а?! - растерялся Батов. - Сейчас же  не  зима,
май заканчивается. Смерды репу только начинают сажать. Куда  сейчас  нам
обоим? А хозяйство как же?
   - Про хозяйство вспомнил? - прищурилась Юля. - Ты лучше вспомни,  что
просил, когда замуж выйти просил?
   - Что?
   - Десять сыновей тебе родить ты просил. Где я их тебе возьму, если ты
что не месяц, из постели семейной в луга удрать норовишь?
   Сидящие за столом бояре грохнули оглушительным хохотом. Дьяк  Адашев,
тоже смеясь, поднял руки:
   - Все, молчу. Сыновья  -  это  дело  такое,  что  никаким  ясырем  не
заменишь. Это дело никакому приказчику доверить нельзя. Только самому.
   - Вот так, - поднялась из-за стола Юля. -  Тогда  я  пойду,  на  счет
горячего распоряжусь. И чтобы рыбу копченую и  соленую  принесли,  а  то
блюда уже опустели...
 
*** 
 
   Разумеется, дьяк Даниил Федорович Адашев, как и  все  государственные
люди, бессовестно лгал. Ни на какой Терек он не пошел. Спустившись вдоль
Оскола до Купеческого брода, он пересек реку и скорым маршем двинулся  к
Дону, затем вниз по течению  до  Калачевского  волока,  возле  которого,
ввиду  окруженного  тыном  острога   атамана   Михаила   Черкашенина   и
остановился на целую неделю, давая роздых людям и лошадям.
   Атаман прислал пожилого чубатого казака,  зазывая  боярских  детей  в
гости, но Адашев вежливо отказался, велев ответить, что ожидает  корабли
с воинским припасом  для  важного  секретного  дела,  о  котором  боится
разболтать. Спустя три дня тот же ответ получили  и  посланцы  казацкого
атамана Сары Азмана, поставившего четыре городка ниже по течению.
   В первых числах июня на левом берегу Дона  появились  большие  конные
упряжки  в  несколько  десятков   низкорослых   ширококостных   меринов,
волокущих по толстым, потемневшим от времени полозьям  почти  беленькие,
свежеструганные новенькие ладьи.
   Присматривали за перетаскиванием  кораблей  казацкие  старшины  -  по
какому-то странному совпадению, за строительством  судов  по  государеву
заказу и для  торговых  целей  присматривали  почему-то  именно  донские
казаки. Они же и работу у артелей принимали.
   Пятого июня тысяча пятьсот шестьдесят седьмого года все  четырнадцать
груженых вином, порохом, ядрами, сукном и пищалями ладей  закачались  на
волнах полноводного Дона. В тот же день дьяк Адашев поднял своих  воинов
на коней и двинулся по берегу вслед за речным караваном. И в тот же день
по его следам тронулись туда же три сотни под рукой атамана Чекашенина и
две - Сары Азмана. Правда, сам атаман Азман сказался больным,  но  людей
своих от похода удерживать не стал.
   Даниил Федорович еще не успел произнести ни единого слова, ни дать ни
намека, ни полунамека, а  впереди  него  на  два  дня  пути  уже  мчался
будоражащий кровь любого казака волнительный клич:
   - На татар! Поход на басурман сбирается! Кто  хочет  за  христианскую
веру быть посажен на кол, кто хочет принять всякие муки за святой  крест
- приставай к нам!
   К тому, когда Даниил Федорович добрался  до  Белой  Церкви,  что  уже
десятый год  считалась  столицей  донского  казачества,  вокруг  него  -
позади, впереди, на левом берегу Дона - уже успело  собраться  никак  не
менее сорока сотен казаков, а по реке следом за его  челнами  плыло  еще
полсотни стругов.
   Донская столица мало чем отличалась от обычного татарского  стойбища:
сотни войлочных шатров, орущие верблюды,  блеющие  овцы,  всепроникающий
запах  кислятины  и  конского  пота.  Правда,  здесь  стояло   несколько
рубленных часовен, церквей  и  один  настоящий  большой  каменный  храм,
сложенный  из  оштукатуренного  известняка:  та  самая  Белая   церковь,
выходящая главными вратами  на  центральную  площадь,  и  с  огороженным
частоколом обширным подворьем, на котором виднелись крыши еще нескольких
домов.
   Остановившись  перед  храмом,  Даниил   Федорович   скинул   шлем   и
подшлемник, широко перекрестился на  висящую  над  входом  икону,  низко
поклонился, вошел внутрь. На площади, в ожидании, пока московский  гость
выйдет наружу, начал скапливаться народ - в свободных  рубахах,  широких
шароварах  и  замысловато  намотанными  на  пояс  длинными   матерчатыми
поясами, поперек которых, на животе, была засунута сабля, а иногда  -  и
пара длинных кинжалов.
   Наконец   боярин   вышел,   причем   в   сопровождении    священника.
Остановившись на ступенях, Адашев снова широко перекрестился, поклонился
на три стороны и громогласно объявил:
   - Люди православные! По  указанию  государя  Ивана  Васильевича  и  с
благословения митрополита Московского отправляюсь я ныне  воевать  земли
басурманские, татарские! Посему и клич бросаю: а пойдете ли вы со мной в
поход священный?
   - Любо!!! - с облегчением заорало в толпе сразу несколько голосов.  -
Любо! Пойдем с тобой боярин!
   - Пойдем! - поддержали и другие казаки. - Смерть неверным!
   Тут же мимо московского гостя выступил вперед отец  Григорий,  поднял
тяжелый золотой крест:
   - То есть повинность наша, братия,  и  каждого  христианина  за  веру
умрети, - казаки начали опускаться на колени, креститься покорно склонив
голову. - За що от Господа в Троицы Светой Единого гойную  и  стократную
заплату в небе одержати рачиш.
   - Господи, спаси, помилуй и сохрани... -  тихо  завторили  ему  сотни
голосов.
   Адашев тоже перекрестился, одними  губами  читая  молитву,  и  сделал
условный знак холопам, чтобы выкатывали  сгруженное  с  ладей  пшеничное
вино.
   Дело шло к быстрому завершению. Только что он выиграл самое главное -
право командовать войском. Кичащиеся своей вольностью казаки никогда  не
принимали присланных царем  воевод,  а  посему  ему  пришлось  пойти  на
маленькую хитрость -  не  просить  признать  себя  воеводой,  а  позвать
казаков присоединиться к нему. Дальше он разберется уже с сотниками, или
атаманами кругов, или головами -  и  как  там  они  еще  своих  главарей
называют? Однако нужно было дать  понять  этим  разбойникам,  что  и  их
мнение учитывается в предстоящем походе, что  и  от  них  зависит  общий
успех.
   Выждав, пока затихнут молитвы, дьяк снова поднял руку:
   - Вопрос  у  меня  есть  к  вам,  православные!  Кому  флот  походный
доверить? Кто ладьи через море поведет? Кто повезет  нас  всех  басурман
проклятых бить?
   Казаки  замерли  в  мучительных  раздумьях,  и  стало   слышно,   как
поскрипывают камушки под приближающейся объемной бочкой.
   - Ваську Безусова нужно, - предложили слева. - Он о прошлом годе  два
корабля турецких потопил!
   - Молод еще! - отозвались справа. - Матвея Водяного  надо!  Он  давно
плавает.
   - Стеньку Рыжего! - начав входить в азарт, выкрикивали  все  новые  и
новые имена казаки. - Серьгу Грязного! Он самый лихой!
   Поначалу Адашев решил, что  общего  мнения  станишники  не  достигнут
никогда,  но  постепенно  в  многоголосом  оре  начал  побеждать  атаман
Безусый. На крыльцо рядом  с  дьяком  поднялся  молодой,  круглолицый  и
кареглазый  казак.  Правда,  с  усами,  и   довольно   длинными.   Низко
поклонился:
   -  Благодарствую  за  доверие  братцы.  Разномастные  крики   стихли,
слившись в единое дружное:
   - Любо!!!
   - А теперь ради благосклонности  своей  государь  угостить  вас  всех
желает! - боярин указал в сторону выставленных холопами  бочонков.  -  А
кто еще захочет, может на причал, к ладьям московским идти.
   На этот раз Адашев  перекрестился  вполне  искренне  -  похоже,  дело
окончательно срослось. Сколько раз уже он по указу царскому в  походы  с
казаками донскими и днепровскими ходит, а  все  до  последнего  часа  не
верит, что под свою волю их подмять получится.
   Васька  Безусый,  к  его  удовольствию,  на   дармовую   выпивку   не
прельстился, оставшись стоять на ступенях, и Даниил Федорович  обратился
к нему:
   - Сотников и тысячных собрать надо. Решить  всем  вместе,  как  поход
зачинять.
   - Сотников и тысячных у нас нет, боярин, - покачал головой  казак.  -
Атаманов собирать надо. Но сегодня уже не получится. Только завтра.  Моя
ладья у причала рядом с твоими стоит. На носу череп лошадиный прибит,  и
усы к нему из пакли приделаны. Там около полудня и встретимся. Любо?
   - Вполне, - согласно кивнул дьяк.
   Казаки  упивались  вином  далеко  заполночь,  пока  не  попадали   от
усталости, кто где был - иные прямо на  ступенях  церкви,  в  обнимку  с
попами, а иные в скотном загоне, вперемешку с овцами. А может, кто  и  к
свиньям забрался, про то теперь не узнать - хаврюшки твари такие, они  и
сожрать беспамятного человека могут.  Донская  столица  напоминала  поле
боя, усеянное  телами  павших  в  неравной  битве.  Над  бесчувственными
станишниками бродили одетые в бронь боярские дети  и  любовались  своими
будущими соратниками в боях.
   Как и предсказывал  Безусый,  приходить  в  себя  православные  воины
начали только к полудню, и вскоре стали выстраиваться перед часовнями  и
церквами в длинные очереди, собираясь исповедаться и причаститься  перед
ратным походом на нечестивые земли.
   А утором следующего дня государев дьяк в сопровождении своих  бояр  и
пяти сотен казаков под командой атамана Черкашенина  вышел  одвуконь  из
Белой Церкви и скорым маршем устремился вниз по Дону.
 
*** 
 
   Амер Талык, гордо поглядывая на пощипывающих молодую травку  лошадей,
неспешно двигался вдоль табуна,  помахивая  сплетенной  из  трех  тонких
кожаных ремешков плеткой, и мечтал  о  том,  как  из-за  холма  выскочит
огромная стая волков - но он ринется наперерез,  прогонит  их  прочь,  а
вожака убьет нагайкой и завтра поутру привезет в род,  небрежно  сбросив
возле отцовской юрты.
   - Мне доверили пасти бейский табун, - вслух произнес он. -  Вот  я  и
стал совсем взрослым.
   То, что он ушел в степь к табуну не один, а вместе с  двумя  дядьками
ничего не меняло - ведь за сохранность коней отвечает каждый из  них,  и
отправив его вместе со  взрослыми  пастухами  отец  явно  признавал  его
равенство с прочими мужчинами.
   - Вот я и стал совсем взрослым...
   Он остановил коня, прислушиваясь  к  приближающемуся  топоту.  Никак,
кто-то  табун  сюда  гонит?  Вот  суслики  безмозглые!   Сейчас   лошади
перемешаются - вовек, где чья, не разобрать будет!
   Амер повернул скакуна и пнул его пятками, торопя  навстречу  чужакам.
Он хорошо понимал, что табунщики наверняка идут позади и его не  увидят,
а потому нужно успеть перехватить их как можно  раньше,  и  отвернуть  в
сторону.
   До  чужаков  было  совсем  рядом  -  два-три  полета  стрелы.  Он   с
облегчением увидел,  что  пастухи  мчатся  впереди,  верхом,  и  замахал
руками, обращая  на  себя  внимание.  Однако  те,  не  снижая  скорости,
повернули прямо  на  татарчонка.  Оскаленные  морды  лошадей,  стеганные
халаты, загорелые усатые лица, болтающиеся на боках сабли, щиты, пики  у
стремени. Пастухи сидели на каждом из коней, а не гнали их перед собой и
только теперь Амер сообразил, что  видит  перед  собой  самый  настоящую
воинскую полусотню, а не табун. Еще несколько драгоценных мгновений ушло
на то, чтобы понять - это вовсе не татары.
   - Казаки!!! - он рванул поводья так,  что  едва  не  своротил  своему
мерину голову. - Казаки!
   Конь огромными прыжками начал разгоняться, а по сторонам со  зловещим
шелестом уже падали в траву  стрелы.  Седло  внезапно  ушло  вниз,  Амер
заскользил вперед, чувствуя нарастающий в душе  леденящий  ужас.  Черная
грива скользнула по шароварам между ног,  ступни  зацепили  землю  -  он
кувыркнулся через голову, еще раз,  ловко  вскочил,  и  кинулся  бежать,
продолжая отчаянно вопить:
   - Казаки!
   Что-то кольнуло в спину между лопаток. Совсем  не  больно.  Только  в
груди неожиданно стало очень холодно. Амер попытался  оглянуться,  чтобы
узнать, насколько далеко ему удалось оторваться, но  торчащая  из  груди
пика сделать этого не дала, и он просто упал вперед.
   - С нами Бог! - молодой казак, не останавливая  коня,  позволил  руке
вывернуться назад, после чего привычным рывком выдернул пику. - Ур-ра!
   - Не ори, татар спугнешь! - упредил его более опытный товарищ. - Чую,
рядом они!
   Полусотня выметнулась на взгорок, увидела впереди  множество  конских
спин, рванула туда, огибая табун справа и слева -  и  играющие  в  нарды
двое пастухов заметили опасность слишком поздно. Пожилые татары вскочили
на ноги и прижались спина к спине, обнажив сабли.
   Отряд казаков быстро окружил их, лишая последних шансов убежать.
   - Давай Лука, - разрешил пожилой казак с толстой золотой цепью на шее
и большой серьгой в ухе. - Покажи удаль.
   Совсем юный казак, лет пятнадцати,  выехав  немного  вперед,  опустил
пику, пришпорил скакуна, помчался вперед, метясь  басурманину  в  грудь.
Тот в последний момент отбил острие в сторону, и даже попытался рубануть
противнику ногу, но всадник успел отвернуть, и татарин не дотянулся.
   - Расступись, братья, - приказал пожилой. - Скорости ему не  хватает.
Давай Лука, еще раз.
   Всадник помчался в новую атаку, и опять пожилой воин смог отвести  от
себя смертоносное острие.
   - Уже лучше, - кивнул казак. - Но все равно медленно. Нужно все  свое
тело в удар вложить, конем его припечатать. Тогда, даже если отмахнуться
успеет, силы не хватит пику отвести. Давай снова!
   Молодой казак под взбадривающие выкрики товарищей помчался  в  третью
атаку - и на этот раз пика вошла  нехристю  глубоко  в  живот.  Татарин,
выпучив глаза, вцепился в ратовище обеими руками и медленно осел в  лужу
крови.
   - Чего остановился? Так просто пику не выдернешь,  ее  с  ходу  рвать
нужно, чтобы не рука, чтобы конь тянул. Давай Лука, второго коли. Бей  в
грудь, но шагу не сбавляй, и выдергивай сразу. Пошел!
   Неожиданно последний из татар, отбросив в сторону саблю, опустился на
колени, и низко склонил голову, торопливо бормоча какую-то суру. Пожилой
воин,  разочарованно  сплюнув,  подъехал  ближе,   рубанул   саблей   по
обнажившейся над воротником шее и выпрямился в седле:
   - Лука, Енисей, гоните табун за нами. Чистая Серьга сказывал, кочевье
где-то здесь, неподалеку.  Хорошо  бы  первым  туда  успеть...  -  казак
мечтатель, но улыбнулся и дал шпоры коню.
 
*** 
 
   К тому моменту, когда Даниил Федорович приехал в разоренное стойбище,
все уже было давно закончено. На траве вокруг валялись порубленные тела,
в том числе несколько детских. На перевернутой арбе, привязанная  руками
к колесам, обвисла голая баба. Еще несколько валялись  в  пыли.  У  этих
кисти рук  были  привязаны  к  щиколоткам,  отчего  девки  волей-неволей
принимали  доступную  и  удобную  позу.  Впрочем,  ими  уже   никто   не
интересовался - видать, молодцы успели насытиться и на время нашли  себе
более интересные или  нужные  занятия:  на  одном  краю  кочевья  казаки
разводили огонь, порубив на дрова пару повозок и какие-то  жерди.  Рядом
деловито свежевали барана двое воинов. На  другом  -  станишники  копали
могилы для трех сотоварищей,  лежащих  рядом  с  монетами  на  глазах  и
бумажными лентами с упокойными молитвами на лбу. Чуть  в  стороне  пяток
казаков пустили по кругу большой козий бурдюк. Судя по довольным рожам -
с вином. Хотя... Откуда вино на татарском стойбище? Больше всего боярина
удивила  миловидная  девушка,  спокойно  прогуливающаяся  среди   общего
разгрома - и никто  ее  не  трогал!  Потом  дьяк  сообразил:  полонянка.
Басурманских невольников казаки не обижают - отпускают на волю, да еще и
до рубежей московских али литовских провожают, коли возможность есть.
   - Атаман где? - спрыгнув на землю, спросил он у ближайшего казака.
   - В средней юрте, - небрежно отмахнулся тот, с  увлечением  вытягивая
из-под перевернутого возка какой-то тюк. Тюк казался тяжелым  -  явно  с
каким-то железом.
   - Федор Варламыч, - попросил дьяк  плечистого  боярина  в  панцире  с
зерцалом поверх брони, - выстави сторожи на полдня к Дону. Опасливо  мне
за союзников наших. Уж лучше ты.
   Воин степенно кивнул, подобрал поводья и двинулся на запад,  уведя  с
собой сразу половину  московского  отряда.  А  Адашев,  поправив  саблю,
двинулся к указанному казаком шатру.
   Атаман Черкашенин,  увидев  боярина,  приподнялся  со  своего  места,
приглашающе указал на ковер возле потухшего очага.
   - Угощением  татарским  не  побрезгуешь,  Даниил  Федорович?  Сома  я
печеного тут застал. Горячий еще. Думаю, хоть и нехристь, а не пропадать
же ему?
   - Тут все басурманское, - поморщился дьяк. - Не с  голоду  же  теперь
помирать? Из татар кто-нибудь ушел?
   - А как же, - довольно усмехнулся  казак.  -  Целых  пятеро.  Один  с
порубленной рукой от меня убег, другому ребра на спине раскроили.  Потом
девка молодая. Ну, эту и вправду сострелить не получилось. Шкет малой, и
баба грязная такая... Ну, в халате.
   - Понятно, что не в сутане. Рыба-то где?
   - Вот, - придвинул  Черкашенин  большущую,  не  меньше  пуда,  черную
рыбину с отрезанным хвостом. - Чистую Серьгу с парой следопытов  бывалых
я к крепости следом  отправил.  Думаю,  поутру  можно  ждать,  ранее  не
соберутся. Да и куда им теперь спешить? А добро  бросать  жалко,  Даниил
Федорович. Может, с собой заберем?
   - По всему Крыму таскать, атаман? - боярин безразлично пожал плечами:
   - Коли хочешь, забирай.
 
*** 
 
   Ночи действительно прошла спокойно, если не считать  жалобных  криков
девок, к которым то и дело наведывались отдохнувшие казаки. Да и  поутру
воины смогли спокойно зажарить несколько барашков, без жалости пустив на
костры каркасы нескольких шалашей. Только после полудня примчалось  трое
встревоженных разведчиков:
   - Турки из Азова вышли. Пятнадцать сотен  янычар,  пара  тысяч  татар
конных.
   - Пусть идут, - прищурился на небо атаман Черкашенин. - До вечера еще
далеко.
   - Потревожить надобно, - покачал головой Адашев. - Как  бы  назад  не
повернули. Вдруг подумают, что нас нет уже?
   - Коли вышли, сюда дойдут, Даниил Федорович, - не согласился казак. -
Иначе зачем отправляться?
   Однако, когда с известие  о  приближении  врага  примчались  дозорные
московского отряда, дьяк решительно поднялся, надел шелом и,  застегивая
ремень под подбородком, сказал:
   - Надо навстречу выступать. А то нас самих в этом  стойбище  врасплох
застанут. Пора.
   На этот раз казак спорить не стал, и вскоре их общий отряд выехал  из
разоренного кочевья.
   На вражеский разъезд они наткнулись  уже  через  две  версты.  Татары
метнули стрелы, шарахнулись назад. Казаки, перейдя в галоп, погнались за
ними, и вскоре вынеслись на всю османскую армию.
   Упрежденные дозором, янычары успели перестроиться в широкую  шеренгу,
глубиной пять  рядов,  ощетинившуюся  копьями.  Края  этой  живой  стены
прикрывали татарские отряды по пять сотен каждый.
   Казаки замедлили шаг, перейдя на рысь,  а  в  полутысяче  саженей  от
врага и вовсе остановились. Очертя голову кидаться на  лес  из  полутора
тысяч пик они готовы не были.
   Боярин Адашев привстал на стременах, оценивая обстановку.  У  османов
имелся явный перевес в луках - казаки этим оружием не владели  вовсе.  В
лучшем случае один из десяти тетиву натягивать умел. Зато пешим янычарам
за конным врагом никак не поспеть.  На  что  же  они  рассчитывают?  Что
незваные гости сами собой на пики наколятся?
   - Атаман, сколько татар выходило из крепости?
   - Две тысячи, Даниил Федорович.
   - А здесь их от силы  половина,  -  боярин  Адашев  подтянул  к  себе
лежащие на крупе коня колчаны.  -  Обойти  нас  османы  хотят.  В  спину
ударить, и к янычарам на растерзание прижать. Готовься, атаман.  Как  от
пешцов уходить станем, за нами устремляйтесь. Навстречу обходному отряду
пойдем.
   Даниил Федорович потрепал коня по шее,  оглянулся  на  своих  воинов,
одетых в железо холопов и боярских детей:
   - С нами Бог, друга. Не посрамим земли русской!  Не  пожалеем  живота
своего за Отечество!
   Маленький отряд кованой конницы перешел на шаг, а  потом,  постепенно
ускоряясь, помчался вдоль  янычарского  строя,  в  паре