сотен  саженей,
навскидку меча стрелы в плотный османский строй. Начали щелкать тетивы и
в татарских отрядах, но навстречу  всадники  не  двинулись,  не  решаясь
обнажать края пешего строя. Вместо встречной атаки из  янычарских  рядов
затрубили горны.
   Между тем, вскачь пролетев мимо врага, бояре  развернулись  назад,  к
своим, кидая луки обратно в чехлы, перехватывая в левые руки щиты,  а  в
правые - толстые, с глубокими долами  рогатины.  Казаки,  также  опуская
пики, устремились следом за ними. Позади опять  призывно  затрубил  рог.
Конница с опущенными жалами копий - змей крови, как называли их  далекие
предки - перемахнула гребень пологого холма, влетела в сырую  лощину  за
ним, поднялась на  новый  гребень,  словно  атакуя  в  странном  безумии
невидимых постороннему взгляду призраков. И вдруг из-за ближнего  холма,
прямо в лоб, выметнулась точно такая же конная лава с опущенными пиками.
   Мчась навстречу друг другу  со  скоростью  выпушенной  стрелы,  воины
обоих отрядов ничего не успели сделать, кроме как  напрячь  удерживающие
оружие руки, и плотнее вжать колени в конские бока.
   - Угадал! - волна радостного облегчения прокатилась по  телу  боярина
Адашева, словно свежий ветерок, но холодный взгляд уже вперился вперед.
   Татарин в меховой шапке, с длинным стальным наносником,  опускающимся
до верхней губы и в добротной кольчуге, проглядывающей  из-под  небрежно
сработанного куяка. Даниил Федорович понял, что столкнется именно с  ним
- а пика уже промелькнула над ушами коня, устремляясь точно в сердце.
   Опытный к сшибкам дьяк  лишь  чуть-чуть  приподнял  кончик  рогатины,
ударив ею по  ратовищу  пики,  и  поднял  щит  выше  плеча.  Еще  миг  -
потерявшее цель смертоносное острие промелькнуло над плечом, а окантовка
щита врезалась  басурману  в  лицо.  Громко  хрустнули  кости,  брызнула
влажная кровь - боярин опять опустил рогатину, уже не метясь,  а  просто
удерживая на уровне человеческой груди и продолжая пришпоривать скакуна.
Упругий толчок в правую руку, еще  один.  Рогатина  отяжелела  и  Даниил
Федорович, поняв,  что  удержать  ее  не  сможет,  просто  разжал  руку,
потянулся к кистеню - увидел слева блеск,  прикрылся  щитом.  Послышался
оглушительный треск, боярин  наугад  махнул  кистенем  через  деревяшку,
надеясь, что оружие само куда-нибудь достанет, отдернул стальную  гирьку
назад - и оказался опять в чистом поле.
   Адашев сделал глубокий вдох -  ему  показалось,  что  воздух  по  эту
сторону, за татарской конницей и чище, и свежее, и прохладнее чем  перед
ней, пустил коня рысью, оглянулся назад. Отряд заметно поредел. Никак не
менее сотни казаков заплатили жизнями за прорыв через вражеский обходной
отряд. Да и детей боярских стало явно меньше.
   - Вернемся, Даниил Федорович, - услышал он голос атамана.  -  Отгоним
нехристей. Зарежут ведь раненых наших, Богородицей клянусь, зарежут.
   - Нельзя, - холодно ответил боярин. - У  татар  луки,  они  вас  всех
издалека перебьют. Перед сшибкой не успели, а во  второй  раз  стрел  не
пожалеют.
   Он посмотрел на  свой  щит.  Нижняя  часть  отломана  начисто,  ручка
треснула вдоль... Даниил Федорович вздохнул и отбросил его в сторону.
   - Что же, бежать? Братьев своих бросить?
   - И бежать нельзя, - покачал головой Адашев. - Янычары подумают,  что
мы ушли, и в крепость вернутся.
   - Куда же тогда Даниил Федорович? К табуну потайному?
   - Нет... За мной!
   Боярин поднял глаза к небу и пустил коня  широким  шагом,  давая  ему
отдых, и одновременно по длинной дуге обходя главные  силы  османов.  Но
напасть на врага внезапно не удалось - казачий отряд опять напоролся  на
небольшой разъезд из трех конников, которые  моментально  устремились  к
дороге. Дьяк пустил скакуна в галоп, не особо надеясь догнать  дозорных,
но зато выигрывая время - может, янычары не успеют выстроиться в шеренгу
и их удастся смять?
   Но опытная пехота - пожилые ветераны,  успевшие  повоевать  по  всему
миру, - успели.
   Увидев перед собой густой лес из острых пик, готовых впиться в мягкие
конские и человеческие тела, Даниил Федорович повернул правее, метясь  в
полутысячный татарский отряд, прикрывающий край османского войска.
   Атака  опять  удалась  столь  стремительной,  что   степняки   успели
выпустить едва по паре стрел, как им пришлось хвататься за копья,  чтобы
встретить конный удар.
   Сунув стальной шарик за пояс, боярин схватился на  саблю  -  кистенем
удары парировать невозможно - громко закричал. Поначалу хотел "Москва!",
потом решил, что с казаками  лучше  "Ура!",  а  в  результате  получился
просто громкий бессмысленный вопль, с которым он  мчался  на  врага,  не
имея ни щита, ни рогатины. По  счастью,  на  этот  раз  его  противником
оказался молодой и еще неопытный татарин, а потому дьяк  довольно  легко
отпихнул в сторону острие пики, резанул саблей ему поперек лица,  метясь
чуть ниже острого подбородка, потом полосонул сверху вниз басурманина  с
правой стороны, неспособного защититься длинной пикой от близкого удара,
отпрянул в сторону, углядев чужой кинжал.  Сталь  звонко,  но  бессильно
царапнула по панцирю - Даниил Федорович кольнул в ответ,  потом  рубанул
промеж ушей лошадиную морду, скрестил  сабли  с  оказавшимся  на  дороге
врагом. Они высекли искры - и разошлись, двигаясь среди  общей  толпы  в
разных направлениях. Еще какой-то татарин попытался достать его издалека
- боярин повернулся, пропуская укол саблей  по  нагрудным  пластинам,  и
подрезал вытянутую руку снизу вверх. Опять впереди показалась степь - не
доставая до самого татарина, маячившего сбоку, Даниил Федорович со всего
размаха, из-за головы, полосонул по крупу его  коня,  прорубая  мясо  до
кости. Конь свалится - авось, хоть затопчут в схватке басурманина. Да  и
в сече участие уже не примет, куда  ему  пешему  в  такой  давке?  Пятки
привычно сдавили лошадиные бока, побуждая скакуна  вывозить  хозяина  из
боя.
   Боярин Адашев вдохнул воздух полной грудью,  обернулся.  Опять  отряд
поредел на сотню человек, но держался вместе, не  рассыпался.  И  атаман
Черкашенин на месте.
   - Куда теперь? - тяжело дыша, поинтересовался он. - Опять в обход?
   - Ни к чему уже, - боярин отер саблю о рукав и вернул ее в  ножны.  -
Вечереет. Татары сейчас  в  погоню  за  нами  пустятся,  янычары  дорогу
перекроют. В тревоге всю ночь будут, и назад вернуться не успеют.
   Широким наметом, уже не особенно заботясь о  силах  лошадей,  казачий
отряд дошел  до  лощины  за  разгромленным  кочевьем,  где  паслись  под
присмотром трех воинов свежие  кони.  Переседлав  в  свете  загорающихся
звезд скакунов, отряд стремительным галопом помчался прямо на юг, далеко
в  ночь  отрываясь  от  уставших,  и  не  знающих  нужного   направления
преследователей.
   В это самое время мимо Азова, большая часть гарнизона  которого  ушла
уничтожать казачий разбойничий отряд,  а  усиленные  дозоры  с  тревогой
вглядывались в темную степь, тихо скользили вниз по течению низкобортные
вместительные ладьи. Сто двадцать суденышек везли к  морю  почти  восемь
тысяч человек. Вскоре они подберут с берега небольшой отряд, отвлекавший
на себя внимание османских командиров, и поднимут на мачтах  белоснежные
паруса.
   Наступало шестнадцатое июня тысяча пятьсот шестьдесят седьмого года.
 
Глава 4 
БАНДИТЫ 
 
   - Возьми его, - указал Кароки-мурза на арбуз, - и  отойди  на  тысячу
шагов. Арбуз был, естественно, не свежий, а  соленый  -  откуда  в  июне
возьмутся свежие арбузы? Да и все прочие фрукты на  накрытом  под  ярким
летним  солнцем  дастархане  так  же  были  прошлогодними  -  вяленными,
мочеными, сушеными. Изюм, курага, инжир, яблоки, персики -  обычные  для
южной зимы сласти. Сладостей  султанский  наместник  Балык-Кая  пока  не
видел,  но  рассчитывал  побаловаться   в   своем   бейлике   с   новыми
невольницами. Хотя мурза из подвластного рода Алги  и  находился  сейчас
где-то  в  степях,  охраняя  по  его   повелению   странного   русского,
присланного Аллахом,  но  Кара-мурза  продолжал  кочевать  здесь,  возле
Кара-Сова, и обязан позаботиться, чтобы его  повелителя  усладили  всеми
возможными способами.
   Покамест Кара-мурза старался на славу.  Теплый  день:  яркое  солнце,
нежаркий, но приятный воздух, сочная и  зеленая,  хрустящая  под  ногами
трава - все то, ради чего наместник и  решил  навестить  свои  владения,
отнести к нему в заслугу было  нельзя.  Но  вот  богатый  стол:  фрукты,
миндаль,  лещина,  халва,  пастила,  рахат-лукум,  копченая  барабулька,
мидии, краб, холодная шемая, запеченный  в  виноградных  листьях  налим,
жареный ягненок, кумыс, соленая конина, хлеб и  ногайское  масло  -  обо
всем этом позаботился именно вассал. Если он  так  же  позаботится  и  о
ночных усладах - можно будет, так и быть, простить ему долги по  податям
пятилетней давности. Холера все-таки была, мор.  Треть  рода  вымерла  -
какие там подати?
   Кароки-мурза щелкнул пальцами, указывая на накрытый стол, и мальчик в
синих атласных шароварах и короткой вышитой курточке с готовностью подал
ему ломтик жирной белой  шемаи.  Наместник  прижал  ее  языком  к  небу,
растер, наслаждаясь нежным вкусом. Другой мальчик тут же  с  готовностью
подал пиалу с кумысом.
   А еще Кара-мурза приставил к нему пять невольников - двух совсем юных
молдаванских мальчиков, двух старых, но еще способных бегать поляков,  и
одного усатого черкеса средних лет, годного для тяжелых работ. Сам глава
рода уехал в кочевье, не желая навязываться господину  и  мешать  ему  в
глубоких раздумьях, но в нескольких шагах за  спиной  терпеливо  ожидали
приказов десяток его нукеров, готовых в любой момент сложить  голову  за
своего повелителя, либо умчаться с поручением.
   Невольник остановился, повернулся лицом к господину  и  поднял  арбуз
над головой. Лях явно хитрил - пытался сократить указанное расстояние, и
наместник указующе махнул ему рукой:
   - Дальше ступай! - А сам стал накручивать наперсток на большой  палец
правой руки.
   Еще примерно полсотни шагов - раб опять остановился и поднял арбуз.
   Кароки-мурза с благоговением поднял с  ковра  лук,  сделанный  руками
самого Сулеймана Кануни Великолепного, наложил  стрелу,  приподнялся  на
одно колено. От привычного  напряжения  куда-то  ушла  одышка,  втянулся
живот.
   Он зацепил наперстком тугую тетиву, согнул большой  палец,  прихватив
его кончик указательным и безымянным - одним пальцем удержать тетиву  не
под силу ни одному человеку, потом глубоко вздохнул, выпрямил левую руку
и потянул тетиву на  себя.  От  огромного  напряжения  громко  хрустнули
суставы между лопаток, которых, вроде  бы,  и  существовать  не  должно,
заныли локти. Уловив мгновения недвижимости воздуха и  необходимый  угол
возвышения,  нацелившись  острием  противопехотного  лезвия  на  зеленый
шарик, османский наместник  просто  расслабил  указательный  палец  -  и
тетива мгновенно вырвалась из руки, швырнув пехотную стрелу с широким, в
ладонь, наконечником вперед.
   Арбуз в руках поляка без всяких видимых причин раскололся пополам,  и
на голову невольника пролился водопад липкого рассола.
   За спиной наместника послышался дружный смех - нукеры по  достоинству
оценили забавное зрелище.
   Кароки-мурза  отложил  лук,  задумчиво  потер   большим   пальцем   о
указательный, глядя на стол, потом ткнул в сторону лукума.  Мальчик  тут
же поднес ему  несколько  желтых,  обсыпанных  сладкой  пылью  ломтиков.
Наместник выбрал один, положил в рот, прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом.
   Потомку воинственных генуэзцев, перешедших на службу сперва Мамаю,  а
потом и турецкому  султану  никогда  не  доводилось  испытывать  чувства
голода, и поэтому мурза видел в еде не средство  насыщения,  а  источник
наслаждения.  А  когда  желаешь  получать  наслаждение,  никогда  нельзя
торопиться. Иначе желудок окажется набитым битком намного раньше, нежели
отведаешь все доступные угощения.
   - Возьми вот этот, - указал Кароки-мурза  подошедшему  невольнику  на
сложенную возле дастархана горку арбузов, - ступай назад, но  встань  на
сто шагов дальше.
   Он опять задумался, глядя  на  накрытый  стол.  Чем  же  лучше  всего
оттенить сладкий вкус рахат-лукума? Пожалуй... Соленой кониной.
   Прожевав тонкий ломтик, мурза опять взялся за лук,  благо  раб  успел
дойти до указанного места. Он явственно ощутил, как в то время, пока  он
целился, все  вокруг  затаили  дыхание,  отпустил  тетиву  -  и  широкий
"пехотный" наконечник опять развалил цель ровно пополам.
   Да, у него по-прежнему острый глаз и крепкая рука. Вот  только  нужно
ли это теперь хоть кому-нибудь? Станут ли теперь при  султанском  дворце
пить горячий кофе с холодной водой и пускать стрелы на  дальность  и  на
точность под придирчивым взглядом повелителя?
   - Возьми арбуз и встань дальше еще на сотню шагов, -  хмуро  приказал
поляку наместник, вспоминая покойного султана.
   Сулейман Кануни Великолепный умер. Его больше нет. Прошлым  летом  он
не вернулся  из  похода  в  Молдавию,  где  усмирял  непокорных  гяуров.
Кароки-мурза, узнав про это, затаил дыхание на несколько месяцев, ожидая
вестей из Стамбула. Он хорошо знал, что у султана не  осталось  сыновей.
Его любимец и первенец  умер,  не  успев  возмужать,  двое  других  были
казнены, поскольку затеяли заговор против отца. Кароки-мурза знал, что в
этой истории не обошлось без  русских  стараний  -  заговор  затеяли  не
мальчишки, его устроила Рокселана, славянская  рабыня,  ставшая  любимой
наложницей.
   Зимой пришла весть, что дворцовые паши признали султаном Селима  -  и
османский наместник понял, что  для  империи  настают  тяжелые  времена.
Разумеется, Селим тоже был сыном Сулеймана и его прямым наследником.  Но
он был глуп, ленив, и с ранней юности превратился в  запойного  пьяницу.
Это означало, что сам он править не сможет, и  всеми  делами  из-за  его
спины станет заправлять кто-то другой. Но Кароки-мурза уже  очень  давно
не бывал в столице, не знал хитросплетений тамошних интриг и не имел  ни
малейшего представления о  том,  к  кому  обращаться  и  у  кого  искать
покровительства, чтобы добиться дальнейшего повышения по службе. Хотя бы
стать наместником не Балык-Кая, а всего Крымского ханства. И тогда можно
будет спокойно  встретить  старость  и  отомстить,  пусть  символически,
предавшему когда-то Мамай-хана и верных ему генуэзцев ханству. Стать над
Крымом, стать его хозяином и повелителем. Да,  пожалуй  после  этого  он
может счесть свою жизнь прожитой не зря.
   Кароки-мурза  натянул  лук,  метясь  в   далекий   арбуз,   -   и   в
сосредоточившийся разум пришло  понимание  того,  что  наместничество  в
Крыму - это всего лишь мечта. Ведь сейчас он не знает даже,  кому  слать
письма с отчетом о своих делах. И все  -  из-за  подлой  выходки  жалкой
русской рабыни в многочисленном султанском гареме.
   Наместник зло втянул носом воздух, немного снизил прицел  и  отпустил
тетиву. Далекий раб, опустив глаза к своей груди, упал на колени,  потом
лицом вперед - а арбуз шмякнулся ему на голову и  откатился  в  сторону.
Кароки-мурза взял со стола солнечно-желтую курагу, кинул себе  в  рот  и
кивнул прислуживающему мальчишке:
   - Беги туда, встань на его место и подними арбуз над головой.
   Маленький  невольник  мгновенно   побелел,   словно   обратившись   в
известняковую статуэтку.
   - Ты что не слышал? Беги туда, подбери упавший арбуз  и  подними  его
над головой.
   - Беги, кому сказано! - за  спиной  послышался  шорох  вынимаемой  из
ножен сабли.
   Мальчишка попятился, повернулся и потрусил вдаль на подгибающихся при
каждом шаге ногах. Второй замер,  тоже  изрядно  побледнев,  и  стремясь
одновременно следить и за своим товарищем, и за хозяином, боясь упустить
указующий жест или взгляд.
   Кароки-мурза наложил на тетиву новую стрелу, ожидая,  пока  невольник
поднимет над собой  мишень,  потом  поднял  оружие,  прицелился.  Пустил
стрелу.  Расколовшийся  арбуз  окатил   мальчишку   рассолом,   и   тот,
покачиваясь,  двинулся  назад  к  дастархану.   Наместник   окинул   его
презрительным взглядом:
   - Да ты  совсем  мокрый!  Эй,  ты,  -  пальцем  подозвал  он  второго
невольника. - Ну-ка, вылижи его с ног до головы.
   Мальчишка  послушно  подступил  к  товарищу  и  принялся  старательно
слизывать арбузный сок у того с плеч, лица, волос.
   Кароки-мурза, презрительно скривившись, отвернулся.
   Таковы все неверные. Все  эти  молдаване,  венгры,  грузины,  поляки,
русские, черкесы, немцы и прочие язычники, все они кичатся своим  гордым
нравом и свободолюбием - до тех пор, пока не заставишь взглянуть в глаза
настоящей, взаправдашней смерти, пока не поставишь на  самый  край...  И
тогда все они  мгновенно  становятся  послушными  и  работящими  рабами,
готовыми на любые унижения ради спасения своей жалкой жизни.
   - Эй, ты, - подманил наместник второго старика. - Бери арбуз,  и  иди
туда, на сто шагов за труп неверного.
   И еще этот проклятый русский - наместник взялся за очередную  стрелу.
Он обещал поставить  Московию  на  колени  за  десять  лет.  Десять  лет
заканчиваются - и где молящая о милости и клянущаяся в покорности Русь?
   Впрочем, нельзя не признать - полон  и  добычу  Менги-нукер  привозит
каждый  год,  хоть  этим   полностью   оправдывая   оказанное   доверие.
Кароки-мурза каждую осень отписывает в Стамбул об успехах  Девлет-Гирея,
настойчиво намекая, что засидевшийся в Бахчи-Сарае  Сахыб  ленив,  и  не
мешало бы его поменять.
   Но Сахыб-Гирей и Сулейман Великолепный -  друзья  детства,  и  потому
хану прощается все. Прощалось... Теперь ситуация изменилась - но  теперь
он не знает, на кого надавить, чтобы посадить в Крым своего ставленника!
   Невольник  остановился.  Наместник   прицелился,   выстрелил   -   и,
разумеется, попал в цель. Поляк, облегченно вздохнув, двинулся назад.
   И ведь была, была возможность сменить хана, а самому  стать  крымским
наместником!  Кароки-мурза  вспомнил,  как  он  сам,  лично,  вместе   с
шестидесятитысячным войском двинулся на Московию, как созданные  русским
глиняные великаны ломали  засечную  черту  и  крошили  городские  стены.
Казалось, еще один напор - и сопротивление рухнет...
   И тут, уже в который раз, хваленые татарские нукеры  внезапно  задали
делу при одном лишь упоминании о подходе русских ратей. Они  улепетывали
так, что позабыли все шатры и припасы  и  бросили  заводных  коней,  они
удирали с такой скоростью, что они  втроем  -  он  сам,  русский  и  его
шаманка, так и не смогли догнать войска до самого Перекопа.
   После этого позора большинство  татарских  беев  утратили  интерес  к
походам в московские земли, а султан, как сообщали из столицы,  морщился
при любом упоминании имени Девлета!
   Кароки-мурза неожиданно вскинул лук, выпустил стрелу. Вестница смерти
с расстояния двух  сотен  шагов  пробила  грудь  невольника  насквозь  и
умчалась далеко в зеленые просторы, а старый поляк прошел еще  несколько
шагов, прежде чем понял, что убит и со всего размаха рухнул оземь.
   Осман перевел взгляд  на  мальчишек,  которые  мгновенно  затравленно
замерли. Послать их в подарок султану? В янычарский корпус? Кто  оценит,
кто отблагодарит...
   - Империя рушится, - тихо, одними только губами прошептал  наместник,
и куда более громко добавил:
   - Ну-ка, рабы, побегайте. Вон там, шагах в полутысяче от меня.
   - Ка-а-заки!!!
   Кароки-мурза,  уже  изготовившийся  было  к  стрельбе,  опустил  лук,
обернулся, не понимая, что может означать здесь, в самом  центре  Крыма,
этот языческий клич.
   - Казаки! - в ложбине между взгорками показался Кара-мурза,  мчащийся
в сопровождении  полусотни  всадников  и  ведущий  в  поводу  нескольких
оседланных коней. - Любимый мурза, казаки!  Их  много,  их  тысячи!  Они
скачут сюда!
   - Откуда здесь казаки? - недоверчиво  поинтересовался  наместник,  не
торопясь садиться в седло подведенного ему коня.
   - Умоляю вас, любимый  мурза,  он