одержится.  Но
люди смертны... Сейчас,  в  эти  самые  дни  Святой  престол  использует
последний шанс на возвращение реликвии - и другого уже не появится.
   - Я могу стать равным самому Папе, -  вслух  произнес  епископ,  -  и
тогда возможности мои в служении станут огромны.
   В пустом зале его  слова  отдались  многократным  эхом,  но  никакого
ответа не последовало.  Епископ  вернулся  к  столу,  взмахнул  рукой  -
опрокинутый краем рукава колокольчик с  коротким  придушенным  звяканьем
свалился набок. Дверь немедленно распахнулась, внутрь заскочил служка  и
почтительно поклонился в ожидании распоряжений.
   - Рыцарский завтрак, - бросил ему господин. Мальчик исчез, а  епископ
неторопливо обошел стол и сел лицом к окну.
   На улице постепенно светлело. Просто светлело: небо над  епископством
застилала однообразная белесая пелена, к вечеру становившаяся  темной  и
непрозрачной;  к  полудню  ярко-белой,  а  с  утра  зачастую  густой   и
непрозрачной. Местные сервы называли эту дымку туманом, хотя, по  мнению
епископа, туман над Дерптом стоял всегда. Просто  иногда  он  становился
более прозрачным, а иногда - густым, как вуаль новобрачной принцессы.
   Зашелестела открывающаяся дверь. Служка бесшумно подкрался  к  столу,
поставил перед господином поднос  с  пшеничными  сухарями,  бокал  вина.
Замер, прижав поднос к груди. Епископ легким движением кисти  указал  на
стол, потом пренебрежительно взмахнул. Мальчик с  облегчением  подхватил
колокольчик  и  торопливо  убежал:  на  него   сегодня   более   никаких
обязанностей не налагалось.
   Господин епископ подобрал сухарик, обмакнул  его  в  кислое  рейнское
вино и положил к себе в рот, тщательно прожевав. Улыбнулся.
   Сухой  хлеб  и  дешевое  кислое  вино,  сохранившееся  в  подвалах  с
неудачных лет, оставались основным  воспоминанием  его  детства.  Хозяин
епископского замка родился в деревне Овелгон,  на  берегах  полноводного
Везера,  немногим  ниже  Бремена  по  течению,  в  семье  малоземельного
дворянина. Гренки в вине, получившие в народе прозвище "лакомство нищего
рыцаря" были в семье основной пищей на протяжении долгих  лет.  Нынешний
глава епископства хорошо помнил, как  давясь  пахучим,  плохо  размокшим
хлебом, он клялся себе, что когда вырастет, будет есть только запеченных
в тесте перепелов и жирных  гусей,  которых  на  городском  рынке  столь
придирчиво выбирали судейские кухарки и жены мастеровых. Клялся -  и  не
верил в возможность достижения  подобного  богатства.  Ведь  он  родился
вторым, и все поместье по закону наследовал только старший сын,  Густав.
Второму дворянскому сыну по обычаю следовало отдать себя Церкви.
   Будущий дерптский епископ отдал себя служению  целиком  и  полностью,
угадывая не только явные, но и скрытые пожелания учителей и  вышестоящих
священников, никогда не морщился,  получая  странные  на  первый  взгляд
поручения, не жалел ни себя,  ни  отданных  под  его  руку  послушников.
Теперь он радовался, что не остался  ютиться  на  отцовской  земле,  где
бедный Густав наверняка по-прежнему питается только размоченном  в  вине
хлебом, и только в большие праздники позволяет себе кружку  молока.  Что
касается его самого - то получив возможность  съедать  на  завтрак  хоть
целого теленка" епископ дерптский утратил к чревоугодию всякий  интерес.
Наоборот: теперь он предпочитал,  как  и  в  детстве,  начинать  день  с
гренок,  замоченных  в  кислом  вине,  и   лишь   перед   торжественными
богослужениями согревал горло кружкой горячего молока.
   Хозяин замка вновь усмехнулся, вспомнив, что слухи  о  его  аскетизме
достигли не только императора Священной Римской империи,  но  и  Святого
престола. Знали бы они, что вместо вина он нередко использует куда более
питательный напиток...
   Дневной свет, постепенно просочившись через  окна  в  пустынный  зал,
окончательно разогнал тени, и в  стене  за  камином  стала  видна  узкая
дверь. Промакнув губы кружевным платком,  епископ  поднялся,  подошел  к
очагу, снял с каминной полки один из приготовленных там  факелов,  зажег
его и уверенно толкнул собранную из деревянных брусков створку.
   Крутая каменная лестница плотно обвивала  камин  -  точнее,  каменный
фундамент  камина.  Три  десятка  ступеней,  и  хозяин  замка  ступил  в
расположенное под залом помещение,  кажущееся  ослепительно-белым  из-за
множества смотрящих со всех сторон черепов.
   Три с половиной века назад, в тысяча двести двадцать четвертом  году,
когда  доблестные  христианские  воины  взяли  Дерпт,   носивший   тогда
нечестивое имя Юрьев, они  вырезали  все  население  города  и  соседних
деревень от глубокого старика и до новорожденного младенца. В те  дни  у
крестоносцев, принесших на эту дикую землю истинную веру  и  европейскую
цивилизацию, черепов имелось в избытке. Крепкими  костяными  кирпичиками
новые властители мостили полы и стены подвалов, дно каналов, засыпали их
в вечно жидкие колеи дорог. Черепа тупоголовых  эстов,  ливов  и  прочих
славян оказались воистину непрошибаемы, век за веком крепко удерживая на
себе стены немецких замков, католических костелов и крепостных валов.
   Вот и сейчас на повелителя западных берегов Чудского  озера  смотрели
черные глазницы выбеленных временем целехоньких черепов  -  смотрели  со
всех сторон, смотрели из-под ног, смотрели  из  небольшого  очага  и  из
узких, уходящих наверх продыхов. Каждым своим  шагом  дерптский  епископ
попирал нечестивых язычников.
   Помимо очага, в помещении имелось еще две железных жаровни,  одна  из
которых стояла рядом с грубо сколоченным столом, а вторая -  у  подножия
кресла святого Иллариона, отличающегося от обычного только торчащими  из
спинки, сиденья и подлокотников множеством кованых гвоздей, да колодками
для ног внизу. За креслом возвышалась "железная дева" -  два  деревянных
силуэта, с выемкой по форме  человеческого  тела  внутри,  ощетинившиеся
множеством мелких гвоздей. Рядом красовалась "дева  нюренбергская"  -  в
ней вместо сотен маленьких гвоздиков человеческую  плоть  поджидало  два
десятка длинных, темных от засохшей крови ножей. Окружали эту  коллекцию
средств для вершения правосудия: несколько тисочков самой разной формы и
размера, влажный от сырости крест святого Андрея, с толстыми ремнями  на
концах скрещенных бревен, развешанные над верстаком клещи-пауки, имеющие
привычные каждому  кузнецу  рукояти,  но  до  странного  вычурную  форму
рабочей  части.  На  самом  верстаке  лежал,  готовый   к   немедленному
употреблению, обычный комплект из семи пыточных ножей.
   Впрочем, епископа плоды садистской фантазии детей Божьих, сотворенных
по Его образу и подобию, ничуть не заинтересовали. Он скользнул  по  ним
безразличным взглядом, пересек  комнату  и  откинул  полог,  закрывающий
проход дальше, в самый сокровенный уголок.
   За  пологом  находилась  естественная  пещера  около  пяти  метров  в
диаметре, с низким потолком и неровным полом. С одной ее стороны лежало,
закрепленное на высоте трех футов большое распятие, с другой - свисал  с
потолка белый полупрозрачный камень. Под камнем стоял  трехногий  медный
столик, с нацеленным вертикально вверх, бронзовым острием, а под столом,
вмурованное в такой же полупрозрачный камень, таращилось наружу странное
существо: вытянутая вперед, похожая на спелый кабачок голова, с круглыми
глазами и чуть приоткрытой пастью; скрюченное, покрытое короткой шерстью
тело; ноги с  огромными  когтистыми  ступнями  и  слегка  разведенные  в
стороны мохнатые крылья на спине.
   Епископ вставил рукоять факела в специальный держатель, опустился  на
колени, поцеловал камень в то место, куда был  устремлен  взгляд  навеки
замурованного уродца, затем  выпрямился  во  весь  рост  и  торжественно
перекрестился: от пупка ко лбу, и от левого плеча к правому:
   -  Прости  меня,  Лучезарный,  за  невольное  отступничество  во  имя
сохранения должности своей и обуздания смертных.
   Хозяин замка низко поклонился, после чего сел перед столиком прямо на
распятие.
   - Я верен тебе, Лучезарный, верен душой и телом и  готов  служить  до
последнего вздоха в жизни этой и после  ее  окончания  во  веки  вечные,
подвластные только тебе.
   С верхнего камня оторвалась капля воды, упала на бронзовое  острие  и
стекла в оставленное у его основания отверстие. Спустя  мгновение  капля
упала на камень, скрывающий странного уродца, и  словно  растворилась  в
нем.
   - Сегодня меня посетили двое  братьев.  Господин.  Они  поручили  мне
совершить подвиг на благо Святого престола. Свершив его, я смогу  занять
новый, высокий пост в Риме,  мои  возможности  станут  безграничными,  я
смогу принести тебе намного, намного больше пользы, Лучезарный. Царствие
твое приблизится на много лет, а волю  твою  станут  исполнять  миллионы
преданных рабов.
   Новая капля упала на бронзовое острие, но на этот раз она не утекла в
отверстие, а скатилась в сторону. Епископ склонился  вперед.  По  центру
столик был разделен на две равные части "Jа" и "Nein", a по  самому  его
краю шла череда букв и цифр. Капля явно  направлялась  в  сторону  буквы
"W", не добежав до нее нескольких  дюймов.  Хозяин  замка  в  напряжении
ждал.
   Кап! - на этот раз влажная полоска указала на  букву  "А".  Затем  на
"Н", на "R", снова на "Н". На букву "Е".
   - Wahrhe... - задумчиво пробормотал епископ. Еще две капли - и  ответ
Лучезарного  стал  совершенно  ясен:  "Wahrheii",   "Правду".   Истинный
повелитель Земли желал знать правду.
   Епископ, откинувшись  к  стене,  пригладил  волосы.  Какую  "правду"?
Неужели Лучезарный подозревает его во лжи? Но этого не  может  быть!  Он
всевидящ, и не может не знать о каждом  произнесенном  сегодня  в  замке
слове. Тогда что?
   Хозяин замка закрыл  глаза,  вспоминая  последние  фразы.  Он  обещал
Господину, что сможет  занять  высокий  пост  в  Риме  и  получит  новые
возможности в служении. Разве это ложь? Ведь сможет...  Но  в  этот  миг
епископ  успел  заметить  ускользнувшую  в  потаенные  уголки   сознания
мыслишку, цепко ухватил ее своим вниманием,  и  сразу  понял,  что  ложь
все-таки была. Очень трудно заметить обман,  когда  стараешься  обмануть
сам себя, но Лучезарный отнюдь не  всемилостив,  а  потому,  служа  ему,
нужно уметь смотреть правде в глаза.
   - Я солгал тебе, Господин, - покорно склонил голову епископ Дерпта. -
Я стремился занять высший пост не из желания лучше служить тебе, а  теша
свою непомерную  гордыню.  Мне  захотелось  стать  столь  же  сильным  и
могущественным, как сам  Наместник.  Я  хотел  получить  награду  Церкви
только для себя. Ты волен наказать меня, Лучезарный. Я с радостью  приму
любую кару из твоих рук.
   Кап! - крохотная порция воды  упала  точно  на  острие  и  исчезла  в
отверстии.
   Правитель  западных  берегов  Чудского  озера  с  явным   облегчением
вздохнул.
   - Нужно ли мне выполнять поручение Святого престола, Лучезарный?
   Очередная  капля,  отклоненная  неощутимым  ветерком,   сорвалась   с
каменного острия и, пролетев мимо лезвия, со звонким чмоканьем разбилась
о буквы "Ja".
 
*** 
 
   Утренние лучи осеннего солнца согрели в этот день и холодное северное
море, - которое  жители  Европы  привыкли  называть  Балтийским.  Здесь,
разбивая податливые хлопья высоким носом, переваливался с волны на волну
под огромным полосатым парусом одномачтовый когг. Больше всего это судно
напоминало две  крепостные  площадки  с  высокими  деревянными  зубцами,
соединенные между собой не врытой в землю стеной, а пузатым,  с  высоким
форштевнем и  выбеленной  палубой,  корабельным  корпусом.  На  передней
башне, напряженно всматриваясь  в  туман,  стояло  трое  арбалетчиков  в
плотных куртках из толстой бычьей кожи, а на  задней,  рядом  с  рулевым
веслом, ожидали прибытия в порт Гасполя благородные господа, разодетые в
тяжелые шерстяные платья одинакового покроя, хотя и  разного  цвета.  На
головах их красовались одинаковые шапероны,  сквозь  разрезы  в  рукавах
проглядывали руки, прикрытые одинаково пышными рукавами одинаково  белых
рубашек, а руки их сжимали  одинаковые  тонкие  трости,  овальные  ручки
которых явственно выдавали  наличие  под  деревянной  оболочкой  острого
потайного клинка.  Ничего  не  поделаешь,  мода.  Мода  на  перевернутые
капюшоны с хвостами настолько длинными, что надев шаперон на голову, его
хвост приходится заправлять за широкий матерчатый пояс; мода на не менее
длинные рукава - длинные  настолько,  что  по  бокам  приходится  делать
разрезы для рук; мода на туфли с длинными острыми носками,  хотя  носить
их можно только на кораблях, в домах, на чистых улицах далеких азиатских
городов; мода на длинные волосы, длинные завязки для кошельков,  длинные
подолы платьев. Мода на трости с потайными клинками - хотя какие же  они
потайные, если есть практически у каждого  зажиточного  горожанина?  Все
это далеко не всегда оказывалось удобным и практичным, но тут уж  ничего
не поделаешь: хочешь быть красивым - терпи.
   Последний Каприз моды привел к тому, что даже дворяне, имеющие полное
право на открытое ношение оружия, на длинные мечи, секиры и кинжалы тоже
начали носить изящные тросточки с  тонкими  стальными  лезвиями  внутри.
Именно поэтому пожилого ганзейского купца Рогнета Горова из Риги  ничуть
не удивило, что барон  Анри  дю  Тозон,  французский  дворянин,  ученый,
доктор наук Болонского университета не  носит  на  боку  ни  палаша,  ни
шпаги, а обходится  точно  такой  же  тростью,  что  и  у  него  самого.
Торговцу, везущему в трюмах корабля почти полсотни постав  великолепного
английского  сукна,  льстила  вежливость  и  внимательность,  с  которой
относился к нему благородный собеседник, и он  изо  всех  сил  стремился
ответить тем же - стараясь, однако, сохранить достоинство и не сорваться
на заискивание.
   - Туман, это совсем неплохо, барон, - высказался по  поводу  ползущих
над волнами белесых хлопьев купец. - Немного сырости с утра,  зато  весь
день можно рассчитывать на солнечную погоду.
   - Боюсь, эта примета сбывается не так уж и часто, мсье  Рогнет,  -  с
явным сожалением покачал головой дю Тозон. - Хотя искренне надеюсь,  что
вы Правы.
   - Нет-нет, барон. Сегодня будет солнечный день. Я вам обещаю.
   - Вы опытный путешественник, мсье Рогнет, - повернул голову  к  купцу
французский дворянин. - Разъясните мне происходящую странность:  корабль
ходко  движется  под  всеми  парусами,  а  туман,  тем  не   менее,   не
развеивается.  Разве  ветер  не  должен  давным-давно  разметать  его  в
клочья?
   -  Как-то  не  задумывался  над  этой  странностью,  барон,  -  купец
озадаченно почесал переносицу рукоятью трости. - Пожалуй, вы правы... Но
тем не менее, все происходит именно так, как  происходит.  Не  знаю  уж,
почему.
   - Да, - кивнул француз. - Так обычно и  случается,  мсье  Рогнет.  Мы
настолько привыкаем к происходящим вокруг странностям, что  не  обращаем
на них никакого внимания. А  ведь  именно  в  этом  и  скрываются  самые
невероятные  тайны.  Вы  даже  не  представляете,  каких   поразительных
открытий удалось  добиться  современным  ученым  в  познании  мира.  Нам
удается  открывать  человеческому  взгляду   микроскопических   существ,
настолько мелких, что ранее об их существовании никто и  не  подозревал;
мы  можем  научить  моряков  точно  определять  широту  и   долготу   их
местонахождения  вдали  от  берегов;  многие  опытные  ученые  научились
превращать свинец в золото. Это просто поразительно, мсье Рогнет, вы  не
находите?
   - Это просто невероятно, барон! - купец мгновенно забыл про погоду. -
Как же, каким образом это происходит?
   - Современная алхимическая наука смогла  достичь  небывалых  высот  в
постижении  процессов  трансмутации  металлов  и  стихий,  дорогой  мсье
Рогнет, - снисходительно улыбнулся ученый.  -  Это  трудно  объяснить  в
нескольких словах, поскольку  на  процесс  преобразования  влияет  очень
много факторов. Тут и влияние  звезд,  и  духовные  эманации  местности,
наличие молитвенного настроя окружающих людей...
   - Да, получение золота из  свинца  несомненно  трудоемкий  и  сложный
процесс,  барон,  -  вежливо  согласился  рижанин.  -  Но  развейте  мои
сомнения: неужели такое чудо возможно? Неужели  вы  и  вправду  способны
определить широту корабля вдали  от  обитаемых  берегов?  Воистину,  это
будет высшее чудо, с которым мне только удавалось сталкиваться!
   Француз мимолетно поморщился, подавляя досаду. Он совсем  забыл,  что
для человека, большую часть жизни проводящего на борту корабля искусство
определять свое местонахождение в открытом океане покажется  куда  более
важным, нежели трансмутация металлов.
   -  Мастерство  это  достаточно   просто,   мсье,   -   без   малейшей
раздражительности в голосе ответил дворянин, -  и  немногим  отлично  от
умения определять свою широту.  Если  широту  корабля  вы  можете  точно
измерить  по  высоте  над  горизонтом  Полярной   звезды,   то   долгота
определяется по солнцу. Для этого достаточно в  полдень  по  английскому
времени измерить высоту Солнца над горизонтом, и вы  сможете  достаточно
точно определить,  насколько  далеко  по  долготе  корабль  удалился  от
английских берегов.
   - Но для этого  нужно  знать  время  полудня  в  Англии,  -  с  явным
разочарованием отметил купец.
   - В этом нет ничего сложного, мсье Рогнет, - небрежно взмахнул  рукой
барон. - Британские часовщики  достигли  весьма  большого  мастерства  в
изготовлении приборов для определения времени. Правда, современная наука
считает, что  точность  их  хода  недостаточна.  Недавно  Ее  Величество
королева объявила премию  в  тысячу  фунтов  тому,  кто  сможет  создать
хронометр, способный как минимум год указывать точное время  в  условиях
постоянной качки. Поверьте, мсье, не пройдет и двух-трех  десятков  лет,
как вы сможете без особого труда определить местонахождение своего судна
в любом море или океане с точностью всего в несколько миль.
   - Странно, - забеспокоился рижанин. -  Английские  торговцы  всячески
скрывают это открытие. Нужно обязательно  посетить  их  порты  и  самому
зайти к тамошним мастерам.
   - Вы напрасно подозреваете их в скрытности, мсье  Рогнет,  -  покачал
головой француз. - Далеко не все люди следят  за  последними  открытиями
науки. К тому же, достаточно точных часов все еще не существует.
   - Они скрывают эту тайну специально, барон, - не поверил многоопытный
купец. - Вы не знаете англичан. Это хитрые, жадные,  подлые  и  коварные
существа. Они ни за что не поделятся с другими секретами мореплаванья.
   Француз непроизвольно передернул плечами и торговец забеспокоился:
   - Вы мерзнете, барон?  Будьте  осторожны,  морские  ветра  коварны  и
зачастую приносят с собой горячку или лихорадку.
   - Просто я никак не  могу  дождаться  обещанного  вами  солнца,  мсье
Рогнет, - усмехнулся ученый  дворянин,  и  неожиданно  указующе  вытянул
вперед руку:
   - Смотрите, что это?
   Среди белесых хлопьев показался неясные очертания вписанного  в  круг
огромного алого креста, рассеялись,  но  спустя  пару  минут  проявились
снова. Крест двигался куда-то на восток, почти в том же направлении, что
и более быстроходный когг. Вскоре в  тумане  стали  различимы  и  тонкая
мачта с трезубой вилкой на макушке, глубоко  сидящий  в  воде  вытянутый
корпус с построенным на корме сарайчиком.
   - Башенофф, - с ненавистью прошипел купец. -  Русский  из  Кумисинох.
Вон как нагрузился, язычник! Опять цены собьет.
   - Какие цены? - живо заинтересовался француз.
   - На все! -  лицо,  рижанина  исказила  гримаса  ненависти.  -  Сукно
дороже, чем там, уже много лет не продать, за бочку соли больше марки не
дают, на воск цена в полтора раза выросла. Эти  дикари  ломают  нам  всю
торговлю!
   Купец пересек кормовую площадку и оперся на края зубцов,  вглядываясь
вперед. Расстояние между кораблями потихоньку  сокращалось.  Стала  ясно
различима палуба русской ладьи,  замершие  с