ери, никем даже не охраняемой.
   Андрей Толбузин, оставив  скакунов  слугам,  пошел  вперед,  уверенно
поворачивая в узких темных коридорах. Завел в какой-то угол, по винтовой
лестнице,  освещенной  узкими  бойницами,  забранными  слюдой,  поднялся
наверх.
   - Стекла бы у меня купили, боярин Андрей, - посоветовал  Росин.  -  И
внутри светлее бы стало, и видно, что снаружи делается.
   - Баловство одно эти стекла, - хмыкнул опричник. - Дорогие больно,  и
прозрачные. Голытьбу уличную соблазняют внутрь заглядывать.  А  коли  во
двор ставить: так чего я  во  дворе  своем  не  видел?  Можно  и  слюдой
обойтись.
   - А холодно чего во дворце?
   - Так  оно  и  легче,  -  на  этот  раз  Толбузин  широко  улыбнулся,
покосившись на скромную потертую рясу спутника. - Все одно,  гости  сюда
только в шубах дорогих да жарких ходят.
   Росин промолчал, сведя руки и засунув ладони в широкие рукава. Дохнул
- но пар изо рта не  пошел.  Видимо,  печи  в  царском  дворце  все-таки
топили.
   - Не прогреть его нынешней зимой, - неожиданно  признал  опричник.  -
Вымерз насквозь, пока государь в Александровской слободе был. Теперь  до
весны...
   Они повернули из коридора в обширную комнату, где  на  лавках  сидело
несколько одетых в броню бояр. Здесь стало заметно теплее, и Росин  даже
выпустил ладони наружу. Один из воинов встал, но Толбузин широко  развел
руки в стороны, показывая, что оружия при нем  нет,  и  старший  караула
махнул рукой:
   - Ладно. А ждет ли?
   - Ждет, - кивнул опричник и спокойно двинулся дальше, к низкой  узкой
двери рядом с печью, перед которой лежала высокая охапка дров.  По  всей
видимости, боярский сын Андрей Толбузин пользовался здесь  непререкаемым
авторитетом, поскольку слова его оказалось достаточно, и никто  из  бояр
не счел нужным поинтересоваться, что за монах идет с ним к царю.
   Низко  поклонившись  притолоке,  Костя  шагнул  в  дверь  следом   за
опричником, и оказался в узенькой келье шириной метра в  три,  и  длиной
около пяти. По стенам до низкого - в полтора роста - потолка возвышались
книжные полки, заставленные толстыми фолиантами с кожаными  переплетами,
заваленные множеством свитков. Не забитые,  а  просто  заполненные  -  с
таким расчетом, чтобы нужную книгу  или  документ  было  легко  найти  и
извлечь.
   Дальний конец комнаты упирался в большое окно, закрытое заправленными
в небольшие рамочки слюдяными  пластинами.  Перед  окном  стоял  тяжелый
дубовый стол за которым, на кресле с матерчатым  сидением  и  матерчатой
спинкой сидел монах в длинной черной рясе и кожаном клобуке.
   - Мы здесь, государь, - тихо сказал Толбузин.
   - Подожди, - кивнул монах, громко чиркая гусиным в лежащем перед  ним
свитке. Время от времени он с тихим шуршанием проматывал свиток  дальше.
Шуршание получалось куда более тихим, нежели яростное царапанье кончиком
пера по бумаге.  Наконец  последняя  точка  была  поставлена,  и  хозяин
кабинета отложил свиток на край стола с командой:
   - Переписать.
   Хотя к кому он обращался, было совершенно непонятно.
   Монах  встал,  кивнул  низко  склонившемуся  опричнику,  с  интересом
оглядел гостя.
   - Никак все еще в моем наряде гуляешь, Константин Алексеевич?
   - С царского плеча, государь, - парировал Росин. - Выбрасывать грех.
   - Каковы заслуги, такова и шуба.
   Костя моментально заткнулся. Уж не  ему,  получившему  царской  волей
невесту с приданным на сотни тысяч новгородских рублей, тявкать на  счет
неподаренной одежонки. Особенно учитывая, что невеста оказалась молодой,
красивой и жадной на ласку. И ныне уже родила ему сына и дочь.
   Царь Иван Васильевич, что вскоре получит прозвище "Грозный", после их
последней встречи весьма возмужал. Вроде, даже  ростом  прибавил,  почти
сравнявшись с Росиным. Выпрямившись,  оказался  строен  и  красив;  имел
высокие плечи,  широкую  грудь,  прекрасные  волосы,  выпирающие  из-под
клобука, длинные усы, но короткую бороденку. Сейчас, глядя в упор, Костя
с хорошо различал  римский  нос,  небольшие  светло-серые  глаза.  Да  и
вообще, лицо было приятное, незлобное.
   - Ты говорил ему, Андрей?
   - Нет, государь.
   - Так скажи... - и царь снова уселся за стол,  притянув  к  себе  еще
несколько листов писчей бумаги.
   - Мы каждый год сражаемся с крымскими  татарами,  -  голос  опричника
вынудил Росина отвести глаз от правителя страны на  собеседника.  -  Вот
уже почти десять лет каждый год доходят известия о том, что Девлет-Гирей
напал на наши рубежи то с одной стороны, то с  другой.  Иногда  кажется,
что крымским ханом уже давно стал именно он, а не Сахыб, который уверяет
нас в своей дружбе.
   - Насколько я помню, - ответил Росин,  -  Русь  воевала  с  крымскими
татарами всегда.
   - Но не так! - скрипнул зубами боярский  сын  Толбузин.  -  Последние
годы татары налетают на наши  рубежи  дважды  в  год,  весной  во  время
посевной и осенью во время сбора урожая. Уже десятый год на южных землях
мы не можем собрать никаких хлебов! Даже если татары и не добираются  до
смердов, то они все равно пугают их, не дают  выйти  на  поля!  Цена  на
зерно выросла вдвое, а на юге - впятеро  супротив  обычного.  Смерды  со
страха бегут на восток, в новые земли. Что смерды  -  бояре  и  помещики
забыли вкус хлеба, считая каждый испеченный кусок за чудо и праздник. Мы
теряем южные рубежи, Константин Алексеевич! Оттуда начинают бежать  даже
литвины  и  поляки,  что  переселились  на  наши  земли,   спасаясь   от
европейского дикарства и жестокости.
   - Так  вы  что,  просто  смотрели  и  ждали?  Опричник  покосился  на
читающего бумаги царя.
   Тот кивнул.
   - Каждый год казакам на Дон  по  два-три  десятка  стругов  спускаем,
Константин Алексеевич, - начал перечислять Андрей Толбузин. - В Казани и
Костроме артели за казенные деньги  их  строят,  и  по  Волге,  а  потом
волоком на Дон отправляют. Сабли и  пищали  им  посылаем,  хлеб,  сукно,
свинец. Лишь бы  дело  делали,  покоя  туркам  не  давали,  удары,  Руси
предназначенные, на себя отводили. Три года назад дьяк  Ржевский  был  в
набег на становья татарские отправлен, ему три сотни казаков днепровских
придано. Данила Адашев туда же с казаками донскими ходил, урон  причинил
немалый и полону русского,  сказывали,  тысяч  десять  освободил.  Черту
засечную от Козельска до Алатыря поставили, на Оке, в Серпухов, Коломну,
Каширу, Калугу, Дедилов, Пронск, Михайлов, Ряжск, Мценск, Волхов,  Одоев
каженный год детей боярских и стрельцов по шестьдесят тысяч  выставляем.
Дубы в степи сажаем верстах в двадцати друг от друга, дабы дозоры на них
выставлять, когда вырастут. Людишкам, что с земель западных,  от  ляхов,
немцев, князя литовского в пределы московские бегут, указом  государевым
предписано по пять рублей выдавать на хозяйство.  Коня,  корову  давать,
землю отрезать, дабы рубежи русские на  юге  заселяли  и  службу  ратную
несли. За годы последние сто  тысяч  рублев  казна  потратила,  двадцать
тысяч  людей  новых  в  реестр  записалось.  Князю  Дмитрию  Вишневскому
жалование положено и дети боярские дадены, а он на Хортицком острове, на
Днепре, крепость поставил, и крымские кочевница  оттуда  воевать  ходит.
Толбузин перевел дух:
   - Мы не  ждем  со  склоненной  выей  милостей  татарских,  Константин
Алексеевич. Все силы государства нашего  кладем,  дабы  от  заразы  этой
избавиться, паразита, кровопийцы, что к телу страны нашей  присосался  и
ничего, кроме как земли наши грабить и людей в рабство красть делать  не
желает, - опричник рубанул рукой воздух, словно надеялся снести  с  плеч
чью-то  голову.  -  Татары  как  гидра,  как   змей   многоглавый,   как
грибы-поганки. Одну стопчешь, рядом две других появятся. Поляну очистишь
- а они туда же опять пролезают. Тысячу голов  снесешь  -  назавтра  уже
новые тысячи  скачут.  Как  ни  стараемся,  сколько  сил  ни  кладем,  а
басурмане эти все одно на наши земли просачиваются. Ордами по  несколько
тысяч подходят, осаду городов и  крепостей  затевают,  а  пока  рать  на
помощь в одно место идет, иные отряды  в  других  местах  земли  русские
грабят. Да столь быстро навострились, псы смердящие, что убежать еще  до
того  успевают,  как  воеводы  наши  про  нападение  прознают.  Да   еще
предатели, князья и бояре земские, тайными тропами, бродами неизвестными
прямо  в  глубь  земель  их  приводят.  Намедни  известие   дошло,   что
Девлет-Гирей в степи за Осколом с колдовской помощью отряд дьяка Шермова
истребил. Про то, что с Дьяволом нехристи договор заключили,  слухи  уже
давно приходят.
   - Это называется шакалить, - скривился Костя Росин.
   - Что? - не понял опричник.
   - Шакалить. Ты знаешь, боярин, как шакалы мясо у  львов  отнимают?  -
Росин, пройдя вдоль стены, прислонился  к  полкам.  -  Сидит  лев,  жрет
добычу. Подбегает к нему этакий маленький вонючий шакаленок, да и цап за
хвост! Лев, естественно, рычит, разворачивается, дабы прибить наглеца. А
в этот момент другой шакал кусок мяса у него  из-под  носа  -  хвать,  и
бежать. А за этим погонишься - стая тут же всю добычу сожрет, ничего  не
оставит. И что самое интересное: лев любого из шакалов одной лапой убить
мажет, и даже всю стаю в одиночку перебить.  Но  в  итоге  именно  он  и
голодным, и покусанным остается.
   - История твоя зело интересна, Константин  Алексеевич,  -  послышался
из-за стола спокойный голос. - Однако не могу я над ней посмеяться, пока
подобные шакалы в облике человечьем братьев и сестер моих,  единоверцев,
плоть и кровь земли нашей безнаказанно истребляют и в рабство сводят.
   Царь поднялся из-за стола и повернулся к гостю:
   - Скажи, Константин Алексеевич, как льву этому от шакалов  избавиться
навеки?
   - Думаю, государь, прыгая на них возле добычи,  пытаясь  отогнать  от
куска или поджав хвост справиться с такой  стаей  невозможно,  -  развел
руками Росин. - Единственное,  что  может  лев,  это  не  мясо  свое  от
наскоков каждый день защищать, а отправиться к самому шакальему логову и
разорить его начисто, дабы новых шакалят не появлялось. А коли  появятся
- льва дразнить зареклись навеки, и щенкам своим этот наказ завещали.
   - Разорить гнездо, - в  голосе  Ивана  Васильевича  прозвучало  такое
разочарование, что Росин никак не мог его не заметить.
   - Я не понимаю, - пожал плечами  Костя,  с  некоторой  растерянностью
глядя то на одного, то  на  другого.  -  А  что  тут  такого?  Помнится,
государь, под Казань ты аж сто  пятьдесят  тысяч  воинов  привел!  Татар
разбить втрое меньше сил понадобится. Они ведь больше ста, ста  двадцати
тысяч воинов выставить не могут. Да и те трусливые разбойники.
   - Андрей... - отмахнулся царь, усаживаясь обратно за стол.
   - Совсем ты одичал в своих лесах,  Константин  Алексеевич,  -  кивнул
опричник, - стеклышки свои льешь и про мир окружающий  знать  ничего  не
желаешь. Крым, то враг не страшный, Крым мы за один год раздавить можем,
и косточек не оставим. Но что потом станется? Ужель ты  думаешь,  султан
османский спокойно смотреть станет, как мы землю его разоряем и  волости
отторгаем в пользу свою? Знаешь ли ты, боярин,  что  в  дни  сии  султан
войну с Персией ведет, в Палестинах далеких, в королевстве Молдавском, с
немцами возле  моря  Адриановского,  и  все  народы  эти  рукою  сильной
покоряет? И коли взор его покамест  на  восток,  в  русские  пределы  не
обратился, то только потому, что опасности особой он с этой  стороны  не
чует и дела ратные в иных пределах завершить желает.
   - Боже мой, какой я идиот! - искренне хлопнул себя по  лбу  Костя.  -
Точно! Ведь Крым еще с прошлого века в состав Османской империи  входит!
Да! Точно, уже сто лет почти, как там наместник турецкий сидит.
   - Пока мы опасными не  кажемся,  султан  войск  у  наших  рубежей  не
держит, лишь хана крымского  в  набеги  за  рабами  шлет,  -  подтвердил
боярский сын. - Но коли с силой большой в пределы  турецкие  вторгнемся,
супротив нас не сто, триста тысяч воинов  султан  выведет.  А  может,  и
пятьсот. И не татар трусливых, а боевых всадников своих,  что  персов  и
немцев каждый год тысячами избивают,  янычар,  с  младенческих  лет  для
войны выращенных. Не останется  после  этого  рати  русской,  Константин
Алексеевич. А может, и самой Руси не останется.
   - Мне и так юлить перед пашами его приходится, как смерду,  урока  не
выполнившему,  -  добавил  от  стола  царь.  -  Помощь  казакам  донским
скрывать, письма им посылать грозные с  запретами  в  татарские  кочевья
ходить. Дьяка Данилу Адашева, победы  славные  одержавшие,  в  немилость
объявил пред всем народом, кары всяческие сулил. Дань хану Сахыбу обещаю
платить постоянно. До того дошло, казакам нашим  посольство  построил  в
Белом городе, дабы посланникам османским на него указывать,  и  казаков,
по  украинам  русским  живущих,  неподвластным  мне  народом   называть.
Поклясться пришлось, что помощи никакой им не дам, кроме  как  хлебом  и
сеном для коней. Из милости христианской к единоверцам,  дабы  голода  и
бескормицы в стадах казацких не допустить.
   - А казаки не обижаются? Предателями не считают?
   - Сено и зерно мы на тех стругах, что в Костроме  и  Казани  делаются
отправляем, - улыбнулся Толбузин.  -  Да  там,  на  Дону,  лодки  эти  и
бросаем. Не тащить же их назад супротив течения?
   - Хитро...
   - Толку с этой хитрости никакого! - хлопнул кулаком по столу царь.  -
Казаки воюют, немцы и ляхи с литвинами в наши пределы бегут, а я, что ни
год, так тысяч и тысяч душ  не  досчитываюсь!  Десять  тысяч  людишек  у
Дикого Поля расселю, а тридцать - татары  угонят.  Только  пахарь  землю
поднять успеет, а  глядь  -  его  уже  крымчане  на  аркане  утянули,  к
османскому султану на галеры. Заканчивать с этой отравой  нужно!  Кровью
живой страна истекает, кровью. Оборвать набеги татарские раз и навсегда!
   -  Но  в  турецкие  пределы  не  вторгаться,  -  моментально  уточнил
Толбузин. - Ведомо  государю,  как  в  кампании  ливонской  хитростью  и
золотом тебе удалось войско немецкое в десять  раз  сократить.  В  поле,
против порубежников наших, они так и не вышли. Вот на хитроумие твое  мы
и  полагаемся.  Измысли  способ  такой,  Константин  Алексеевич,   чтобы
остановить набеги татарские,  войны  большой  с  османским  султаном  не
начиная...
   - Ну ты, боярин, задачки ставишь... - невольно зачесал Росин у себя в
затылке.
   Общая обстановка стала ему достаточно ясна.
   Крымские татары, конечно, уроды и сволочи, но напасть на  них  -  все
равно, что в двадцатом веке объявить войну Флориде, наивно  рассчитывая,
что прочие Соединенные Штаты останутся в стороне.
   Или  перестанут  называть  своих  бандитов  благородными  борцами  за
демократию.
   Помнится, Куба в свое  время  не  смогла  избавиться  от  кровожадных
американских контрас до тех пор, пока Хрущев не показал  Штатам  большую
ядерную дубину.
   Да-а, ядерную бомбочку бы сюда... Нет лучшего  стимула  к  миролюбию,
нежели боевая граната с выдернутой чекой перед носом.
   Росин отвернулся, подошел к  оштукатуренной  стене  рядом  с  дверью,
приложил к ней руку - горячая.  Наверное,  топка  от  печи,  что  с  той
стороны топится, как раз здесь, за кирпичной кладкой находится.  Хорошая
вещь - стена. Но ее уже пробовали.  Вон,  Засечную  черту  поперек  всей
страны отгрохали. Нужно придумать что-нибудь другое...
   - Бегать за каждым шакалом бесполезно, - задумчиво сказал он. -  Если
нельзя разорить логова, значит нужно собрать их всех вместе и  истребить
одним ударом. Сами  они  не  соберутся,  поскольку  знают,  что  лев  их
перебьет. Значит... значит, нужно их убедить, что все вместе они сильнее
льва.
   Костя встрепенулся, ловя за хвост удачную мысль:
   - Если убедить  шакалов,  что,  собравшись  все  вместе,  они  смогут
одолеть льва, посадить его на цепь и спускать  на  дичь,  как  охотничью
собачку, они наверняка захотят это сделать. Какой смысл  воровать  чужую
добычу, рискуя своей жизнью, если можно получить все сразу,  и  почивать
на лаврах?
   - Что ты хочешь этим сказать? - не понял боярский сын Толбузин.
   - Татары... - прикусил губу Росин. - Они налетают, кусают и  удирают.
Налетают - удирают. Если они поверят, что  Русь  слаба,  что  не  сможет
противостоять  хорошему  сильному  удару,  в  Крыму  наверняка   захотят
покорить ее, сделать своей вотчиной, разоружить и сесть прямо  здесь,  в
Москве. Зачем рисковать жизнью в набегах, если можно  стать  хозяином  и
сидеть на всем готовом, ничем не рискуя? Брать,  чего  хочется  в  любой
момент, или просто приказывать, чтобы принесли? Так?
   - Дальше, - коротко приказал царь.
   - Чтобы покорить страну, наскакивать на ее рубежи и  тут  же  убегать
бесполезно. Нужно  собирать  войско  и  идти  громить  вражескую  армию.
Значит, коли крымский хан поверит, что способен покорить Русь и сесть  в
Кремле на трон, он будет должен собрать все свои силы и идти на  Москву.
Не бежать от сражений, а сам давать битвы, чтобы разгромить русскую рать
и укрепиться в новых землях. Так?
   - Дальше.
   - Дальше? Дальше нужно будет заманить собранные все вместе  татарские
отряды, все их силы поглубже в наши земли, окружить и вырезать  всех  до
последнего шакаленка. Чтобы в Крыму не осталось не то что мужчин, оружие
держать способных, чтобы там даже баб брюхатить некому было! Пусть тогда
султан сколько хочет на свои земли любуется, они  никому  и  на  фиг  не
нужны будут. Нет татар, нет проблем. А что касается обид или претензий -
какие претензии? Сами пришли, сами  по  кумполу  схлопотали.  Первым  их
никто не трогал. Можно  мило  улыбаться  и  уверять  в  своей  полнейшей
дружбе. Дескать, мы за набег не в обиде. Всякое бывает.
   - Собрать всех вместе, заманить и прихлоп-нуть, - задумчиво  повторил
царь. - Навсегда.
   - Хорошо бы так, государь? - вопросительно сказал Андрей Толбузин.
   -  Хорошо...  -  кивнул  Иван   Васильевич   и   принялся   задумчиво
пережевывать верх гусиного пера. Молчал он минут  десять,  потом  сломал
перо и откинул в сторону:
   - План твой, Константин Алексеевич, кажется мне исполнимым. Что нужно
тебе  для  него?  Золото?  Отряды  стрелецкие?  Должность  в  Посольском
приказе?
   - Золото лишним не бывает, -  согласился  Росин,  -  но  в  деле  сем
большой пользы от него не станет. Перво-наперво ты, государь,  изо  льва
грозного и могучего трусливым и больным прикинуться должен.
   - И как ты собираешься это сделать?
   - Думаю, для начала надлежит послам, что  в  Крым  и  Стамбул  ездят,
наказать, чтобы вели себя пожалостливее, оскорбления терпели, про набеги
ужасающие и разорительные плакались. Отписать королям  европейским,  что
татары  разорили  вконец,  что  сил  никаких  не  осталось  и  о  помощи
старательно просить, всякие блага и уступки обещая. Приюта спрашивать на
случаи, коли неверные большим походом пойдут и из страны выго...
   - Да как ты смеешь, боярин! - взорвался гневом опричник.  -  Государя
нашего  перед  правителями  европейскими  опозорить  хочешь?!  Что   они
подумают?!
   - Да начхать с высокой колокольни, что в этой вшивой Европе  про  нас
думать станут, - безразлично пожал плечами Росин. - Какая  разница?  Нам
не о них, а о себе заботиться надо.
   - Европейские государи почти все родня мне кровная, - сообщил царь.
   - И много пользы от той родни видеть доводилось?  Хоть  какую  помощь
они оказывали, окромя стрихнинчика, что в стакан подсыпать норовят?
   - Я потомок древнего рода Рюриковичей, - поднялся  со  своего  кресла
царь. - Предкам моим сам император византийский дань платил, от имени их
все пределы земные дрожали, а ты славу всю единым махом  псам  смердящим
на потеху отдать желаешь?! Да как только ты измыслить такое посмел?!
   - Я про дело думаю. Про крепость рубежей русских, про  покой  жителей
ее. А что слова? - пожал плечами Росин. - Слова - это дым. Коли ты трус,
то сколь храбрецом не называйся, отважней не станешь. А если для  обмана
врагов своих глупцом и трусишкой выглядеть п