е,  кто
готов ради польской или литовской грамоты, а то и золота  свенского  али
немецкого землю отчую отдать. Ну да,  сам  вид  объезжающего  государевы
земли  опричника  многим  дурные  мысли  повытравит.  Метлу  вот  только
потребно к седлу повесить, да собачью голову добыть.
   Месяц безделья из-за некрасивой раны в самое  горло  отучил  тело  от
седла. Если раньше Семен мог не ступать на землю днями напролет - лошади
раньше выдыхались - то теперь уже через  пару  часов  в  паху  появилась
сильная боль, спина и плечи заныли, каждый удар сердца отдавался  в  еще
незажившем горле тугими ударами пульса.  Впрочем,  Баженову  доставалось
куда хуже: больше привычный  к  качающейся  палубе,  чем  к  седлу,  при
быстрой скачке он качался с боку  на  бок,  пытаясь  придерживать  левой
рукой солидный живот. Богатая  шуба,  накинутая  поверх  кафтана,  гнела
своего владельца куда сильнее, нежели доспех - воина. Купец-то первый  и
взмолился о пощаде, когда перед мелководной Еглинкой Зализа  остановился
сменить коней.
   - Куда торопимся, Семен Прокофьевич?! Не сбегут, чай, иноземцы твои!
   - Неспешным шагом мы  до  вечера  в  Каушту  добираться  будем,  Илья
Анисимович, - Семен, морщась от ноющей боли, взметнулся в седло  свежего
жеребца и заставил себя расправить плечи. - Пока там, пока назад... Луга
же замерзнет!
   - Да Бог с ней, пусть замерзает, - запыхавшийся купец был согласен на
все. - Не спеши, Семен Прокофьевич.
   У  широкого,  но   мелководного   разлива,   издалека   выделяющегося
девственно-чистым песчаным дном, они вброд пересекли реку.  Сил  первого
морозца не хватило даже на то, чтобы заковать этот спокойный,  неспешный
ручей.  Корка  льда  образовалась  только  у  самого  берега,  да  между
выступающими высоко из воды  камышами.  Течение  же  по-прежнему  играло
мелкими водоворотами и  несло  на  себе  мелкие  веточки  и  пожелтевшую
листву.
   В отличие от воды, тропа оставалась твердой  и  уводила  всадников  в
пахнущий сухой хвоей и  тягучей  светлой  смолой  сосновый  лес.  Теперь
товарищи двигались неспешной  рысью.  В  отличие  от  Ильи  Анисимовича,
Зализа знал, что вытекающая из Лисинской вязи речушка означает  примерно
половину пути, а значит до темноты  в  поселок  иноземцев  они  в  любом
случае успеют.
   Сосновый лес сменился осиновым, под  копытами  зачавкало  -  даже  со
стоячим  болотам  морозу  справиться  не  удалось.  Впереди   показались
вытянувшиеся над давним пожарищем молодые березки. Оставшись без листвы,
они тянули вверх черные ветви и казались не новой поросолъю, а  жертвами
давнего огненного разгула. Перемахнув темный землистый  ручей,  всадники
поднялись на холм, под яркое, но холодное  солнце.  Еще  пара  верст:  и
заросли разошлись, открыв широкий простор Каушниного луга.
   - В той стороне, ближе к Погам,  -  дождавшись  купца,  указал  вдаль
опричник, - я смердов поселил, которых ты из Германии вывез.  А  с  этой
стороны, у реки, иноземцам место отвел.
   Зализа повернул коня влево и прищурился на небо:
   - Ничего до темноты сделать  не  успеем.  Придется  здесь,  в  Кауште
ночевать.
   Перед сечей со свенами опричник успел составить некоторое впечатление
о появившихся на берегах Невы чужаках. Командовал у них некто Константин
Росин. Про родовитость его Семен сказать ничего не  мог  -  про  отца  с
матерью тот ни разу не упомянул. Может, считал, что про  его  предков  и
так все должны знать, а может, как и Зализа, из  черносотенцев  в  бояре
выбился. Росин  был  молчалив,  больше  слушал,  чем  говорил,  но  если
высказывался  -  то  чаще  всего  произносил   слова   приказа.   Такого
подчиненного иметь в отряде трудно: никогда не понять,  что  у  него  на
уме. Но как воевода сотни или полусотни - можно хоть сейчас ставить.
   Чаще всего рядом  с  воеводой  находились  Игорь  Картышев  и  Сергей
Малохин. Картышев, вроде, тоже латник толковый, но рассуждает чаще всего
вслух. А вот Малохин, как показалось Семену,  трусоват.  Еще  запомнился
огромный Юра Симоненко. Иноземцы и так оказались  почти  все  на  голову
выше отнюдь не маленького Зализы, но Симоненко возвышался даже над ними.
Отложился в памяти голос девки  в  коротком  красном  сарафане  -  такой
оглушающий, что отец Никодим поначалу  ее  едва  не  проклял.  Но  потом
одумался, решив сей Божий дар в молитвенных песнопениях использовать.
   Да и остальные показались нормальными  воинами.  Может,  и  странными
иногда - но чужеземцы всегда странными кажутся. И  уж  никак  не  ожидал
Зализа, что на отведенном  им  берегу  реки  иноземцы  решатся  основать
монастырь.
   О  народившемся  монастыре  напоминало  все:  и  общая  трапезная,  и
отдельные кельи для жилья, и общие молитвы, и бдения  при  свете  лучин,
продолжающиеся  еще  долго  после  захода  солнца.  Да   еще   странное,
бессмысленное поведение Росина, который перед ужином  мелко-мелко  резал
стебельки  обычной  соломы,  а  потом  весь  вечер  занимался  тем,  что
простукивал получившуюся шелуху обухом топора на камне. Больше всего это
напоминало взятый на себя бессмысленный обет - вроде  ношения  на  голом
теле власяницы или вериг. Зализа  явственно  предчувствовал,  как  через
несколько лет поднявшаяся и окрепшая братия  начнет  прибирать  к  своим
рукам окрестные земли - все монастыри  всегда  занимаются  именно  этим.
Семен беспокоился, но даже поделиться  опасением  оказалось  не  с  кем:
измученный  цельно  дневным  конным  переходом  Илья  Анисимович   после
вечерней трапезы  уснул  сразу,  как  только  увидел  набитую  ароматной
крапивой  подушку.  Опричник,  убедившись,  что  расседланным   жеребцам
насыпано  вдосталь  сена  и  стоят  две  бадейки  теплой  воды,   вскоре
присоединился к нему.
   Поутру Зализа  несколько  успокоился:  с  первыми  солнечными  лучами
поднялись только он с купцом Баженовым, да  отец  Никодим  уже  стоял  в
часовне перед распятием. Все иноземцы  преспокойно  спали,  не  выставив
даже одного караульного. Хоть ворота заперли, и то ладно.
   Пользуясь  неожиданной   свободой,   два   сотоварища   прошлись   по
крепостице, осматривая, что и как успели тут сделать новые хозяева.
   Первое впечатление  оказалось  довольно  удручающим.  Построить  сами
иноземцы ничего толком не смогли. Дома и подворье выглядело  в  точности
так, как поставили его собранные с окрестных бояр смерды. Разве  только,
травы хозяева все-таки накосили и забили ею сеновалы  всех  трех  домов.
Для нормального хозяйства его, конечно,  было  маловато,  но  скотины  в
Кауште не имелось. Посреди двора, стоял толстостенный железный котел,  в
котором  здешний  воевода  замочил  перетертую  в  совершеннейшую  труху
солому. Получившуюся баланду за ночь сморозило в единый кусок льда.
   - Может, им уже есть  нечего,  Семен  Прокофьевич?  -  высказал  свое
мнение Баженов. - Вот солому в кашу и перетирают.
   - Мало тут ее  на  всех,  Илья  Анисимович,  -  отрицательно  покачал
головой Зализа, отворяя ворота.
   На улице лежал тонким слоем - в два пальца, не больше, первый чистый,
снег. Словно зима отсыпала немного на  пробу:  растает  или  нет?  Суйда
затянулась от берега тонкой прозрачной коркой,  и  только  на  стремнине
оставались незакрытыми несколько полыней, течение  в  которых  оказалось
слишком сильным. В сотне шагов от селения, на самом берегу,  стояло  две
постройки весьма  нищенского  вида:  вкопанные  вертикально  неокоренные
стволы, в пазы которых были вставлены заменяющие нормальные стены жерди.
Из жердей же была сделана и крыша, заваленная лапником.
   -  Даже  дранки  настрогать  не  смогли,  -  укоризненно   причмокнул
опричник.
   - Тут печь стоит, - заглянул внутрь купец. -  Стены  толстые...  Они,
Семен Прокофьевич, пожар в доме устроить боятся, вот мастерскую вдаль  и
отнесли. Сарайка такая сгорит, и не жалко. За день новую срубить  можно.
Печь  огня-пожара  не  боится.  Вот  только  зимой  они  в  этом  шалаше
померзнут, никакой очаг не спасет.
   Семен вошел внутрь, пригибаясь из-за свисающих через широкие  щели  с
потолка ветвей, потрогал печь:
   - Горячая.
   - Смотри,  Семен  Прокофьевич,  -  поднял  купец  с  пола  серо-бурый
продолговатый осколок. - Никак стекло?
   Стекло имело такой же неопрятный, неряшливый вид, как и все кругом  -
но тем не менее  этот  глянцево  блестящий  камушек  ничем  иным,  кроме
стекла, быть не мог!
   - С Европы они пришли, -  уверенно  сказал  Баженов,  бросая  находку
обратно на пол. - Там тоже все грязное, вонючее, немытое -  но  посередь
этого тоже, ако яхонт, то и дело красота разительная блеснет.
   - Ценным сие стекло ты сочтешь, Илья Анисимович?
   - Они его сами ценным не сочли, - усмехнулся в бороду купец. -  Иначе
бросать,  ако  мусор  негодный,  не  стали  бы.  Испросить  селян  твоих
потребно, не скрывают ли в загашниках товар более лепый да цветной.
   Со стороны крепостицы уже слышались голоса. Купец и опричник  увидели
местного воеводу, волокущего свой котел к присыпанному снегом кострищу.
   - Доброе утро, - кивнул им Росин и извиняющимся тоном добавил:
   - Вот, с кухни прогнали. Говорят и так места мало.
   Костя поставил котел на вкопанные в землю валуны, из соседнего  сарая
принес несколько толстых поленьев, обложил их  мелким  хворостом,  снизу
подсунул бересту. Достал из кармана маленький предмет, похожий на кастет
без зубьев, посмотрел на свет:
   - Эх,  газа  совсем  мало  осталось,  -  потом  склонился  у  костра.
Послышалось  тихое  шуршание,  и  через  минуту  сухая   береста   стала
изгибаться от жара расползающегося огня.
   - Вот так, - выпрямился Росин, заглянул  в  котел.  -  Скоро  оттает.
Рыбного клея добавить надо, я тут из костей  наварил  пару  дней  назад.
Нашел конский хвост: у соседей на  часы  выменял.  Батарейки  все  равно
сели, а им браслет понравился.
   Гости переглянулись, и во взглядах их читалась одна и  та  же  мысль:
местный воевода тронулся умом.
   Питались иноземцы скудно, мясом с грибами, да жаренной рыбой,  вместо
сыта или сбитеня пили заваренную с брусничными листьями воду - но нищеты
своей не чувствовали, смеялись,  громко  переговаривались  и  радовались
подаренным им овчинным тулупам  и  армякам.  Хотя,  в  хороший  мороз  и
каракуль соболем покажется.
   Зализа подождал, пока воевода распределит своих людей на работы  -  в
основном назначались работы по проверке силков и заготовке  дров,  после
чего поинтересовался:
   - Так что,  Константин  Алексеевич,  стекло  свое  сварил?  Я  ужо  и
покупателя привел.
   - Ну, не знаю, - прикусил губу Росин. - Что скажешь, Саш? Стекло твое
можно уже показывать?
   - Дрянь  пока  получается,  -  пожал  плечами  Качин.  -  Я  все-таки
инструментальщик, а не стеклодув. Но кое-что можно и показать.
   Они все вместе вышли со двора  и  направились  к  сараям.  Огонь  под
Костиным котлом уже еле тлел, и  председатель  клуба  торопливо  кинулся
подбрасывать дрова, а все остальные  свернули  в  жердяную  хибару.  Как
оказалось, печь здесь уже растопили. Юра Симоненко  старательно  работал
мехами, вдувая сквозь оставленное в стене  отверстие  свежий  воздух,  а
молодой отрок, имени которого Зализа  не  знал,  что-то  шуровал  внутри
топки с помощью длинной железной палки.
   - Глины шамотной не найти, - пожаловался гостям Качин. - Пробовал  из
местной тигели делать, так в огне трескаются. Как печь  не  рассыпается,
не понимаю. Мы тут голыш плоский подобрали, выемку в нем вытерли, но это
не работа, а сплошные слезы. Когда  тигель  изготовить  удастся,  так  и
работа проще пойдет. Вон он, смотрите...
   На слое угля, окруженный вырастающими в  такт  работе  мехов  желтыми
язычками, лежал белый  от  жара  камень,  на  котором  темнела  какая-то
непонятная масса.
   - Ну, ты как? - заглянул в сарай Росин.
   - Печь еще холодная,  -  пожаловался  Саша.  -  Часа  два  еще  греть
придется, пока расплав потечет.
   - Ладно, если что - я здесь, у котла. Попробую растереть еще немного.
   Гости, поняв, что  ничего  интересного  здесь  они  пока  не  увидят,
потянулись вслед за воеводой, но и он занялся делом достаточно странным,
усевшись  возле  котла  с  теплой  светло-коричневой  кашицей  и   начав
старательно растирать ее длинным сосновым  пестиком.  Потом  принес  еще
дров и кинул в огонь. Вскоре каша закипела, начав громко булькать. Костя
разворошил костер, уменьшая пламя, пошел в сарай.
   - Ну как?
   - Сейчас, попробуем...
   Качин  взялся  за  длинную  железную  трубку,  в  которой  без  труда
угадывалась стойка от палатки, засунул в топку, ткнул в лежащую на камне
массу. Та поддалась.
   - Ага, пошло, - высунув от старания язык,  Саша  принялся  наматывать
массу на конец трубы, потом поднял ее над уголями:
   - Юра, Юра давай, качай! Сейчас отдохнешь...
   Масса становилась все более и более вязкой, стекая с трубки, и  чтобы
она не капала в огонь, ее приходилось все время вращать.
   - Перекур! - Качин  отступил  назад,  поглубже  вдохнул  и  принялся,
раскрасневшись от натуги, старательно дуть в трубку.
   Масса, оказавшаяся  на  свету  отнюдь  не  темной  и  не  красной,  а
светло-желтой  с  зеленоватым  отливом,  начала   разрастаться,   свисая
переливающейся радужными бликами каплей.
   - Миша, чурбак!
   Отрок подкатил высокий окоренный чурбачок, гладко оструганная верхняя
часть которого блестела от сала. Качин аккуратно уложил кончик капли  на
середину чурбака:
   - Давай!
   Миша выхватил нож, решительным движением обрезал стекло немного  ниже
трубки и тут же принялся расправлять края опадающей массы так, чтобы она
плотно легла на срез полена, спустив края по его сторонам.
   - Теперь подрезаем... - когда стекло  плотно  облегло  дерево,  отрок
ножом же срезал край на равном расстоянии от верха, опуская  похожие  на
холодную смолу капли на кончик трубы. Потом,  зачерпнув  ковшиком  воды,
полил ее с той стороны, где держался стеклодув.
   - Ножечки... - Качин извлек трубу из топки, позволил стекающей  массе
тягуче капнуть поверх остывающего на чурбаке стекла в трех местах.
   Его помощник, несколько раз пройдя  по  кругу,  стал  прищипывать  их
между  двумя  деревянными  пластинами,  внутри  которых  была   вырезана
овальная форма. Поначалу, приняв форму яйца,  горячие  стеклянные  капли
начинали расползаться, но с каждым разом сохраняли приданную  форму  все
более уверенно, пока, наконец, выправлять их более не потребовалось.
   - Фу-у-ф, - отер лоб стеклодув. - Перекур.
   Разумеется,  вот  уже  несколько  лет  никакого   табака   никто   из
провалившихся в  шестнадцатый  век  питерцев  не  видел,  но  слово  для
короткого отдыха применяли все то же.
   - Костя, у тебя опять огонь погас, - указал на котел усевшийся  перед
порогом мастерской Саша.
   - Ну и фиг с ним, надоело, - отмахнулся Росин. - Пусть остывает.
   После небольшого отдыха из оставшейся на  камне  расплавленной  массы
мастера сотворили еще одно непонятное изделие, надев расплавленную массу
на палку шириной в кулак, после  чего  тонкая  стеклянная  полоска  была
приклеена сбоку в виде петельки.
   - Вот и все, - развел руками Качин. -  Теперь  остается  ждать,  пока
остынет. А у тебя, Костя, котел наверняка уже холодный.  Мороз  ведь  на
улице.
   - Остыл, - вздохнул крепостной воевода. - Ладно,  попробуем.  Ты  тут
доску ровную положи, и полог от моей палатки.
   Росин сходил к селению и вскоре вернулся с деревянной рамкой в руках,
низ которой закрывало плотное сито из конского волоса.
   - Я вот думал... - начал он, остановился и решительно махнул рукой:
   - Чего тут думать, пробовать надо.
   Он решительно зачерпнул из котла немного  густой  серовато-коричневой
массы, застучал по краям, распределяя массу равномерным слоем  по  всему
ситу и принялся методично потряхивать, выбивая  воду.  Зализа  подкрался
ближе и заглянул ему через плечо, надеясь увидеть, как  из  переваренной
каши вырастают жемчуга, золотые  дублоны  или  еще  какое  чудо,  бывшее
конечной частью странного действа, но ничего не обнаружил.
   Между тем воевода, устав трясти сито, вошел в мастерскую и  опрокинул
его на застеленную брезентом доску, перекинул полог, накрыв получившийся
светлый прямоугольник  еще  одним  слоем  брезента,  вернулся  к  котлу,
зачерпнул еще чуток каши и опять принялся постукивать  по  краям  рамки.
Где-то за час он начерпал полтора десятка "сит", после чего был вынужден
остановиться - полог брезента оказался слишком короток  для  дальнейшего
укладывания.
   - Юра, помоги, - накрыв  высокую  кипу  второй  доской,  руководитель
клуба с помощью Симоненко водрузил поверх нее два  тяжеленных  камня.  -
Все! Теперь обедать!
   Обедали в Кауште ближе к сумеркам, а потому назад в мастерскую  гости
и хозяева вернулись уже незадолго до сумерек.
   - Пробуем, - взял Саша Качин чурбак в руки, перевернул его и  легкими
постукиваниями сбил свое творение на руки помощнику. Миша опустил его на
землю, и только теперь гости поняли, что перед ними стоит на трех ножках
ваза из  полупрозрачного  зеленовато-желтого  стекла.  С  кончика  более
тонкой палки мастера сбили высокую стеклянную кружку.
   - Вот это да... - Баженов пару раз с силой  дернул  себя  за  бороду,
потом взял вазу в руки, - Красота-то какая!
   - Цвет плохой, - поморщился Качин. - Желтизна  оттого,  что  уголь  в
расплав попадает, а зелень из-за песка. С ржавчиной он. Откуда взялась -
хрен его знает. Глину нужно хорошую, шамотную. Ну, или готовые  глиняные
плошки купить, но чтобы в огне не трескались. Тогда есть смысл о чистоте
материала заботиться. А так...
   - Постой, - купец передал вазу  опричнику  и,  подобрав  подол  шубы,
несолидною трусцой помчался к  селению,  быстро  вернувшись  с  заветной
шкатулкой, поднял крышку и достал пурпурный кубок:
   - А такое можешь?
   - Работа больно тонкая, - уважительно покачал головой Качин. - Стекло
такое сварить можно, в него фрицы хлорид золота  добавляли.  От  того  и
цвет царский. А выдувать такое... Разве пресс-форму заранее  сделать,  -
неожиданно оживился он. - Как  с  вазой.  Только  лучше  не  из  дерева.
Угорает оно от стекла быстро, или щепки в расплав попадают.
   - С тонкой работой нам до венецианского стекла далеко, - перебил  его
Росин. - У них школа, опыт, мастера в нескольких поколениях. А вот  если
прозрачное стекло начать делать, да в окна его вставлять...
   - Это еще зачем? - удивился купец. - В  окно  бычий  пузырь  воткнуть
можно. Али слюду, коли мошна не тонка. А этакую-то  драгоценность  зачем
наружу выставлять?
   - Стекло драгоценно, пока его мало,  -  улыбнулся  Росин.  -  А  если
хорошо производство наладить, так дешевле овчины станет. К тому же через
него, не то что через слюду, на улицу спокойно смотреть можно. Не надо в
холод наружу выскакивать, если увидеть чего захотелось.
   - Какой же с него барыш, с дешевого-то?
   - Так окон, Илья Анисимович, на Руси столько, что ими  всю  Европу  в
восемь слоев выстелить можно.  Отсюда  и  барыш  будет.  Не  с  цены,  с
оборота.
   Купец  опять  раздраженно  подергал  себя  за  бороду,  и  неожиданно
спросил:
   - А что у тебя там, под камнями, Константин Алексеевич?
   - Пока не знаю, - пожал плечами Костя. - Попробовать  хотел.  Ну,  да
сейчас узнаем. Юра, давай снимать.
   Вдвоем они  сняли  и  вынесли  на  улицу  валуны,  после  чего  Росин
осторожно  откинул  слой  брезента  и  осторожно  снял  влажный,  гибкий
желтоватый прямоугольник. Тихонько  покачал  в  воздухе  и  с  восторгом
прошептал:
   - Не рвется... - а потом небрежным  движением  уложил  его  на  доску
перед еле тлеющим очагом:
   - Подсохнуть ему еще надо.
   Руководитель клуба принялся  дальше  разбирать  брезентовые  складки,
снимая листы и раздавая их помощникам:
   - Развешивайте их, где получится. Об этом этапе я как-то не подумал.
   Баженов склонился над первым, кинутым на доску листком, ковырнул  его
пальцем, и тут купца осенило:
   - Бумага!
   - Бумага, конечно, дрянь, -  преувеличенно  небрежны