ин. Раб кавалера Хангана.
   - Нет, ливонец, - покачал головой закованный в железо русич. - Отныне
ты мой раб, смерд боярина Евдокима Батова.
   Прослав, не зная, что следует  говорить,  молча  вдавился  головой  в
холодный снег.
   - Значит, бомбарды вез? А ядра где?
   - На другой повозке были, господин. На моих санях  всего  шесть  штук
осталось.
   - И то ладно, - кивнул боярин. - У Семен Прокофьевича надо  спросить,
но, думаю, казне таковые бомбарды без надобности. Размер не по уложению,
Пушкарский приказ ядра под них лить не станет. А  ты,  смерд,  коли  кто
подъедет, отвечай, что ты  мой,  боярина  Батова.  Запомнишь?  Как  тебя
звать, повтори?
   - Прославом кличут, господин.
   - Прослав... Некрещеный, что ли?
   - Крещен, господин, в церкви Сасуквера крещен.
   - Имя странное... Ну,  да  ладно,  -  отмахнулся  ратник  и  поскакал
дальше.
   Прослав  с  облегчением  выпрямился,  перекрестился,   надел   шапку.
Огляделся по сторонам. Обоз продолжал стоять на своем месте,  впряженные
в сани лошади с любопытством поводили ушами. Ни одна из них  не  хрипела
от боли, и не билась в судорогах. В отличие от большинства битв, где  на
каждого павшего двуногого воина приходится по три-четыре коня,  на  этот
раз сеча прошли мимо этих извечных спутников человека.
   Зато мертвые люди были раскиданы везде - они лежали со рваными  шеями
или пробитыми спинами по берегам в розовых сугробах,  они  лежали  между
саней  обоза,  истыканные  стрелами,   они   удерживались   за   деревья
подступающего к самой реке леска, надеясь не упасть в расплывающиеся под
ногами лужи крови. И Прослав отлично  знал,  что  у  многих  из  них  за
щеками,  под  панцирями,  в  штанах  бесполезно  пропадают   золотые   и
серебряные монеты. Но отходить от саней он все-таки побоялся - как бы не
приняли за одного из воинов. Нет уж, лучше в обозе посидеть.  Он  теперь
боярину Батову  принадлежит,  хозяин  смеха  ради  зарезать  не  даст  -
все-таки имущество. Защитит.
   Боярин Батов вернулся не один, а еще с тремя воинами.
   - Эй, Прослав! Давай, сани с порохом и ядрами ищи! - скомандовал он.
   Серв, на этот раз не падая на колени, а просто  сняв  шапку  и  низко
поклонившись, быстро нашел то, что требовалось  -  как-никак,  постоянно
рядом ставили.
   - Отгоняйте в сторону, - скомандовал воинам боярин, а сам удалился  к
гарцующему неподалеку отряду. Иногда оттуда доносились гневные  выкрики,
иногда  -  смех.  Воины  указывали  руками  в  сторону  обоза  и  что-то
обсуждали. Наконец, боярин вернулся назад.
   - Ну что, отец? - спросил один из оставшихся с Прославом бояр.
   - Трое саней, по жребию, ерошинскому новику отдали, - погладил бороду
тот, - бомбарду и  ядра  мне  оставили,  но  за  трое  саней  посчитали.
Остальное, по жребию, по повозке на трех ратников раскидали. Наши -  вот
эта телега, и крайние сани слева. Сейчас, Лука подведет.
   Грозная рать поместного ополчения постепенно рассыпалась на небольшие
отряды по десять-пятнадцать, иногда двадцать  человек  с  тремя-четырьмя
повозками.  В  большинстве  случаев  это  были  группы  соседей,  вместе
возвращающихся назад, но вокруг боярина Батова  неожиданно  образовалась
довольно  мощная  дружина  из  четырнадцати  человек,  трое  из  которых
называли его отцом, а остальные  -  барином.  Незадолго  до  заката  они
тронулись в путь, чтобы вскоре встать лагерем неподалеку от остальных  -
но уже отдельно. А после того, как утром двинулись  дальше,  больше  уже
никого из сотоварищей не встречали.
   До боярской усадьбы добирались долго:  целых  четырнадцать  дней.  Но
зато с весельем - воины устраивали скачки, шутливо рубились  на  саблях,
сшибали рогатинами свисающие с елей шишки, перерубали ими тонкие  ивовые
прутья. Время от времени устраивали в лесу охоту -  иногда  загонную,  а
иногда уходя по следам зверя. Скучал только  один  воин  -  сын  боярина
Варлам. Постоянно торопил двигаться дальше, и в  конце  концов  отец  не
выдержал:
   - Сам поезжай, коли невтерпеж! Чего ты только нашел в этой уклее?
   Молодой боярин, радостно  поклонившись,  умчался,  а  отряд  неспешно
двинулся дальше: сперва по Луге, потом  вверх  по  извилистой  Ящере,  а
когда она непролазно сузилась - зимником через болото к Оредежу,  а  уже
там последних три версты до обосновавшейся рядом с  глубоким  и  широким
оврагом боярской усадьбы - по льду.
   Серв, уже успевший понять, что попал в рабство к богатому  дворянину,
ожидал увидеть огромный каменный замок, может быть даже - с широким рвом
и подвесными воротами, но вместо того обнаружил просто высокий  частокол
с заросшими мхом бойницами, да большой двухэтажный бревенчатый дом,  над
крышей которого выступало не меньше пяти печных труб.  Похоже,  в  своей
лесной глуши боярин Батов никого не боялся и не  видел  причин  насыпать
даже  простую  земляную   крепость.   И   зачем   ему   тогда   бомбарда
понадобилась?
   Встретили хозяина и  его  отряд  шумно:  с  криками,  со  слезами,  с
бестолковой беготней подворников и поросячьим  визгом  -  видать,  чуяли
хрюшки, чем для них обернется человеческая радость.  Прослав  весь  этот
гам переждал за воротами: обоз застрял  первыми  санями  между  створок,
возничие тоже побежали вперед. Взятого же "на меч" серва  там  никто  не
ждал, и со своего места  он  не  сдвинулся.  Где-то  через  час  повозки
наконец-то пришли в движение, поползли вперед.
   - Ага, Лука, - увидев Прослава, вспомнил боярин. - Смерда  я  привел,
для Лядинского хозяйства. А то совсем, небось, в запустение пришло.
   - Завтра отведу, барин, - кивнул сухонький старичок с длинной  тонкой
бородкой, одетый в  накинутую  поверх  серой  холщовой  рубахи  овчинную
душегрейку. - Сегодня дотемна не успеть.
   - Завтра тоже не успеть, - боярин положил тяжелую  руку  старичку  на
плечо и дружелюбно потряс  его  с  такой  силой,  что  казалось:  сейчас
сломает. - Хлопот много будет, Лука. Победу над орденцами отпраздновать,
добычу разобрать. Определи  его  пока  в  людскую,  послезавтра  деревню
покажешь.
   В усадьбе боярина Батова Прославу сразу показали лавку, на которой он
должен был спать в комнате еще с тремя мужиками, кухню, куда  ходить  за
едой - а потом бросили одного. Кормили неплохо - с утра, правда,  всякой
размазней из тыквы али пареной репой, но на обед давали кашу с  мясом  и
мясную или рыбную похлебку, вечером - простую кашу с  жиром  или  салом.
Работать никуда не посылали. Пару раз он сходил, проведал  свои  сани  и
Храпку. Бомбарда оказалась на том же месте, что и была, вместе с ядрами,
а кобыла бодро жевала сено и выглядела бодренькой.
   Третьего утра он решил найти  старичка,  явно  служившего  у  боярина
начетником, и попросить себе работу - ни к чему  на  новом  месте  славу
бездельника наживать. Но Лука, отмахнувшись, велел только после  полудня
запрячь свою лошадь и ждать его во дворе.
   До этого времени Прослав успел вычесать  Храпку,  поговорить  с  ней,
проверить ноги, вычистить подковы. Она уже застоялась, заскучала и  сама
просилась в оглобли.
   К полудню  Лука  привел  двух  кметей,  которые  бодро  перекидали  в
ближайший сарай ядра, а потом отнесли туда же и бомбарду.  Промороженные
свиные окорока не тронули, даже не спросили: брать, не брать.
   - Ну, пошли, - махнул рукой старик и направился к воротам.
   Серв, тряхнув вожжами, послал кобылу следом и завалился в сани. Лука,
не оглядываясь, шел по дороге - в лаптях, длинной рубахе ниже  колен,  в
одной душегрейке и с непокрытой головой, и от  такого  зрелища  Прославу
становилось холодно даже в  шубе  и  валенках.  Он  поминутно  собирался
окликнуть начетника, и предложить сесть в сани, но не знал, как  к  нему
обратиться. По имени? Али по званию? Господин или не  господин?  Так  ни
звука и не произнес.
   Они выбрались на Оредеж, поднялись вверх по течению, потом свернули в
лес и довольно долго пробирались по  ломающемуся  под  полозьями  насту.
Внезапно лес  отодвинулся  вправо,  и  они  оказались  с  краю  широкого
открытого  пространства  -  Прослав  понял,  что   здесь   и   находятся
деревенские поля.
   А примерно через час впереди показалась огромная, чуть не  в  полтора
раза выше сапиместских домов, изба.  В  паре  мест  на  ней  провалилась
кровля, одно из  окон  оказалось  порвано,  но  в  целом  она  выглядела
достаточно добротной.
   Старик дошел до крыльца, развернулся.
   - Вот она какова, деревня Ляды, - сказал он. -  Пашни  при  ней  пять
чатей. Там, за пригорком, луг. Дальше - Карловская вязь.
   - А с хозяевами что? Мор случился?
   - Нет. Никитка дурачком оказался, прошлой зимой  его  шатун  задавил.
Стариков дочь к  себе,  в  другую  деревню  забрала,  а  земля,  видишь,
осталась. За хозяйство барин тебе пять лет закупа кладет. До того -  два
года без оброка и барщины. До реки  полторы  версты.  Себе  рыбу  можешь
ловить невозбранно, но коли на продажу возьмешь - каждую седьмую  монету
боярину отдавай. Что еще? Ягода-грибы опосля... Колодец  тут  внизу  сам
найдешь... Ну что, Прослав? Живи.
   Лука обогнул его, пригладив развевающуюся на морозном ветру бороду, и
по проложенной колее направился назад.
   Серв поднялся на крыльцо, прокашлялся, потянул на себя дверь и  вошел
в дом. Он оказался в сенях - на  небольшом  балкончике,  нависающем  над
двором. Здесь все было странно, непривычно. В  Ливонии  внутренний  двор
обычно огораживают пятью-шестью сараями: хлевом, конюшней,  свинарником,
амбаром, и получается надежно отделенное от прочего  мира  пространство.
Здесь  же,  наоборот:  стоял  огромный  сарай,   под   крышей   которого
разместился и жилой дом, и множество загородок для скота, утвари;  между
домом и крышей находился обширный сеновал, а снизу, под  домом,  имелось
еще какое-то помещение.
   Прослав  вошел  в  жилую  часть,  прошелся  по  промерзшим  комнатам:
перво-наперво надо окна заделать. У печи валялась покрытая толстым слоем
пыли вязанка дров,  на  кухне  стояла  кое-какая  посуда.  Вычищать  все
придется, ох вычищать! Он  спустился  во  двор,  отворил  ворота,  завел
кобылу с санями внутрь,  выпряг,  отвел  Храпку  в  пока  незнакомое  ей
стойло. Положил в ясли сено с саней.
   - А воду растапливать придется, ты уж потерпи.
   Поднял с саней тулуп, посмотрел на уложенные там тюки ткани. Выгрузил
в дом мешок с гвоздями, подобранное  в  разных  местах  мелкое  барахло,
топоры, вилы, забрал окорока. Потом достал завернутое в  кушак  кресало,
выстругал на мох искру, осторожно раздул, зажег тонкую бересту,  положил
в очаг печи, сверху  кинул  несколько  деревянных  щепок,  а  когда  они
разгорелись - кинул уже нормальные дрова.
   Огонь быстро  подрос,  заплясал,  излучая  блаженное  тепло.  Прослав
оглянулся. Только теперь он начал осознавать, что случилось. Это  -  его
новый дом. Сам он  -  смерд  русского  боярина.  Получается,  что  он  -
русский. Русский! А значит,  отныне  уже  никто  и  никогда  не  посмеет
назвать его рабом; отработав пять лет закупа, он сможет свободно уходить
куда захочет, жить где хочет, заниматься чем хочет - и никто  не  станет
его ловить, никто не скажет ни слова против.
   Значит, он сможет сам покупать землю, заводить торговое дело или идти
на царскую службу. Значит, никто не сможет продать  его,  его  жену  или
детей, не сможет подарить их или с кем-либо поменяться. Он русский!  Эх,
жену бы сюда, да дочек перетащить...
   А чего, и перетащит! Он ведь теперь совсем не бедняк: в санях столько
тканей, что город одеть можно -  да  тканей  не  дешевых.  V  него  пять
золотых и три серебра в левом валенке, по  мелочам  тоже  кое-что  есть.
Выкупит!
   Эх, хорошее все-таки дело - воинское ремесло. И непостижимо доходное.
Нужно узнать, ходит ли в бранные походы его новый господин, и если ходит
- обязательно напроситься к нему в кнехты.
 
Часть вторая 
ЛАПА ДЕМОНА 
 
Глава 1 
КАУШТИН ЛУГ 
 
   Раненая нога была плотно затянута  в  лубки:  уложена  в  корытце  из
снятой с тонкого  деревца  кленовой  коры,  и  перевязана  поверх  этого
тряпками. Ходить с таким  устройством,  естественно,  весьма  сложно,  а
потому большую часть времени Юля валялась на набитом сеном тюфяке, глядя
в дощатый потолок, и в полной мере вкушала доступные в шестнадцатом веке
удовольствия:  телевизора  нет,  радио  нет,  из  книг  имеются   только
молитвенники, и даже в окно не посмотреть - оно  затянуто  непрозрачной,
похожей на пергамент пленкой.
   Для разнообразия удавалось  только  крутиться  с  боку  на  бок,  или
пытаться заснуть - но она и так успела выспаться на десять лет вперед.
   К раненой воительнице в доме привыкли, но это не  значило,  что  хоть
кто-то сидел с нею в светелке: у всех хватало работы и  по  дому,  и  по
хозяйству. От беспримерной тоски девушка готова была на все -  даже,  по
образцу далеких прабабушек, заняться вышиванием и плетением  кружев,  но
не умела толком ни того, ни другого. Оттого появлению в светелке  рыжего
сына Евдокима Батова обрадовалась она от души.
   - Здоровья тебе, боярыня, - низко поклонился он в дверях.
   - О, Варлам?! - попыталась Юля сесть в постели.  -  Ты  же  с  армией
уходил?
   - Нагнали мы ливонцев у Варяжского моря, - рассказал воин. -  Посекли
всех.  Семен  Прокофьевич  ополчение  сразу  и   распустил.   Домой   мы
возвращались, вот я к тебе заехать и решил.
   - Вот паразит! - охнула девушка. - Вот гад! Да нет, я  не  про  тебя,
Варлам, я про Росина. Ты значит, смог заехать по дороге, а  он,  гад  не
стал? Да ты заходи, не стой в дверях. Присаживайся...
   Она немного сдвинула замотанную в лубок ногу, освобождая место.
   - Благодарствую, боярыня, постель тебе обмочить боюсь.
   - Чего-чего? - развеселилась Юля.
   - Доспех холодный, потечет скоро.
   Только  теперь  девушка  обратила  внимание  на   ажурную   изморозь,
покрывающую нагрудные пластины бахтерца и налипшую на  стальные  колечки
кольчуги. Она поняла, что по мере  согревания  металла  изморозь  сперва
превратится в воду, а потом начнет капать на пол.
   - Какой ты морозный, боярин!
   - А про боярина Константина ты зря  наговариваешь.  Добычу  мы  взяли
большую. Он, видать, ее к вам в Каушту повез.
   - Вот паразит! - еще больше возмутилась Юля.
   - Как в драку, значит, меня первую суют, а как  добро  делить  -  так
побоку! Ну, Росин, ну, президент! Я ему ухо-то к столбу точно пришпилю!
   - А хочешь, я тебя в Каушту отвезу? - неожиданно предложил боярин.
   - Нет, не хочу. Я для тебя какое-нибудь другое желание придумаю.
   - То не за зарок свой, - улыбнулся воин. - Я тебя просто так отвезу.
   - А на чем? С моей-то ногой...
   - Конь у меня заводной с собой. Спешить ноне некуда, я тебя на нем  и
доставлю.
   - Так... - девушка  опять  задумчиво  посмотрела  на  ногу,  а  потом
решительно махнула рукой:
   - Вези!
   Выехали они следующим утром. Боярин Варлам  перевесил  чересседельные
сумки к себе, расстелил на спину заводного коня попону, положил Юлю  ему
на спину головой на круп,  накрыл  большой  мохнатой  медвежьей  шкурой.
Через шею жеребца перекинул широкий ремень, за который и закрепил  лубок
сломанной ноги.
   - Так хорошо?
   - На землю не скачусь?
   - Не, - улыбнулся, оглаживая бороду, боярин. - Жеребец, он бабу чует,
брыкать под ней не станет. Ластиться начнет. Так удобно тебе, боярыня?
   - В общем, нормально, - признала девушка. - Как в поезде  на  верхней
полке. Правда, полка немного уже будет. И потверже. И холодная. Но  зато
ровная.
   - Это полати, что ли? - уточнил боярин.
   - А что такое "полати"?
   Сын Евдокима Батова с некоторым недоумением  приподнял  брови,  потом
молча поднялся в седло и взял в спрятанную в меховую рукавицу руку повод
ее жеребца.
   На улице стоял яркий солнечный день -  совершенно  чистое  прозрачное
небо, звенящий мороз, искрящийся множеством синих точечек  наст.  А  под
шкурой на мерно покачивающейся спине коня было тепло и  уютно,  и  можно
спокойно наблюдать за медленно проплывающими мимо заснеженными  елями  и
высоко-высоко забросившими свои куцые растопыренные сучья соснами.
   - Боярыня, а где ты так стрелять научилась? - поинтересовался воин.
   - Если я начну  рассказывать  тебе  про  детскую  спортивную  секцию,
спортивно-юношескую школу и всякого рода сборы, то это  получится  очень
долго и нудно, Варлам.  К  тому  же,  подозреваю,  кроме  слов  "лук"  и
"тетива" ты все равно ничего не разберешь. Сам-то где тренировался?
   - Не знаю, боярыня, - пожал плечами ратник.  -  Сколько  помню  себя,
всегда стрелял. Маленьким, помню, у меня лук свой был,  и  сабелька.  Но
мне моя не нравилась, больно маленькая. Я все  время  отцовскую  пытался
утащить. Схвачу, и с нею на двор, - он усмехнулся. - Все собаки как меня
с саблей-то увидят, по щелям прятались. Вроде не зарубил  ни  одной,  но
все равно боялись.
   - А на войну ты уже ходил?
   - А как же, боярыня? - чуть ли не обиделся воин. -  Под  Казань  один
раз ходил. А при втором походе мы с воеводой Тихониным на жмудь  ходили.
Под Смоленск, Витебск, Вязьму. Хотели на Полоцк пойти, но потрепали  нас
литвины, пришлось возвращаться.
   - Повтори? - приподнялась на локте девушка.
   - Смоленск, Витебск, Вязьму. А до Полоцка не дошли.
   - А разве это не наши города, не русские?
   - Конечно, русские, - согласился боярин. -  Почитай,  еще  дед  Ивана
Васильевича, великий князь их к Руси присоединил, да жмудины все  забыть
этого не могут, обратно украсть хотят. Как государь с Казанским ханством
войну начал, так Литва опять баловать начала. Сейчас, говорят,  жмудь  с
ляхами снюхивается. Коли вместе сойдутся, тяжело станет, ох тяжело.
   - Не будет скоро вашей Польши, - с мстительным  злорадством  сообщила
Юля. - Там шляхта  скоро  демократическое  общество  построит,  и  такой
свободы для себя добьется, что пух и перья полетят. И порежут  ее  потом
на кусочки между Россией и Германией.
   - Не будет, стало быть, Польши?  -  погладил  бороду  боярин.  -  Это
хорошо.
   -  Да  будет,  будет,  -  поморщилась  девушка.  -  Ленин  ее   потом
восстановит.
   - Зачем? - удивился воин. - Вражье ведь королевство?
   - Козел потому что, - кратко пояснила Юля. - Так национальный  вопрос
решил, что страна уже лет десять кровью умывается.
   - А кто такой  этот  "Ленин"?  -  заинтересовался  незнакомым  именем
ратник. - Князь?
   - Скорее, пророк. Будет такой через четыреста лет.
   - А откуда ты все это знаешь, боярыня? - оглянулся назад сын Евдокима
Батова. - Про Польшу, про пророков будущих? Ты ведунья, да?
   - Нет, - покачала головой Юля. - Не ведьма. Скажем так: я чувствую.
   - А мое будущее предсказать можешь?
   - Могу, - улыбнулась спортсменка. - Все у тебя будет хорошо.
   Внезапно боярин отпустил повод  ее  коня,  и  пустил  своего  жеребца
вскачь.
   -  Предсказанию,  что   ли,   обрадовался?   -   изумилась   девушка,
приподнимаясь на локте, и увидела, как впереди, лихорадочно  метаясь  из
стороны в  сторону,  улепетывает  к  прибрежным  ивовым  зарослям  заяц.
Однако, для  спасения  косому  не  хватило  каких-то  считанных  метров:
нагнавший его жеребец оказался рядом, всадник упал вниз, почти до земли,
взмахнул рукой. В  воздухе  промелькнул  шарик  кистеня,  и  длинноухий,
совершив последний в жизни прыжок, перевернулся в  воздухе  на  спину  и
шмякнулся в снег. Боярин развернулся, снова упал  с  седла,  подхватывая
добычу с земли, вернулся назад, с гордостью показав ее девушке.
   - Бедненький, - пожалела зверька спортсменка.
   - Что, есть не станешь, боярыня?
   - Нет, почему? Стану! И  еще,  Варлам.  Перестань  ты  называть  меня
боярыней. Зови просто Юлей.
   Вечером заяц оказался целиком на вертеле,  и  долго  обжаривался  над
огнем, капая в пламя накопленным за теплое лето жирком.  Юля  лежала  на
толстом слое лапника, завернутая в  большую  лохматую  шкуру.  Это  было
очень странное ощущение - она  отлично  понимала,  что  на  улице  стоит
трескучий мороз, она вдыхала этот холодный зимний воздух и  выпуск