стности и преданности  Великолепной
Порте почувствовал в словах военачальника очень неприятный подтекст.  Он
понял, что поход на Астрахань на самом деле задуман как обходной маневр,
позволяющий усилить натиск на Персию, с которой идет  уже  очень  долгая
война. Захват Астрахани вынудит тамошнего шаха оттянуть часть войск  для
охраны побережья, и тем самым переломит  ход  сражений,  приблизит  день
окончательного покорения древней и богатой страны.
   Однако, нелепые оправдания про освобождение единоверцев,  про  начало
войны  с  Московией  означают,  что  стамбульский   правитель   вынужден
оправдываться перед кем-то со стороны, скрывать  истинные  мотивы  своих
действий. И Кароки-паша  даже  примерно  подозревал,  перед  кем.  Перед
золотом... Похоже, очень, очень многие силы заинтересованы в том,  чтобы
стравить империю и Московию в смертельной схватке.
   И сейчас  в  наместнике  сошлись  два  взаимоисключающих  долга.  Как
честный служитель Великолепной Порты он должен поддержать  поход  янычар
на Астрахань, пусть даже в  ущерб  войны  в  северном  направлении.  Как
честный человек, взявший на себя некие обязательства в  обмен  на  новые
посты  для  себя  и  своего  местного  ставленника,  он  обязан  сорвать
восточный поход и направить устремления Касим-паши в сторону Москвы.
   Девлет-Гирей  тоже  призадумался,  глядя  на  османского  полководца.
Сейчас, поднявшись на престол, он должен  заслужить  уважение  и  любовь
своих подданных. Сделать это можно только одним способом: хорошим, лихим
набегом, который принесет много добычи и богатый  полон.  Только  тогда,
развалившись на захваченных коврах и потирая лоснящееся  от  жира  сытое
брюхо, в то время, как юная невольница ласкает его плоть,  каждый  нукер
станет искренне говорить: какой  хороший  хан  наш  Девлет-Гирей!  Нужно
беречь его, любить и защищать. И сразу сворачивать  голову  любому,  кто
задумает про него что-нибудь плохое.
   Отправившись на восток, на  Астрахань,  войска  не  встретят  ничего,
кроме казацких разбойничьих ватаг и кровожадных русских стрельцов  вкупе
с кованой конницей. Они будут идти по голой степи, сражаться и погибать,
снова идти, снова сражаться -  и  не  встретят  ни  единой  деревни  или
хутора, ни одной девки или беззащитного  пахаря-мужика.  Больше  того  -
даже с Астрахани им не удастся взять  никакой  добычи.  Ведь  там  живут
единоверцы, грабить которых освободитель Касим-паша не даст.  Получается
- он поведет татар в долгий кровавый поход, из которого они не  привезут
ничего, кроме вестей о смерти своих родичей! Да после  этого  его  будет
готов зарезать каждый уличный попрошайка! Не-ет, на такие условия он  не
согласен...
   - А кто станет командовать походом, досточтимый Касим-паша? - вежливо
поинтересовался Дев-лет.
   - Этот священный подвиг великий султан поручил мне, - с  достоинством
ответил военачальник.
   - Но ведь хан же здесь я?.. - вложив в свои слова  как  можно  больше
обиды, удивился Девлет-Гирей. - Как я объясню своим воинам, что я должен
вести себя как простой десятник? Нет-нет! - тут же вскинул  руки  он.  -
Воля султана священна! Я окажу вашему походу  любую  помощь,  и  призову
всех татар вступить в ряды вашего войска!  Но  сам  я,  наверное,  вами,
досточтимый Касим-паша, не пойду. Я помог вам тем, что нападу  на  южные
пределы Московии отвлеку на себя многие русские силы.
   Кароки-паша, услышав ответ своего ставленника, облегченно вздохнул  и
одобрительно кивнул:  да,  такой  ход  действительно  удачно  решал  все
сложности. Янычарам  не  мешать,  но  самим  начать  обещанную  войну  с
Москвой. Хотя бы на том уровне, что и раньше.
 
*** 
 
   -  Сто  пушек!  Шайтан!  Семнадцать  тысяч   янычар!   -   Алги-мурза
раздраженно стряхнул с себя Дашину  руку.  -  Покорение  ханства!  И  он
отказался! Черный шайтан на мою голову!
   - Что с  тобой,  мой  господин?  -  удивленная  его  раздраженностью,
отпрянула женщина. - Кто посмел тебя оскорбить? Ты его зарубил, да?
   Татарин  невольно  усмехнулся.  Похоже,  русская   жена   и   вправду
воображала, что он самый главный повелитель  во  всем  Крыму,  и  может,
подобно султану, кого хочет карать,  кого  хочет,  миловать,  а  кто  не
нравится - рубить в мелкую труху.
   Даша, подхватив с блюда кисть кишмиша,  торопливо  ощипала  несколько
ягод, опустилась на колени и с поклоном поднесла их  мужу.  Тот,  тяжело
вздохнув, взял несколько ягод, кинул в  рот  и  снова  удрученно  мотнул
головой:
   - Он отказался. Как он мог?!
   - Кто, мой господин? - непонимающе пожала плечами женщина.
   - Девлет-Гирей, хан  наш,  -  Алги-мурза  опять  недоумевающе  мотнул
головой. - Касим-паша семнадцать тысяч янычар привез, сто пушек.  Пойдет
следующей весной Астрахань воевать  у  русских.  Отобьет  у  московитов,
новое ханство там  поставит,  станет  жить,  править,  Персию  и  Москву
воевать. А Девлет-хан  отказался  вместе  с  ним  отправляться.  Нукеров
набрать разрешил, сколько пожелает, а сам идти не хочет.  Ты  понимаешь?
Это ведь новое ханство!  Касим-паша  ханство  обоснует,  визирей,  мурз,
калги-султана станет подбирать, угодья и пастбища раздавать.  А  мы  тут
останемся, никто ничего не получит! Шайтан!
   - Но ведь ты можешь сам пойти с ними, мой господин.
   -  Не  могу.  Кароки-паша  не  отпускает.  Говорит,  люб  я  ему,   и
Менги-нукеру нравлюсь. Хочет, чтобы я при нем остался.
   - Мой господин, - прижалась щекой  к  его  колену  Даша.  -  Вспомни,
сколько богатства принес тебе Менги-нукер. А кто таков  Касим-паша?  Кто
знает, удастся ли получить с него хоть одного барашка?
   - Ох, Даша-Даша, -  покачал  головой  мурза,  запустив  пальцы  ей  в
волосы. - Разве султан сделал бы плохого воина командиром  в  янычарском
корпусе? Он обязательно победит.
   - Но станет ли делиться добычей? - женщина поднялась выше, прижимаясь
уже к его телу, а рукой, словно невзначай, скользнув промеж ног. - Лучше
оставайся со мной...
   - Все-то ты только об одном думаешь, - наконец усмехнулся  татарин  и
откинулся на спину, стягивая штаны.
   - Только о тебе, мой господин, - быстро избавившись от шаровар,  Даша
уселась сверху, направила окрепшую  плоть  хозяина  в  себя  и  медленно
опустилась, закрыв глаза и плавно двигая бедрами вперед и назад.
   Татарин довольно зарычал, напрягся - и она  ощутила  в  себе  горячий
взрыв. Быстро он сегодня. Вот что значит несколько дней в седле, а потом
сразу во дворец на пир. Отвык от женской ласки.
   Она  опустилась  рядом,  благодарно  поглаживая  тело  мужа,  а   он,
расслабившись, похоже и не собирался открывать глаза...  Так  и  есть  -
заснул, боров!
   Даша поднялась, сходила за бараньей подстилкой, раскинула ее рядом  с
мурзой, улеглась, накрыв себя и мужа общим одеялом,  закрыла  глаза.  Из
головы никак не шли его слова о задуманном османами весеннем  походе  на
Русь.
   Да, разумеется, десять лет назад она отказалась возвращаться  в  свой
Смоленск, решив остаться в гареме,  и  добилась  своего:  все  нукеры  и
женщины давно  забыли,  что  старшая  жена  не  она,  а  старая  Фехула,
Алги-мурза помнит и любит только ее детей, двоих  мальчишек  и  девочку.
Только ее он берет в дальние походы или при поездках в города. Но...  Но
это вовсе не означало, что она перестала быть русской.
   Утром мурзу разбудили женские ласки, и он окончательно оттаял,  более
не огорчаясь по поводу превратностей судьбы. Алги-мурза  даже  рассказал
со смехом историю о том, как хан, желая подшутить над русским,  дозволил
ему поселиться в христианском монастыре, что вырублен  в  скале  немного
дальше Бахчи-сарая. Однако русский, не  моргнув  глазом,  взашей  выгнал
всех православных отцов на улицу,  поселил  свою  колдунью  за  алтарем,
повыбрасывал лампады... Бедные святоши кинулись хану в ноги,  и  Девлету
пришлось самому уговаривать Менги-нукера вернуть монахам  хоть  половину
келий, и разрешить неверным поставить под сводами пещеры свой нечестивый
храм взамен оскверненного скального.
   Некоторое время посозерцав баранью  ногу,  Алги-мурза  махнул  рукой,
опоясался саблей, надел непривычные  войлочные  туфли  и  отправился  во
дворец. Даша ногу съела, а затем, переступив  через  сытость,  запихнула
внутрь  две  пшеничные  лепешки.  Хочешь  быть  красивой  -   приходится
страдать. Начнешь есть меньше -  сразу  похудеешь,  станешь  тощей,  как
горная  коза.  И  муж  наверняка  начнет  коситься  в  сторону  красоток
помоложе. Затем  она  натянула  черные  шерстяные  шаровары,  куртку  из
тонкого войлока, сверху накинула халат, накрыла волосы платком  и  вышла
из шатра, прикрыв ладонью глаза от ослепительного солнца.
   Вокруг ханского дворца кипел жизнью большой поселок. Здесь, где  даже
не имелось стен или обычных изгородей,  селились  люди,  открывали  свои
лавки купцы, разбивали шатры мурзы разных родов.  Ну,  шатры  ладно.  Их
нетрудно сложить и увезти наверх, в Чуфут-кале. Но почему люди  и  купцы
ставят здесь свои дома? Неужели  они  думают,  что  власть  татар  будет
длиться вечно? Что никогда не придет  сюда  враг  отомстить  за  вековые
обиды?
   По узкой тропинке она стала  подниматься  наверх,  прикрывая  платком
лицо от нескромных взглядов. Миновала два небольших полотняных навеса  с
перезревшими  дынями   и   арбузами,   коричнево-красными   финиками   и
виноградом,  ступила  на  пыльную  узкую  улицу,   застроенную   низкими
глиняными домиками. Точнее, мазанками - замазанными глиной деревянные, а
то и вовсе плетеные из прутьев стены. Побеленные, они выглядели довольно
прочно, а перекрывающие улицу навесы перед каждым  прилавкам  прибавляли
им солидности.
   Женщина шла, поглядывая по сторонам и выискивая знакомый  с  далекого
детства товар. Шелка, сбруя, сафьян и войлок, ковры - все не то. Наконец
Даша  остановилась  у  лавки,  перед  которой  были  выставлены   резные
деревянные сундуки,  выложены  ситцы,  груды  восковых  свечей,  гвозди,
скобы, мех, жупаны из тисненой тюленьей кожи, зеркала, иголки.
   - Чего желаете?  -  моментально  подскочил  к  ней  румяный  лопоухий
мальчишка. - Такой красе несомненно зеркало по нраву придется.
   - А сундук почем?
   - Алтын штука! Целиком, вместе с крышкой и донышком. Сто лет  служить
станет, а уж потом можно и покрасить будет.
   - Хороший-то товар небось прячете?  -  женщина  решительно  двинулась
вперед, в глубину лавки, зашла за прилавок, ткнула ногой один из стоящих
там сундуков. - Этот красивше станет.
   - А коли по нраву, так  можно  и  освободить,  -  уже  не  так  бодро
предложил мальчишка. - Хоть все отдадим, был бы товар по нраву!
   - Сколько?
   - Алтын.
   - Дорого чего-то все у тебя.  Хозяина  небось  обманываешь,  половину
выручки себе в загашник прячешь?
   - Да как можно, красавица?! Я весь на виду, на слуху...
   - Хозяина-то позови, у него и проверю. Мальчишка сник, но заглянул за
высоко выстроенные сундуки, позвал:
   - Дядя Федот, тут татарка недовольная зовет...
   -  Опять  дерзишь,  сорванец!  -  послышался  грозный  рык,  и  из-за
сундуковой  стены  появился  купец:  высокий,  дородный,  весь  русый  и
курчавый - и волосы, и борода. - Чем обидел тебя щенок этот,  красавица?
Желаешь, прям сейчас выпорю?!
   - Сундук почем?
   - Да по алтыну продаем. Без прибытку, только бы назад не тащить.
   - Сундуки-то холмогорские, -  усмехнулась  Даша.  -  Их  там  у  моря
студеного стар и млад строгают. Товаром грузят, до Москвы везут, а там и
выкидывают за ненадобностью.
   - За морем телушка полушка, да рубль перевоз, - низким  басом  пропел
купец. - Да уж ладно,  ради  глаз  красивых,  да  голоса  медового,  два
сундука за алтын отдам.
   - Да далеко  ли  вез?  -  покачала  головой  женщина.  -  С  Холмогор
холодных, али с Москвы златоглавой?
   - С Москвы, - понуро кивнул купец. - Твоя правда,  красавица.  Ладно,
три за алтын отдам.
   - А в Астрахань не возишь?
   - Что мне там делать? Там своих людей торговых хватает.
   - Не бойся, скоро не  станет.  Муж  сказывал,  возьмет  он  Астрахань
будущей весной. Султан семнадцать тысяч янычар прислал,  сто  пушек,  да
татары еще помогут. Сможешь спокойно в Астрахань ходить, не  станет  там
русских людей. А сундуки я у тебя, купец, не куплю. Жадный ты.
   Даша развернулась и вышла из лавки.
   - Тишка, - выйдя следом за ней, положил купец руку  на  плечо  своего
постреленка. - Ну-ка, пройдись за этой татаркой. Посмотри, куда  пойдет,
к кому, куда вернется. Может, узнаем, кто такая...
   Он пригладил густую окладистую бороду и задумчиво произнес:
   - Кажись, надоть мне в Москву за товаром ехать.
 
*** 
 
   Царь встретил их в уже знакомом зале, сидя на троне, и со все тем  же
немецким лекарем, крутящимся рядом.
   - А-а, Константин Алексеевич приехал, - кивнул Иван Васильевич. - Как
дорога?
   - Да по снежку молодому и  прокатиться  приятно,  государь,  -  одной
головой поклонился Росин. -  Вот  только  смотрю,  темновато  у  вас  во
дворце. Слюда обмерзла, ставни местами закрыты. Я так мыслю, стекла  вам
нужно купить на моей мануфактуре. С ними и светло, и тепло, и видно, что
снаружи творится.
   - Вижу, вижу, - рассмеялся правитель. - Совсем ты в купцы  заделался.
Только  и  знаешь,  что  продать  чего-нибудь,  или  заказ   в   приказе
вытребовать. Мзду дьякам, сказывали, давал!
   - Ну да, - кивнул Росин. - А они бегали от меня по  двору  и  кричали
"Не надо!" Куда денешься,  коли  без  "подмазки"  порох  гранулированный
травой сушеной обзывают? А продать  захочешь,  так  сразу  "Государь  не
велит"... Хоть бы одно чего выбрали, право слово.
   - Что же это, порох у купцов  в  приказе  не  покупают?  -  удивленно
взглянул Иван Васильевич на боярского сына Толбузина.
   - Сказывают, все погреба забиты, государь, - пожал плечами  опричник.
- Все крепости снаряжены по полному призору, и потребности насущные  так
же пополняются с лихвой.
   - Ну, коли с лихвой, - пожал плечами Иван Васильевич, - вели объявить
мое дозволение зелье  огненное  всем  охотникам  невозбранно  продавать!
Пусть привыкают...
   - Скажи, государь, - подступил ближе Росин. - Неужто снадобье колдуна
узкоглазого не помогло?
   - От болей суставных? Да  помогло,  Константин  Алексеевич,  помогло.
Ныне никаких болезней не чувствую.
   - А чего тогда лекарь тут крутится? - указал головой на тощего  немца
гость.
   - Пусть, - отмахнулся царь. - Митрополит Филипп мне  и  так  все  уши
прожужжал. Дескать, не по-божески  помощь  у  колдунов  принимать.  Душу
погубить можно... Вот только схизматиком этим и отговариваюсь.  На  него
митрополит косится, но терпит. Вроде как за христианина считает.
   - Кровопийцы  они  все,  -  кратко  высказал  свое  мнение  Росин.  -
Кровопийцы и жулики. Хоть  кровь  пускать  себе  не  давайте,  государь.
Зарежет.
   - Ты меня не пугай, Константин Алексеевич, - покачал головой царь.  -
Мне и так есть чего опасаться.
   - Так почто звал, государь?  -  тоже  посерьезнел  Костя.  -  К  чему
готовиться.
   - К чародейству, - поднялся с трона Иван  Васильевич  и  спустился  к
гостю. - Решил я, по примеру  басурман  проклятых,  к  силам  колдовским
прибегнуть. Силы неведомые призвать. А поскольку касаться дела сего  мне
митрополит запретил настрого, то поручаю его тебе.  Хитроумие  твое  нам
известно, как и бесстрашие к ведуньям  и  чернокнижникам  всяким.  Тебе,
стало быть, их на службу и звать.
   - Опять? - не понял Росин. - Ведь сортировал же уже!
   - С ними службу исполнять и станешь, - подал голос Андрей Толбузин. -
Все в целости дома у меня сидят. Сберег, прости Господи.
   - Тогда что от меня нужно?
   - Нужно заставить их чародейство важное свершить,  -  глядя  прямо  в
глаза Росина, сообщил царь. - И уверенность поиметь, что действенно оно,
а не ради корыстия изображается.
   - Порчу на кого навести, или сглаз снять?
   - Рать османскую остановить.
   - Войско вражеское разгромить? -  не  поверил  своим  ушам  Костя.  -
Колдовством? Да вы что, с ума посходили?
   - Константин  Алексеевич!!!  -  рявкнул  опричник,  положив  руку  на
рукоять сабли, но государь то ли не заметил, то  ли  решил  не  замечать
сорвавшихся от волнения с губ гостя слов.
   - Семнадцать тысяч янычар султан  к  Азову  прислал.  Сто  пушек  для
похода приготовил, - Иван Васильевич обошел Росина. и остановился  перед
боярским сыном. - Вести про  то  к  нам  и  от  людей  торговых,  что  в
басурманские земли с товаром плавают, доходили, и  от  доверенных  людей
разных. И казаки донские  присутствие  янычар  в  Азове  подтвердили,  а
потому напасть сию явной можно считать и неизбежной.
   - Так, государь, -  запнулся  Костя.  -  Колдовство,  оно  ведь  дело
такое... Мозги попарить еще куда ни шло, но  не  воевать  же  им?!  Рать
собирать надо!
   - Басурмане-то воюют! - повысил голос Иван Васильевич.  -  Почти  две
тысячи стрельцов о прошлом  годе  в  степи  чудища  земляные  потоптали!
Чернигов заклятиями своими взять смогли!  Земли  путивельские  разорили.
Это как, Константин Алексеевич?
   Возразить на это Росин ничего не смог,  лишь  упрямо  играя  в  ответ
желваками.
   - И потом... - царь ушел от Толбузина и принялся прогуливаться  перед
гостем. - Ливонскую вотчину нашу древнюю, на верность мне  присягнувшую,
Польша, Германия, Литва и Швеция, ако псы  голодные,  на  части  порвать
норовят, а потому войско небольшое послать туда надобно. После  разгрома
черниговского литвины на земли вдоль Десны зарятся, и туда так  же  рать
поставить потребно. Черту Засечную стрельцами и детьми боярскими надобно
заполнить, от набегов татарских защититься. Земли у  моря  студеного  от
свенов усилить. Двести тысяч служилых людей под свою руку, что  ни  год,
собираю, Константин  Алексеевич,  а  оторвать  для  войны  некого.  Стая
шакалья вокруг рубежей русских рыскает, и на каждую сторону  доглядывать
надобно, везде силу крепкую иметь.
   Царь  вернулся  к  трону,  уселся  положив  руки   на   подлокотники,
продолжил:
   - То не все еще, Константин Алексеевич. Янычары, то не степняки дикие
и  несчитанные,  неизвестно  чью  руку  держащие.  Силы  это   самолично
султанские. Они и к бою крепкому способнее, и обиду за них  султан  тоже
испытывать станет, как за  себя.  А  посему  положение  мое,  Константин
Алексеевич, тяжкое. Коли противиться наступлению  не  стану,  земли  все
волжские и кавказские османы у меня отторгнут,  рубежи  русские  оголят.
Разбойники лихие опять кровь начнут сосать у Руси, земли грабить,  людей
в полон угонять.  А  разгроми  я  янычар  басурманских  -  обиду  нанесу
султану. Отомстить ему захочется, доблесть и силу показать. Рати он свои
с других рубежей сюда  переместит,  и  война  тогда  начнется  куда  как
тяжкая. А стране она ох как не нужна. Силен больно султан, втрое  против
моей армию имеет.
   - Так что же, лапки теперь задрать?
   - Нужно,  Константин  Алексеевич,  ссоры  сей  неисправимой  избежать
попытаться. А посему никаких воинов своих супротив янычар я посылать  не
стану.
   Казакам донским уже повеление послал с земель своих  вверх,  к  черте
Засечной уйти и препятствий нехристям не чинить.  Для  Астрахани  припас
большой ядер, зелья огненного, еды и вина и иного добра заготовил, и  по
весне вниз по Волге спущу, дабы в осаде, коли случится, они могли сидеть
долго и тягостей больших не испытывали.  Но  главную  надежду  на  тебя,
Константин Алексеевич, возлагаю. Заставь чародеев своих  колдовством  да
знахарством своим янычар до Астрахани не допустить. Пусть  без  крови  и
обид явных назад отступят, от намерений своих откажутся.
   - Но ведь... Ведь колдовство,  это  все  бред,  выдумки  ненормальных
дикарей.
   - Настоящим повелеваю тебе, боярин  Константин  Алексеевич  Росин,  -
торжественным голосом объявил царь, - с  помощью  чернокнижников,  тобою
отобранных,  их  колдовского  умения   и   своего   хитроумия   воинство
басурманское, что к Астрахани нынешней  весною  отправиться  собирается,
остановить, и вспять обратить