тонкий, чуть ли  не  игрушечный
ножик,  отрезал  кобылье  ухо,  после  чего  передал  поднос   несколько
удивленному такой честью Русскому.
   Тирц немного подумал, оглядывая кучу мяса перед собой.  Есть  или  не
есть? Конина все-таки... Хотя, чего еще жрать в  походе?  Не  человечину
же!
   Между тем, незаметно для глаза неверного в  собравшемся  у  Куркулака
войске происходило нечто очень важное: начинался первый в походе пир.
   Девлет-Гирей, принимая из рук нукера блюдо, внимательно вглядывался в
лица гостей, ища среди них знакомые; вспоминал заслуги  того  или  иного
мурзы, истории и слухи, что бродили вокруг его имени или  истории  рода,
оценивал внешность, характер, молодость каждого. Потом  отдавал  приказ,
нукеры вновь принимали блюдо и несли туда, куда указал правитель.
   Во всех татарских родах скот разделывали одинаково, и  потому  каждый
знал, что означает то или иное угощение, какой должности или званию  они
соответствуют.
   Правую и левую лопатки получили уже достаточно взрослые  мурзы,  лица
которых были знакомы Гирею и про которых он знал, что это  действительно
опытные командиры. Это означало, что  они  будут  командовать  правым  и
левым крылом войска. Еще по блюду с  лопатками,  но  уже  по  одному  на
троих, получили те, кому надлежало поступить им  в  помощники.  Костяшки
передних ног получили трое  молодых,  излишне  горячащихся  татар  -  им
выступать в головном дозоре. Хребтину и ноги  -  мурзы,  отряды  которых
составят основные силы, костяк войска.
   Теперь основные приготовления были сделаны, силы  распределены,  цели
обозначены.  Набег  начался  -  перед  вечерней  зарей   татары   начали
сворачивать шатры и укладывать их в повозки.  Ближе  к  полуночи,  когда
морозец немного прихватил верхний слой грязи,  кибитки  с  оглушительным
скрипом двинулись в путь.
 
*** 
 
   - Ты полагаешь, из этого можно стрелять?
   Хотя весна стояла уже в разгаре, снега еще только начали сходить, дни
держались холодные, и  Юля  по-прежнему  ходила  в  лисьем  комбинезоне,
сшитом еще в  Кауште,  -  разве  только  оторочку  подновила,  используя
подаренные мужем шкурки.
   - Я такие же, что  у  ваших  бояр,  просил  отковать,  -  не  понимая
сарказма жены, пожал плечами Варлам. - Только размером поболее. Ведь оно
чем больше, тем лучше?
   - Н-н-нда... - хмыкнула женщина, пытаясь заглянуть в  длинный  темный
ствол. - Каверн хотя бы нет?
   - Чего, говоришь, нет, Юлия? Я такого на мушкетонах  товарищей  твоих
не видел. Внутри должны быть?
   - Как раз  не  должны...  Ох,  ну,  изобретатели...  Говоришь,  "лист
стальной вокруг прута оборотил"? Проковывал хоть хорошо? Или сварил -  и
на фиг?
   - Кузнец наш парень честный. Старался как мог.
   - Старался, говоришь? - Юля еще раз обошла  вокруг  пищали  с  длиной
ствола  под  два  метра,  калибра  сантиметра  в  четыре,  с   грубовато
выструганным  богатырским  прикладом  и  добротно  сделанным   фитильным
замком. - Ну, пулей... Или точнее -  ядром  из  этого  обреза  лучше  не
стрелять. Застрянет внутри какой-нибудь неровности, и  кранты.  Но  если
"старался", и если дробью... Ладно, тащи бочонки.
   Проверив, чтобы запальное отверстие было действительно сквозным,  Юля
на глазок отмерила около  стакана  пороху,  высыпала  в  ствол,  прибила
куском кабаньей шкуры, добавила пару горстей жребия - каждая  дробина  с
сустав большого пальца.
   - Павленок, возьми у стены чурбаки, что поколоть не успели, поставь в
два ряда поперек двора. В смысле, один над другим. Так...
   Она подобрала с телеги веревку, примотала пищаль сбоку к  оставшемуся
после  строительства  частокола  бревну,  потом  навела  на  выстроенную
смердом баррикаду.
   Насыпала порох  на  полку,  принялась  привязывая  вторую  веревку  к
спусковому крючку.
   - Чего ты мудришь, Юленька? Давай я просто выстрелю, и все.
   - Я те выстрелю! - погрозила мужу кулаком  женщина.  -  Иди-ка  ты  к
дальней стене и приляг та на травку. Нет, погоди. Фитиль сперва запали.
   Боярыня отошла на всю длину  веревки;  присела  пытаясь  укрыться  за
срубом колодца. Дернула...
   Во дворе оглушительно грохотнуло. Она приподняла  голову  и  увидела,
как тяжелые дубовые чурбак порхают в воздухе. Кажись, сработало.
   - Павленок!
   - Ой, боярыня... - Прижавшийся к стене док смерд одной рукой вцепился
в бороду, другой торопливо крестился. Теперь Юля поняла,  почему  борода
доела у него, не как у всех, а какими-то клочьями.
   - Павленок, чурбаки  на  место  поставь.  -  Юля  подошла  к  пищали,
внимательно ее осмотрела, потом намотала на деревянный  шест  кусок  все
той же кабаньей шкуры, тщательно прочистила ствол. Насыпала новую порцию
пороха, дроби, обновила порох  в  запальном  отверстии  и  на  полке.  -
Внимание, разбегаемся по щелям!
   Б-бабах! - несчастные чурбаки снова взвились в воздух.
   - Так, - с облегчением  вздохнула  боярыня.  -  Ладно,  это  ружье  я
принимаю. Тащи следующее.
   После двух выстрелов из другой пищали дубовые колоды  выглядели  так,
словно  их  по  ошибке  долго-долго  жевал  какой-то  великан,  а  потом
выплюнул.
   -  Давай  третье,  -  немного  расслабившись,  махнула  рукой  Юля  и
принялась перезаряжать  очередную  новую  пищаль.  Привязала  к  бревну,
отошла к колодцу. Присела, дернула.
   Де-енц!
   Сруб тряхнуло, словно в него  врезался  грузовик,  сверху  посыпались
опилки, запахло озоном.
   - Что это было? - послышался неуверенный голос Варлама.
   Выпрямившись, Юля обнаружила, что половина  бревна,  к  которому  она
привязывала пищаль, лежит  перед  колодцем,  другая  -  перед  домом,  а
раскрывайся,  словно  бутон  лилии,  пищальный  ствол  -   у   основания
поленницы.
   - Образец номер три не прошел проверку ОТК - выдохнула боярыня. -  Ну
что, благоверный мой. Ты все еще хочешь  нажимать  на  крючок  последней
непроверенной пищали, или все-таки привяжем бревну?
   Впрочем, последний огнестрел оказался достаточно прочным  и  проверку
двумя выстрелами выдержал.
   -  Ладно,  уговорил,  -  кивнула  Юля.  -  Ищи   трех   добровольцев,
пользоваться научу. А пока пошли поужинаем. Что-то мне водки  хочется...
И нет.
   - Могу смерда в Оскол послать, -  предложил  муж,  и  женщина  весело
рассмеялась:
   - Такого посыльного ждать - проще  пить  бросить.  Ладно,  проходи  в
горницу, я сейчас Мелитинии скажу, чтобы пироги несла. Кстати,  сон  она
опять видела, я тебе не говорила? Будто в погребе, что в прошлом  месяце
вырыли, рыбки плавают.
   - Ладно, хоть говорить начала, - кивнул Варлам. -  Может,  и  отойдет
после Ерохи. А то все боялся, в монастырь уйдет.
   - Барин, барин, вода!
   Боярин круто развернулся в дверях,  кинулся  во  двор,  на  стену,  с
которой доносился крик поставленного в дозор Тимофея.
   - Что за вода? Откуда?
   - Половодье, барин. Весна. Из-под корней деревьев,  что  росли  вдоль
русла Оскола, буквально на глазах растекалась вода.
   - Угу, - лихорадочно принялся  вспоминать  Ба-тов.  -  Сено  с  лугов
вывезли все, не унесет. Смерды из леса вернуться  успеют,  половодье  не
пожар. Что еще? Вроде, ничего попортить не сможет. Ах да, погреб. Погреб
нужно смотреть, чтобы не подтопило. Ну, Мелитиния, ну, ведунья... - И он
громко закричал, оборотившись во двор:
   - Павленок, скот из загона в усадьбу отгони! А то они так к утру  уже
в воде окажутся.
   - Что у вас тут? - поднялась на стену Юля.
   - Ничего, милая. Просто к утру мы,  наверное,  на  острове  окажемся.
Весна.
 
*** 
 
   Идти  по  ночам  удавалось  только   первые   десять   суток.   Затем
прекратились и ночные заморозки, и Девлет-Гирей, дабы не  мучить  воинов
понапрасну, разрешил двигаться днем. Если только это можно было  назвать
движением:  глина  налипала  на  колеса  в  таких  количествах,  что   в
крутящемся коме грязи узнать изделие человеческих  рук  было  совершенно
невозможно. Лошади сами не могли поднять ног  из-за  налипающих  на  них
глиняных "башмаков" - не то что волочь  что-либо  за  собой.  С  помощью
связанных вместе вожжей и длинных веревок в каждую кибитку  впрягали  по
четыре-пять коней, в упряжках оказались все заводные, запасные и  прочие
кони, но даже в  такой  дурной  упряжи  обоз  тащился  в  несколько  раз
медленнее обычного пешего человека. При попытках ступить на землю сапоги
степняков едва ли не в миг отрастали такими же бурыми комьями,  да  так,
что потом у них не хватало  сил  забраться  назад  в  седло.  Мурзы  уже
начинали думать о том, чтобы бросить к шайтану все свои красивые  шатры,
ковры и припасы, махнуть рукой на набег и  выбираться  назад,  к  родным
кочевьям, если это только возможно. Татары, при виде того, как их;  кони
останавливаются, завязнув выше колена в  грязи,  и  просто  отказываются
сдвинуться с места, не  в  силах  поднять  ног,  спускались  с  седел  и
обреченно садились рядом.
   Среди всего этого отчаяния бродил  огромный  русский  в  своей  мятой
кирасе, с бьющим по ногам мечом - его кобыла тоже отказывалась поднимать
ноги, и он шел пешком, волоча на ногах пудовые комья, но  совершенно  не
обращая на них внимания.
   - Давайте, двигайтесь! - Он то  наваливался  плечом  на  окончательно
засевшую  кибитку,  проталкивая  ее  на  несколько  шагов   вперед,   то
нахлестывал вставшую посреди  дороги  лошадь  -  Не  спать.  Двигайтесь,
двигайтесь.
   - Это шайтан? - не выдержал один из воинов.
   - Он хочет утопить нас! Заманить и утопить в грязи.
   - Не пойдем! Не пойдем дальше, - поддержали его товарищи.
   - Кто не пойдет? - Тирц ухватил одного из крикунов и рванул  к  себе,
едва не выдернув из седла. - Кто сказал: не пойдет?!
   Позади послышался характерный шелест выдергиваемой из ножен стали,  и
Тирц качнулся в сторону, перехватывая  татарина  за  пояс,  и  перекинул
через себя, подныривая вперед.
   Клинок,  который  предназначался  его  голове,  рассек  ватный  халат
бунтовщика, глубоко погрузившись в тело, а русский, перехватывая кисть у
самой  рукояти  сабли,  качнулся  в   обратную   сторону,   одновременно
поворачивая весь корпус вправо.  Татарин  остро  взвизгнул,  вылетая  из
седла, вскочил, с изумлением глядя на свою  скрючившуюся  из-за  разрыва
сухожилия руку.
   - Кто еще хочет повернуть, уроды? Ну?! - Менги-нукер, раскинув  руки,
повернулся из стороны в сторону. - И запомните, трусливые шакалы:  степь
одинакова везде! Мы десять  дней  в  пути.  Повернете  назад  -  успеете
сдохнуть десять раз. Пойдете вперед: получите золото и  баб.  Ясно?  Это
чей род взбунтовался?
   В несколько шагов он одолел расстояние до мурзы в  железной  шапке  и
синем халате, схватил его за загривок и, приподняв над седлом, скинул  в
грязь, наступив глиняным комом на грудь:
   - Еще хоть звук от твоих людей услышу,  яйца  оторву  и  вместо  усов
повешу. - Тирц огляделся по сторонам и громко завопил:
   - Двигайтесь вперед, уроды! Шевелитесь, немощь татарская!  Вы  будете
делать то, что я говорю, или сдохнете все до  единого.  Плакать  поздно!
Вперед!
   Лошади, теряя силы, падали на  бок  и  откидывали  головы,  не  желая
подниматься. Многие воины, не выдержав гонки, сами  слезали  в  грязь  и
садились, ожидая смерти, желая отойти в иной мир хотя бы без лишних  мук
- но большинство сознавали, что выбора нет.
   Они должны поверить Менги-нукеру, тому, что он знает, куда их  ведет,
и дойти. Потому, что на  другой  чаше  весов  лежала  только  неминуемая
смерть в глинистых просторах. Поэтому обоз продолжал шаг за шагом ползти
вперед, отмечая свой путь десятками трупов людей и лошадей - хотя на его
пути еще не встретилось ни единого врага.
 
*** 
 
   Усадьба Варлама Батова оставалась на острове примерно полторы недели.
Вода поднялась почти до самого вала, наполнив ров, и со стен можно  было
наблюдать, как мимо проплывают большие, полупрозрачные  голубые  льдины,
вымытый из каких-то  лесов  валежник,  отдельные,  растопырившие  корни,
стволь Однажды даже  Юля  заметила  деревянное  корыто  какой-то  белой,
вышитой красной нитью тряпице внутри - значит,  не  одни  они  на  белом
свете, есть еще где-то живые люди.
   А вот рыбы в погребе так и не появилось. Варлгй  заглядывал  туда  по
несколько раз на дню, но под нижними полками лишь немного подмочило пол,
да чавкала под ногами размокшая земля.
   - Ерунда, - в конце концов, махнул рукой он - Ближе к осени земли  на
дно примерно по колено накидаем, и не станет больше ничего подтапливать.
Только напугала ведьма молодая.
   А вода уже начала уходить, обнажая  свежевымытые  луга,  леса,  поля.
Тимофей выволок спрятанную в  сени  в  каком-то  углу  соху  и  принялся
проверять крепеж оглоблей и остроту  лемеха.  Вместе  с  ним  собирались
отмерить себе новую землю под пашню Павленок и Никита. Правда, в усадьбе
оставались еще трое освобожденных из  татарского  полона  пленников,  не
захотевших уходить в опасную Саранскую волость, к неспокойным мордовским
лесам, вдова смерда Лапунина  Софья,  да  Касьян  с  Баженом  -  молодые
смерды, всегда ходившие со старым боярином Евдокимом Батовым в походы  и
хорошо сошедшиеся с Варламом.
   Смерды что ни день, ходили трогать землю; тыкали в нее пальцы у  реки
и у леса, убредали до сенокосных лугов, ожидая, пока подсохнет кормилица
и настанет пора выводить лошадей в поле.
   - Ладно, сердешные, - наконец сжалился  над  ними  Варлам.  -  Завтра
спозаранку поедем наделы вам нарезать. Как подсохнет, сразу и распашете.
Потом, до первого сенокоса, как раз избы поставить успеете.  А  к  осени
уже и хозяйство живое получится.
 
*** 
 
   За три дня войско смогло пробиться от силы на двадцать верст пути - и
вышло к реке. Измученные кони входили в воду, хватали губами  прибрежную
болотную траву, жевали тонкие ветви кустов, хрустели  камышами  и  пили,
пили, пили. Казалось, им хочется высосать всю воду до последнего глотка.
   -  Что  это  за  место?  -  напившись  в  числе  первых,  подошел   в
восседавшему в седле Девлет-Гирею русский.
   - Оскол, - раздельно произнес татарин. Вдоль него мы обычно ходим  на
Московию. Изюмский шлях.
   - Значит, немного осталось?
   - Половина пути.
   Река принесла воинам надежду: вода - это жизнь, и всегда радует живую
душу. К тому же, стремительное течение легко и быстро  смывало  с  сапог
грязь, которую каждый из участников перехода успел возненавидеть на  всю
оставшуюся жизнь.
   - Река! - неожиданно хлопнул себя по  лбу  Менги-нукер.  -  Вода!  Мы
можем двигаться по воде вдоль берега. Здесь, я смотрю,  сплошной  песок,
не увязнем.
   - По дну? - покачал головой Девлет. - Да та же сплошь...
   Действительно, какая разница, что на дне реки полно ям,  омутов,  что
она петляет, и временами берег оказывается слишком крут? Зато в ней  нет
глины! А отдельные непроходимые места можно обойти носу - если это можно
так назвать.
   - Повелеваю! - привстал на стременах бей. - Далее войско пойдет вдоль
берега по воде!
   Он покосился на русского, но тот не отреагировал  ни  единым  жестом.
Может, ему и вправду безразлично, что Гирей выдал его идею за свою?
   По песчаному дну повозки ехали, едва не опрокидываясь  набок,  колеса
постоянно натыкались на невидимые камни, проваливались в промоины,  кони
оступались - но по сравнению с глиной все это казалось сущими пустяками.
До вечера таким образом, лишь иногда огибая по степи подходящие к самому
срезу омуты и  крутые  откосы,  войско  одолело  почти  пять  верст.  На
следующий день - еще десять.
   Теперь больше не требовалось каждый вечер резать изможденных лошадей.
Мяса в  котлах  стало  намного  меньше,  но  никто  не  роптал  -  лучше
пробираться голодному по песку, чем сытому по глине.  Тихий  недовольный
ропот и злоба во взглядах  рассеялись.  Теперь  все  снова  верили,  что
Девлет-Гирей ведет их к славе и  добыче.  А  спустя  семь  дней,  огибая
очередной омут, они обнаружили перед собой не глинистую корку, а  густое
переплетение травяных корней, чавкающее под ногами, но не налипающее  на
копыта.
   Дерн. Размокшая степь осталась позади.
 
*** 
 
   - Сон мне сегодня странный приснился, боярыня,  -  тиская  привычными
руками тесто, сообщила Мелитиния. - Будто новое половодье наступает.  Но
накатывается не сверху вниз по  реке,  а  снизу  вверх.  И  черное  все,
совершенно черное. Странно, правда?
   - Странно, -  согласилась  Юля,  все  мысли  которой  были  сейчас  с
Варламом, отправившимся  размечать  смердам  участки.  -  С  чем  пироги
будут?
   - Пряженцы с мясом, а расстегаи с капустой.
   - С рыбой давно не делали, - кивнула боярыня и поднялась из-за стола.
- Поеду, проверю, как верша чаща стоит. Как зиму пережила, как  ледоход.
К обеду вернусь.
   В свои ежедневные осенние прогулки за уловом  Юля  успела  протоптать
хорошо заметную дорожку, которая сейчас и привела ее прямо к садку.
   Плетеные щиты почти не пострадали: пару из них просто опрокинуло,  да
еще один, направляющий, возле самого садка, исчез. Даже странно - не то,
что исчез, а то, что только один.  Зимой  верхние  концы  прутьев  верши
вмерзли в лед и, по логике вещей, должны  были  либо  уплыть  вместе  со
льдинами во время ледохода, либо, если прибрежный лед устоял на месте  -
всплыть вместе с ним во время половодья.
   В первый момент Юля даже захотела влезть в реку и  поправить  снасть,
но вовремя спохватилась: вода-то еще  ледяная.  Голой  сунешься  -  дуба
дашь; в одежде полезешь - переодеться не во что.
   - Смердов потом загоню, - решила она. - Разведут  костер  на  берегу,
щиты поставят, потом по стакану водочки на рыло - и к огню отогреваться.
Ничего с ними не случится. Только выпивке обрадуются.
   Вот только водки в усадьбе не имелось. Ни капли.  Юля  этим  вопросом
как-то не интересовалась, Варламу тоже было не до  того.  Смерды...  Ну,
эти как дети малые, все за них решать надо. Эти, может, и  захотели  бы,
да кто их спрашивать станет? А  водку  иметь  дома  надо  -  хотя  бы  в
медицинских целях. В  качестве  антисептика,  если  мха  болотного  мало
окажется, али для растирания и согрева.  Придется  все-таки  человека  в
Оскол посылать. Или самой перегнать?
   Боярыня попыталась вспомнить, как получают  водку.  Нужно  вскипятить
бражку и прогнать пар через охлажденный змеевик.  Змеевика  в  хозяйстве
нет, но коли кузнец способен выковать ствол, почему бы ему не состряпать
и трубку? Можно осаждать пар на донышко котла с холодной водой внутри, и
подставить  снизу  тазик,  чтобы  было  куда  самогону   капать.   Потом
пропустить первач через березовые угли. А можно не пропускать  -  так...
Раны протирать...
   Пожалуй, сделать  водку  самому  действительно  несложно.  Главное  -
бражку отстоявшуюся иметь. А сладкого в доме нет. На чем бы поставить?
   Юля посмотрела вниз по реке и вспомнила сон Мелитинии.  Поднимающееся
снизу черное половодье... К чему бы это? Черное, поднимающееся снизу, от
истоков рек, разливающееся по земле...
   На   миг   ей   показалось   в   этой   картине   что-то    знакомое,
неприятно-жутковатое.   Темное,   заливающее   все   вокруг,    топящее,
проникающее в погреба, подвалы и подполы, дома... И  тут  она  вспомнила
вонючего осклабившегося ногайца в темном, сальном, никогда не  стиранном
халате неизвестного цвета.
   - Вот черт! Татары!
   Она кинулась к дому, уже от реки начав во всю глотку орать:
   - Седлайте! Касьян, Бажен, на коней!
   - Что случилась, боярыня? -  Вместо  того,  чтобы  выводить  лошадей,
бестолковые смерды выскочили ей навстречу.
   - За мужем скачи! - Юля схватила за грудки  Бажена,  который,  как  и
большинство  современных  мужчин,  был  на  полголовы  ниже  ее  ростом,
хорошенько  встряхнула.  -  Гони  за  боярином,  найди,  приведи.  Пусть
возвращается немедля! Давай!
   Она отпихнула смерда, повернулась ко второму:
   - Вы с боярином поместье объезжали? Где  деревни,  знаешь?  Скачи  по
ним, предупреди - татары идут. Пусть прячут все, скотину и курей к нам в
усадьбу гонят, сами приходят. Ну, да знают, наверное... И  поосторожней!
Они,