ьной
баррете на голове и большим медным  крестом  на  груди  перекрестился  и
слегка поклонился. - Для меня великая честь приветствовать в  доверенном
мне городе великого русского воина и соратников его. Рады  мы  безмерно,
что взор великого  государя  российского  наконец-то  обратился  в  нашу
сторону и он пожелал принять нас под руку свою на вечные времена.
   - Сла-авься, сла-авься русский царь!  -  прокатилось,  заставив  коня
испуганно попятиться, над дорогой оглушительная здравница.
   Епископ обернулся к одному из знатных горожан, взял у  того  шелковую
подушечку с лежащим на нем небольшим золотым  ключом  и  поднял  ее  над
головой, протягивая Шуйскому:
   - Мы умоляем тебя, воевода, от имени государя твоего принять ключи от
нашего города и войти в него полноправным  владетелем!  Для  доблестного
русского воинства уже  накрыты  на  площади  перед  ратушей  праздничные
столы. Все мы желаем поднять тосты за величие и  непобедимость  русского
оружия.
   - Слава! Слава! Слава! - опять оглушил  всех  присутствующих  женский
голос.
   Петр Шуйский, все еще не веря в происходящее, принял ключи от города,
растерянно оглянулся на дядьку.
   - Я сейчас, стрельцов созову, -  понимающе  кивнул  тот,  поворачивая
коня.
   Въезжать во вражеский город в одиночку, без мощной охраны, боярин  не
решился и еще довольно долго гарцевал  перед  воротами,  ожидая  подхода
ратников, и слушая восторженное песнопение,  изливаемое  словно  божьими
архангелами.
 
*** 
 
   Наконец, выстроившись в  длинную  колонну,  с  бердышами  на  плечах,
подтянулись стрельцы. Петр Шуйский ткнул коленями  коня,  и  белоснежный
жеребец медленно двинулся вперед.
   В городе, прижимаясь спинами к  стенам  домов,  высыпав  на  балконы,
толпились горожане, размахивая  еловыми  ветками  и  выкрикивая  громкие
приветствия. Казалось - не захватчики и грабители пришли в эти земли, но
освободители от иноземного рабства.  Даже  в  казанских  и  астраханских
ханствах не видели ратники столь  восторженного  приема!  А  на  площади
перед  ратушей  полыхали  высокие  костры,  над  которыми  крутились  на
вертелах бараньи и козьи туши, на  накрытых  скатертями  длинных  столах
возвышались горки пирогов и  сладких  булочек,  стояли  блюда  с  рыбой,
мясом, кашами, глубокие миски с капустой  и  грибами.  И,  разумеется  -
кувшины, кувшины, кувшины с ароматным вином.
   На ступенях  ратуши  стоял  отдельный  стол,  накрытый  для  русского
воеводы, его ближайших помощников, епископа и знатных горожан. Священник
пригласил гостя туда и снова повторил:
   - Радость для нас сегодня  великая,  воевода.  Под  руку  русскую  мы
вступаем. Пусть займут твои люди места за этими столами  и  первый  свой
тост мы поднимем за нашего нового государя!
   Происходящее  напоминало  сказочный  сон:  они  пришли  сражаться,  а
встретили искренних друзей, зачем-то долго рядившихся  под  непримиримых
врагов. Шли покорять - а все только и  мечтают  отдаться  властную  руку
древней Руси.
   - Вы хотите принять русское подданство? - повернув голову к епископу,
переспросил Шуйский.
   - Все, до последнего человека, - уверенно кивнул здешний правитель. -
Надеюсь, нас  признают  такими  же  русскими  людьми,  как  всех  прочих
подданных государя Ивана Васильевича? С теми же правами и вольностями?
   - Это я вам могу твердо обещать, - в порыве благодушия кивнул боярин.
- И коли вы с такой радостью под руку царя стремитесь, то, думаю, и всех
правителей местных он согласится на своих постах и  с  теми  же  правами
оставить. Коли бунта от вас ждать не приходится, то к чему одних  верных
людей на других менять?
   - Это даже больше, чем я ожидал, - покачал головой господин  епископ,
и поднял полный красного вина оловянный кубок:
   -  Слава  новому  господину  нашему,   государю   московскому   Ивану
Васильевичу!
   - Сла-ава-а!!!
   Возможно, истинный владелец этого тела придерживался другого мнения -
но ему предстояло спать в глубоких закоулках души еще два долгих месяца,
а демон пришел в этот мир не для того, чтобы терпеть  лишения  и  тяготы
войны, чтобы сражаться,  проливать  кровь  и  терпеть  боль.  Он  пришел
наслаждаться - и  мирное  принятие  русского  подданства  с  сохранением
своего замка и своих слуг его устраивало более всего.
   Но самым странным оказалось то, что в желании своем дерптский епископ
был далеко не одинок. Когда в конце декабря,  кроша  копытами  наровский
лед, через реку ринулись отряды кованой  конницы  под  предводительством
Семена Зализы, обходя Нарву и устремляясь по приморскому  тракту  вглубь
Ливонии, их ждали не закованные  в  железо  рыцари,  сжимающие  в  руках
длинные копья, не ряды перегораживающих  дорогу  пикинеров,  и  даже  не
немецкие наемники с неуклюжими мушкетонами. У каждой  крепости,  каждого
замка и  каждого  города  их  встречали  знатные  или  просто  уважаемые
обитатели,  с  почтением  держащие   перед   собой   ключи   от   ворот.
Единственное, о чем они просили победителей: это  принять  их  под  руку
московского царя на тех же правах, что и город Дерпт.
   Ринген, Мариенбург, Нейхаузен,  Тизенгаузен,  Везенберг  -  всего  за
месяц больше двадцати городов и несчетное количество  замков  заявили  о
своей покорности. Многие селения настолько спешили решить  свою  участь,
что даже слали навстречу катящейся вдоль моря  рати  или  воеводе  Петру
Шуйскому в Дерпт, гонцов с письмами о желании сдаться!  К  концу  января
наступление выдохлось.  Не  доходя  полусотни  верст  до  Ревеля  Зализа
остановился. Он потерял все свои войска. Потерял не в кровавых  сечах  -
просто в каждом изъявившем  покорность  селении  он  оставлял  небольшой
гарнизон. Сотню стрельцов там, пару бояр с  полусотней  оружных  смердов
здесь,  отряд  псковских  охотников  в  третьем  городе...  В  итоге  из
полуторатысячной рати у него не  осталось  никого:  только  иноземцы  из
Каушты, боярин Росин с десятком холопов, да следующий по  пятам,  словно
тень, Нислав. Однако и этих воинов у него, можно сказать, не имелось: он
сидел  с  ними  в  замке  Верде,  в  покоях,  радостно   предоставленных
государеву человеку  присягнувшими  на  верность  Руси  тремя  немецкими
рыцарями. И вести дальше, оставив здесь даже малый гарнизон Зализе  было
некого.
   Именно об этом он и отписал Андрею Толбузину.  А  затем  спустился  в
зал, где победители и побежденные шумно распивали кислое  рейнское  вино
за общим столом. . - Константин Алексеевич, можно тебя?  -  окликнул  он
боярина Росина, с интересом поглядывающего на меняющую опустевшее  блюдо
на полное грудастую бабу. Как  он  понял  -  жену  одного  из  принявших
лютеранскую ересь рыцарей.
   - Да, Семен Прокофьевич, - боярин торопливо допил кружку  и  поднялся
из-за стола.
   Опричник ответ его в  сторону,  с  затянутому  промасленным  полотном
окну, протянул свиток:
   - Вот, Константин Алексеевич. Не  в  обиду  прими,  но  попрошу  тебя
грамоту эту в Москву, боярскому сыну Толбузину  отвезть.  Боюсь,  просто
вестника послать мало будет. Рассказать потребно,  что  тут  делается  и
Андрею, и государю, коли понадобится. Рассказать в  подробностях.  Чтобы
далее идти и земли под себя принимать ратные  люди  нам  потребны.  Коли
государь стрельцов не даст, пусть казаков донских зовут, али  еще  каких
охотников, что согласятся от земли  своей  оторваться  и  здесь  надолго
сесть.
   - Понял, - кивнул Росин, принимая письмо.
   - А еще попрошу  тебя  сундук  с  собой  забрать,  с  целованными  на
верность грамотами. О желании добровольном городов ливонских в лоно Руси
родной вернуться отныне и навечно. Присягали города на верность государю
нашему, стало быть у него храниться и должны. Вечно.
   Государев человек или просто  -  опричник  Семен  Прокофьевич  Зализа
ошибался  совсем  чуть-чуть.  Хотя  грамоты  целовальные  и  хранятся  в
государственных архивах по сей  день,  но  спустя  четыреста  лет  после
первого русского похода в прибалтийские земли эти свитки  снова  увидели
свет. На Ялтинской конференции в  1945  году.  Когда  решался  вопрос  о
границах послевоенной Европы, эти грамоты  были  предъявлены  союзникам,
как доказательство того, что Прибалтика принадлежит России - ибо сама ей
на верность присягнула. И  она  снова  стала  русской  -  но  только  на
пятьдесят лет.
 
Часть вторая 
Война безоружных 
 
Глава 1 
Весна 
 
   Певунья исчезла из замка в середине марта. А может, и раньше -  никто
из слуг за ней не следил. Она не нуждалась в том, чтобы ее  расчесывали,
переодевали,  чтобы  наливали  ей   ванну.   Некоторые   из   обитателей
епископского жилища утверждали, что все  это  делают  для  нее  русалки,
анчутки, кикиморы и прочая нечисть, но Флор в это, разумеется, не верил.
   Если женщина господина епископа не  ест  и  не  пьет,  это  вовсе  не
значит, что ее кормят со своих рук лешие, а поят ночные  криксы.  Просто
она каждый день сидит за столом с правителем.
   Если она не требует, чтобы ее расчесывали или готовили для нее, как в
прошлые годы, большую бадью с водой - значит, ее умывает  и  расчесывает
их господин. Почему бы и нет, если ему это нравится? Он  ведь  из-за  ее
голоса просто с ума сходит.
   По разным храмам мотается - к каждом из них хоралы по-разному звучат,
говорит. Уединяется то у озера, то и вовсе в лесу  -  но  сторожащие  их
покой телохранители все равно издалека слышат волшебные звуки молитвы.
   И вот вдруг обнаружилось, что ее нет: она не выходила из  дверей,  не
требовала для себя коня  или  кареты,  не  нуждалась  в  охране.  Просто
господин епископ перестал появляться из своих покоев  вместе  с  ней.  В
замке стало тихо и как-то грустно. И Флор подумал о том, что очень скоро
его господину опять захочется перейти на рыцарский завтрак:  размоченный
в вине белый хлеб. И это действительно  произошло.  Да  так  резко,  что
изменение в правителе заметил весь замок: однажды утром из  его  спальни
наверху раздался нечеловеческий рев  ярости.  Начальник  охраны  спавший
вместе со всеми в главном зале, услышал этот крик даже через три  этажа,
вскочил с соломы, которой был выстелен пол, подхватил  свою  перевязь  и
кинулся вверх по лестнице.
   Священник, раскидав по комнате постель, со всей силы колотил  кулаком
по подоконнику. Стол уже  был  разломан  в  куски.  Судя  по  тому,  как
скручены рожки валяющегося на  полу  подсвечника  -  в  качестве  оружие
использовали именно его.
   Хозяин замка резко развернулся в сторону двери и налитые кровью глаза
хищно блеснули в полумраке комнаты. Флор, ощутив, как побежали по  спине
мурашки, попятился и, спохватившись, поклонился:
   - Вы меня звали, господин епископ?
   - Принесите мне в  малый  зал  рыцарский  завтрак  и  наведите  здесь
порядок, - перевода дух, распорядился правитель. - И  верните  на  место
старую кровать.
   - Слушаюсь, господин епископ, - отступил за дверь телохранитель.
   - Прочь с дороги! - священник,  пихнув  начальника  стражи  в  грудь,
быстро пошел вниз по лестнице.
   Это было невыносимо! Сколько сил, сколько труда  потратил  он,  чтобы
развить это епископство, чтобы сделать его сильным и процветающим, чтобы
закупить оружие на три тысячи воинов, накопись золото,  достаточное  для
отпора любому врагу! И этот проклятый  дух  просто  взял,  и  отдал  все
русским!
   - Зачем ты сделал это, демон?!
   - Я не просил у  тебя  страны...  -  зашелестел  вниз  по  ступенькам
смешок. - Мне нужно только тело...
   - Негодяй! Мерзавец! - священник попытался пнуть  невидимое  существо
на звук голоса и едва не поскользнулся.  -  Подлая  тварь!  Выгони  всех
русских из Ливонии немедленно!
   - Как?
   - Как запустил, так и выгоняй!
   - Отдай приказ, смертный...
   - Не знаю... Проникай в разум, обманывай, воруй мысли - ты же  умеешь
это делать!
   - Отдай приказ. Кого и что мне заставить сделать?
   - Ты что, сам не можешь придумать?
   - Я не должен думать... - на этот раз это был мужской голос,  который
звучал едва ли не в самом ухе. - Я должен выполнять приказы!
   - Черт! - выругавшись, епископ перекрестила и открыл  дверь  в  малый
лал замка: всего лишь с одним камином и двумя окнами.  -  Кто  командует
русской армией в Ливонии?
   - Здесь нет армии... - громко прошептал  голос.  -  Здесь  гарнизоны,
гарнизоны, гарнизоны...
   Дерптский епископ прикрыл глаза и злобно  зашипел,  словно  увидевший
собаку кот.
   - Они что, уже везде? Они нас покорили?
   - Нет, смертный, - звонко расхохотался под потолком демон. -  Это  вы
покорились им...
   - Это все из-за тебя, темный дух!
   Демон рассмеялся, даже не удостоив смертного ответом.
   Впрочем, священник и сам прекрасно  понимал,  что  от  одного  только
человека судьба всей конфедерации зависеть никак не  могла.  Пусть  даже
этот человек - он сам.
   Правитель, а точнее -  бывший  правитель  западного  берега  Чудского
озера подошел к холодному камину, взглянул на черные угли, положил  руку
на крест. Как же могло случиться такое, что вся Лифляндия покорно  легла
под копыта русской конницы,  не  посмев  воспротивиться  ни  словом,  ни
оружием. С его собственным Дерптским епископством все ясно - демона мало
интересовали дела смертных. На земле он ищет только наслаждения, и война
в число приятных ему развлечений не входит.  Рижское  архиепископство...
Да, в нем, как и Курляндском епископстве проповедники уже давно  посеяли
в сердца прихожан семена лютеровской ереси. Слуги  Римского  престола  в
этих землях слишком много беспокоились о бенефициях, и очень  мало  -  о
человеческих   душах.   На   рабов-сервов,   неспособных   на    богатые
пожертвования, они ленились тратить свои слова и молитвы, а в  итоге  за
три столетия с местными чухонцами христиане заговорили о  Боге  впервые.
Причем  христианами  этими  оказались  лютеране.  Теперь  настала   пора
пожинать плоды. Ныне на  каждого  доброго  католика  в  тамошних  землях
приходится по  двадцать  еретиков.  Рижское  и  Курляндское  епископства
больше не смотрят на него, как на брата по вере и выступать на помощь не
желают.
   Но как же Эзельский епископ?! Почему не пришли на помощь  его  сотни?
Где  хваленые  ливонские  рыцари,  еще  недавно  желавшие  покорить  все
славянские земли?
   Впрочем, на этот вопрос он мог ответить и сам. Ведь  ровно  два  года
назад он сам, своими собственными  руками  готовил  набег  на  Новгород.
Тогда  воевать  славянские  земли  ушли  все  храбрые   воины,   готовые
встретиться с язычниками в открытом бою. И все они полегли  в  псковских
лесах. Ныне в Ливонии остались только те рыцари, что воевать не  желают.
И великий магистр  Фюрстенберг  вместе  со  своим  ближайшим  помощником
Готардом Кетлером сейчас наверняка носятся от замка  к  замку,  призывая
рыцарей к оружию - но  те,  изнежившись  от  сытой  и  спокойной  жизни,
кровушки проливать не хотят.
   Получалось, что единственным союзником Дерптского епископства остался
остров Эзель.
   - Демон, где сейчас находится эзельский епископ Герман Вейланд?
   - В аду.
   - Ш-ша! - опять зашипел хозяин  замка.  Так  вот  почему  союзник  не
пришел к нему на помощь. Он просто мертв. А значит, единственной  силой,
которая сейчас способна сражаться за свободу Ливонии -  это  золото.  За
свободу Ливонии готовы драться только наемники, и больше никто.
   Послышался осторожный стук. В дверь протиснулась упитанная кухарка  с
подносом, на котором стояла глубокая миска, кувшин с вином  и  несколько
сухих гренок.
   - Желаете что-нибудь еще, господин епископ?
   - Поставь на стол, и уходи, - отмахнулся хозяин, погружаясь обратно в
тревожные мысли.
   Наемники... Он смог бы набрать пару тысяч ландскнехтов и содержать их
хоть целый год. Однако, с такими силами Дерпт еще можно оборонить  -  но
взять штурмом... Ах, если бы только русские ушли!  Если  бы  можно  было
начать  все  сначала,  но  командуя  обороной  епископства  самому!  Или
все-таки можно?
   Правитель отошел от камина, сел за стол, налил  вина  в  чашу.  Потом
взял сухарик и обмакнул его в вино, задумчивая крутя  в  кроваво-красном
напитке. Убрать русских из города, убрать русских из города, убрать...
   Нет, убрать русских из города мало:  остаться  здесь  в  одиночестве,
окруженном врагами - долго все  равно  не  продержаться.  Русских  нужно
выгнать из всей Ливонии. Причем надолго, хотя бы на пару месяцев,  чтобы
успеть набрать наемников, привести их сюда и  подготовиться  к  обороне.
Убрать, убрать... Убрать русских...
   Он положил почти полностью размокший сухарик в рот, прижал  языком  к
небу, превращая в терпкую кашицу. Откинулся  на  спинку  стула.  Ну  же,
думай, думай! Неужели умный, цивилизованный человек не сможет справиться
с ордой безмозглых язычников? Должен быть выход, должен...
   - Господин епископ! - хозяин замка поднял взгляд на дверь, приотворив
которую в зал вошел, остановившись при входе, начальник замковой стражи.
- Воевода Петр Шуйский  со  многими  людьми  прибыл.  Во  двор  как  раз
заезжают.
   Епископ поморщился, словно вместо вина ему подсунули горькую  редьку,
отодвинул миску с вином:
   - Убери все это. Прикажи вина французского  подать,  мяса  жаренного,
рыбу или еще чего там на кухне есть. Кубки принесите  серебряные.  И  на
угощение свиты русской начетник пусть не скупится.
   Правитель церковными землями мог относиться к гостям как угодно -  но
он не был дураком и не собирался обрушить на себя гнев чересчур сильного
врага откровенным оскорблением. Побеждать нужно разумом, а не грубостью.
   Воевода  ворвался  в  зал,  как  ураган:   бородатый,   широкоплечий,
сверкающей заиндевевшей кольчугой, пахнущий морозом и свежестью. Быстрым
движением развязал и отбросил на стоящее возле камина  кресло!  подбитый
темным мехом плащ, протянул руки к огню:
   - Рад видеть тебя, господин епископ! Холодит чего-то на улице.  И  не
скажешь, что весна.
   Хозяин замка покосился на оставшуюся раскрытой дверь: где там  слуги,
кухарка с угощением?
   - Ваши люди остались во дворе, воевода?
   - У кухни поедят, - небрежно отмахнулся гость. -  То  смерды  оружные
мои. Холопы, а не дети боярские. Опять  же,  скучно  им  разговоры  наши
разумные слушать. Да и ни к чему. Государь наш, Иван  Васильевич,  ответ
на договор отписал. Просьбы ваши он принял, жалованную  грамоту  дарует,
но некоторые изменения вписал.
   - Какие? - священник, словно желая размять ноги,  отошел  к  стене  и
тихо спросил:
   - Как его имя?
   - Петр Иванович Шуйский... - еле слышно прошелестел темный дух.
   - Небольшие. Судить вы можете, как просили, по своим законам.  Но  за
судьей, как на всей Руси принято, должны приглядывать люди  честные,  из
горожан  выбранные,  и  одним  из  них  подьячий  русский  быть  обязан.
Апелляции к рижскому суду, для нас чуждому, позволены быть не  могут,  и
коли недоволен кто приговором, дерптскому воеводе может жаловаться. Дела
же, которых и воевода решить не посилен, отсылать  к  царю  дозволяется.
Монету свою чеканить городу дозволяется, но должен быть на ней  с  одной
стороны герб царский, на другой -  городовой.  На  городовой  же  печати
должен быть царский герб.
   - Воля государева нам ясна, - кивнул епископ, в  облегчением  увидев,
как трое послушников несут угощение. - Не  желаете  откушать  с  дороги,
Петр Иванович?
   - Да, господин епископ, не  откажусь,  -  боярин  отошел  от  камина,
поморщился:
   - Темно тут у тебя, хозяин. Хочешь, слюды новгородской  тебе  пришлю,
дабы вместо ставен камнем прозрачным окна закрыть? Оно в мороз греет, но
свет Божий не застит?
   - Спасибо за заботу, - кивнул священник,  наполняя  кубки.  -  Весьма
благодарен буду. Так о чем еще государь волю высказал?
   -  Дозволяет  Иван  Васильевич,  чтобы  дерптские  жители   торговали
беспошлинно в Новгороде, Пскове, Ивангороде и Нарве, но  если  поедут  с
торгом в Казань, Астрахань или  другие  области  московские,  то  должны
платить пошлины наравне с русскими купцами. Свободно могут они отъез