на ушла  добровольно.  Разве  только  серьезнее  стал,
более хмурым. - А кроме них у нас только...
   - Знаю! - охнул Миша, хватая его за руку. - Знаю. Юльку сватать едут.
Она мне сама три часа назад  проболталась,  что  Варлам  ей  предложение
делал, а она согласилась. Вот за ней сватов и присылают. Убей меня кошка
задом: за ней!
   - Черт, подъезжают уже, - Картышев растерянно захлопал себя по голому
животу. - Как встречать, обычая никто не помнит? Вот, блин... И Росин  в
Москве... Отца еще... Никодим где? Иеромонах наш? Ищите скорее, пусть за
отца будет! Блин! Хоть переодеться надо... Он-то обычай знать должен...
   Полонянки  остались  на   своих   местах,   с   любопытством   ожидая
продолжения, одноклубники в панике разбежались переодеваться и приводить
себя в порядок.
   Санный поезд остановился перед воротами центрального двора. В первых,
солидно отставя посох, увитый белыми и синими летами,  сидел  Зализа,  в
шубе с царского плеча, в горлатной шапке м горностаевыми  хвостиками,  в
алых сафьяновых сапогах. Похоже, именно он и  был  в  процессии  старшим
сватом.
   Из вторых саней выбрались боярин Иванов и сыном, из третьих  -  бояре
Батов и  Абенов.  Они  подошли  к  первым  саням:  Зализа  величественно
поднялся, ступил на  землю,  снял  шапку,  поклонился  вознесенному  над
часовней кресту, несколько раз перекрестился,  принялся  тихо  бормотать
какую-то молитву. Остальные сваты, одетые хоть и  празднично,  но  более
легко, последовали его примеру.
   Спустя несколько минут опричник надел  шапку  на  голову,  подошел  к
распахнутым воротам, перекрестился:
   - Мир этому дому, - вошел во двор, поворотил к часовне, шагнул внутрь
и, обходя церквушку, по очереди крестился и молился перед каждой иконой.
Икон было не очень много, но пока сваты  обошли  все,  мину  лоне  менее
получаса, и одноклубники успели, переодевшись  и  найдя  прибившегося  к
отряду еще в  Кронштадте  отца  Никодима,  бродящего  по  берегу  Суйды,
собраться снова, на этот раз распределив роли и примерно вспомнив, кто и
что должен говорить  или  делать.  Тамара,  забрав  с  собой  нескольких
полонянок, ушла на кухню готовить праздничный ужин, Зинаида  осталась  в
доме изображать юлину мать.
   Наконец  сваты  вошли  в  дом.  Опричник,  скинув  шапку  и  неистово
крестясь,  поклонился  на  все  четыре  стороны  и  громогласно  спросил
собравшихся вокруг людей:
   - Кто хозяин в доме сем богатом, и да будут долгими его дни, да  даст
ему Бог здоровья богатырского, детей многих, прибытков многих и разных?
   -  Милостью  Господа,  в  места  сии  скудель  мою  поворотившего,  -
перекрестился отец Никодим, - Здоровья и вам, гости  дорогие.  -  Откуда
Бог несет?
   - Из дальней сторонушки, - тяжко закряхтел Зализа  и  громко  стукнул
посохом об пол. - Издалека мы сюда прибыли и вестимо не без дела.
   - Просим милостиво, - с легким поклоном указал отец Никодим на лавку,
но первым  уселся  сам,  оставив  опричнику  немного  свободного  места.
Остальные сваты расселись по другим скамьям.
   - Благодарствуем за  встречу  ласковую,  -  погладил  бороду  Зализа,
откашлялся и продолжил:
   - Прибыли мы сюда по делу, по торговому.
   - Да  торговому  человеку  у  нас  завсегда  рады,  -  развел  руками
иеромонах, входя в роль. - Есть у нас для него  доски  струганные,  мясо
парное да копченое, стекла дивные прозрачные, да кубки  красивые  цветов
всяческих. В место вы хорошее прибыли, гости дорогие, место  прибыльное.
Дай вам Бог еще за сто лет здоровия, да вспоминать наш товар  станете  с
радостью. И цену невысокую  возьмем,  и  товар  погрузить  поможем.  Что
желаете,  люди  торговые,  леса,  али  снеди   всяческой,   али   стекла
холодного?
   - Слыхать, есть у вас другой продажный товарец, - с  улыбкою  покачал
головой Зализа, - а у нас купец. Ваш товар,  как  мы  слышали,  дорогой,
хороший и нележалый. А наш купец - богатый, хороший и неженатый.
   - Купец богатый, хороший и  неженатый,  это  разговор  совсем  другой
получается, - покачал головой монах. - Неженатые молодые совсем  другого
всегда хотят, это  мы  понимаем.  Есть  у  нас  товар,  что  и  молодому
неженатому по нраву придется... - отец Никодим сделал  долгую  паузу.  -
Ковер персидский есть, мягкий, что трава лесная.
   В толпе  одноклубников  кто-то  прыснул.  Кто,  возмущенный  тупостью
иеромонаха, возмущенно начал:
   "Да то же сваты, он что..." - но недовольного быстро зашикали.
   - Аq, хорошая вещь, ковер персидский, - не моргнул глазом  Зализа.  -
Пусть здрав будет тот, кто хранит редкостную вещь такую в доме своем, да
будут здоровы дети его и внуки. Но купец у нас,  опять  же,  редкостный.
Купец тот, Батов Варлам, сын Евдокима  Батова,  соседа  моего.  И  ковры
обычные покупать ему как-то невместно.
   Когда  прозвучало  имя  Варлама,  по  рядам  одноклубников   пронесся
короткий вздох. Теперь исчезла даже малейшая  неопределенность,  и  всем
стало ясно: из клуба сватают Юлю.
   - Да, купец у вас редкостный, - признал  монах,  покачав  головой  из
стороны в сторону. - Такому ковры персидские и стекло цветное предлагать
не по чину. Однако есть у  нас  тоже  товар  редкий,  чудесный,  каковой
простому человеку и показать боязно.
   - Аи, покажи, покажи товар! - обрадовался Зализа. -  Покажи,  хорошую
цену дам.
   - Не покажу, - отмахнулся монах. - Не уговаривай,  человек  торговый,
не покажу.
   - Покажи, покажи, - принялись уламывать монаха  остальные  сваты,  но
отец Никодим твердо стоял на своем:
   - Не покажу!
   - А купцу нашему редкостному покажешь? - сделал хитрый и  неожиданный
ход Зализа.
   - Купцу вашему?.. - надолго задумался  иеромонах,  а  потом  резко  и
размашисто махнул рукой, - И-эх, была  не  была.  Привози  купца  своего
послезавтра к полудню, покажу товар редкостный, товар  красочный,  товар
дорогой! Покажу!
   - А теперь, гости дорогие, -  выступила  Зинаида.  -  Не  желаете  ли
угоститься с дороги, чем Бог послал?
   - Отчего же не угоститься, - кивнул Зализа, поднимаясь со  скамьи,  -
от Божьего дара отказываться грех.
   Поскольку в Северной Пустоши уже больше полумесяца стояла жара,  стол
накрыли  на  улице,  под  навесом,  толпа  отхлынула  туда.  В  сутолоке
Картышеву наконец-то удалось поймать Зализу за локоть:
   - А Росин где, Семен Прокофьевич?
   - В Москве остался, - оглянулся опричник. - Да ты  не  беспокойся  за
него, Игорь Евгеньевич. Муку он, конечно, прошел,  но  опосля  государем
обласкан был. А для избавления от неудобствий, со  слабостью  связанных,
дал царь ему боярыню Анастасию, вдову Салтыкову  в  услужение.  И  живет
сейчас Константин Андреевич в  Москве,  в  боярских  палатах,  в  полном
удобстве и удовольствии.
   - Что еще за Салтыкова? - навострил уши Картышев, услышав знакомую со
школьных учебников фамилию.
   - Анастасия, из  рода  Телибеевых.  С  хорошим  приданым  за  боярина
Салтыкова, ко двору близкого, замуж вышла. А  боярин  возьми,  да  после
свадьбы через неделю с коликами свались. Четыре дня в жаре  метался,  да
на пятый преставился. Так она соломенной  вдовой  и  осталась:  и  женой
побыть не успела, и перед Богом супругами заделались.
   - Аппендицит, что ли?
   -  Колики  брюшные.  Дядья  Салтыковские  уже  подступать  стали,   в
монастырь отправить хотели, да добро изрядное, без пригляда  оставшееся,
себе отписать, но  теперь  притихнут.  Коли  государь  на  нее  внимание
обратил, безобразничать не рискнут...
   Они вышли за ворота, и Зализа обратил внимание на однообразно  одетых
пленниц:
   - Вы полонянок-то как, обрюхатили? - деловито поинтересовался он.
   - Дык... - запнулся Игорь. - Мы как-то...
   - А что же? - отказался понимать его смущение Зализа. - Бабы завсегда
должны рожать детей. Полонянки - холопов, жены - бояр. А коли  не  нужны
никому: так и продать их татарам, те баб пользовать мастера.
   - Почему не нужны? - покачал головой Картышев. - Нужны.
   - А коли нужны, ты собственность свою на нее покажи. Хочешь,  к  ноге
привяжи, хочешь, спать рядом клади, хочешь, кольцо на  палец  одень.  Но
беспризорных девок быть не должно, срам это. Или пусть вам детей рожают,
или татарам, - повторил свою угрозу опричник. - А в монастырь отдавать я
их не собираюсь. Убытки это одни.
   - Ты, Семен Прокофьевич, прямо как на скотину на них смотришь!  -  не
выдержал Картышев. - "Брюхатость", "опорос"!
   - А тебе коли не  нравится,  -  внимательно  посмотрел  ему  в  глаза
Зализа. - Выбери, кто человеком быть достоин, да под свою защиту возьми.
А без мужа, что защитить, приласкать, наказать, али поддержать  завсегда
может, баба скотина и есть.
   - Женщина тоже человек, такой же равноправный, как и мы. У  нее  тоже
разум, тоже честь есть, -  попытался  утвердить  свою  мысль  Игорь,  но
опричник только рассмеялся в ответ:
   - А коли я любую из них опрокину сейчас,  да  подол  задеру,  где  ее
разум и равноправие будет? У бабы честь есть, пока она под защитой  отца
своего  состоит,  мужа,  али  детей  возмужавших.  Вся  ее  честь,   все
равноправие в мужчинах, что рядом живут, хранится, и нигде более.
 
*** 
 
   Юля вернулась из леса близко к полуночи, благо летние дни в  Северной
пустоши стоят долгими, и сумерки наступают поздно. Медведя  ей  завалить
не удалось, но на поясе висели двое длинноухих, а за плечами - небольшой
кабанчик.  Сваты  к  этому  времени  уже   давно   уехали,   захмелевшие
одноклубники  разошлись  по  избам,  Андрей  Калтин  и  Коля  Берзин  по
поручению  отца  Тимофея  рванули  на  лодке  к  Порожку,  в   ближайшую
купеческую  лавку,  за  водкой,  и  только  пара   полонянок,   негромко
переговариваясь, домывала котлы.
   Юля угрюмо дошла до кухни, кинула добычу на стол, сама усаживаясь  на
лавку:
   - Вот, разделайте завтра в общий котел. И пожрать что-нибудь дайте, а
то жвачка вяленная в зубах навязла.
   Полонянки всплеснули руками, метнулись к центральному двору.  Лучница
проводила их недоуменным взглядом, покрутила пальцем у виска и принялась
сама шарить по горшкам  в  поисках  остатков  общего  ужина.  Вскоре  ей
удалось обнаружить тушеное мясо - она  тут  же  отвалила  себе  изрядную
порцию в уже помытую деревянную плошку и  вытащила  из  заднего  кармана
брюк алюминиевую ложку, оставшуюся с далекого двадцатого века.
   Со стороны двора показалась  изрядная  делегация,  во  главе  которой
бежали пленницы, а за ними  шествовали  отец  Тимофей,  Игорь  Картышев,
семенил Миша Архин, позади поспешала Зина и Тамара.
   Теперь Юля  встревожилась  всерьез,  замерев  с  поднесенной  ко  рту
ложкой, но во здравом  размышлении  мясо  в  рот  все-таки  переправила,
решив, что в желудке пользы от него станет больше.
   - Дочь моя, - прокашлялся, подступив, иеромонах. - Весть я принес для
тебя важную и благую...
   - Вы  так  смотрите,  -  не  выдержала  девушка,  -  словно  меня  из
олимпийской сборной опять поперли.
   - Какая сборная! - закричал Картышев. - Сваты приезжали! Тебя  Варлам
Батов замуж берет.
   - Что, опять?! - бросила Юля ложку. - Да пошел он в задницу! Не нужно
мне никакого Батова! Да зарасти оно пшеном!
   - Как это зарасти?! - рыкнул отец Тимофей. - Я уже согласие дал!
   - Вот ты за него замуж и иди! А мне этот Варлам уже вот  так,  -  Юля
чиркнула себя пальцем по горлу.
   - То иди, то тикает, то опять иди!
   - Да он не тикал от тебя, дура! -  протиснулся  вперед  Архин.  -  Он
сватов помчался посылать! За сватами! Поняла?
   - Не пойду я за этого белоглазого, - фыркнула Юля уже не так уверено.
- Не хочу!
   - Как это не пойду! - опять подал голос монах.
   - Я здесь Господом  тебе  заместо  отца  поставлен!  Да  как  ты  мне
перечить смеешь! - он со всей силы грохнул кулаком по  столу,  а  другой
протянул вперед висящий на груди тяжелый крест. -  Прокляну!  От  Церкви
отлучу! С глаз прогоню навеки! А ну, смири гордыню немедля и  отвечай  с
покорностью: пойдешь  по  воле  моей  и  Господней  за  сына  батовского
Варлама?! Пойдешь, охальница, али воле отцовской перечить посмеешь?!
   - Сейчас она даст ему в глаз, - подняв брови, предсказал Миша Архин.
   Но Юля в наступившей тишине смиренно вздохнула:
   - Ну, коли так... Тогда, конечно, пойду, - и губы  ее  расползлись  в
глупой бессмысленной улыбке.
 
*** 
 
   К полудню третьего, с  визита  сватов,  дня  Каушта  вымерла:  только
легкий дымок вился над трубой стекловарни,  разбрелись  по  загонам  без
присмотра коровы и свиньи, не  стучали  в  лесу  топоры,  а  при  звуках
бубенцов со стороны дороги и  возящиеся  на  кухне  женщины  присели  за
плиту, прячась от посторонних глаз. Отец  Никодим,  в  накинутом  поверх
рясы  овчинном  полушубке,  Игорь  Картышев,  Зина  -   да   почти   все
одноклубники притаились во дворе за запертыми воротами. Бубенцы  стихли,
и вскоре послышался громкий стук.
   - Кто там? - грозно спросил монах.
   - Проезжие люди добрые, - откликнулись из-за ворот.
   - Что надо?
   - С дороги мы сбилися, хозяева! Впустите обогреться.
   - А откуда вы, проезжие?
   - Сами мы из земель дальних, неведомых. Стоят  там  горы  невиданные.
Орел десять дней ввысь летит, до вершины не долетает. Промыты там овраги
невиданные. Как камень бросишь, три года до дна самого  летит.  А  купцы
там какие, заглядение. Какой товар не  предложи,  завсегда  покупают,  о
цене не спрашивают.
   - Хороши купцы, нечего сказать, - покачал  головой  иеромонах.  -  На
таких, вестимо, хоть одним  глазком,  но  поглядеть  потребно.  Отворите
ворота!
   Створки разошлись, и одноклубникам стала видна  довольная  физиономия
Зализы.
   -  Проезжие,  чай,  передрогли  с  холоду-то,  -  забеспокоился  отец
Тимофей. - Зинаида, налей им сбитеньку горячего с дороги.
   Женщина, кивнув, сняла с бочки с питьевой водой ковш и из привезенной
накануне крынки до краев  наполнила  крепкой  яблочной  водкой.  Зализа,
продолжая сиять, как начищенный  умбон,  поднес  корец  ко  рту,  сделал
глоток - глаза его мгновенно  округлились,  но  старший  сват  устоял  и
мужественно осушил емкость до дна.
   - Ах, хорош сбитенек у хозяев, - заговорил он голосом, ставшим низким
и бархатистым. - Может, и товары ваши столь же хороши?
   Иеромонах не ответил, следя, как поведут себя другие сваты. Испытание
выдержали все, а потому отец Тимофей благожелательно кивнул:
   - А что, и товары у нас есть дорогие. Заходите, гости, в  амбар,  все
вам покажу...
   Правда, повел он осоловевших от выпитого сватов не в сарай, а в  дом,
где в большой  комнате  сидела,  повернувшись  лицом  к  стене,  Юля,  в
новгородском вышитом сарафане и прикрыв голову платком.
   - У-у, хороша так хороша, - Зализа зашел с одной стороны,  с  другой,
норовя заглянуть под платок. - Ах глаза, какие  глаза!  Прямо  самоцветы
самаркандские а не глаза!
   - А губы какие?! - взвыл боярин Иванов, заходя с другой стороны. - Ну
чистый яхонт!
   - Брови-то соболиные, - поддакнул его сын, - ресницы...
   - А ну, кыш, охальники! - взмахнул старым веником  монах.  -  Не  для
вас, проезжие, красота такая рощена, радость такая воспитана...
   - Ой, не ругай, хозяин, - наигранно испугался Зализа. - Ой, не  гони!
Есть у нас купец, удалой молодец, ходит гоголем, смотрит соколом. Вот он
такой товар купить может.
   - Ну, ведите купца, - милостиво разрешил иеромонах.
   Сын боярина  Иванова  выхватил  у  него  из  рук  веник,  и  принялся
старательно выметать дорожку от Юли к дверям, выскочил наружу  и  вскоре
вернулся, ведя за руку Варлама, в синем суконном, шитом бисером  кафтане
с высоким воротником, и синих же сапогах. Подвел к девушке:
   - Глянь, купец, какой товар нам хозяин  предлагает.  Хороша  обновка?
Купить, али не купить? Нравится?
   Батов промолчал.
   - Так что, купец? - скинул отец Тимофей на пол овчинный полушубок.  -
По душе тебе наш товар?
   - По душе, - опустился коленями на овчинный мех Варлам.
   - А тебе, краса неписаная, тебе купец по душе пришелся?
   - По душе, - кивнула Юля и опустилась на колени рядом.
   - Ну, с Богом, - кивнул иеромонах, и перекрестил молодых. -  Вот  вам
благословение Божие... - Зинаида поднесла  икону,  и  второй  раз  монах
перекрестил их уже иконой:
   - И благословение отцовское.
   Подошел боярин Евдоким  Батов,  теранул  ребром  ладони  темные  усы,
размашисто перекрестил стоящих на коленях парня и девушку:
   - Благословляю вас, дети мои. Живите в счастии и радости, -  и  снова
принялся отчаянно тереть усы и дергать бороду.
   - Так что, Варлам, - повернула Юля голову к боярину.  -  Муж  ты  мне
теперь, получается?
   - Жених, - покачал  тот  головой.  -  Мужем  стану,  когда  в  церкви
повенчаемся.
   - Есть время передумать, - усмехнулась девушка. - Конь-то далеко?
   - Да, - Варлам взял ее за руку и крепко сжал. - А часовня во дворе.
   После того,  как  молодых  трижды  обвели  вокруг  аналоя,  и  божьим
соизволением Юля приобрела фамилию Батовой, отец  Тимофей  вспомнил  еще
одну важную вещь:
   - А ведь я купцу молодому ковер персидский обещал показать! Ой забыл,
забыл. Ну, идем за мной...
   Иеромонах проводил мужа с женой  к  Юлиной  избе,  пропустил  внутрь,
затем прикрыл дверь и подпер ее колышком.
   - Ну, пусть дочь моя купцу ковры показывает, товары расхваливает, а у
нас  торгового  дела  в  доме  нет.  Мы  можем  пока  плоть  свою  пищей
естественной подкрепить,  да  сбитеня  горячего  выпить.  Зинаида,  неси
угощение к столу!
   Собственно, столы были накрыты  заранее:  миски,  пироги,  кувшины  с
самодельным вином, пока еще больше напоминающие обычную брагу.  Кухарки,
поняв, что свадебный обряд близится к завершению, принялись переставлять
на стол блюда с мясными угощениями, и Зинаиде  осталось  донести  только
водку.  С  нее-то  заскучавшие  по  нормальному  человеческому   напитку
одноклубники и начали.
   - Горько! - по привычке крикнул Архин, но первым же понял свою ошибку
и под общий смех сел обратно за стол, целоваться за которым  нынче  было
некому. - В общем, за здоровье молодых!
   Народ дружно выпил,  вспоминая  теплые  ощущения  крепкого  алкоголя,
почти сразу повторил.
   - Надо аппарат самогонный  собрать,  -  зачесал  голову  Картышев.  -
Дело-то элементарное, а потом гони, хоть из тараканов.
   - Ты их сперва заведи, - хмыкнул Малохин. - Вот  картошечки  бы  хоть
немного. Как представлю ее, рассыпчатую...
   - И закурить, - поддакнул Архин. - Ну что, еще по одной?
   - Закусывайте ребята, закусывайте, - напомнила, проходя вдоль  стола,
Тамара.
   - Не правильно это! - мотнул головой Зализа. -  За  государя  нашего,
Ивана Васильевича, никто не  выпил.  Давай,  отец  Тимофей,  добавь  мне
сбитенька своего горячего.
   - За государя нужно, - и не подумали спорить одноклубники.
   Пир шел своим чередом, напоминая  десятки  и  сотни  других  подобных
пиров. Захмелевшие после водки  одноклубники  перешли  на  свою  бражку,
большая компания разбилась  на  множество  отдельных  групп,  каждая  из
которых вела свой разговор и пила сама по себе. Боярин Иванов  вместе  с
сыном, которым  наравне  с  Зализой  досталось  по  ковшу  водки,  мирно
почивали на травке,  но  сам  опричник  и  живучий  татарин  Абенов  еще
крепились, и даже пытались добавить к уже выпитому понемногу  кисловатой
бражки.
   - Ладно, - спохватился Зализа, глядя в раскосые глаза своего  соседа.
- Надобно и честь знать.
   Он стукнул ладонью по столу и развернул плечи:
   - Буду я  тут  теперь  нескоро,  а  потому  желаю  полон  свой  назад
получить!  Татарам  продавать  погоню.  Ну-ка,  все   сюда   на   поляну
собирайтесь. Быстро!
   Над столом повисла тишина.
   - Быстро! - еще раз хлопнул ладонью опричник.
   Полонянки,  с  надеждой  озираясь  на  остающихся  на  своих   местах
одноклубников, стали подниматься и собираться перед хозяином.
   - Зачем татарам-то, Семен Прокофьевич? - первым возмутился  Картышев.
- Чего ни плохого сделали?
   - Не надо их никуда продавать, -  поддержали  его  другие  ребята,  а
кто-то даже предложил полон выку