уже тянущие вперед руки лихие ногайцы увидели, как  на  вершине
холма, за спиной молодухи,  словно  выросли  русские  бояре.  Сверкающие
прочной сталью панцири и бахтерцы, высокие шеломы  с  кокетливыми  алыми
флажками на острых  кончиках,  длинные  рогатины  с  широкими  северными
наконечниками. Рогатины опустились кончиками вперед, и  кованая  конница
начала стремительный, сверху вниз, разбег.
   Не готовые к схватке татары  со  всей  силы,  разрывая  Обы  лошадей,
натянули поводья, стремясь остановиться, успеть развернуться, уйти -  но
смертоносная железная лава уже неслась вперед,  не  оставляя  ни  единой
мига для спасения.  Витязи  вонзали  рогатины  в  тела  врагов,  бросали
тяжелые копья в них и мчались дальше выхватывая сабли и рубя все  живое,
попадающееся на пути. Юля металась на вершине, пытаясь  выглядеть  из-за
спин воинов хоть какую-то цель для  выстрела,  выпустила  пару  стрел  в
какие-то фигуры, пытающие убежать в сторону реки,  потом  пробила  грудь
пожилого татарина, также схватившегося за лук.
   Все! В уходящем из ставших негостеприимным  приволжских  степей  роде
было всего два с небольшие десятка  воинов  -  и  все  они,  как  глупые
бабочки на свет лучины, ринулись за одинокой девкой  на  холм.  Четверых
подстрелила Юля, остальных смахнула, словно крошки  со  стола,  боярская
кованая рать. Только трое нукеров, гнавших по густой траве между дорогой
и Донцом конский табун, успели сообразить, что сделать ничего не смогут,
и, не желая погибать вместе с  родом,  умчались  назад,  унося  в  степь
печальную весть об исчезновении кочевья Гиз-затов.
   Русский воин, пройдя путь с вершины холма  до  дороги  уже  пешком  и
собрав  на  своем  плече  целую  охапку  поясов  с  болтающимся  на  них
снаряжением, дошел до самого дальнего татарина,  отпихнул  ногой  воющую
над ним старуху и недовольно спросил:
   - Стрела где? Его ведь стрелой убило? Где стрела? Не сломала?
   - В лошади, - не переставая выть, ответила татарка. - В крупе торчит.
   - Смотри, если соврала! - погрозил  он  кулаком.  -  Стрелу,  знаешь,
сколько трудов сделать надо? Стрелу боярыне нужно вернуть.
   Он наклонился, быстро пошарил правой рукой по телу, расстегнул пояс и
перебросил его через плечо:
   - Татарам сабли ни  к  чему.  Донеся  собранное  добро  до  последней
повозки, он небрежно сбросил его внутрь, дошел до  привязанной  рядом  с
коровой девки, вынул нож и разрезал веревку. Полонянка упала на колени и
в голос заревела.
   - Ладно, успокойся, - наклонился витязь и полуобнял ее  за  плечи.  -
Минуло все ужо, отошло. Садись на козлы второй телеги, правь  домой.  Да
за татарчатами у отары приглядывай. Чтобы и сами не улизнули, и овец  не
растеряли. Поняла?
   Бояре не стали разыскивать ногайцев,  успевших  умчаться  в  луга,  в
сторону степи, или вломиться в заросли прибрежного кустарника. Они  лишь
освободили русских пленников, которых вместе со  снегиревскими  смердами
оказалось еще пятеро, посадили их  на  передки  кибиток,  а  вместо  них
кинули со связанными руками татарок, что помоложе, и  ладных  пареньков.
Малым детям предоставили бежать самим, а стариков  просто  отпустили  на
все четыре стороны. Храмцовские смерды погнали табун,  а  все  остальные
отправились с обозом. Часа через  два  после  скоротечной  схватки  обоз
медленно развернулся и покатился назад. Спустя  два  дня  он  дополз  до
холма варламовской усадьбы и остановился там.
   - Ну что, бояре, - снял шлем и перекрестился боярин Храмцов. - Вот  и
вернулись. - Он спрыгнул на землю, взял коня за  повод  у  самых  зубов,
ласково потрепал по морде. - С крещением  вас.  Первьй  татарский  набег
выстояли. Как добычу делить станем?
   - Пленников тебе, обоз нам,  -  предложил  Ваарлам.  -  Нам  в  новом
хозяйстве всякое их мелкое барахло наверняка пригодится. А то  вечно  то
кувшинов то котлов, то железа не  хватает.  А  в  лошадях  и  овцах  так
понимаю, законная треть твоя.
   - Добро, - согласился витязь. - Только вы  мне  заместо  трети  отары
лучше коня дайте. Далеко овец гнать, умучаюсь. А за зиму  вы  сильно  не
бойтесь. Зимой никаких татар не бывает.  Куда  им  по  снегу?  Ни  коней
прокормить, ни следов замести.
   -  Никак  уезжать  собрался,  Сергей  Михайлович!   -   забеспокоился
Григорий. - Погостил бы еще?
   - Да и  так  загостился,  Григорий  Евдокимович.  -  покачал  головой
Храмцов. - Жена, поди, все глаза высмотрела. Пора и честь знать.
   Его смерды отделили от захваченного татарского табуна восемь десятков
лошадей, рассадили пленником им на спины, связав ноги под брюхом,  после
чего боярин поклонился и поднялся в седло.
   - Удачи вам, братья, в новых поместьях. И тебе счастья,  боярыня.  Уж
прости, что поначалу в тебе усомнился. И в луке твоем удивительном.
   - Ничего, бывает, - улыбнулась Юля. - Будешь  рядом,  заходи.  Всегда
рады.
   Боярин Храмцов еще раз поклонился и дал шпоры коню.
   Оставшись одни, Батовы примолкли. Анастасий отошел в  сторону,  туда,
где на груде наколотой Ерохой дранки сидела с потухшим взором Мелитиния,
повернулся к остальным:
   - Ну, что делать станем, братья?
   - А что делать? - снял  шелом  Варлам.  -  Частокол  станем  ставить.
Хороший прочный тын.
   Татарский налет сделал только  одно  доброе  дело:  после  того,  как
севшие на поместье бояре вернули за хваченный нехристями полон  и  скот,
еще шесть семей решили, что останутся на своих землях в крепости Варлама
Батова.
   Частокол из тополиных бревен немногим меньше локтя в толщину Варлам с
братьями поставили в три дня, после  чего  он,  виновато  отводя  глаза,
попрощался с супругой и  отправился  помогать  им.  Вернулся  через  две
недели и с облегчением прижал Юлю к своей груди, а потом чуть не за руку
ходил с ней весь день.
   То, что однажды татары едва не уволокли его жену в османские пределы,
настолько потрясло боярина,  что  укрепление  поместья  стало  для  него
чем-то вроде навязчивой идеи. Едва  вернувшись,  первое,  что  он  начал
Делать - это ставить еще один тын, в четырех шагах перед первым, да  еще
из толстенных дубовых колод в два человеческих роста  высотой,  примерно
на треть вкапывая их в землю. Его мысль  стала  понятна  смердам  когда,
вкопав полтора десятка таких колод, он приказал  рыть  землю  неподалеку
перед дубовой стеной, и закидывать ее в  промежуток  между  частоколами,
одновременно прикалывая возле наружной стены крепкие  высокие  колья  из
растущих вдоль  берега  Оскола  тополей.  Теперь  у  него  получался  не
частокол, а земляная стена с частоколом поверху и  рвом  перед  ней.  Не
такая прочная, как китайская, но вполне способная выдержать удар  тарана
или попадание пушечных  ядер.  Работа  получалась  немалая,  но  Варлам,
раздав почти всех лошадей  из  своей  доли  татарской  добычи,  наобещав
поблажки в будущем, отогревая земля кострами и лично  долбя  ее  киркой,
смог добиться тог чтобы  смерды  окрестных  селений  и  полтора  десятка
нанятых  в  Осколе  работников  к  весне  насыпали  вокруг  его  усадьбы
укрепленную частоколом земляную  стену  с  немного  выступающими  вперед
площадками на углах и каменными грудами возле  ворот  -  чтобы  засыпать
сверху, если створки начнут-таки поддаваться, межвратное пространство.
   Еще он, вспомнив,  что  супруга  смыслит  в  огненном  деле,  заказал
кузнецу пять пищальных стволов с детский кулак  диаметром,  а  в  Осколе
купил два бочонка пороха и бочонок жребия.
   Мелитиния после смерти Ерохи перестала разговаривать. Совсем. В ответ
на боярские распоряжения или приветствия смердов она лишь угрюмо  кивала
продолжала заниматься своим делом, уткнув глаза пол.
   Впрочем, Юля  уже  успела  привыкнуть  к  тому,  на  кухне  постоянно
крутится именно она, уже зная, где и какие припасы находятся, как  любит
приправлять еду боярыня, и  как  -  Варлам  Батов,  умела  при  кормежке
смердов балансировать на той  грани,  чтобы  сытная  и  вкусная  еда  не
опустошала закрома хозяев. И Юля  не  собиралась  менять  такую  удачную
помощницу на другую только потому, что у печи не с кем поболтать.
   Свое  молчание  она  прервала  только  в  апреле,  встретив   хозяйку
внимательным  взглядом  не  по  возрасту  серьезных  глаз   и   внезапно
произнеся:
   - Сон мне приснился, боярыня. Что дочку ты зимой родишь.
   - Не получается это у меня, - вздохнула Юля. - Который месяц замужем,
и ничего...
   Она запнулась,  не  желая  рассказывать,  во  что  иногда  выливается
Большой спорт, и  только  после  этого  спохватилась,  что  вдова  Ерохи
заговорила - но та уже снова ушла в себя.
   Наверное, Юля вскоре забыла бы про этот сон, если бы  только  это  не
оказалась единственная фраза Мелитинии за последние полгода. И  если  бы
после нее она в течение двух недель так  и  не  смогла  дождаться  того,
случиться чему, согласно графика, подошло самое время. И только  вначале
мая она решилась сказать своему мужу такие долгожданные слова:
   - Ты знаешь, Варлам... Кажется, у нас будет ребенок.
 
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 
ГЛИНА 
 
Глава 1 
Встреча 
 
   В  разгар  зимы  девятьсот  тридцать  второго  года   по   священному
мусульманскому календарю, не дожидаясь схода  снегов,  бей  Мансурова  и
Мереева ногайских родов  Девлет-Гирей  покинул  свою  ставку  у  Кривого
колодца и в сопровождении двух сотен верных нукеров, русского  по  имени
Менги-нукер и десятка его телохранителей помчался по заснеженной  степи.
Путь его оказался нетороплив и извилист - потому как на  стоянках  коням
приходилось самим вырывать себе траву из-под  снега,  а  травы  этой  по
осени и без  того  оставалось  всего  ничего,  лишь  завяленные  солнцем
лохмотья.
   Правда, выросший в здешних степях Девлет знал, как уберечь лошадей от
бескормицы, и вел отряд не по прямой, а от низины  к  низине  -  по  тем
местам, где трава оставалась зеленеть до  глубокой  осени,  подпитываясь
недобирающимися  до   поверхности   подземными   источниками.   День-два
голодного  перехода,  три-четыре  дня  отдыха,  во  время  которых  люди
отогревались в шатрах, кони отъедались  вырытой  травой  для  следующего
перехода.
   В особо широких и богатых долинах, возле вековых  колодцев,  а  то  и
открытых взору ручейков стояли родовые улусы различных  кочевых  племен.
Разумеется, все они давно усвоили простую истину о  том,  что  со  своих
стад прокормиться самому еще возможно - но ни жен, ни детей, ни стариков
с их безразмерными желудками насытить нет  никаких  шансов.  Поэтому  по
весне степняки распахивали свою долину, сажали здесь пшеницу, ячмень или
овес и только после этого уходили в долгое летнее путешествие  вслед  за
солнцем, ветром и свежей травой, со скоростью трех верст в день - именно
с такой неспешностью поедают лезущие из земли стебли отары овец,  -  все
время с тревогой вглядываясь в горизонт: потому как мстительным соседям,
литовцам и русским, жадным донским  казакам  нет  нужды  везти  с  собой
многочисленную семью и домашний скарб, их ничто не привязывает к  стадам
и водопоям. Они оставляют жен и детей за крепкими стенами своих  городов
и крепостей, перекидывают через спины заводных коней сумы  с  ячменем  и
бурдюки с водой и мчатся показать свое ухарство, способные обрушиться  в
любом месте с любой стороны, порубить табунщиков, похватать  девок  -  и
умчаться, оставив после себя только жалобный  вой  и  черные  окружности
сгоревших шатров.
   Но если повезет, и в бескрайних просторах кочевье не найдет  ни  один
из его врагов - род, как десятки, сотни, а может,  и  тысячи  лет  назад
вернется в свою долину, сожнет заколосившиеся поля, заколет лишний скот,
который нет смысла кормить долгую голодную зиму, поставит вокруг колодца
свои шатры и станет ждать тепла, моля Аллаха о том, чтобы запасов  зерна
и мяса хватило до весны. Поскольку, если не хватит, то  не  свое  лишнее
зерно род сможет продать вечно голодному Крыму, а  будет  вынужден  ради
прокорма отдать жадным  османским  и  персидским  купцам  захваченную  в
кровавых набегах  добычу,  и  жить  мечтой  о  новых  набегах  на  земли
неверных, потому как без принесенной в хозяйство хоть раз  в  три-четыре
года добычи не выжить ни одной степной семье.
   Именно  про  колосящиеся  в  долинах  по  осени   поля   и   вспомнил
Девлет-Гирей, когда русский потребовал с Него зерно. Русский прав: везти
с собой несколько мешков зерна для коней  куда  легче,  чем  арбу  сена.
Правда, совсем без сена кони дохнут - но ведь татарам нужно  всего  лишь
перейти Дикое поле. А там - Гирей широко ухмыльнулся - там  кони  досыта
наедятся сеном у запасливых русских мужиков.
   Отряд шел по широкому кругу, останавливаясь в улусах  не  крупных,  а
мелких  родов.  Девлет  принимала  гостеприимство  местного  мурзы,  его
угощение, после! чего предлагал прислать к середине апреля  к  Куркулаку
четыре арбы зерна и полсотни воинов для  набега  на  русские  порубежные
земли. Мурзы удивлялись, качали  головой,  гладили  куцые  бородки  и  -
соглашались. Или обещали подумать, но Гирей знал: пришлют.
   Возможно, он был плохим калги-султаном,  но  степняков  знал  хорошо,
умея отлично играть на их желаниях,  противоречиях  и  насущных  нуждах.
Гирей знал: мурза мелкого рода не рискнет противоречить воле бея.  Знал:
мелкие кочевья почти постоянно  голодают,  и  обязательно  воспользуются
шансом сходить за добычей. Знал: мелкие мурзы не  смогут  заставить  его
вести себя по-своему, по-привычному. Потребуй он  пять  тысяч  воинов  с
Мансур-бея - ногайцы придут. Но наверняка не  привезут  с  собой  зерна,
потому что оно в походе не нужно, и не стронутся с места, пока степь  не
просохнет - потому что делали  так  всегда.  Сто  маленьких  отрядов  по
пятьдесят всадников восстать против воли самого Девлет-Тирея не рискнут.
   Чтобы завершить объезд подвластных кочевий, у отряда ушло  почти  два
месяца, и когда они возвращались к Кривому колодцу, солнце уже  начинало
по-весеннему   пригревать.   Снежный   наст,   подтаивавший    днем    и
подмораживаемый ночью, протестующе хрустел под копытами коней, но  время
его  власти  уже  уходило,  и  некоторые  склоны  холмов   уже   темнели
пропитанными талой водой земляными проплешинами.
   - Менги-нукер! - оглянулся на русского  Девлет,  остановившись  возле
одной из таких проплешин. - Проедь через нее.
   Русский пожал плечами, направил коня к темному пятну.  Передние  ноги
коснулись раскисшей глины и после первого шага просто  запачкали  бабки.
После второго - на них повисли  комья  глины.  После  третьего  -  комья
слиплись на ногах в крупные куски, после четвертого -  на  ногах  висели
"башмаки" размером с Крупный арбуз. Потом проплешина кончилась, и скакун
с облегчением потрусил по снегу, еще долго оставляя за собой  коричневые
следы.
   - В конце апреля вся степь станет именно такой, -  зловеще  улыбнулся
Гирей.
   Русский оглянулся на проплешину, потом повернул голову к татарину:
   - Прикажи запасти побольше длинных ремней. Если так, то нам  придется
запрягать по четыре-пять меринов в каждую телегу.
   - Сколько успею, - отвернулся бей. - Если хочешь выступить в середине
апреля, то мы должны выехать из Кривого колодца через две недели.
 
*** 
 
   К моменту появления  у  небольшого  степного  озера  Куркулак  отряда
Девлет-Гирея, созванная им армия собралась  почти  целиком.  По  берегам
бродили тысячи коней, жадно объедая колышущиеся  над  водой  камыши,  на
вершинах холмов, на камышовой подстилке,  плотно  к  друг  другу  стояло
огромное  количество  шатров.   Каждый   мурза   считал   своим   долгом
отправляться в  набег  с  собственным  походным  домом,  кое-кто  из  их
сотников - тоже. А если учесть, что за каждым родовым правителем  стояли
всего пять десятков всадников, которыми  командовал,  разумеется,  самый
уважаемый сотник, - становилось понятно,  почему  число  шатров  заметно
превышало число отрядов.
   - Что скажешь, Менги-нукер? - оглянулся на русского бей.
   -  Пока  все  просто  отлично,  Девлет-Гирей,  -   кивнул   османский
посланник. - Нужно сегодня же выступать. Время не терпит.
   - Нет, так в нашем ханстве походы не начинаются,  -  покачал  головой
бей. -  Нужно  зарезать  пару  молодых  жеребцов,  устроить  общий  пир,
установить командиров тысяч и сотен, общий порядок обоза...
   - Ну, так режьте! - огрызнулся русский. - Только быстрее.
   Быстрее не получилось, поскольку вначале требовалось поставить шатер,
под который, оберегаясь сырости, пришлось нарубать камыш. Опять же,  для
угощения следовало найти коней, которых не жалко зарезать,  но  и  чтобы
старыми или увечными сильно не оказались - позор гостей  подобным  мясом
угощать. Потом угощение надобно сварить и разделать. В итоге, в обширном
шатре  Девлет-Гирея  полсотни  мурз,  пришедших  за  добычей  со  своими
отрядами, собрались только на следующий день, после полудня.
   Тирц, тоскливо таращась  в  отверстие  в  потолке,  вместе  с  Гиреем
терпеливо ожидал, пока гости, постоянно ссорясь из-за мест,  старшинства
рода и возраста, наконец-то рассядутся.
   Вмешиваться он не собирался: поди разбери, кто там триста  лет  назад
держал Чингиз-хану стремя, кто поводья, а  кто  действительно  настолько
стар, что видел это своими  собственными  глазами?  Угодить  сразу  всем
невозможно - и каждый второй станет считать тебя потом личным врагом.
   Наконец гости угомонились.
   -  Я  рад  видеть  вас  своими  гостями,  уважаемые   старейшины!   -
почтительно приложил бей руку к груди. - Рад, что все вы откликнулись на
мой призыв.  Смотрю  на  наши  земли  и  вижу,  что  уже  много  лет  не
оборачивают наши жены свои животы шелковыми тканями.  Что  сыновья  наши
пьют кумыс из глиняных плошек. Что вместо грязных рабов моют котлы  наши
прекрасные женщины. И сердце мое возопит от  боли!  Ибо  там,  за  Диким
полем, богатеют созданные Аллахом для нашего услужения неверные, ласкают
женщин, призванных стать нашими наложницами, и поедают лепешки,  которые
они обязаны почтительно должны подносить к нашим устам.
   Собравшиеся в шатре татары одобрительно загудели.
   - И я собрал вас, гордые воины,  -  возвысил  голос  Девлет-Гирей,  -
чтобы  повести  вас  на  север,  в  наши  богатые  угодья,   в   которых
произрастают найдя рабы и невольницы, в которых копится  наше  золото  и
серебро, чтобы вы могли все это взять! Все, принадлежащее вам по праву.
   Мурзы, услышавшие именно  то,  что  хотели,  продолжали  одобрительно
кивать, о чем-то между собой переговариваясь.
   - Прости меня, о мудрейший бей,  -  неожиданно  заговорил  татарин  в
литовской железной шапке с бармицей и  синем  шелковом  халате,  надетом
поверх ватного. - Из уст  твоих  истекает  мед,  а  желания  священны  и
понятны каждому честному  человеку.  Но  моя  полусотня  подошла  только
вчера. На нашем пути сошел снег, но еще не родилось ни единой  травинки.
Наши кони не могли вытащить копыт из грязи, чтобы сделать  хоть  шаг,  а
колеса кибиток обросли глиной  настолько,  что  ее  приходилось  срезать
саблями. Как же мы пересечем Дикое поле, если степь еще не просохла?
   - Русские не хуже нас знают, что степь еще не просохла, -  неожиданно
вмешался Менги-нукер,  -  и  нас  сейчас  не  ждут.  Пока  ночью  падают
заморозки, мы можем пройти половину дороги  после  заката,  когда  грязь
замерзает. А потом - мы захватим русских врасплох, повяжем всех прямо  в
постелях и уйдем назад уже по просохшей дороге.
   Гости опять закивали, надеясь на возможность легкого,  бескровного  и
прибыльного набега. Свалиться на головы, пока  не  ждут  -  это  удачная
мысль. Бей облегченно перевел дух. Он боялся, что русский  опять  начнет
рассказ о необходимости выматывать Московию, чтобы потом  захватить,  но
Менги-нукер сказал именно то, что нужно: дойти  можно,  полону  захватят
много и легко.
   Девлет-Гирей хлопнул в ладоши, и слуги  понесли  подносы  с  горячими
мясными кусками. Первый,  разумеется,  оказался  перед  беем  крупнейших
ногайских родов. Гирей вынул из-за пояса