в
которых не горело  ни  одной  свечи  и  ни  одной  лучины.  Единственным
огоньком, дрожащем в ночи,  оказалось  пламя  лампады  перед  иконами  в
комнате Алевтины.
   Опричник вошел к ней, нервно поежился:
   - Мать-то из церкви не вернулась?
   Девка вжалась в красный угол и отрицательно покачала головой.
   - Ты за ней сходи утром, - посоветовал Зализа. - Как бы плохого с ней
от горя не случилось.
   На этот раз девка кивнула.
   А Семен продолжал смотреть на нее и пытался понять -  почему  она  не
сбежала в те дни, что усадьба была предоставлена сама  себе?  Почему  не
ушла к родственникам, которых не может не быть у столь родовитой  семьи,
почему не помчалась к брату, который, по слухам, командовал полусотней в
крепости Свияжске, почему не  попросила  защиты  в  монастыре,  если  ей
все-таки некуда идти? Чего она здесь  ждет,  на  что  надеется?  Или  на
что-то рассчитывает?
   Внезапно опричник понял, что ему сейчас необходимо, чтобы согреться и
успокоиться, и начал расшнуровывать юшман. Алевтина испуганно  округлила
глаза, словно не понимала,  к  чему  это  может  происходить,  скребнула
ногтями по бревенчатой стене.
   - Иди сюда, - раздевшись, потребовал Семен поднял ее за руку и  кинул
на мягкую пуховую перину.
   Под одним одеялом с боярской дочкой оказалось на  удивление  тепло  и
хорошо. Зализе не мешало даже то, что всю  ночь  она  тихонько  плакала,
иногда громко пошмыгивая  носом.  Впрочем,  всем  притязаниям  опричника
девка отвечала с подобающей покорностью, и воин едва ли  не  впервые  за
последний  месяц  хорошо  выспался  и  почувствовал   себя   сильным   и
отдохнувшим. Ранним утром, не тратя лишнего времени на завтрак, он вывел
пару коней и умчался в сторону Почапа.
   Купца Першина Зализа подловил через полгода после Ильи  Баженова.  Но
если Илья Анисимович был виноват лишь в дурости  Любчанского  посадника,
то купец Першин пытался вывезти на продажу полста  московских  сабельных
клинков. И ладно  бы  в  далекую  Испанию  или  Англию  -  но  на  своей
плоскодонной лойме дальше разбойничьего Ливонского ордена  купец  уплыть
никак не мог.
   Купец тогда  спасся  лишь  откупившись  немалым  кошелем  золота,  да
написав покаянную грамоту. С тех пор, каждый раз,  встречая  Першина  на
торгах. Зализа требовал от него подробного отчета обо всем, услышанном в
ордене, а зачастую и давал  указания  о  чем  разузнать  поподробнее.  В
отличие от Ильи Баженова, Першин Зализу ненавидел лютой  ненавистью,  но
поделать ничего не мог: знал, что судьба и живот его находятся  в  руках
опричника. Потому и лгать никогда не решался.
   Поймать купца было легко: торговал он только на реках Луге  и  Систе.
Поднимался с грузом вверх по течению, а  потом  не  торопясь  скатывался
вниз,  меняя  изделия  иноземные  на  местные.  Товар  у  него  брали  в
большинстве афени, которые затем на лошадях или собственных спинах несли
его в лесные деревеньки. Естественно, коробейники всегда  знали,  где  и
когда Першин появится.
   Появлению опричника купец не обрадовался и спеша избавиться от гостя,
пересказал хорошо известные Зализе вести: что  сын  верховного  магистра
затевает поход на обессиленную из-за случившегося мора Русь, и что Ганза
подбивает свенов начать войну за русские  выходы  к  северным  морям.  В
ответ  Зализа  произнес  одну-единственную  фразу,  ради  которой  он  и
промчался двадцать верст от Замежья сюда:
   - Узнай, когда ливонцы собираются напасть.
   Вот и все, теперь можно отправляться назад.  За  пару  недель  Першин
спустится до устья Невы. Там, дождавшись хорошей погоды, проскочит вдоль
берега до земель Ливонского ордена, за неделю  расторгуется,  отправится
назад. Самое позднее через  месяц  он  вернется  на  Ижорский  погост  и
привезет свежие вести, а пока... Пока опричник Зализа  торопил  коня  по
узкой лесной дорожке, по которой способен протиснуться только конный или
пеший, да протрястись по выпирающим корням простенькая волокуша -  да  и
то если ее не очень нагрузить.
   До сумерек он успеет попасть в усадьбу и еще  раз  хорошо  отогреться
под одним одеялом с жаркой послушной Алевтиной, утром заскочит в  Еглизи
и заберет там напросившегося на воинскую службу чужеземца, и не  позднее
чем послезавтра должен успеть в Копорье. Иначе очную  ставку  чародея  и
боярина Харитона могут провести и без него.
 
Глава 19 
ПРИЗНАНИЕ 
 
   - Здрав будь, воевода Павел Тимофеевич, - прижал руку к груди  Зализа
и вежливо поклонился:
   - И ты здравствуй, Семен Прокофьевич, - тем же ответил боярин Кошкин.
- С чем пожаловал?
   -  Вот,  Павел  Тимофеевич,  -  протянул   опричник   собственноручно
написанные грамоты. - Потребно изменения в писцовые и в реестровые книги
внести.
   - Вот, значит, как,  -  принял  крепостной  воевода  листы,  пробежал
глазами. - А ну, как иначе подумает государь?
   - Словом государевым поставлен я на Северные пустоши  и  его  голосом
здесь сказываю! - гордо вскинул подбородок Зализа. - Поежели сделал  что
не так, перед Иваном Васильевичем за промах отвечу, но от слова  своего,
мною даденного, государь не отступится никогда!
   - Быть посему, - кивнул боярин Кошкин.  Хотя,  конечно,  изменить  он
ничего  не  мог.  Поставленный  на  порубежье  у  Невской  губы,  Зализа
оставался точно таким же воеводой, как и он сам. Просто силы  в  Копорье
стояло больше, да  подьячий  приказной  здесь  сидел.  Зато  земли,  под
присмотр опричника отданные, в сотни раз наделы стрелецкие при  крепости
превышали.  -  Стало  быть,  один  ты  теперь   по   Ижорскому   погосту
разъезжаешь?
   - Не один, - покачал головой Зализа. -  Еще  одного  смерда  с  земли
своей на службу воинскую я поднял.
   Опричник отошел к двери, толкнул толстую дубовую створку:
   - Нислав! Зайди в светелку.
   - Крепок твой  ратник,  -  моментально  оценил  рост  и  ширину  плеч
зализовского  человека  Кошкин.  Странным   только   показалось   платье
темно-серое с  пришитыми  тут  и  там  тряпочными  прямоугольниками,  да
матерчатая на вид кираса, висящая от шеи и ниже пояса. - А это что?
   - Тегиляй он себе такой сделал, - пожал плечами опричник.  -  Размера
малого, но крепости изрядной. За живот боится, а руки-ноги не жалеет.
   Разумеется, доспех был личным делом каждого воина. Ему в  сечу  идти,
ему живот  свой  класть.  Правда,  стрельцам  государь  наказал  кафтаны
единообразные носить, но и им кольчужку али  зерцало  поддеть  никто  не
запрещает.
   - Делу-то ратному ты его научил?
   Вопрос воевода задал отнюдь не праздный. За исполченого сверх реестра
со своего поместья воина Семену Зализе из казны полагалась доплата.  Он,
Павел Кошкин, этого ратника  видел  и  при  надобности  подтвердить  его
существование может. Но если уж слово свое давать - потребно  убедиться,
что это и вправду воин, а не обычный смерд с мечом на боку.
   - Про дело ратное и сказ веду, - кивнул опричник. - Стрелецкий приказ
тебе снаряжение на крепость  выдает.  Продай  мне  для  воина  пищаль  с
бердышом.
   Воевода Кошкин весело расхохотался:
   - Шутить изволишь, Семен  Прокофьевич?  Куда  смерду  в  руки  пищаль
давать? Тебя по недоумию зашибет, сам покалечится. Коли хочешь от сохи к
службе пристроить - топор ему дай. Топорами  наши  мужики  любые  чудеса
вытворять способны, куда там свенам с ливонцами!
   - А давай поспорим, Павел Тимофеевич, - хитро  прищурился  Зализа.  -
Коли освоится мой ратник с пищалью и бердышом  немедля,  то  ты  мне  их
бесплатно отдашь, а коли нет - заплачу, а брать не стану.
   - Ты хоть раз пищаль видел? - повернул голову к смерду воевода.
   - На картинке, - честно ответил Нислав. В  данный  момент  мысли  его
крутились не об оружии, и даже не о  том,  что  он  воочию  видит  самую
настоящую русскую пограничную крепость с дежурным стрелецким  дозором  и
родовитым воеводой, а о том, что с непривычки  седло  до  такой  степени
набило задницу, что он неделю никуда присесть не сможет. Ноги  же  после
двухдневного  пути  обрели  овально-раздвинутую   форму   по   габаритам
лошадиных боков и никак не желали сдвигаться.
   - Ладно, - хмыкнул на такой ответ Павел  Тимофеевич.  -  Кошель-то  у
тебя с собой, Семен Прокофьевич? Тогда пойдем.
   Разумеется, получение оружия не обошлось без  участия  уже  знакомого
опричнику  приказного  подьячего,  который,  высунув  от  усердия  язык,
старательно вывел в толстой книге с тяжелым кожаным переплетом:
   -  Выдана  пищаль  одна,  бердыш  один,  берендейка  одна  с  восемью
зарядцами государеву человеку Семену Зализе ради оснащения оной  пищалью
порубежника Нислава. Получено с государева человека  за  снаряжение  три
алтына золотом и две деньги новгородской.
   Платить пришлось опричнику, поскольку воевода  свой  кошель  за  пояс
сунуть забыл. Впрочем, Зализа не беспокоился: спор есть спор,  проиграет
воевода - отдаст.
   Пищали хранилась в хорошо  продуваемой  через  окна  верхней  комнате
левой Воротной башни. Густо замазанные салом, они стояли у стены рядом с
уложенными ровными  стопками  берендейками.  В  проеме  между  бойницами
тускло отливали сталью и новенькие бердыши.
   - Выбирай, - опричник пропустил Нислава внутрь. Тот вышел на середину
комнаты, с усмешкой оглянулся:
   - Оружейная комната,  блин.  Точно  как  у  нас  в  роте  была.  Чего
выбирать-то, барин? Все одинаковое, -  он  прихватил  первый  попавшийся
бердыш, повесил на плечо верхнюю сумку, не без усилия  оторвал  от  пола
крайний "ствол". - Чем дольше вещь выбираешь, тем хуже попадается.
   Воевода Кошкин вывел их из  крепости  и  указал  утоптанное  место  у
подошвы холма. Там лежали деревянные мостки, а шагах в ста  перед  ними,
под самым склоном,  стояли  глубоко  врытые,  толстые  столбы,  покрытые
множеством белых сколов.
   - Ну, Семен Прокофьевич, - предложил он, - пусть  теперь  твой  смерд
умение свое нам покажет.
   - Угу, - кивнул Погожин, морщась и нервно поводя натертой задницей. -
Сейчас, поиграем в мушкетеров.
   Перво-наперво он хорошенько воткнул в землю бердыш, чтобы в руках  не
мешался, затем отошел в сторону,  сорвал  пук  травы  и  стал  тщательно
оттирать ствол от сала. Открыл берендейку,  осмотрел  содержимое,  нашел
чистую льняную тряпицу, удовлетворенно кивнул:
   - Как положено...
   Отвязав от пищали шомпол, бывший милиционер обмотал его  тряпочкой  и
принялся начищать ствол изнутри.
   - Откуда  у  тебя  такие  смерды  появляются,  Семен  Прокофьевич?  -
наблюдая за уверенными действиями Нислава, поинтересовался воевода.
   - Да так, - пожал плечами Зализа, - повадился  тут  к  одной  бабе  в
Еглизи бегать. Вот я его в службу и пристроил. А бабе за радение о  деле
хозяйском недоимки списал...
   Вычистив ствол, Погожин соломинкой  старательно  прочистил  запальное
отверстие, неудовлетворенно вздохнул:
   - Осечка, наверное, в первый раз  получится,  барин.  Сала  много  на
заводе вбухали. Раз пять пальнуть понадобится, пока выгорит.
   - Ты, смерд, поди обманываешь, что пищаль  никогда  не  видел?  -  не
удержался Павел Тимофеевич. - А ну, перекрестись!
   - Нет, не видел, - повторил бывший патрульный. - Да только кто из нас
в детстве самопалами не баловался? А здесь тоже самое,  только  размером
побольше.
   Он достал из берендейки деревянный цилиндрик,  встряхнул  около  уха,
потом откупорил деревянную же пробку:
   - Кажись, порох...
   Прижав отверстие цилиндра большим пальцем, он отсыпал чуток пороха  в
запальный канал, остальное опрокинул  в  ствол.  Нашарил  в  сумке  пыж,
старательно вколотил его шомполом, потом  из  другого  цилиндра  высыпал
полтора десятка круглых крупных  дробин,  прижал  их  сверху  еще  одним
пыжом.
   - Пожалуй, все... - Станислав отвернулся от бояр, щелкнул зажигалкой,
запаливая фитиль:
   - Куда стрелять будем?
   Воевода Кошкин пальцем указал на врытый у склона  столб.  Зализовский
смерд вскинул было пищаль в руках, но пудовый ствол сразу  клюнул  вниз.
Тогда Нислав подступил к бердышу, уложил пищаль в выемку  между  вием  и
стволом, прижался щекой - и вдруг выругался:
   - От, блин, мушки нет!
   - Чего? - не понял воевода.
   - Ну, прицел не поставили.
   - Так ты... На столб целься, - опять не понял Павел Тимофеевич.
   Смерд  вздохнул,  покачал  головой,  опять  склонил  голову,   сделал
какое-то странное движение пальцем, опять выругался, прицелился в третий
раз и ткнул фитилем в запальный канал. Оглушительно грохнул выстрел - из
травы, растущей на склоне за столбом, взметнулись земляные фонтанчики.
   - Примерно так, - выпрямился стрелок, и опустил пищаль  прикладом  на
землю.
   - Откуда  только,  Семен  Прокофьевич,  -  вытягивая  саблю,  покачал
головой воевода, - на твоей земле такие мужики растут. Может, он  еще  и
бердышом работать сподручней?
   - Бердыш возьми, Нислав, - скомандовал опричник.
   Погожин послушно выдернул  огромный  топор  из  земли,  ухватился  за
древко, поражаясь тяжести и неуклюжести оружия.
   - Ну-ка, постой! - неожиданно напрягся опричник.
   - Дай сюда.
   Зализа подошел ближе, забрал бердыш, перехватил его за древко, что-то
осматривая и одновременно шепотом прошептал:
   - Ты как его держишь, дурень? Вот как нужно, - и уже  во  весь  голос
добавил, возвращая топор:
   - Нет, в порядке. Показалось.
   Станислав взял бердыш так, как ему показали: левой за  рукоять  между
обухом и приклепанной к древку сицей, правой за древко чуть пониже  и...
И понял  все!  В  руках  оказался  не  топор-переросток,  а  великолепно
балансированный боевой шест: один конец этого  шеста  оканчивался  остро
отточенным  стальным  наконечником,  годным  не  только  на  то,   чтобы
втыкаться в землю, но и пробивать вражеские доспехи;  длинное,  почти  в
семьдесят  сантиметров,  лезвие   топора   в   форме   полумесяца   тоже
оканчивалось острием, позволяя колоть, резать, рубить, парировать удары,
а при наличии свободного пространства - и развалить  противника  пополам
со всего размаха. Короче, Шаолинь отдыхает!
   Погожин усмехнулся, в  который  раз  за  сегодняшний  день  вспоминая
знаменитых мушкетеров. Сюда бы их, с их тонкими шпажечками: разогнал  бы
всех четверых за милую душу! И, видно, что-то  изменилось  в  его  лице,
поскольку воевода отступил и вернул саблю в ножны:
   - Не стану крутить, Семен Прокофьевич.  Проиграл,  так  проиграл.  Ты
как,  дальше  поедешь  или  допрос  Харитона  Волошина   желаешь   лично
провести?
   - Лично хочу все услышать, - кивнул опричник.
   - Ну, тогда я в допросную избу монеты и принесу, -  Павел  Тимофеевич
перевел взгляд на стоящего с бердышом в руках смерда, удивленно  покачал
головой и отправился назад в крепость.
 
*** 
 
Отец Петр на этот раз в допросную избу не пришел, однако прислал вместо себя широкоплечего монаха с висящим на груди тяжелым медным крестом. Воевода Кошкин в красивом шитом камзоле темно-коричневого бархата, словно на праздник и чувствовал себя неуютно, отодвинув стул дальше к стене, подальше от падающего из окна солнечного света. За столом сидели только Зализа со старыми допросными листами, да подьячий, готовый марать чернилами все новые и новые казенные листы. 
   Опричник оглянулся на воеводу, и тот кивнул Капитану:
   - Тащи Харитона.
   Поставленный перед столом боярин, набравшийся  сил  после  предыдущей
пытки, смотрел на своих палачей твердо, храбро дожидаясь своей участи.
   - Ну что, боярин, - больше  для  записи  в  допросном  листе,  нежели
ожидая честного ответа, поинтересовался Зализа. - Вину свою признаешь?
   - Нет моей вины пред Богом и государем, - мотнул головой  Волошин.  -
Никакого греха за собой не знаю.
   - Ну-ну,  -  радостно  согласился  Капитан,  обвязывая  веревкой  его
запястье. - Узнаем.
   Вскоре веревка подняла стиснувшего зубы боярина на воздух.
   После предыдущей дыбы суставы его ослабли и сами вывернулись  наружу.
Беззащитное обнаженное тело  повисло,  готовое  принять  на  себя  удары
кнута.
   - Ну что ж, боярин,  -  предупредил  его  Зализа.  -  Тогда  придется
устроить тебе свидание с одним из чародеев. Капитон, тащи.
   Тать ушел и спустя несколько минут  вернулся  с  заспанным  хиппи,  в
длинных волосах которого запуталась прелая солома и поставил  его  перед
собой.
   - Правду ли, ты сказывал, чародей, -  положил  опричник  перед  собой
допросные листы, - что боярин Волошин сговорил вас колдовством  заманить
на Неву иноземных воинов, дабы  скинуть  государя  Ивана  Васильевича  с
царского стола, и голодом его со свету изжить?
   - Д-да, - ссутулившись, как старый дед, кивнул, словно поднырнул  под
некое препятствие полонянин.
   - Тот ли это боярин  Волошин,  что  видел  ты  в  разговоре  с  иными
чародеями? - указал на висящего на дыбе Харитона Зализа.
   Хиппи  оглянулся,  нервно  шарахнулся  от  увиденного  зрелища  и   с
готовностью мелко закивал:
   - Он.
   - Что скажешь боярин? - спросил со своего угла воевода Кошкин.
   - Лжет, паскуда, - злобно выплюнул из себя Ха-ритон.
   - Сейчас узнаем, - кивнул Капитону опричник. Тать подкрался  к  хиппи
сзади, ловко захлестнул  петлей  его  руки  и  потянул  свободный  конец
веревки.
   - Эй, что  вы  делаете?  Зачем?  -  заметался  иноземец,  но  веревка
оставляла ему все меньше и меньше места для беспорядочных рывков. - Я же
сказал... Я сказал все, что вы хотели! Отпустите меня... Отпустите!!!
   Капитон оторвал ему ноги от земли, оставив  около  сажени  свободного
пространства, и потом дружелюбно хлопнул мозолистой ладонью по копчику.
   - А-а! - руки чародея вывернулись в суставах,  и  на  лице  мгновенно
выступили крупные капли пота. - Ру-уки-и!
   - Мы хотим знать, иноземец, - четко и раздельно  произнес  Зализа.  -
Правду ли ты  говорил  о  задуманной  Волошиным  крамоле,  или  это  был
бесчестный навет?
   - Ну, - взялся за свой  привычный  инструмент  Капитон.  -  Доносчику
первый кнут?
   Воевода кивнул. Кнут звонко выщелкнулся в воздух и обвил  тощее  тело
чародея. Тот коротко вскрикнул на истошной ноте, и обмяк.
   - Умер? - вскочил из-за стола опричник.
   - Жив, Семен Прокофьевич, - приоткрыл  ему  глаза  палач.  -  Сейчас,
освежим.
   Он подтащил на середину комнаты бадью, зачерпнул воды и плеснул хиппи
в лицо. Тот дернулся, приподнял голову, обвел  всех  мутным  взглядом  и
внезапно отчаянно задергался на веревке, брыкаясь ногами:
   - Не-ет!!! - вывернутые руки хрустнули, и он обмяк снова.
   - Нашел  доносчика,  -  хрипло  захохотал  со  своей  стороны  боярин
Волошин.
   - Ну что там,  Капитон?  -  рявкнул  воевода.  Палач  суетился  возле
хлипкого чародея и после долгих усилий привел его в чувство - но  стоило
кнуту взвиться в воздух, как иноземец немедленно снова обмяк.  Следствие
необратимо превращалось в глумление над  правосудием:  чтобы  продолжить
расспрос Харитона Волошина, требовалось убедиться,  что  донос  на  него
правдив - а доносчик не поддается допросу с пристрастием, лишаясь разума
от одного вида капитоновского кнута.
   - Оставь его, - сдался, наконец, воевода и поднялся со своего  стула.
- Как поступим, Семен Прокофьевич? Второй доносчик насмерть угорел,  его
честность тоже не проверить. А допросные листы что? Бумага. Правду  свою
человечек делом должен подтвердить, на дыбе от нее не отказаться. Сейчас
я боярину Харитону больше верю, он в прошлый раз противу своей честности
за весь вечер на дыбе слова не сказал. Такую силу только истинная правда
дать может.
   - Правда... - задумчиво повторил Зализа. - А кто еще ее знать  может,
Павел Тимофеевич?
   - Челядь в усадьбе знать может, - задумчиво  пробормотал  воевода.  -
Среди нее сыск  свести  надобно.  Жена  его  может  знать.  Дочку  также
допросить надобно.
   - Нет! - дернулся на веревке Харитон Волошин. - Алевтину не  трожьте!
Не знает она ничего!
   - Чего не знает? - моментально встрепенулся  Кошкин  и  пнул  кулаком
подьячего в спину: пиши. - О чем она рассказать может?
   - Ни о чем! - застонал  на  дыбе  боярин,  словно  вместо  кнута  его
подвергли еще более