ла для себя жертву.
   Первая и вторые ладьи  уже  прошли  опасное  место  и  закачались  на
просторе озера Сойма, а  на  их  место  подходили  все  новые  и  новые.
Стрельба защитников заметно ослабла: либо они несли потери, либо  просто
начали уставать. Но  удача  решила  сделать  им  неожиданные  подарок  -
очередной горящий шар, вместо того,  чтобы  упасть  в  воду,  неожиданно
разбился о палубу ладьи. Взметнувшийся вверх огненный смерч  моментально
проглотил парус, вытянулся вдоль мачты. Запрыгали за  борт  человеческие
фигурки, а ладью начало медленно разворачивать поперек протоки.  Но  тут
неожиданно в стороны выдвинулись весла - не много,  всего  два  с  одной
стороны и одно  с  другой,  зачерпнули  воду.  Появились  люди,  которые
лихорадочно зачерпывали воду из-за борта и лили на палубу. Языки пламени
хоть и не исчезли совсем, но стали  заметно  ниже.  С  подошедшей  сзади
ладьи по гребню стены опять стали грохотать из  пищалей.  Раненое  судно
неуклюже двинулось вперед и вскоре тоже смогло выбраться на озеро.
   Стрельба со стороны замка  прекратилась.  Похоже,  защитники  протоки
сделали  все,  что  могли  и  теперь  зализывали  раны.  Они   даже   не
представляли, что самое страшное ожидает их впереди.
   Нормального гуляй-города, из  толстых  бревен,  сколоченных  в  щиты,
стрельцы сделать не смогли - не из чего. Но, нарубив множество  сосенок,
лип, березок и ив, они смогли  соорудить  из  жердей  в  руку  толщиной,
уложенных в три слоя, достаточно прочные щиты. Все остальное происходило
в  точности  по  справочникам  "Оружие  средневековья"  и  им  подобным:
прикрываясь щитами, которые то и дело содрогались от попаданий  стрел  и
мелких камней, кауштинцы одну за другой подтащили пищали  на  расстояние
полусотни саженей и навели их на стену, целясь в одно и  тоже  место.  А
потом открыли огонь.
   Так, или примерно так поступали во все времена: просто в  тринадцатом
веке, когда возводился этот замок, таран подкатывался к самой  стене,  и
защитники могли свалить на него сверху особо тяжелый  валун  или  облить
кипящим маслом, которое вдобавок и запалить. Шестнадцатый  век  придумал
долбить кладку чугунными ядрами с  безопасного  расстояния  -  и  теперь
владельцам замков  оставалось  только  сдаваться,  либо  сносить  старые
твердыни до основания и строить  нечто  совершенно  другое:  широкое,  с
низкими  стенами  и  выдвинутыми  вперед  башнями,  пушки   которых   не
подпускали врагов к крепостной укреплению.  В  любом  случае  дворянский
замок навсегда утратил право на существование  -  он  больше  не  спасал
своего владельца даже от малочисленного воинского отряда.
   Под ударами сыплющихся одно за другим ядер камень крошился, трескался
на большие куски, которые выпадали наружу, брызгался колючей пылью.
   - Семен Прокофьевич, - поинтересовался  Росин,  когда  язва  в  стене
замка достигла глубины в полсажени, - а может,  предложить  им  сдаться?
Неужели они не понимают, что никаких шансов нет?
   - Они сожгли на одной ладье десять детей боярских, и еще два  десятка
утонуло, от жара за борт спрыгнув, - ответил опричник.
   На ночь Зализа поставил вокруг замка несколько  стрелецких  караулов,
дабы бегства свенов не допустить, а  поутру  пищали  снова  начали  свою
работу. Сверху время от времени по щитам гуляй-города  стрелял  одинокий
лучник. Может быть, после жаркого боя  при  прорыве  ладей  в  Сойму  он
просто оказался последним защитником крепости, способным держать оружие?
Это так и осталось неизвестным. Пробив к вечеру в стене широкую прореху,
Росин первым сунулся внутрь, долго  шарил  в  полумраке,  пытаясь  найти
выход внутрь замка, но кроме одинокого скелета ничего не обнаружил. Было
похоже, что лет двести назад  здесь  замуровали  какого-то  несчастного,
после чего про камеру подвала забыли навсегда.
   - Ну и черт с ними, - махнул рукой Костя. - Начинать все сначала я не
хочу.
   Холопы под  его  присмотром  перетащили  в  камеру  пять  бочонков  с
порохом, после чего он приладил длинный фитиль, самолично его запалил  и
кинулся бежать.
   Сперва под основанием  башни  полыхнуло  пламенем,  разбрасывающим  в
стороны многопудовые куски  кладки,  потом  там  выросло  большое  белое
облако. На некоторое время все успокоилось - опали заброшенные высоко  в
небо камни, ветер понемногу развеял дым, и стало видно, что башня  почти
висит в воздухе, едва удерживаясь боками за кладку стен. Но чуда хватило
ненадолго, и она стала заваливаться вперед,  накрывая  собою  ведущую  к
воротам насыпь.  Над  замком  вырастало  новое  облако  -  облако  пыли.
Стрельцы со всех  ног  ринулись  в  него,  выковыривая  из-под  развалин
какие-то блестящие предметы - посуду, украшения или что-то  еще.  Сейчас
это интересовало Росина  менее  всего.  Он  смотрел  на  остаток  стены,
возвышающийся над медленно текущей водой протоки и не мог отделаться  от
ощущения того, что только что убил  последнего  представителя  какого-то
редкостного животного вида.
 
*** 
 
   Анна Лагерлеф готовилась к свадьбе. Два  дня  назад  ее,  курносую  и
веснушчатую голубоглазую  девчонку  сосватали  родители  соседского  Уно
Арена - тоже голубоглазого, и тоже  веснушчатого,  с  которым  они  были
знакомы с самого детства, и с которым так часто мечтали о будущем...
   До самого последнего дня Анна боялась, что  отец  отдаст  ее  старому
Кристоферу. Ну, может, и не старому - но ему уже давно  за  тридцать,  и
одну жену он схоронить успел. Да, Кристофер куда как зажиточней, чем  ее
Уно - но ведь разве это главное? Они с Уно все еще наживут. Когда им  по
тридцать лет станет - еще богаче станут.
   Свадьба!
   Девушка летала, как на крыльях,  и  в  руках  ее  все  горело:  коров
подоить, поросят покормить,  лошади  овес  запарить,  яйца  в  курятнике
собрать, муку просеять, тесто замесить. Поставив  квашню  доходить,  она
мимоходом  чмокнула  в  щеку  расчесывающую  шерсть   мать,   подхватила
опустевшие ведра и выскочила на тропинку, ведущую к озеру. Здесь  она  и
наткнулась на незнакомого  усатого  бледнокожего  мужчину  в  свободной,
расстегнутой на груди рубахе и  длинной  саблей,  засунутой  за  широкий
малиновый кушак.
   - Ты кто? - удивленно остановилась она.
   В ответ мужчина довольно осклабился, протянул руку, запустив пальцы к
ней в волосы, резко рванул вперед.
   - A-a! Пусти, больно! - завизжала она, наклонившись вперед и бегая за
рукой. - Пусти!
   Анна выронила ведра и схватилась за руку незнакомца,  но  тот  рванул
еще сильнее, отчего она полетела  на  камни  лицом  вперед,  вскрикнула,
пытаясь подняться, и ощутила, как под юбку лезут чужие холодные руки.
   - Ты чего... Уйди!  -  она  попыталась  оттолкнуть  мужчину,  но  тот
схватил ее за руку, да так хитро, что она ощутила резкую боль, и уже  не
могла шевельнуться. - Нет... Не-е-ет!!!
   Предчувствуя страшное и непоправимое, она плакала и молила о  пощаде,
но незнакомец все равно задрал юбку ей на  спину,  прижался  сзади.  Она
ощутила резкую боль,  что-то  горячее  внутри  и  престала  дергаться  и
кричать, просто заплакав.
   Удовлетворив похоть, мужчина отпустил ее,  деловито  отодрал  широкую
полосу полотна от ее юбки, после чего свёл Анне руки  за  спиной  крепко
связал, и пнул ногой в бок:
   - Вставай!
   Анна  согнулась,  подтянула  ноги  под   себя,   кое-как   поднялась.
Незнакомец взял ее за плечо, повел по ведущей к соседям тропе и  толкнул
в амбар. Вскрикнув, она пробежала несколько шагов и уткнулась во  что-то
мягкое.
   - Уно? - девушка отодвинулась, села рядом. Спросила, чувствуя как  из
глаз непрерывно вытекают слезы:
   - Что это, Уно? Что творится?
   - Русские... - прошептал тот.
   Дверь амбара отворилась, в нее пихнули отца, следом  вошло  несколько
мужчин с саблями за кушаками:
   - Вот, смотри, какую девку я на дворе поймал, - похвастался один.
   - Да, ладная, - второй подошел ближе, наклонился, принялся давить  ей
груди, сунул руку под юбку.
   - A-a! Пустите! Уно! Па-апа-а!!!
   - Чего ты там один развлекаешься? Тащи ее сюда.
   Анну схватили за руку, рывком подняли и выволокли наружу,  там  снова
опрокинули - на траву под их с Уно березой, развели ноги...
   Она думала что умрет. Умрет под вторым, под  пятым...  Потом  думала,
что умрет во время перехода босиком по камням. Потом - что не выживет  в
трюме большой ладьи. Но она благополучно дошла до помоста торговых рядов
вольного Новгорода, где и была продана  трем  смешливым  промышленникам,
собирающимся уходить за мехами куда-то на Урал...
 
*** 
 
   Это был настоящий праздник. Семен Зализа, собираясь достойно ответить
визитом на визит,  выбрал  не  морской  путь  к  любимому  новгородскими
ратниками  Выборгу,  а  путь   сухопутный   -   через   глухие   деревни
Хималансаари, Пентинен,  Харисало,  Сиискола.  Через  селения,  вот  уже
больше ста лет знающие о войне только из рассказов заходящих  с  товаром
купцов, через  селения,  уже  не  первое  поколение  которых  рождалось,
вырастало и умирало, так ни разу и не увидев на своей земле  человека  в
доспехе, с мечом или копьем в  руке.  Война  казалась  им  чем-то  вроде
детских сказок, чем-то таким, что  кажется  жутковатым,  интересным,  но
чего никогда не бывает на самом деле. И когда вдруг по их деревням пошла
кровавая гребенка ищущих добычи ратников, они  просто  остолбенели.  Они
уже  давным-давно  забыли,  как  это  -  прятаться,  убегать,   таиться,
осторожничать. Столкнувшись с  жестокой  враждебной  силой,  они  просто
зажмурились, покорно ожидая: что же  будет  дальше,  словно  запертая  в
загоне овечья отара при появлении матерого волка.
   С  одной  стороны  оказались  перепуганные   беззащитные   рыбаки   и
землепашцы, с другой - псковичи и казаки, привыкшие, что ни  год  ходить
за  добычей,  добывать  ее  саблей  и   отвагой,   выискивать   тайники,
отлавливать затаившихся  по  схронам  девок  и  ломать  волю  парням.  И
потянулись от  Корелы  к  Новгороду  глубоко  просевшие  в  воду  ладьи,
вывалилось на  торговые  ряды  несчитанное  количество  одежды,  посуды,
мебели, отмеренных отрезов,  прялок,  мехов.  Пленников  гнали  на  торг
десятками тысяч, цены на девок упали до пяти алтын, на крепких мужчин  -
до гривны. Пленных отдавали едва не даром - а покупателей все  равно  не
хватало.
   Всего месяц Зализа шерстил леса и озера Швеции - но уже потянулись  к
русским  портам  немецкие,  итальянские,  английские  суда.  Впервые  за
последние два века купцы плыли за рабами не в Крым или  порты  Османской
империи, а на север, к московитам. Месяц потребовался и  королю  Густаву
Вазе, чтобы собрать в один кулак преданных ему рыцарей  с  их  кнехтами,
городское ополчение, две роты знаменитых швейцарских наемников, еще  две
тысячи наемников баварских - всего двадцать тысяч человек, и  кинуть  их
навстречу русской рати, пока она не разорила всю  страну  до  последнего
хутора.
   Зализа же, уйдя слишком далеко  на  север,  почти  до  самых  датских
границ,  тоже  собирал  в  единое  целое   свои   разрозненные   отряды,
поворачивая их к югу, на Выборг, который извечно платил  своими  стенами
за баловство свенов в новгородских  пределах.  Высокая  вода  уже  ушла,
ладьи не рисковали подниматься выше Корелы, а свозить добычу туда малыми
лодками опричник не имел возможности - казаки,  умелые  мореходы,  нужны
были ему не на веслах, а в строю. Посему  и  выбрал  он  столь  странную
дорогу к цели - назад, через уже разоренные земли. Так он избавлял своих
воинов от соблазна снова устроить гонку за добычей и подогревал  желание
добраться до главного блюда: Выборга.
   Туда же двигалось и шведское войско под командой Якоба Брагге,  но  с
целью прямо противоположной: оборонить древнюю  твердыню,  не  допустить
русских в нее, а заодно - отрезать их от  уже  скапливающихся  в  гавани
Выборга лодок и рыбацких плоскодонок, принудить бросить добычу и обоз, и
пробираться назад через бесчисленные каменистые завалы и протоки,  ломая
ноги людям и ногам. Вода ушла, и тяжелые ладьи больше не могли подвозить
припасы через россыпи озер и лабиринт  обмелевших  проток,  либо  увезти
попавшее в  ловушку  войско.  А  малые  лодки  местных  рыбаков  если  и
принимали на борт оружных людей в тяжелых доспехах, то никак не способны
поднять боевых коней. Так что, если русские не хотят  пробираться  через
камни и болота пешком - конницу им придется бросить.
   Разумеется, Зализа был куда ближе к цели своего пути - но он  шел  по
незнакомым дорогам с  огромным  тяжелым  обозом,  и  двигался  куда  как
медленнее Якоба Брагге, не смотря даже на то, что в шведской  армии  две
трети воинов  двигались  пешком.  Пятнадцатого  июня,  возле  небольшого
городка Кивинеббз передовой разъезд шведов наткнулся на стрелецкий отряд
прикрытия, и шарахнулся назад, сообщая адмиралу  о  присутствии  впереди
русской рати. Стрельцы тоже дали шпоры коням, неся  опричнику  тревожную
весть.
   Войско,    словно    огромный,    медлительный    дракон    принялось
изворачиваться, подтягивая и пряча за спину хвост-обоз, и  поворачиваясь
к врагу множеством оскаленных голов. В этот  момент  рать  была  уязвима
более всего - но шведское войско, уже зная о присутствии русских, но еще
не подозревая, где они точно и каковы числом, занималось примерно тем же
самым:  остановило  передовые  полки  на  зеленеющем  ячменном  поле,  и
подтягивало к ним основные силы, медленно выползающие по лесной дороге и
растекающиеся в стороны, подобно густой вулканической лаве.
   В течение часа обе армии выстраивались друг напротив друга, готовые к
сражению, но не стремящиеся к  нему,  поскольку  и  те,  и  другие  были
истомлены долгим переходом, и до первых сумерек ни те, ни другие  так  и
не решились первыми начать атаку - ас заходом солнца за горизонт и вовсе
разошлись на отдых.
   Впрочем, северная ночь коротка - а  темнота  и  вовсе  не  наступает,
подменяясь  белесым  полумраком.  Уже  спустя  шесть   часов   ненадолго
забывшиеся в тревожной  полудреме  воины  начали  подниматься.  С  обеих
сторон  ячменного  поля,  разделенные  только  широкой  зеленой  полосой
поднявшегося по колено хлеба, загорелись костры.
   Стараясь не смотреть в сторону тех, с кем вскоре придется  сойтись  в
смертной схватке, но молчаливо признавая за ними право на сытный завтрак
и молитву перед сечей, люди готовили еду.
   От струящегося из множества котлов пара лес вокруг пропитался  густым
ароматом  снеди  -  настолько  сильным,  что  к  полю  издалека   начали
подтягиваться линяющие в ожидании летнего зноя волки,  гибкие  хорьки  и
толстые лесные крысы, слетались, рассаживаясь на деревьях, вороны.
   Усевшись  на  шкуры,  начали  уплетать  подготовленное  холопами  или
смердами угощение бояре и боярские дети, вытянулись в круг стрельцы,  по
очереди подходя к котлу и зачерпывая по большой  ложке  каши,  расселись
кругом, разложив приготовленную снедь по мискам, кауштинцы и новгородцы.
И, словно зеркальное отражение, по другую  сторону  поля  ели  в  гордом
одиночестве рыцари, собирались в артельные круги наемники и раскладывали
снедь по мискам зажиточные горожане.
   Лишь когда солнце поднялось уже довольно  высоко  и  ночная  прохлада
сменилась первым теплом, воины,  облачившись  в  полный  боевой  доспех,
начали снова выстраиваться на поле. Правда, на этот  раз  построение  их
оказалось куда более осмысленным, нежели это было накануне, когда отряды
занимали позиции там, куда выходили с дороги.
   Адмирал выстроил свою пехоту почти на всю ширину поля, прикрыв фланги
справа и слева трехтысячными отрядами рыцарской конницы,  а  вооруженных
мушкетонами ландскнехтов поставив в первый ряд - дабы своим  залпом  они
смешали ряды атакующих русских  отрядов.  Швейцарских  наемников  Брагге
спрятал в лесу, неподалеку от своей  ставки  -  ударный  отряд  отборной
пехоты он приберегал в резерве, в ответственный  момент  с  его  помощью
можно окончательно исход сражения. Впрочем, имея вдвое больше сил, он  и
так не сомневался в успехе.
   Зализа, верный русским воинским  традициям,  занял  все  пространство
кованой конницей. Пешие отряды, в битвах участия обычно не  принимающие,
стояли за ней - справа, у густых зарослей орешника, новгородская судовая
рать, посередине - спешившиеся  и  зарядившие  пищали  стрельцы,  слева,
почти опираясь на каменные валуны размером с избу, разношерстные  отряды
казаков и псковских охотников, одетых и вооруженных кто во что горазд  -
кто в панцирях, кто в рубахах, кто с секирой, а  кто  и  с  топором.  За
камнями, скрытые от глаз свенов камнями,  прятались  кауштинцы  с  семью
пушками: пятью трехгривенными, заряженными  чугунными  ядрами,  и  двумя
крупнокалиберными,  сорокагривенными,  снаряженные  жребием.  Не   очень
понимая, какой прок от осадных приспособ в открытой сече, Зализа  просто
оставил их  на  совести  боярина  Росина,  уже  не  раз  свое  хитроумие
доказавшего.
   Выстроив полки,  опричник  решил  долг  свой  воеводский  исполненным
полностью и отъехал к братьям и друзьям своим  -  в  общую  пятитысячную
массу боярской конницы.
   Над  полем  снова  повисла  напряженная  тишина.  Шведы  ждали  атаки
гарцующей русской конницы, напоминающей летящую в небе  огромную  птичью
стаю: постоянно  живую,  перемещающуюся,  колеблющуюся,  не  имеющую  ни
формы, ни места, но в  тоже  время  остающуюся  единым  целым  -  полная
противоположность замершим  в  плотном  строю  закованным  в  сверкающее
железо с головы до ног дисциплинированным рыцарям, за каждым из  которых
вытянулось в цепочку его копье - от одного до десятка  кнехтов,  готовых
пойти в атаку за своим господином и защищать его, сражаться рядом с  ним
и умереть во имя его славы.
   Зализа же, видя сотни  мушкетонных  стволов  в  первом  ряду  свенов,
приближаться к ним отнюдь не стремился  -  знакомство  с  иноземцами  из
Каушты и их сноровкой в стрельбе из пищалей успело научить его  уважению
к  новому  огненному  оружию.  Правда,  он  прекрасно  знал  и  основной
недостаток этого оружия - почти втрое меньшую, нежели у лука,  дальность
стрельбы.
   - Ну что, бояре? - громко спросил он, вытягивая из колчана лук. -  Не
посрамим земли русской?!
   Опричник вытянул заветную  стрелу  -  с  белым  гусиным  оперением  и
глиняной свистулькой,  примотанной  к  самому  кончику,  наложил  ее  на
тетиву, натянул лук  и  пустил  ее  вверх,  по  направлению  к  вражьему
воинству. Издав протяжный свист, темная черточка взмыла к небесам, почти
замолкнув, а потом, с громким нарастающим  пением  рухнула  сверху  вниз
куда-то в ряды вражеской пехоты.
   Тотчас защелками покрытые лаком, яловые и пергаментные луки  со  всех
сторон, и на поле легла тень, словно от набежавшего на солнце  облака  -
пять тысяч воинов, пять тысяч привычных к этому с детства  бояр,  каждый
их которых успевал выпустить две стрелы еще до того, как первая попала с
цель торопливо опустошали свои колчаны, путая широкие пехотные стрелы  с
гранеными бронебойными, не выбирая конкретной цели,  а  стараясь  просто
накрыть вражеский Строй.
   Тысячи стрел лились на шведский  строй  подобно  дождю,  вытыкаясь  в
землю между людьми,  бессильно  звякая  о  широкополые  шлемы-морионы  и
кирасы пехоты - но  по  крайней  мере  одна  из  десяти  стрел  находила
незащищенные руки, ноги, ступни, впиваясь в них или  рассекая  рукава  и
штанины, и кожу под ними остро отточенными краями. В полной безопасности
могли чувствовать себя только рыцари - но они сидели  верхом  на  конях,
стеганные попоны которых защищали грудь и бока скакунов, но никак не  их
крупы и холки.
   Ряды шведкой армии наполнились стонами и криками боли,  смешанными  с
испуганным ржанием. Никто пока еще не падал в предсмертных судорогах, но
кровь уже струилась по одеждам, стекая на землю, многие воины, ругаясь и
богохульствуя, бросали оружие и садились в  строю  хватаясь  за  раненые
ноги, или отступали за спины своим товарищам, демонстрируя всем торча