
   - Не отступаете? - повернулся к нему Зализа, сдвинув в сторону  своих
засечников. - А  то,  что  боярин  Харитон  свитки  священные,  в  самом
Иерусалиме со святых книг списанные, себе  под  седалище  клал,  это  вы
знаете? Где ваша вера, боярин Борис? Что, и в чародействе, как в измене,
Волошина покрывать станете?
   - Лжешь, боярин!
   - Пред Господом  клянусь,  -  отпустив  рукоять  сабли,  осенил  себя
крестом Зализа. - Самолично нашел!
   На этот раз бояр проняло. Измену Харитоном  Волошиным  царю  они  еще
могли понять и даже, верные клятве, поддержать,  но  посрамление  святых
грамот и веры православной - никогда.
   - Сюда меня государь  самолично  порубежником  поставил,  -  напомнил
боярам опричник.  -  Северную  пустошь  от  ворога  оберегать,  смуты  и
лихоимства не допускать.  И  его  именем  я  вам  приказываю  дома  бока
отлеживать прекратить и  выходить  отныне  в  засечные  наряды  согласно
сотной грамоте в полном оружии и одвуконь.
   - Не было такого никогда, чтобы боярские дети порубежниками ходили! -
выкрикнул Николаев.
   - Я, государев человек Семен Зализа, -  подошел  к  нему  опричник  и
встал в двух шагах  перед  лицом.  -  Тебе,  боярскому  сыну  Николаеву,
обязанному за земельный надел свой  наследственный,  что  тебя  и  детей
твоих кормит,  ратную  службу  нести,  приказываю  именем  единственного
властителя земли русской царя Ивана Васильевича через четыре дня явиться
сюда оружным и с двумя бронными ратниками на двух конях каждый и  вместе
со служилым человеком Василием Дворкиным выехать в засечный  наряд  губу
Невскую от свена или иного ворога стеречь, и пребывать там до того часа,
пока новый наряд вам на смену не придет.  Готов  ли  ты  выполнить  волю
государеву, что я его именем произнес, боярский сын Николаев, али вместе
с Харитоном Волошиным собираешься крамолу чинить?
   Боярский сын оглянулся за поддержкой на других ополченцев, но те сами
ждали - чем закончится прямое противостояние опричника и волостника.
   - Ну, боярин, - потребовал Зализа четкого ответа. - Ты выйдешь  земли
русские защищать?
   - Да! - не выдержав, рявкнул Николаев. - Токмо не твою волю выполняя,
а ради целости рубежей наших пойду! Как  боярин  русский  русскую  землю
оборонять.
   Но для Зализы это уже не имело никакого значения. Он и сам служил  не
себе, а только государю и Святой Руси.
   -  Боярский  сын  Ероша,  выйдешь  ли  ты  рубежи  Северной   пустоши
оборонять, когда призовет тебя  служилый  человек  Дворкин  наряд  возле
Невской губы менять.
   - Пойду, - кивнул боярский сын,  уже  не  добавляя  ничего  к  своему
согласию.
   - А ты, боярский сын Рапейкин?
   - Боярин Харитон прикажет, пойду, - с легкостью пожал плечами пожилой
воин.
   - Тебе государь приказывает! - повысил голос Зализа.
   - Я уже слишком стар, чтобы от  клятв  своих  отрекаться,  -  покачал
головой боярин. - И никому, кроме Харитона Волошина, служить не стану.
   - Если ты не желаешь воинский  долг  отдавать,  -  довольно  спокойно
сообщил ему опричник, - тебя вычеркнут из писцовых книг и лишат права на
вотчину.
   - С боярином Харитоном обо мне говори, - ответил  старик,  взял  коня
под уздцы и повел его к воротам. - Ему я честью и  животом  клялся,  ему
мою судьбу и решать.
   - Ну что, государев человек,  -  предложил  Борис  Пушкин.  -  Хватай
крамольника, да тащи в Разбойный приказ.
   - За старческую  глупость  государь  не  карает,  -  покачал  головой
Зализа. - Прошли те годы, когда боярская воля выше долга перед  Богом  и
Русью ставилась. А ноне Святая Русь Великой становится. Так  что,  Борис
сын Василия, за боярскую вольницу желаешь голову сложить, али  за  землю
отчинную? Мелкими шляхтичами  сыновей  видеть  желаешь,  али  боярами  в
державе сильной любимой Господом и страшной для нехристей?
   - Землю свою свободной и христианской видеть хочу, - усмехнулся Борис
Пушкин. - А кроме нас, бояр,  ее  оборонить  некому.  Выйду  на  рубежи,
государев человек, зови.
   - Что ж, - подвел итог Зализа. - Именем государя,  поставившего  меня
за Северной пустошью смотреть, решаю: боярских детей Николаева, Пушкина,
Ероша, Хавьюга по поместьям распустить, а на порубежную службу  вызывать
особо. Боярина Рапейкина и боярина Аманова  за  уклонение  от  смотра  и
ратной службы из  уездных  списков  исключить,  жалования  денежного  не
платить, а земли их переписать на служилого человека  Старостина,  коего
обязать  к  весне  выставить  пятерых  оружных  и   доспешных   ратников
соответственно государеву Уложению.
   - А ну, как боярина Волошина невиновным признают? - не  удержался  от
вопроса Николаев.
   - Боярский сын обязан являться на смотр и при боярине, и без оного! -
твердо отрезал Зализа. - А потому оправдание Харитона Волошина  изменить
ничего не сможет.
   С  этим  спорить  никто  не  стал.  Все  знали:  отойдут  ли  вотчины
волошинские в казну, вернутся ли боярину или достанутся  кому-то  еще  -
они все равно останутся на своих поместьях. Лишить  боярина  его  земель
может только собственное нерадение, али  собственная  измена  -  и  все.
Ратники поднялись в седла и стали друг  за  другом  выезжать  в  ворота.
Когда последний из коней на прощание приподнял хвост и высыпал на дорогу
горсть темных кругляшков, Дворкин облегченно вздохнул, и  вытер  пот  со
лба:
   - Уф-ф. Я уж думал, порубают нас всех на месте, и мяукнуть не успеем.
   - Ничего, Василий, - похлопал его по плечу Зализа. - Зато еще  пятеро
вотчинников из-под боярской руки под длань государеву перешли.  Дело  мы
делаем великое, за такое и умереть не страшно.
   - Помирать всегда страшно, Семен, -  не  согласился  засечник.  -  Ты
скажи, почему Феньке поместье отвалил, а мне ничего не дал?
   - Не  Феньке,  -  с  гордостью  поправил  довольный  Старостин,  -  а
служилому человеку Феофану!
   - Я так думаю, - ответил опричник. - Феню нашего могут встретить  без
большой любви, а потому в его земли  вы  поедете  вместе.  Когда  твердо
владения в руку возьмет, тогда и тебе,  Василий,  куда  сесть  найдется.
Пока же седлайте коней. Сейчас я грамоты именем государевым выпишу, и  с
Богом. Не забудьте, что Василию через четыре дня наряд засечный  менять.
А ты, Феня, через неделю его сменишь, коли я  сам  вернуться  не  успею.
Все, ступайте.
   Вскоре бывший черносотенец Феофан  Старостин,  ставший  волей  Зализы
настоящим служилым боярином, вместе со своим другом умчались  по  лесной
дороге и  опричник  остался  один.  Только  теперь,  в  одиночестве,  он
наконец-то понял, как тяжело дался ему разговор с волошинскими боярскими
детьми, только теперь начал выбираться наружу забитый  в  самую  глубину
души страх. Он  начал  мерзнуть  -  мерзнуть  под  доспехами  и  плащом,
мерзнуть в доме и у растопленной  на  дворе,  в  удалении  от  построек,
кухонной  печи,  и  когда  хлебал  горячую  уху,  сваренную   стряпухой,
найденной Твердиславом в ближней деревне.
   Смеркалось. Зализа ушел в дом, прошел по темным  пустым  комнатам,