из шатра, поманил  пальцем  Гумера.  Десятник  Алги-мурзы,
подвел русскому оседланную кобылу, затем тоже вскочил в седло  и  вместе
со своей полусотней помчался следом за Менги-нукером.
   Получившая уже более сорока попаданий северная башня все еще  стояла,
но  уже  заметно  покосилась.  Многие  бревна,  перебитые  ядрами,  либо
провалились внутрь,  либо  торчали  наружу,  открывая  темные  щели.  На
пушечный огонь она уже не огрызалась - и только стрельцы со  стен  время
от времени палили порох в надежде, что  каким-то  чудом  пищальные  пули
смогут достать до проклятых басурман.
   - Пора, - кивнул Тирц. - Еще залп, и можно атаковать. Гумер, рассылай
своих людей по мурзам и беям, пусть собираются  сюда.  Пора  заходить  к
русским в гости.
   Физик закрыл глаза, пригладил ладонями лицо, словно совершал намаз  и
тихо-тихо позвал:
   - Иди сюда.
   Голем, по приказу создателя ожидавший на развалинах монастыря, пока с
него стечет  вся  вода,  дрогнул  и  двинулся  к  городским  стенам.  Из
Чернигова  послышались  испуганные  выкрики,  молитвы,   но   они   лишь
позабавили Менги-нукера, спокойно ожидающего свое детище.
   Грохнул  залп  из  бомбард  -  башня  опять   содрогнулась,   натужно
заскрипела, но выстояла. Ненадолго.
   - Разрушь ее, -  указал  вперед  Тирц,  и  глиняный  воин  перешагнул
залитый водой ров. Он схватился за верх башни, затряс ее  со  всех  сил,
роняя вниз людей, пушки и отдельные бревна,  оторвал  дощатый  помост  и
кинул его в воду.
   Со стен началась беспорядочная стрельба - но отдельные мелкие пули  и
дробины бесполезно  застревали  в  вязкой  глине,  не  причиняя  монстру
никакого вреда. Он наклонил башню к себе, заставив полоситься оставшиеся
без опоры стены, всей массой навалился сверху,  опрокидывая  ее  в  ров,
принялся топтать, окончательно переламывая вместе с  оставшимися  внутри
стрельцами в бесформенное месиво, несколькими сильными  ударами  кулаков
обрушил близкие участки стен  и  решительно  двинулся  по  улице  вглубь
города.
   Татары, что поначалу, боясь  попасть  под  летящее  вниз  бревно  или
пушку, держались подальше, радостно взвыли и  рванули  вперед,  за  ним,
перехлестывая за полузаваленный ров и через широкий  пролом  врываясь  в
город.
   Послышался хлопок выстрела - Тирц взвыл с страшной боли в ногах, упал
на землю, катаясь по ней судорогах под звуки беспорядочной стрельбы. Это
стрельцы под командой боярина Анастасова, успев понять,  где  собираются
прорвать стену басурмане,  начали  строить  поперек  улицы  баррикаду  и
приволокли  сюда  три  пищали  с  приречных  башен.  Но  закончить  свое
укрепление не успели.
   Картечный залп из трех стволов, каждый из  которых  выплевывал  ведро
жребия, снес и земляное чудище, и первые ряды басурман.  Затем  стрельцы
начали пальбу из ручных пищалей - и заставили идущие по улице  татарские
сотни попятиться назад.
   Но степняков было слишком много, тысячи и тысячи  против  трех  сотен
русских. Они обошли баррикаду по соседним улицам, окружили защитников, и
стрельцам осталось только продать свою жизнь как  можно  дороже.  Где-то
еще дальше молча рубились против незваных гостей боярские дети, но и  их
было слишком мало...
 
*** 
 
   "Гость дорогой", как  время  от  времени  называл  полоненного  князя
веселящийся Девлет-Гирей, по-прежнему валялся в шатре бея со  связанными
руками, босой и с кровоточащим плечом. Сами татары, в ожидании окончания
штурма, съели на двоих целого ягненка, и теперь попивали  кофе,  горький
аромат которого перекрывал даже вонь  подмокших  войлочных  подстилок  и
вареного мяса.
   - Они про нас забыли, - не выдержав, предположил толстяк. -  Чернигов
- богатый город...
   - Я специально Аяза  послал,  -  ответил  бей,  впрочем,  без  особой
уверенности в голосе. - Он преданный нукер  и  получил  от  меня  немало
наград.
   - У меня даже телохранители сбежали, - пожаловался толстяк.  -  Вроде
бы, они понадобились русскому, но я думаю, что соврали.
   - Их можно простить, - улыбнулся Гирей. - Ради  таких  дней  и  живут
истинные ногайцы.
   Наконец  полог  шатра  откинулся,  внутрь  вошло  несколько   воинов,
волочащих за собой двух женщин с накинутыми на шею петлями.
   - Это они, Гирей-бей, - сообщил сотник. - В доме княжеском прятались.
И слуги признали.
   - Ага, - оживившись, поднялись на ноги и Девлет,  и  Кароки-мурза.  -
бабы княжеские.
   - Софья, - узнав дочку, заерзал на коврах Андрей Васильевич, - откуда
вы...
   - Иди к бею, - дернув за веревку, выдвинул вперед  четырнадцатилетнюю
девчонку воин.
   - Ага, - скользнув по ней взглядом, прошел мимо Девлет-Гирей. - Стало
быть, это княжна, а это княгиня. Ну что, попробуем княжьего тела?
   Он ухмыльнулся и вытянул из висящих на поясе ножен короткий нож.
   - Нет!!! - выпучив от ужаса глаза, забилась на  веревке  женщина,  но
удерживающий ее воин, рванув к себе аркан  и,  перехватив  полонянку  за
волосы, вынудил ее замереть.
   Князь, отвернувшись, закрыл глаза.
   Гирей, запустив  лезвие  под  воротник,  провел  им  сверху  вниз,  с
шелестом разрезая несколько слоев ткани, и захохотал,  указывая  пальцем
на обнаженную жертву:
   - Вы посмотрите, Кароки-мурза, какая уродина! И что это тут у тебя за
тряпочки? - татарин подергал за соски обвисшие после многих родов груди,
потом постучал по ним снизу  вверх  пальцем,  подкидывая  вверх  лоскуты
кожи. - Она повесила себе пустые бурдюки!
   Собравшиеся в шатре воины засмеялись.
   -  Вот  и  хватай  после  этого  княжеских  женщин,  -  с  притворным
разочарованием развел руками бей. - Даже развлечься получается не с кем.
Вы не желаете, Кароки-мурза?
   - Я что, нормальной девки себе найти не  могу?  -  чуть  не  обиженно
сморщил губы османский наместник. - Выбрось ее. Скорми собаками.
   - Ну, - острием ножа приподнял подбородок княгини  татарин,  -  кизяк
собирать еще может. Продадим  по  дороге  в  Крым  какому-нибудь  нищему
кочевнику. Может, коли задешево, так и купит. Тут же собакам  все  равно
жрать нечего!
   Воины опять расхохотались.
   - Ну, а эта девка как?
   Девлет подошел сзади к Софье  и  располосовал  сарафан  уже  на  ней.
Одежда поползла вниз, и стоящие рядом нукеры торопливо сорвали ее, чтобы
не застряла в рукавах.
   - Папа! - дернулась полонянка, пытаясь прикрыть руками наготу.
   - Софья! - Андрей Васильевич перекатился на живот, попытался  встать.
- Отпустите ее!
   Девлет-Гирей протянул  руку,  потискал  упругие  груди  только-только
созревшей девушки, запустил пальцы ей между ног.
   - Нет, не  надо!  Папа!  Папочка-а...  -  княжна  заплакала,  а  руки
татарина продолжали тем временем по-хозяйски ощупывать ее тело.
   - Оставьте ее! - Андрей Васильевич снова попытался  встать,  и  снова
безуспешно.
   - А вот эта мне уже нравится, - Гирей-бей  скинул  халат  и  принялся
распутывать завязку штанов. - Аи, нравится! Ну-ка, опустите ее. Я возьму
ее сзади.
   - А-а! - взвыла Софья, которую с помощью веревки вынудили наклониться
вперед,  после  чего  несколькими  ударами   раздвинули   ноги.   Ощутив
прикосновение мужской плоти, она дернулась с неожиданной в хрупком  теле
силой:
   - Папа-а! Папочка-а-а!!!
   - Оставь ее, Девлет! - громко рявкнул Кароки-мурза.
   Бей изумленно поднял на него глаза, и османский наместник повторил:
   - Оставь  ее,  не  трогай.  Пошлем  в  подарок  султану.  Молоденькая
невинная княжна: это будет как раз то, что нужно.
   Гирей утробно зло зарычал, но  соображения  политики  превысили  даже
похоть, и он отступил. Не зная, на ком сорвать злость, неожиданно ударил
княгиню со  всей  силы  кулаком  в  живот,  отчего  та,  захлопав  ртом,
сложилась пополам и упала на ковры.
   - Hе отдавайте... - Андрею Васильевичу наконец-то  удалось  подняться
на ноги. - Не отправляйте ее... Я ее выкуплю...
   - Ты себя-то выкупи, неверный, - скривился Кароки-мурза и  подошел  к
пленнику поближе. - Ты должен гордиться, язычник.  Через  свою  дочь  ты
сможешь породниться с великим султаном Селимом.
   - Нужно мне это поганое родство... -  князь  скривился  и  неожиданно
плюнул мурзе в лицо.
   -  Не-ет!  -  упреждающе  крикнул  султанский   наместник   мгновенно
обнажившим сабли нукерам. - Нет, не убивайте его.
   Кароки-мурза  вернулся  в  своему  кофе,  и  продолжил,  обращаясь  к
русскому пленнику:
   - Нет, я не отдам тебя ни за какой выкуп.  Ты  поедешь  в  Стамбул  к
султану, как доказательство нашей победы.  Ты  будешь  сидеть  в  темном
зиндане до конца своих дней,  и  слушать  крики  своей  дочери,  которую
станет брюхатить над твоей  головой  великий  султан  Селим  второй,  да
продлит Аллах его годы. Или ее станут брюхатить его янычары,  если  твоя
дочка ему не понравится или надоест. А она станет облизывать их  мужскую
доблесть, и молить, чтобы ей дали  этого  лакомства  как  можно  больше,
чтобы не остаться на ночь голодной...
 
*** 
 
   Если самой ценной добычей в степных хуторах и лесных деревнях  всегда
оставались сами их обитатели, то здесь, в Чернигове, впервые  за  многие
годы татары обнаружили, что захваченное добро может оказаться дороже его
владельцев. В многочисленных складах  и  лавках  города  они  обнаружили
бесчисленное количество соболиных шкур, серебряные и золотые  украшения,
чаши, оклады; медную и оловянную чеканку; шелковые ткани, ковры,  парчу;
мечи, ножи и сабли, десятки пудов соли и бесчисленное  количество  шкур,
воска,  поташа,  смолы  и  прочего  малоценного,  но  все-таки  имеющего
реальную ценность добра. Добычу грузили на телеги и повозки  целых  пять
дней, но даже после этого город не был опустошен до дна.
   - Ну что, - предложил Тирц, явившись  в  очередной  раз  на  обед  по
приглашению  Девлет-Гирея.  -  Надоело  уже  тут  торчать.  Думаю,  пора
поворачивать вверх по Десне. Обойдем Засечную  черту  за  Козельском,  и
двинем прямо на Москву.
   - Не-ет, - испуганно закрутил головой Девлет-Гирей. -  Какая  Москва?
Куда мы пойдем с таким огромным обозом? Добыча не считана!
   - А зачем тащить его с собой? Отправим в Крым с небольшой охраной,  и
вперед. Русские, после нашего наскока вдоль Оскола, наверняка  там  рать
собрали и нас на Оке ждут. Так что с запада Москва беззащитна.
   - С малой охраной обоз не дойдет. Вниз по Днепру десятки разбойничьих
поселений, тысячи казаков. Разграбят все!
   - Ну и хрен тогда с ним, с обозом, - повернулся Тирц к  Кароки-мурзе.
- Нам ведь победа нужна, а не добыча? Подойдем к Москве,  вырежем  самое
сердце России, и вся страна нашей станет! Ну?!
   - Победы мало добиться,  -  весомо  ответил  османский  наместник.  -
Нужно, чтобы о ней услышал султан.  Иначе  какой  смысл  воевать?  Нужно
вернуться, направить ему подарки, дождаться милостивого  ответа.  Только
тогда с честью и достоинством мы сможем продолжить начатую войну.
   - Вы что, с ума посходили?! - вскочил на ноги физик. - Да  отсюда  до
Москвы вдвое ближе, чем до Крыма! Один рывок - и она наша!
   - Вот-вот пойдет снег, Менги-нукер, - вдумчиво ответил  Гирей-бей.  -
Мы выходили в набег в середине лета. Войско не готово к зимнему  походу,
Менги-нукер. Нужно возвращаться назад. А Москва  от  тебя  не  уйдет,  я
обещаю. После столь удачного набега, как этот, в  следующий  раз  к  нам
примкнет втрое больше нукеров, и мы возьмем ее без труда. Скажу  больше.
Когда ты сделаешь меня  московским  царем,  я  подарю  тебе  этот  город
целиком. Клянусь Аллахом!
   - Ну ладно, - против столь откровенной лести Тирц не устоял. - Черт с
вами. Давайте поворачивать в Крым.
 
Глава 3 
ЕДИНОВЕРЕЦ 
 
   Гость постучался в двери прохладным зимним вечером. Новый привратник,
задешево купленный взамен зарезанного казаками поляка  Януша  -  угрюмый
черкес Али с широким шрамом через  левый  глаз  и  кривой  ногой,  плохо
сросшейся после  раны,  долго  с  недоумением  смотрел  на  неверного  в
коричневой сутане, однако после повторной просьбы провести его к  Кароки
- мурзе кивнул, и закрыл толстую дверь  из  прочного  вяза  перед  носом
христианского монаха. Затем похромал наверх, к хозяину.
   - К вам пришли, господин, - неуклюже поклонился он на пороге комнаты.
   - Кто?
   - Енто... - Али скривился и дернул головой на бок.
   - Что урод какой-то?
   - Угу, господин.
   - А почему не прогнал?
   - Енто... - черкес повторил свой  жест,  и  хозяин  дома  понял,  что
привратник не уверен в правильности такого поступка.
   Видать, посетитель показался ему странным. Наверняка не попрошайка, и
не  опасен  -  иначе  привратник  не   стал   бы   сомневаться.   Кто-то
подозрительный и странный...
   - Ладно, - разрешил Кароки-мурза. - Зови. В Крым пришла зима. Деревья
стояли с голыми ветвями, с моря дул ветер, солнце словно  утратило  свою
ласковость и только светило людям, не даруя им ни капли тепла. Вместе  с
зимой пришла скука. Все роды разошлись по зимним  кочевьям  и  затаились
там до весны. Никаких вестей не приходило ни с севера, ни с  юга,  ни  с
востока. И с запада, слава Аллаху, тоже.
   Поначалу Кароки-мурза очень боялся, что с таким вот  стуком  в  дверь
войдет снисходительный султанский чиновник и протянет  ему  запечатанный
свиток, завязанный сверху  прочным  шелковым  шнурком.  Он  даже  таился
несколько недель в кочевье  Алги-мурзы,  прежде  чем  решился  вернуться
домой.
   Но никаких гонцов из Стамбула не приплывало - и наместник успокоился.
Он не очень жаждал благодарности и наград. Для начала  хватало  и  того,
что на его голову не обрушилась тяжелая кара. Мурза успокоился - и  стал
скучать. Может быть, его развлечет разговор с неизвестным гостем?
   - Впусти, - разрешил хозяин, передвинулся немного в сторону  и  убрал
подушки с края ковра. Там, невидимый  постороннему  глазу,  лежал  тугой
султанский лук с натянутой тетивой, наперсток и несколько стрел.
   Черкес ушел, но вскоре вернулся и  с  поклоном  пропустил  в  любимую
комнату мурзы  католического  монаха  с  глубоко  надвинутым  на  голову
капюшоном.
   Кароки-мурза скривился - только религиозных диспутов ему не  хватало!
Мурза всегда ограничивался просто тем, что верил - и  никогда  не  искал
никаких доказательств и аргументов в пользу своей веры.
   - Али! - поднял он руку.
   - Вы прислали очень убедительные подарки своему господину,  уважаемый
Кароки-мурза, - произнес гость вкрадчивым шепотком,  и  сдвинул  капюшон
назад  таким  образом,  что  на  свет  появилась  еле  ощутимая  улыбка,
застывшая на тонких, бесцветных губах.
   Хозяин дома остановился,  заколебавшись  и  вдумываясь  в  слова,  не
несущие для постороннего человека никакого смысла. Потом махнул рукой:
   - Ступай, Али...
   Гость улыбнулся еще сильнее, и откинул капюшон на плечи. Стали  видны
впалые щеки, длинный острый нос и выбритая на голове тонзура.
   -  Что  привело  тебя  в  мой  дом,   неверный?   -   поинтересовался
Кароки-мурза, пока еще опасаясь приглашать христианского монаха сесть.
   - Неверный? - удивился гость. - Но разве великий пророк  Мухаммед  не
называл нас "ахл ал-ки-таб" - держателями писания,  и  не  завещал,  что
правоверный  мусульманин  может  и  должен  принимать   нас   под   свое
покровительство? Ведь и мы, и  вы  исповедуем  веру  Авраамову,  который
является предком господа нашего Иисуса Христа, и в честь знаменательного
жертвоприношения которого вы справляете  свой  прекрасный  праздник  "ид
ал-адха" или курбан-байрам, принося в жертву домашний скот  в  память  о
великом деянии Авраама, которое  подробно  изложено  в  нашем  священном
Писании.
   Гость улыбнулся, а Кароки-мурза снова задумался, в этот раз  на  куда
большее время.
   - Мне кажется, ты пытаешься  меня  обмануть...  -  наконец  задумчиво
произнес наместник.
   - Ну что вы, уважаемый  Кароки-мурза,  -  покачал  головой  монах.  -
Просто я хочу стать вашим другом. И для начала спросить: неужели вас так
сильно смущает то, что мы поклоняемся, как  Богу,  вашему  пророку  Иса,
предшественнику Мухаммеда? Ведь мы так же, как и вы  признаем,  что  Бог
един, и нет иного Бога кроме того, которого  завещал  нам  Авраам,  отец
Исаака.
   - Ты хочешь обратить меня в свою веру, монах?
   - Нет, я всего лишь хочу, чтобы султан Селим почаще получал от  своих
подданных достойные подарки.
   Кароки-мурза прищурился  на  странного  гостя,  поднялся,  добрел  до
балкона и выкрикнул во двор:
   - Фейха, свари нам кофе. - А потом, повернувшись к монаху, добавил:
   - Думаю, Милостивый не обидится, даже  если  я  окажу  гостеприимство
неверному. Садись, монах. Как тебя зовут?
   - Меня можно называть Франциском, уважаемый Кароки-мурза.
   - Франциск, - повторил хозяин, словно пробуя странное имя на вкус.  -
Видимо, империя погибает, коли заботу о ней начинают проявлять неверные.
   - Империя никогда не умрет, коли заботу о ней начнут  проявлять  все,
кто оказался на ее великих просторах. Стоит только нам  понять,  что  мы
друзья, а не враги, как станет легче всем разумным людям.
   - Мне довелось общаться со многими итальянцами, дорогой  Франциск,  -
мило улыбнулся Кароки-мурза, - и я отличу их акцент от  любого  другого.
Сколько сейчас отделяет ваш родной город от границ Оттоманской  империи?
И как скоро эти границы сдвинутся за ваш родной город?
   -  Похоже,  вам  очень  хочется  услышать  грубую  правду,  уважаемый
Кароки-мурза, - стряхнул с лица доброжелательность гость.  -  Хорошо,  я
отвечу правду: вашим сипахам до моей милой Венеции ныне два дня пути.  И
я прекрасно знаю, что никакая сила не сможет противостоять этому напору.
Кроме одной: золота.
   - Так я и знал, - тяжело вздохнул хозяин, откинул голову на подушку и
закрыл  глаза.  -  Так  и  должно  было   случиться.   Султан   Сулейман
Великолепный умер, и на  трон  вступил  султан  Селим-пьяница.  За  него
империей правят полсотни родовитых мурз, друзей и чиновников, каждому из
которых собственный карман куда  дороже,  нежели  интересы  Великолепной
Порты. Мало их Сулейман перевешал, новых в сотню раз больше народилось.
   - Все не так плохо, уважаемый Кароки-мурза, - вздохнул гость. - Скажу
больше: вскоре все станет намного лучше. Потому, что  если  нам  удастся
перестать быть врагами, тогда мы станем искренними  друзьями.  А  друзья
обычно  стараются  помогают   друг   другу.   Вот   скажите,   уважаемый
Кароки-мурза, разве империи, которой вы честно служили всю  свою  жизнь,
станет хуже от того, что она раздвинет свои границы на  несколько  тысяч
миль на север и восток?
   - Ты хочешь сказать, Франциск, - недоверчиво приподнял голову  мурза,
- что с помощью своего итальянского золота ты добиваешься того, чтобы мы
развернули наступление на север и восток? Зачем?
   -  Сахыб-Гирей  ленив,  -  монах  уронил  из  рукава  на  кисть  руки
аметистовые четки и  начал  их  неторопливо  перебирать.  -  Сахыб-Гирей
ленив. Если бы вместо него появился другой, куда более  энергичный  хан,
он мог бы начать активное наступление  на  языческие,  именно  языческие
пределы, а не на своих единоверцев... - монах покосился на хозяина  дома
и, не встретив никакого протеста против последнего постулата, продолжил.
- Если бы  крымский  хан  развернул  наступление  против  язычников,  то
империя, несомненно, поддержала бы его устремления.
   - И если сипахн пойдут против язычников здесь, -  продолжил  за  него
Кароки-мурза, - то им придется покинуть близкие к Венеции границы.
   - Какая странная связь, не правда ли? - приподнял брови  монах.  -  И
какой странный парадокс: итальянское золото вроде бы  защищает  Венецию,
но пользу приносит Великолепной Порте.
   На этот раз османский наместник промолчал. Он понимал, что  не  может
быть  империи  никакой  пользы,  если  заезжий  итальяшка  способен  так
запросто смещать и назначать беев  и  ханов  благодаря  своему  толстому
кошельку. Но... Но в  настоящий  момент  получалось  так,  что  интересы
Кароки-мурзы, и этого  остроносого  жулика  совпадают  -  и  итальянское
золото собирается послужить ему, а не просто какому-то чиновнику.