ать в Америку. Так ведь я никого не держу.
   - Ты не понял, мастер, - Мягкая Лапа ухватился за куртку и потянул ее
к себе. - Мы тут прикинули, и получили интересный выводы. Ведь сейчас  у
нам тысяча пятьсот пятьдесят второй год, правильно?
   - Правильно, - кивнул Костя.
   - Шестьдесят лет назад Колумб открыл Америку, так?
   - Так.
   - Сейчас ее начинают вовсю  осваивать,  местами  с  помощью  пушек  и
мечей.
   - Получается, что так, - согласился Росин.
   - А что, если столкнувшись со страшным врагом колдуны нашего  племени
воззвали к Великому Отцу и высшим силам, а те в ответ прислали в  помощь
нас?
   - Хороша помощь, если вас на другую сторону земного шара запердолили!
   - Но зато нас вытянули в нужное время. А преодолеть нужное расстояние
мы сможем сами. Все вместе. Если мы  доберемся  туда  и  поможем  нашему
племени остановить колонизаторов, то  в  благодарность  колдуны  племени
вернут нас в двадцатый век.
   - Ты хочешь чтобы мы, сотня человек, остановили наступление  Испании,
Англии и Франции на Америку, - в  изумлении  покачал  головой  Росин.  -
Отдай мою куртку, Мягкая Лапа, и иди отсюда. Даже если я поверю в  ваших
колдунов, это не значит, что я объявлю войну половине Европы.
   - Не нужно в Европу, мастер, - почему-то перешел на шепот индеец. - В
Америке воевали отрядики в сто-двести человек. Это инки  или  ацтеки  им
противостоять не могли, но вы-то тоже европейцы! У  вас  есть  оружие  и
доспехи, вы умеете ими владеть. - Похоже,  себя  к  европейцам  уроженец
Санкт-Петербурга и потомственный токарь завода "Электросила" не относил.
- Вы умеете драться по-европейскому,  вы  их  остановите,  а  варау  вам
помогут, поддержат. Когда они сами научатся вашим  методам,  то  колдуны
смогут вернуть вас в прежнее время. Договорились?
   - А есть хоть какие-то гарантии, что провал во  времени  организовали
именно колдуны вашего племени? - поинтересовался Костя.
   - А кто же еще?! - в полном изумлении развел руками индеец.
   - Да, хотелось бы поверить, - вздохнул Росин. - И  в  Питер  хочется.
Вот только сперва нам  потребуется  пройти  всю  Европу,  найти  хороший
мореходный  корабль,  пересечь  океан,  сражаться  с  опытными  в  войне
конквистадорами, и все это в надежде на "авось"? Не  проще  ли  остаться
здесь, дома? Тут тоже хватает желающих помахать мечами.
   - Здесь нет могущественных колдунов племени варау! -  весомо  ответил
индеец.
   Во входную дверь лихорадочно забарабанили:
   - Мастер, к нам парусник идет!
   - Судно! - встрепенулся индеец.
   - Расслабься, - потянулся за своим куяком Росин. - По Финскому заливу
мореходные корабли ходить не могут. Что бы там ни плыло, но в  океан  на
нем высовываться нельзя.
 
*** 
 
Подошедшее к причалу судно ненамного превышало по своим размерам то, на котором Валентин и Немеровский уплыли искать торгового счастья, и безусловно являлось рыболовным баркасом. Не то чтобы Росин хорошо разбирался в типах кораблей и парусной оснастке - но запах шел уж очень специфический. Однако, вопреки первому впечатлению, на доски причала ступили не пропахшие солеными ветрами морские волки в широкополых шляпах и брезентовых плащах, а довольно упитанный монах с большим медным крестом на груди и небольшой котомкой на плече, и молодой воин с не очень густой короткой бородкой, одетый во все синее, за исключением, естественно, доспеха. 
   - Мы раду вас видеть в гостях на нашем берегу, - как  можно  четче  и
раздольнее проговорил Росин, слегка поклонился  и  как  мог  дружелюбнее
указал рукой в открытые ворота.
   Монах подошел ближе, в ожидании остановился. Воин  и  вовсе  старался
скромно держаться в сторонке, плотно запахиваясь в мягкий синий плащ.
   - Телохранитель, что ли? - подумал Костя и сразу же проникся к  гостю
уважением. Он никогда не слышал, чтобы монахи передвигались  по  Руси  с
телохранителями.
   - Вы какой веры будете,  иноземцы?  -  неожиданно  к  спросил  низким
голосом монах.
   - Православные, - пожал плечами Росин.
   - Тогда пошто не креститесь и к руке не подходите?
   Костя, спохватившись, торопливо обмахнулся рукой.
   - Ты не небрежничай, - укорил его монах, - чай Божью милость на  себя
призываешь, а не комаров с чела отгоняешь. Персты вместе собери, ко  лбу
приложи, теперь к животу, во имя отца, сына... Правое плечо, левое  -  и
святого духа. Вот то-то.
   Строгий священнослужитель перекрестил его своею рукой и  протянул  ее
для поцелуя. Затем степенно вошел в ворота, занес руку...
   - А храм-то у вас где?! - повернулся он к Росину.
   - Да вот...
   - Недосуг?! - сразу понял его монах и возвысил голос:
   - Храм Божий поставить недосуг?! А помнишь ли ты, несчастный, что вне
храма не имею я права таинство  исповеди  творить,  и  плотью  и  кровью
Господней вас причащать?!
   - Так у нас, - попытался оправдаться Костя.  -  У  нас  и  священника
нет...
   - Бог у вас должен быть! - возвестил монах. - Не токмо на небе, но  и
в сердце!
   - Благослови, отец! - склонил голову подошедший Картышев.
   -  Во  имя  Отца,  и  Сына,  и  Святого  Духа,  -  привычно  широким,
размашистым и величественным жестом осенил его гость, протянул руку  для
поцелуя, после сего опять поворотился к Росину:
   - Ты когда молился последний раз, сын мой? Когда поклоны перед иконой
бил?
   - Так, я...
   - Грешен ты, сын мой, и грехи замаливать должен рьяно, ибо вижу,  что
велики они есть!
   - Отец, - окликнул монаха Картышев. - Молебен у нас отслужите?
   - Отчего не отслужить, - кивнул Игорю гость. -  Отслужим,  если  души
ваши потребность сию испытывают. Страждущие есть?
   - Двое раненых, отец. Когда крепость у немцев отбивали, им по  стреле
каждому досталось. Никак выходить не можем.
   - За здравие помолиться потребно. И не им самим, а всем вместе. Елеем
освященным очиститься. Веди, сын  мой.  В  утешении,  верно,  страждущие
нуждаются, в молитве и утешении.
   Зализа, пользуясь тем, что посланный отцом  Петром  монах  привлек  к
себе всеобщее внимание, осторожно просочился в ворота, стрельнул глазами
по сторонам, и неторопливо  двинулся  вперед,  к  противоположному  валу
крепости. Остановился, задумчиво поднял глаза к  небу,  снова  покосился
зрачками вправо и влево.
   Караульных у крепости имелось всего двое. Оба следили за морем, но по
разные стороны острова. Сейчас, правда, они больше наблюдали за монахом,
и опричник более-менее спокойно мог осмотреться.
   Иноземцы устраивались на острове  на  совесть,  со  всем  тщанием.  С
первого взгляда Семен заметил и выпирающие из  крыш  трубы  переложенных
печей, и высокий каркас для распиловки бревен, недавно срубленную  баню.
Противовесная катапульта: с одной  стороны  подвешен  тяжелый  валун,  с
другой, в кожаной петле, лежит относительно легкий  снаряд.  Она  стояла
взведенная и нацеленная в сторону причала. Похоже,  катапульта  в  любой
момент готова разнести монастырскую лойму в щепки. Воинов,  правда,  при
машине не имелось.
   Странным показалось Зализе  полное  отсутствие  в  крепости  детей  и
стоящие ближе к мысу жердяные шатры. Если  иноземцы  собираются  жить  в
шатрах, зачем они ремонтируют дома? Хотя, конечно, у каждого народа свои
обычаи. Но что его поразило больше всего, так это рост здешних  людишек.
Все, и воины и бабы, превосходили его ростом не меньше, чем на голову  -
а коротышкой Семен никогда не считался.
   - Отец Никодим, женщины наши в лесу ягоды и  грибы  собирают,  многие
охотники тоже там. Может, подождем с молебном до их возвращения?
   - Подождем, сын мой. Службы Господней и татя лишать непотребно.
   Зализа рефлекторно прижался спиной к дому и пропустил  мимо  вышедших
из-за угла иеромонаха и двух чужеземцев. Судя по тому, насколько легко и
просто согласились они на христианский молебен, купец Баженов был  прав:
православными  оказались  островитяне,  русскими.  А   если   обманывать
пытаются,  так  достаточно  молебна  дождаться:  тайные   сарацины   или
европейские нехристи к кресту не подойдут.
   Костя Росин попытался уговорить сурового монаха  поставить  на  улице
палатку и повести церковные таинства в ней, как в специально  отведенном
для этих целей помещении или, проще говоря - походной  церкви,  но  отец
Никодим был непреклонен: желаете остаться в лоне Церкви -  ставьте  храм
или, по скудости, часовню. Милостив  поп  оказался  только  с  ранеными:
спросил их имена, их желание получить здоровье  из  рук  братьев  своих,
обещал изгнать бесов болезни намеленным елеем.
   Когда подошли  из  леса  женщины,  отец  Никодим  стал  готовиться  к
просительному молебну: открыл свою котомку,  извлек,  перекрестившись  и
поцеловав шитую  золотом  ткань,  ризу,  подвешенное  на  трех  цепочках
кадило, толстый, тяжелый томик Писания.  Зная,  что  сейчас  произойдет,
обитатели  домов  стали  подтягиваться  на  свободную   площадку   перед
причалом. Индейцы тоже прослышали о  предстоящем  богослужении  и  стали
раскладывать у каменистого мыса большой костер.
   Перед молебном иноземцы разделились, причем отнюдь не так как  Зализа
ожидал. Мужчины в платьях странного покроя: в узких парусиновых  портах,
застегивающихся наподобие  юшмана  рубахах,  али  в  рубахах  вовсе  без
застежек, в очень коротких, доходящих едва ли ниже  пояса  кафтанах  или
парусиновых чугах, в коротких вычурных сапожках со множеством  веревочек
спереди; несколько столь же странно одетых женщин с готовностью пошли на
молебен. А вот смерды в одеждах более привычного  вида  -  в  поршах,  в
простых кожаных штанах и рубахах, которых Зализа все время  принимал  за
крещеных чухонцев - развели в сторонке костер, расселись вокруг  него  и
принялись заунывно запевать и постукивать в широкие плоские  бубны.  Тут
же выяснилось, что практически все женщины обитают в шатрах - из домов к
молебну вышло всего семь девок.
   Впрочем, это не значило, что опричник  отказался  бы  исполчить  этих
язычников к себе в рать. Татары, вон, и вовсе басурмане, однако  испокон
веков и с князем Александром на немца ходили, и  с  князем  Василием  на
Литву, и с князем Дмитрием  на  орду,  хана  Мамая  скидывать.  Не  было
большого похода русского,  чтобы  хоть  несколько  татарских  туменов  в
войске на общего ворога не шло. Пусть кому хотят молятся - лишь бы землю
отчую честно защищали. Вот только станут ли защищать, если  и  земля  не
их, и вера чужая?
   Семен отошел к земляному валу, подальше от всех островитян,  дабы  на
глаза никому не попадаться, но молебен  хорошо  видеть.  Успел  как  раз
вовремя: иноземцы подходили к кресту. Один, второй, третий...  Пятьдесят
два человека и семь женщин. Похоже, не уклонился никто.
   Послышался  удивленный  гул:  это  появились  из  избы   раненые   и,
покачиваясь от слабости, также подошли к кресту.  Иеромонах  перекрестил
их, мазнул макушки освященным елеем,  дал  поцеловать  крест.  Чужеземцы
поражались исцелению, словно не знали, на что способна искренняя молитва
и святой животворящий крест.  Иеромонах  начал  читать  благодарственную
молитву, а опричник бесшумно перешел на другую сторону крепости,  уселся
на береговой валун и стал прислушиваться к происходящему у костра.
   "А все-таки со стражей у иноземцев плохо, - неожиданно подумал он.  -
Полдня лазутчик по лагерю бродит, и никто слова не сказал!"
   После  молебна  православные  островитяне  тоже   развели   несколько
костров, уселись вокруг них  на  приготовленных  для  распилки  бревнах.
Женщины  разделали  принесенных  охотниками  двух  косуль  на  небольшие
ломтики, покидали их  в  большой  металлический  котел,  сверху  обильно
посолили, перемешали,  немного  выждали,  давая  соли  разойтись.  Потом
каждый желающий мог подходить к котлу, брать любой понравившийся  кусок,
нанизывать  его  на  длинный  заостренный  прут  и  жарить  над   огнем.
Островитяне называли это действо странным словом "шашлык".
   Потом иноземцы принесли инструмент странной формы, похожий не  то  на
балалайку со множеством струн,  не  то  большую  лютню,  которой  как-то
похвалялись в Иван-городе  португальские  моряки.  Зазвучала  музыка,  и
воин, первым подходивший к отцу  Никодиму  под  благословение,  негромко
запел:
 
   Годы - летят стрелою,
   Скоро - и мы с тобою,
   Вместе из города уйдем.
   Где-то - в лесу дремучем,
   Или - на горной круче,
   Сами себе построим дом.
 
   И в этот миг к нему присоединился женский голос - настолько мощный  и
проникновенный,  что  Зализа  от  неожиданности  метнулся   в   сторону,
вообразив, что над ним разверзлось небо и он услышал глас Божий:
 
   Та-ам вокруг та-ака-ая тишина,
   Что-о вовек не снилась нам с тобою,
   И-и за этой тишиной, как за стеной,
   Бу-удем вместе мы с тобой.
 
   - Что за бесовское наваждение пришло  сюда?!  -  поднялся  со  своего
места монах. - Никак сирены демонические приплыли на остров?
   Люди смешались, песня оборвалась.
   - Кто смеет петь здесь таким бесовским голосом?
   - Я пою, - поднялась от огня  девица  в  красном  коротком  платье  с
открытыми плечами. Другого платья у Инги не было, и  в  нем  она  ходила
даже в лес, прикрываясь от ветвей и непогоды плащом своего дядюшки. -  А
что, нельзя?
   - Срамота, - сплюнул монах, и указующе вытянул руку:
   - Креста на тебе нет!
   - Я... - положила Инга руку на грудь и  сообразила,  что  фразу  отца
Никодима следует принимать  в  самом  что  ни  на  есть  прямом  смысле:
нательного крестика она не носила. - А голос у меня не  бесовский,  я  у
вас на молитве сегодня была! Значит, не ведьма.
   - А ну, перекрестись!
   Инга с готовностью осенила себя крестом. Монах прошел между  кострами
к ней и протянул свой тяжелый медный крест, висящий на груди:
   - Целуй!
   Инга поцеловала.
   - Вижу, - с явной неуверенностью  произнес  монах.  -  Вижу,  что  не
дьявольским поползновением приобрела  ты  сей  чудесный  дар,  а  Божьей
милостью. Велика сила Господа нашего и не всегда  понятны  помыслы  его.
Однако чудо сие звучать должно в храме Божием, а не в  диких  землях,  и
славить имя Его, а не языческие песни богохульные кричать.
   - Это не богохульные песни, - обиделась Инга, - это "Машина времени"!
   - Все равно молитвы в храме тебе надлежит петь, а не просто так...  -
смысла  второй  половины  фразы  монах,  естественно  не   понял   и   в
задумчивости пошел на свое место.
   Над кострами повисла тяжелая тишина.
   - Послушай меня, дочь моя,  -  повернулся  вдруг  на  полдороге  отец
Никодим. - Коли Господь, вседержитель наш, голосом тебя таким  наградил,
то молчать небе невмочно. - Он перекрестился,  а  затем  осенил  крестом
Ингу. - Благословляю, пой!
   Воин усмехнулся, начал перебирать струны.  Инга  тоже  усмехнулась  и
звонко запела, глядя монаху в глаза:
 
   Ты помнишь, как все начиналось?
   Все было впервые и вновь.
   Как строились лодки,
   И лодки звались:
   Вера, Надежда, Любовь.
   О том, как рубили канаты,
   И вдаль уходила земля.
   И волны нам пели,
   И каждый пятый,
   Как правило, был у руля.
 
   - Какая силища! - мысленно поразился Зализа. - Велика  мощь  Господа,
если в простую девку такой голос может вложить. Ее, верно, и засечники у
Невской губы слышат, и свены на  своем  берегу.  Детям  потом  станут  о
сиренах, в Варяжском море живущих, разные истории сказывать.
 
*** 
 
- Пожалуй, государев человек, не поеду я с тобой, - сообщил утром иеромонах. - Благодарен я тебе за весть о пастве сей, без пастыря оставшейся. Сам Господь вложил сии слова в твои уста, дабы направить меня на исполнение долга пред Богом и людьми. Отныне надлежит мне остаться здесь и позаботиться и рабах Божьих... 
   Разговор происходил в воротах перед причалом, и  провожать,  как  они
думали,  отца  Никодима  собрались  почти  все  православные   обитатели
крепости.
   - Да, хорошие  людишки  живут,  -  согласился  Зализа.  -  Да  только
оставаться тебе здесь не нужно,  отче.  Крепостицу-то  все  равно  срыть
придется.
   - То есть, как это срыть? - отодвинув монаха, выступил вперед воин  в
куяке, встречавший их вчера у лодки. - Почему?
   - Места здесь порубежные, неспокойные, - небрежно пояснил  Зализа.  -
Свены рядом, разбойничать любят. Нам чужая крепость на острове  у  отчих
берегов не нужна.
   - Почему же чужая? - оглянулся на остальных людей воин. - Мы свои.
   - То вы сейчас сказываете. А  как  до  дела  ратного  дойдет,  все  и
перемениться может.
   - Почему перемениться? Мы свои, русские. Вот и отец  Никодим  с  нами
остается...
   - Если вы свои, русские, - неторопливо начал Зализа, - руку  государя
Ивана Васильевича держать намерены и земли наши защищать, тогда  срывать
вас не след. Тогда вас исполчать потребно, ибо Ливонский орден,  силу  в
себе вообразив, к границам нашим подходит.  Признаете  руку  государя  -
собирайтесь со мной, в ратный поход.
   - От блин, попали, - откликнулся кто-то из глубины толпы.
   - Простите, сэр,  -  окликнул  опричника  высокий  худощавым  воин  в
парусиновых портах и чуге. - Вы не могли бы  подождать  здесь,  пока  мы
обсудим один вопрос? Мужики, пошли с мной.
   Островитяне двинулись вдоль стены в  сторону  Невы.  Опричник,  после
короткого колебания, стал пробираться в  том  же  направлении  с  другой
стороны земляного вала.
   - В общем так, мужики, - остановился Сергей  Матохин,  решив,  что  с
причала их разговор  никто  услышать  не  сможет.  -  Надо  пользоваться
моментом. Если сейчас тыщу пятьсот пятьдесят второй год,  то  через  два
года начнется война с Швецией, и крепость нашу один хрен  сроют.  Причем
срыть смогут не лопатами, а артиллерией,  и  со  всеми  обитателями.  Не
наши, так шведы. Тем паче, что при Петре  первом  никаких  крепостей  на
Котлине не было.  У  нас  появилась  возможность  легализоваться,  нужно
использовать. В переписные листки всякие  попадем,  знакомые  в  войсках
появятся, командиров запомним. Будет потом на кого сослаться и как  свое
гражданство российское подтвердить.
   - Ни хрена себе способ легализоваться:  война  с  Ливонским  орденом.
Жить надоело? - подал голос киномеханик Боря  Вирикин,  один  из  бывших
"ливонцев".
   - Для тех, кто плохо слушал, повторю: через два года война России  со
Швецией начнется. А мы  как  раз  между  жерновами  сидим.  Отсюда  надо
сваливать.
   - Под копыта рыцарей?
   - Боря, ты забыл почему мы  сюда,  в  Кронштадт  перебрались?  Мастер
правильно сказал: в этом мире есть только две категории  людей,  рабы  и
воины. Кем мы не хотим стать, мы уже решили. Пора привыкать к тому,  кем
стать придется. Хотим стать полноправными жителями России, не прятаться,
не выкручиваться - придется рискнуть.  И,  кстати,  стоит  помнить,  что
Россию в течении всей ее истории все вокруг  пытались  сожрать.  Зубы-то
они, конечно, пообломали, но предки  наши  воевали  непрерывно.  Всегда.
Привыкайте, господа.
   - А куда торопиться? Ты же сам говорил, до войны со Швецией  еще  два
года. Можно и подождать немного.
   - А вот тут все с точностью до наоборот, - вступил в разговор  Росин.
- Сейчас мы все еще налегке, а что  будет  через  два  года?  Кто-то  из
девушек почти наверняка успеет ребенка родить или в положении  окажется,
сами мы барахлом обживемся. Вот хорошо-то  с  детьми  малыми  и  полными
тюками от стрел бегать! К тому же, друзья мои, нам нужно что-то  кушать.
Сейчас мы огород немецкий раздракониваем, а что следующей весной  делать
станем? Чем копать, что сажать, как землю вспахивать? Подумали?  Короче,
я с Матохиным согласен, пора отсюда когти рвать,  своими  становиться  и
оседать куда-нибудь надолго, по полной программе. Возражения есть?
   - У индейцев спросить надо, - выдал  последний  аргумент  Вирикин.  -
Может, они не захотят.
   - Как раз индейцам наша  крепость  по  барабану,  -  покачал  головой
Костя. - Они свои вигвамы на  любой  поляне  поставить  могут.  Предложу
пойти с нами: захотят - пойдут; не  захотят  -  останутся.  Ну,  решили?
Тогда я пошел.
   Зализа торопливо пробежался до причала и  встречал