и тысяч правоверных, живущих в этом ханстве.
   - А достойно ли будет привести всего семнадцати тысяч отважных воинов
при ста пушках, чтобы вручить крымскому хану  фирман,  написанный  рукой
самого султана?
   - Если сделать это в ближайшие дни, - Кароки-мурза ощутил, как екнуло
у него в груди, - то можно ограничиться и несколькими сотнями воинов...
   - Вам виднее, уважаемый Кароки-мурза, - оглянулся  паша  и  изумленно
вскрикнул, увидев усыпанный подушками ковер  и  стоящий  на  нем  низкий
столик с фруктами и  сластями.  -  Да  вы  просто  кудесник!  Откуда  он
взялся?
   Гость подошел, опустился на  ковер.  Поморщился,  вспоминая,  на  чем
оборвался разговор:
   - Ах да, янычарский корпус. Наш любимый султан Селим  пожелал,  чтобы
его нынешний наместник в Крымском ханстве Айбек-паша лично доложил  ему,
насколько благополучно добралась до Крыма моя армия. А посему вручать  и
зачитывать фирман придется вам, уважаемый  Кароки-мурза.  После  отъезда
Айбек-паши его тяжкие  обязанности  ложатся  на  ваши  плечи.  Во  дворе
зазвучал дудар - Кароки-мурза даже не представлял, куда Фейха ухитрилась
спрятать приведенного музыканта, но видно его не было, а музыка звучала,
отражаясь от стен и заполняя собою двор.
   - Да у вас тут как в раю! - Касим-паша протянул руку,  взял  с  блюда
горсть изюма и кинул себе в рот. - Только гурий не хватает.
   И гурии появились! Три умелые гречанки, мелко  подрагивая  бедрами  -
так, чтобы звучали натянутые на чреслах бусы из тонких  медных  пластин,
начали, подняв руки к небу, свой неспешный танец. С двух сторон к  гостю
подкрались  черкешенка  Зелима  и  полячка  Мария,  одетые   в   легкие,
полупрозрачные шаровары и рубахи из воздушной китайской кисеи.
   - Воистину, рай, - повторил Касим-паша.
   - Я думаю, достопочтенный, - мягко  предложил  хозяин,  -  что  после
долгого морского путешествия вам следует хотя бы пару дней  отдохнуть  у
меня в гостях. Умоляю вас, дорогой гость, принять это предложение.
   - Пару дней? - усмехнулся, не поворачивая головы, Касим-паша.  -  Что
же, хорошо...
   Кароки-мурза поднялся и подошел  к  десятнику,  сменившему  на  месте
начальника охраны дворца сотника Шауката, негромко распорядился:
   - Бери трех коней, мчи в кочевье Мансуровых, к Девлет-Гирею. Передай,
что через два  дня  он  обязан  быть  в  Бахчи-сарае  с  тысячами  самых
преданных нукеров. Скачи.
 
*** 
 
   В эти же самые минуты боярская кованая конница, опустив рогатины,  во
весь опор приближалась к сгрудившемуся на берегу Миуса татарскому обозу.
Оставленный его охранять отряд в три тысячи сабель уже мчался  навстречу
с опущенными копьями. Змеи крови опять требовали своего любимого питья -
и они его получили. Закованные в железо, привычные к бою русские  витязи
просто смяли и втоптали в траву отряд  далеко  не  самой  лучшей  легкой
конницы, оставленный на всякий случай для разгона разбойников.
   Кованая рать приблизилась к обозу, начала охватывать его  по  широкой
дуге, расступилась, и из-за ее  спины  показались  многотысячные  отряды
стрельцов. Воины спрыгивали возле повозок, перехватывали  в  Руки  из-за
спин свои огромные бердыши и начинали охоту за попрятавшимися  возничими
- частью вовсе невооруженными невольниками, частью  престарелы,  ми  или
слишком молодыми татарами, имеющими при себе только ножи или,  в  лучшем
случае, сабли.
   Тех, кто прятался под телегами, кололи острыми подтоками или верхними
концами больших стальных полумесяцев,  кто  пытался  бежать,  с  размаху
рубили по спинам. Кто отмахивался саблями - принимали  удар  на  лезвие,
потом следовал  резкий  поворот,  одновременно  отбрасывающий  вражеский
кринок,  и  рассекающий  тело  басурманина.  Полторы  тысячи   стрельцов
перебили две сотни попавших в западню нехристей в  считанные  мгновения,
после чего  принялись  составлять  повозки  в  круг,  превращая  обоз  в
передвижную крепость. Тем  временем  остальные  пять  тысяч  пищальщиков
выстроились в три ряда вдоль берега, лицом к броду и замерли в ожидании,
воткнув бердыши в песок, и наложив на концы  ратовищ  тяжелые,  граненые
стволы. На краях строя, в ожидании  нового  ратного  дела,  остановились
отряды боярского ополчения.
   Тем  временем  на  восточном  берегу  Миуса   царила   растерянность.
Передовые отряды войска во главе с самим ханом уже ушли вперед почти  на
день пути и здесь, у брода,  оставался  только  небольшой,  пятитысячный
отряд алановских татар,  которые  переправились  вчера  вечером  и  пока
просто не успели двинуться за основными  силами.  Тысячник  Салих  Гали,
видя, что русских больше почти в три раза, смог только перекрыть брод со
своей стороны и отправить гонца к калги-султану Фатих-бею с известием  о
захвате обоза.
   Больше двух часов ждал он ответа - а стрельцы тем  временем  выпрягли
из повозок лошадей, отогнав их назад, составили телеги  плотно  одну  за
другой, привязав оглобли к осям колес, пошарили по содержимому  сундуков
и мешков, угостили своих стоящих в  строю  товарищей  кислым  молоком  и
мясом.  Кое-кто  успел  даже  побаловаться  с  ласковыми   басурманскими
наложницами, что все равно сидели в своих кибитках без дела.
   Наконец, татары зашевелились, подъехали к  броду,  принялись  пускать
стрелы, надеясь расстроить стрелецкие ряды. Однако  боярские  дети  тоже
умели  пользоваться  луками  -  и  ногайцы,  получив  достойный   ответ,
попятились. После этого  Салиху  Гали,  получившему  строжайший  приказ,
подкрепленный угрозой жестокой кары за утрату всего взятого  с  собой  в
поход добра, оставалось только одно: взять  в  руки  копье  и  во  главе
первых сотен ринуться в атаку на ряды неверных.
   - Алла билла! Алла билла! Бог с нами!
   Конная атака всегда выглядит ужасающе. От дробного стука сотен  копыт
начинает  мелко  дрожать   земля,   надвигающаяся   многоголовая   масса
стремительно вырастает в  размерах.  Десятки,  десятки  десятков  острых
стальных наконечников опущены вниз и кажется, все смотрят в грудь именно
тебе.
   Слетев с высокого берега, татары врезались  в  реку,  подняв  к  небу
облака брызг, и тут выяснилось, что  вода  слишком  плотна  для  быстрой
скачки. Конница невольно перешла на шаг, погружаясь все больше и больше,
почти по грудь скакунам.  Крайние  всадники,  оказавшиеся  за  пределами
брода, начали падать, либо погружаться слишком глубоко, чтобы продолжить
наступление. Вот тут стрельцы и дали  слитный  залп  из  тысяч  пищалей.
Свинцовый поток, ударивший в татар с расстояния в сотню шагов, снес все,
что находилось на его пути.  Поверхность  оказалась  совершенно  чистой.
Вода же в реке моментально окрасилась кровью, вниз понесло тела людей  и
конские туши, а не успевшие спуститься к руслу  нукеры  стали  торопливо
заворачивать скакунов.
   Среди погибших был и Салих Гали - а потому  до  самого  вечера  новых
атак татары не начинали.
 
*** 
 
   Варлам Батов продолжал командовать  правым  крылом  кованой  конницы,
стоящим сбоку и чуть  позади  сгрудившегося  в  круг  обоза  -  полутора
тысячами всадников боярского ополчения, почти полностью  состоявшего  из
оскольских  помещиков.  Он  хорошо  понимал,  почему  Даниил   Федорович
назначил воеводой именно его. У Батова был самый большой отряд холопов и
оружных смердов, рядом с ним маячило трое  братьев,  тоже  с  небольшими
отрядами, выставленными согласно писчим листам,  он  больше  десяти  лет
успешно защищал свою усадьбу на краю Дикого поля и,  наконец,  он  успел
познакомиться с дьяком лично я явно ему понравился.
   Но одно дело -  понравиться  государеву  дьяку,  и  совсем  другое  -
родовитость предков, а потому Варлам все время ждал, что кто-то  из  его
воинов  заявит  о  большей  древности  своего  рода,   более   достойном
происхождении предков, более звучной фамилии. Однако прошел первый день,
настало утро второго - и никто не потребовал от Батова отдать свой  пост
более знатному боярину.
   Как-то само собой получалось,  что  исполченное  по  земскому  обычаю
войско подчинилось принципу опричнины: командует самый достойный,  а  не
самый  родовитый.  Постепенно  Варлам  успокоился  и  стал  куда  больше
внимания уделять ходу битвы, нежели перешептываниям у себя за спиной.
   Между тем, поутру на берег  Миуса  подошло  еще  несколько  татарских
тысяч во главе с более опытным командиром, и степняки начали  обдуманную
и правильную атаку. Конные сотни одна за другой подходили к берегу  реки
и засыпали пищальщиков стрелами, без  жалости  опустошая  свои  колчаны.
Правда, на этот раз стрельцы не выстраивались в правильные ряды, как это
было накануне, а засели за повозками, в изготовленном  накануне  вечером
импровизированном укреплении.
   Стрелы  стучали  по  доскам  телег  с  такой  частотой,   словно   на
захваченный обоз обрушился густой град - и это при том,  что  в  повозки
попадала лишь малая толика  смертоносного  ливня.  Земля  на  берегу,  и
вытоптанное пространство внутри двойного кольца разнокалиберных  колымаг
было настолько истыканы тонкими длинными древками, что,  казалось,  даже
на самых жирных и влажных землях степной ковыль растет куда реже.
   Поначалу Варлам еще надеялся, что степняки выдохнутся - как-никак,  а
главный их запас стрел находился здесь, в обозе, но конники  стреляли  и
стреляли, и время от времени со  стороны  обоза  доносились  болезненные
выкрики.
   - За мной! - скомандовал Батов и тронул пятками коня.
   Полторы тысячи воинов его крыла выдвинулись вперед, к самому броду, и
тоже взялись за луки, обстреливая очередную подошедшую к реке сотню - но
татары не то что не испугались, они даже  не  стали  отвечать!  Степняки
продолжали засыпать  летучей  смертью  именно  обоз  и  засевших  в  нем
стрельцов, и даже падение на землю нескольких товарищей не заставило  их
отвлечься на  закованную  в  железо  тяжелую  конницу.  Варлам  выпустил
полсотни стрел из одного колчана, потом наполовину  опустошил  другой  и
отступил, почувствовав, как рука начинает уставать, и стрелы  постепенно
утрачивают смертоносную силу. Между тем татары продолжали свою карусель,
посменно стреляя и стреляя по русским воинам.
   Батов зажмурился и попытался прикинуть, когда они выдохнутся.
   К реке подошло около десяти тысяч врагов. Сто сотен. У каждого  воина
на крупе коня сто стрел. Значит, каждая  сотня  выпустит  в  них  десять
тысяч стрел, да еще на сто сотен, да еще тысяч  двадцать  степняков  еще
только на подходе...  В  итоге  у  него  получилась  какое-то  огромное,
несуразное, невероятное число, не имеющее названия.
   - Татары идут!
   Варлам открыл глаза, подобрал поводья коня.
   Степная конница, не переставая стрелять,  ринулась  вперед,  разбивая
грудями коней прохладные речные потоки. Когда они достигли  стремнины  -
со стороны обоза  загрохотали,  сливаясь  в  долгий,  непреходящий  гул,
пищальные выстрелы. Обоз заволокло белыми дымами - но со стороны правого
крыла было видно, как всадники, словно налетев  на  невидимую  преграду,
вылетают из седел или заваливаются в воду вместе с лошадьми.
   Первые ряды атакующих полегли почти целиком, но вместо них в реку уже
спустились другие, причем с берега продолжал  литься  непрерывный  поток
людей и коней, направляемый чьей-то железной волей. Для идущих  в  атаку
степняков не имелось выбора  -  наступать  или  остановиться,  поскольку
сзади на них напирали  все  новые  и  новые  массы,  вынуждая  двигаться
вперед.
   Грохот выстрелов начал разбиваться на отдельные хлопки - живая  масса
наконец смогла преодолеть  смертоносную  свинцовую  стену  и  покатилась
вперед, к повозкам.
   Первые из  татар  попытались  достать  до  притаившихся  среди  телег
стрельцов  копьями,  но  через  двойной  строй   телег   дотянуться   до
отмахивающихся бердышами стрелков не удавалось, перепрыгнуть препятствие
на коне было невозможно, и татары начали спешиваться и лезть по повозкам
ножками, с саблями и копьями в руках.
   - Братья мои! - оглянувшись на доверенное ему ополчение,  громогласно
объявил Батов. - Не посрамим земли русской! С нами Бог.
   Варлам перекрестился, опустил рогатину и пнул пятками коня:
   - Впере-ед!!!
   - Ур-ра-а-а!!! - услышал он за своей спиной  дружный  рев,  мгновенно
успокоился: значит, не один скачет, дети  боярские  следом  устремились.
Выбрал глазами выбирающегося из реки врага и нацелился точно на него.
   Татарин, услышав русский  боевой  клич,  повернул  голову,  мгновенно
посерел, повернул коня и опустил копье - но более не успел ничего.
   Варлам поймал его наконечник на щит,  отвел  в  сторону,  всем  телом
навалился на рогатину, посылая ее вперед, и пробил басурманина насквозь,
насадив на ратовище почти до руки.
   Вытащить оружие в таком положении было невозможно, а потому он бросил
копье, выхватив саблю, и продолжал двигаться  вперед,  просто  опрокинув
набок оказавшегося поперек пути татарчонка, приняв на лезвие  и  откинув
вверх копейный удар справа, потом саданув со всей силы окантовкой щита в
спину оказавшегося слева врага.
   Движение застопорилось - причем он не видел в  пределах  досягаемости
ни одного врага. Только перепуганные оседланные лошади,  оставшиеся  без
хозяев.
   И тогда, чтобы расчистить себе путь,  Батов  принялся  рубить  их  по
головам.
   - Уходим! - ему удалось  развернуть  коня  на  освободившемся  месте.
Варлам кинул саблю в ножны, дал шпоры коню, заставляя его выбираться  из
сечи назад, а сам, выдернув из открытого чехла лук,  и  поддернув  ближе
колчан со стрелами, торопливо выпустив себе за спину  десяток  стрел.  -
Назад! Уходим, братья! Назад!
   Преследуемые по пятам разозлившимися степняками, бояре попятились  от
брода - и тут со стороны обоза опять загрохотали выстрелы. Самые  первые
из наступающих, воинов двадцать, оказались отрезаны от  своих  товарищей
свинцовым шквалом, заметались и бояре методично  перебили  их  из  луков
длинными саженными стрелами.
   Варлам, тяжело дыша, вернул лук в налуч, повел плечами,  привстал  на
стременах, пытаясь оценить обстановку.
   Удар тяжелой кованой конницы - его удар! - опрокинул  подступивших  к
самому обозу степняков, отшвырнул их назад,  дав  стрельцам  драгоценную
передышку. Они перезарядили пищали,  и  когда  бояре  начали  отступать,
опять измолотили свинцовой картечью собравшихся на броде татар.
   Ниже брода Миус  приобрел  пугающе  багровый  цвет,  причем  вода  не
светлела, а, скорее, продолжала темнеть от огромного  количества  крови.
Вниз по течению продолжали плыть отдельные тела  и  лошадиные  туши,  но
основная масса осталась там, где их подкараулила смерть. Еще  трепещущая
в предсмертной агонии плотина перекрыла все русло, и уровень  воды  выше
брода начал заметно глазу повышаться.
   - Сколько душ  полегло,  -  перекрестился  Варлам.  -  Сколько  судеб
человеческих...
   Татары же, словно и не  заметив  случившейся  схватки,  опять  начали
осыпать обоз длинными трехперыми стрелами.
   - Ефрем, - подозвал холопа Батов. - Поезжай к обозу. Там  у  басурман
запасные копья лежали. Привези несколько штук мне, и тем, кто  в  сшибке
потерял. Чую я, еще не раз нам вперед идти придется.
   Воевода Батов оказался прав - в этот день еще два раза  ему  пришлось
вести боярских детей в сшибку,  нанося  удар  железным  кулаком  кованой
конницы поперек  татарских  порядков,  давая  стрельцам  время  перебить
прорвавшихся на телеги нехристей и перезарядить пищали для новых залпов.
Сражение затихло только  в  полной  темноте,  когда  степняки  перестали
различать, куда им пускать стрелы, а стрельцам приходилось громыхать  из
своих стволов только на слух, выплевывая заряды картечи  в  ту  сторону,
откуда им мерещился плеск воды.
   Единственное, что было хорошо в этот вечер - так это вдосталь парного
конского мяса, вдосталь пресной  воды  (выше  брода,  разумеется),  и  в
достатке дров. Вдоль реки, по обоим  берегам  Миуса,  на  пару  десятков
саженей от реки тянулись густые лесистые заросли.
   Новое утро оба войска встретили  точно  так  же,  как  и  накануне  -
составленный в круг обоз, кованая конница по сторонам, стрельцы  внутри.
Крымчаке - по ту сторону реки, за нешироким  бродом,  на  который  хищно
смотрят тысячи пищальных стволов.
   Правда, к татарам опять подошли  свежие  тысячи,  и  дождь  из  стрел
обрушился на легкое русское укрепление с новой  силой.  Но  стрельцы,  с
помощью Божией и оскольского боярского ополчения выдержали и этот день.
   К третьему утру Миус поднялся выше, чем на сажень, а завал из мертвых
тел начал издавать устрашающее зловоние, заставившее сбежаться  к  месту
битвы  тысячи  крыс,  чьи  маленькие  черные  глазки  постоянно   теперь
выглядывали из травы, из прибрежных зарослей и даже  с  веток  деревьев.
Татары по обыкновению с самого утра начали обстрел обоза, но  неожиданно
на берег между повозками и бродом выехали три с половиной  тысячи  бояр,
что оставались под рукой Даниила  Федоровича  Адашева,  и  стали  метать
ответные  стрелы.  Стрельцы  под  их  прикрытием   принялись   торопливо
разбирать укрепление - растаскивать и запрягать повозки, выстраивать  их
в длинную строенную колонну.
   Татары, учуяв неладное, ринулись в очередную атаку,  скача  прямо  по
загромождающим  брод  мертвым  телам.  Боярская  конница  шарахнулась  в
стороны, открыв ровные ряды выстроившихся стрельцов. Грянувший залп  уже
в который раз снес ряды атакующих и напугал тех, что шли следом. Кованая
конница снова сомкнулась перед  бродом,  позволяя  прилетающим  издалека
стрелам бессильно чиркать по кольчугам и куякам.  Правда,  некоторые  из
вестниц смерти все-таки поражали  коней  -  бояре  спрыгивали  с  седел,
снимали седла и, громко ругая басурман, отправлялись к обозу. Заводных и
трофейных лошадей у русского войска имелось в достатке.
   Опасаясь новой ловушки, татары  больше  не  рискнули  кидаться  через
брод, пока обоз не тронулся в путь, и кованая конница не ушла с дороги.
   Только теперь воевода правого крыла понял, о чем думал государев дьяк
все последние дни: пустив усталых и измученных ополченцев Варлама Батова
вперед, боярин Адашев с тремя  с  половиной  тысячами  витязей,  имеющих
полные колчаны стрел и нерастраченные силы,  прикрывал  спину  уходящего
обоза от постоянно наскакивающих со всех сторон степняков.
 
*** 
 
   В это самое время к Бахчи-сараю, сопровождаемый пятью сотнями  янычар
и султанским наместником прибыл досточтимый Касим-паша. Он  спустился  с
чисто белого арабского жеребца, отдав его повод  специально  возимому  с
собой  конюшему,  но  во  дворец   входить   не   поторопился,   немного
прогулявшись по узкой извилистой дороге, тянущейся вдоль горного обрыва.
   Столица Крымского ханства надежно  пряталась  в  лабиринте  нешироких
зеленых долин, ущелий и  проходов,  образованных  множеством  высоченных
столовых гор, и без знающего проводника проникнуть к сердцу страны  было
совершенно невозможно, С  другой  стороны,  плодородные  зеленые  долины
позволяли укрыть здесь огромные массы войск, не беспокоясь о  пропитании
коней - а значит, и всей армии.
   Вот и сейчас  саженях  в  ста  ниже  дороги,  на  широкой  прогалине,
образовавшейся на стыке между трех гор,  раскинулось  лагерем  не  менее
пяти тысяч воинов при почти десятитысячном табуне, разбитом на три части
и пасущимся совсем рядом, в пределах прямой видимости.
   Касим-паша задумчиво оглянулся на спутника,  и  султанский  наместник
поспешил его успокоить:
   - Он сейчас поднимется засвидетельствовать свое почтение.
   Военачальник кивнул и  указал  на  вырубленный  в  скале  город,  что
возвышался перед ним через долину, на расстоянии полуверсты - но даже на
таком расстоянии, чтобы увидеть верх отвесной  стены  с  редкими  окнами
приходилось задирать голову:
   - Эту крепость было бы очень нелегко захватить...
   - Да, - согласился собеседник.  -  В  случае  опасности  из  ханского
дворца до входных  ворот  можно  добежать  всего  за  полчаса.  Близость
Чуфут-кале делает х