й торбы. Солнце
уже высоко, скоро татарин подойдет.
   Задерживающийся  боярский  сын  Мурат  Абенович  Дваров  был  дальним
потомком одного из суздальских князей.  Несколько  поколений  его  отцов
служили на Волге казанскому хану, а отец, ногайский  сотник,  под  рукой
Менгли-Гирея ходил с Великим князем Иваном Васильевичем  воевать  Литву.
Татарин, одним словом. В Литве, под  Опановым,  ему  по  локоть  отсекли
левую руку. Сотника увезли лечиться в Псков, где прадед нынешнего  князя
одарил татарина за храбрость тремя деревеньками в недавно отошедших  под
Москву новгородских землях. Внешне боярин Мурат никак  не  отличался  от
прочих русских витязей. Разве только шелом носил с опушкой из чернобурки
и совсем без бармицы. Лет ему было уже немало, но  рука  твердо  держала
меч и поводья. В поход с собой Мурат выводил не вооруженных  смердов,  а
своих собственных сыновей, и малая дружина его держалась друг  за  друга
очень крепко.
 
*** 
 
Все тело Никиты словно покалывало крохотными иголочками, голова кружилась, воздуха в легких не хватало и приходилось дышать мелкими маленькими вздохами. Лежа с закрытыми глазами, он все пытался понять - что за заразу и где он мог подцепить? Иногда даже Хомяк начинал подозревать разносчицу в Насте, но признаки не сходились: первый раз он ощутил слабость практически сразу после близости с ней, а любой болезни, как известно, необходим инкубационный период. 
   - Налить тебе пить, суженый мой? - услышал он голос девушки и  открыл
глаза.
   - Кофе бы горячего, - попросил Никита, увидел растерянное ее  лицо  и
покачал головой:
   - Просто горячей воды налей.
   - Я сбитень сделала, - сообщила Настя. - Очень  хорошо  с  медком  от
болезней. Принести?
   - На стол поставь, я сейчас встану.
   - Тебе же тяжело, Никитушка.
   - Встану, - упрямо повторил Хомяк. - Сети второй день  не  проверены.
Рыба тухнуть начнет, всех прочих  распугает.  Это  свиней  ты  покормить
можешь, а сети тягать - не женское дело.
   Он с силой рванул на себе простыню и рывком сел, а потом, опершись на
лавку, поднялся на ноги.
   Настя метнулась за ковшом,  зачерпнула  из  горшка  пряного  горячего
напитка испуганно протянула ему. Он осушил корец одним глотком, даже  не
почувствовав его температуры, протянул девушке:
   - Еще!
   Выпил второй, потом третий. Почувствовал,  как  по  телу  растекается
тепло. Одновременно с  теплом  в  сознание  начали  проникать  запахи  -
вкусные ароматы от печи, и запах летней свежести  с  улицы.  Он  услышал
шелест ветра, стрекот кузнечиков, пение птиц.  Хомяк  отодвинул  хрупкую
бледную Настю, шагнул наружу, подставил лицо солнцу.
   - Боже мой, я и не думал, что замерз до такой степени! -  пробормотал
Никита, впитывая всем телом полуденные лучи. - Давно поры было на  улицу
выползти...
   - Завтракать  будешь,  родной  мой?  -  послышался  заботливый  голос
девушки.
   - Потом, - отмахнулся Хомяк. - Поплыву снасть  проверить,  пока  силы
есть.
   - Ты береги себя, - тревожно напутствовала его Настя. - Осторожнее.
   - А, -  отмахнулся  мужчина,  направляясь  к  реке.  -  Что  со  мной
случиться может? Ты лучше корзины принеси.
   Никита повторил точно такой же круг, как и в прошлый  раз,  с  каждой
минутой начиная чувствовать  себя  все  лучше  и  лучше,  а  от  острова
вернулся уже совершенно здоровым человеком. От  отнес  корзины  к  дому,
постучал в дверь:
   - Эй, встречай, хозяйка!
   В ответ не донеслось ни звука.  Хомяк  заглянул  в  сарайчик  к  сыто
похрюкивающим свиньям, спустился к леднику, вернулся назад. Пусто.
   - Настя! На-астя! Ты где?!
   - Я здесь.
   - Уф-ф, - Никита, еще минуту назад решивший, что  остался  совершенно
один, с облегчением вздохнул. - Как ты меня напугала!
   - Со мной ничего не может случиться, - покачала девушка головой. -  А
как твоя немочь?
   - Все немочи начинаются тогда, когда мы лежим и себя жалеем, - весело
рассмеялся молодой человек. - А стоит встать, и заняться делом, как  все
болячки проходят. - Он покосился в сторону кустов, от которых  появилась
девушка и покачал головой. Нужно сделать нормальный  туалет,  застеклить
окна, проверить, в каком состоянии огород.  -  Нет,  Настя,  нам  болеть
некогда.
   - Ты же не завтракал, Никита! Сейчас, я на стол накрою.
   - Постой, - поймал девушку Хомяк, привлек  к  себе  и  крепко  обнял.
Глядя в темно-синие глаза, поправил сбившуюся набок прядь волос, а потом
наклонился и крепко поцеловал.
 
*** 
 
Отряд из двенадцати закованных в броню всадников вырвался из ворот Храпши много после полудня. Хотя боярин Мурат с сыновьями пришел к соседу на выручку как и обещал, к полудню, однако кони его успели изрядно взмылиться и нуждались в отдыхе - как, впрочем, и люди. Ожидай Дмитрий Сергеевич осады: ничего страшного, но выступить в новый поход витязи оказались не готовы. Пришлось дать им пару часов на роздых, а уже потом снова поднимать в седло. 
   Впрочем, кони шли хоть  и  в  воинском  снаряжении,  но  без  тяжелых
чалдаров. До Вил они домчались довольно быстро - и удивились целостности
селения и спокойствию строящих новый овин смердов.
   - Где сарацины, Федор? - окликнул боярин Иванов  у  одного  из  своих
людишек.
   - К Мухоловке пошли, Дмитрий Сергеевич, -  сдернув  с  головы  шапку,
низко поклонился  мужик.  -  Только  не  сарацины  это.  Вы  у  Харитона
спросите, он их видел.
   Боярин направил коня к крайнему  дому,  постучал  рукоятью  хлыста  в
открытый ставень:
   - Эй, Харитон, ты в избе?
   - Здесь он я, Дмитрий Сергеевич, - провинившийся остановился в дверях
комнаты и принялся кланяться оттуда.
   - Говорят, ты с сарацинами разговаривал? Почто?
   - Поторопился я, Дмитрий Сергеевич. Как  засечники  предупредили,  мы
все в лес ушли, к Храпошинским холмам. Ждали, ждали, никто не идет. Мы в
деревню только вернулись, а тут и ратники  подошли.  Кто  убег,  а  я  с
бабами в подпол спрятался, - Харитон глубоко вздохнул. - Нашли...
   - Кто таковые, не говорили?
   - Русскими назвались, - кивнул смерд, - по-нашему молвили. Ничего  не
трогали, даже баб не лапали. Снеди попросили. Денег, молвили, нет,  дали
на обмет две странные полати,  тряпочные.  -  Тут  Харитон  хихикнул.  -
Тоненькие, а нас с Прасковьей выдерживают.
   Боярин  Иванов  презрительно  фыркнул,  и  мужик  тут  же   торопливо
перекрестился:
   - Мерзость, конечно, антихристова.
   - Что еще делали?
   - Ничего, Дмитрий Сергеевич. Откушали, да по избам разошлись. Молитвы
странные пели.  Колдунья  есть  среди  них,  барин,  одета  срамно,  вся
красная, а как  голос  подаст,  так  аж  в  ушах  закладывает,  и  сосны
качаются. Истинно ведьма, боярин, и сила в ней страшная, иерихонская!
   Боярский сын вернулся к остальному отряду. Сейчас, когда  выяснилось,
что иноземцы ведут себя мирно, деревни  не  разоряют,  обиды  не  чинят,
первоначальный азарт погони и жажда мести  поутихли.  Дмитрий  Сергеевич
прищурился на вечереющее небо и задумчиво вспомнил:
   - До Мухоловки затемно не дойдем. Дорога узкая, лесная.
   Зализа, видя, что помещик больше не боится за свои пашни  и  деревни,
пожал плечами, и решил:
   - В темноте на стражу вражью наскочить недолго. Заночуем здесь. А  за
иноземцами двинемся поутру.
 
*** 
 
Систему продовольственного снабжения Росин усвоил мгновенно: приходишь в любую деревню, и говоришь; 
   - Мы свои, русские. Никого не тронем, но кушать очень  хочется,  -  и
задумчиво поглаживаешь рукоять меча.
   Местные крестьяне тут же с готовностью  накрывают  стол,  потчуют  от
пуза, дают с собой пирогов и мяса,  и  с  облегчением  машут  платочками
вслед уходящей в лес колонне.
   Таким образом участникам фестиваля удалось практически без  остановок
преодолеть расстояние от деревеньки и до самого Финского залива. По пути
попалось два небольших поселка - и два раза они задерживались от силы на
час, чтобы перекусить. Наверное,  в  последнем  из  них  можно  было  бы
остаться на ночлег - но путникам  не  терпелось  увидеть  морской  фасад
Петербурга, а ночевать в лесу им не привыкать.
   Вдоль побережья тянулась череда холмов, и это  было  хорошо:  вопреки
воспоминаниям, оставшимся после посещения Петергофа, берег  оказался  не
каменистым пляжем, на который с  томным  шелестом  накатывают  невысокие
волны, а натуральным болотом, порошим кустарником вперемешку с камышами.
   Чтобы найти прогалину, с которой хорошо просматривается залив,  людям
пришлось пройти  несколько  километров  вдоль  берега,  а  потом  просто
спуститься к воде по руслу мелкого холодного ручья.
   Увиденное не понравилось никому. По  правую  руку,  там,  где  стояла
стена  из   высоких   светлых   домов   и   темная   витрина   гостиницы
"Прибалтийская",  тянулась  темная  полоса  леса,  местами   прерываемая
желтыми проплешинами обширных  камышовых  зарослей.  Слева  -  там,  где
всегда  возвышался  над  Кронштадтом  купол  Никольского  собора,  также
зеленели кроны деревьев.
   - В общем, попали, - сделал вывод Росин. За прошедшие  дни  он  успел
настолько свыкнуться с мыслью, что  они,  всем  фестивалем,  ухнулись  в
шестнадцатый век, что не ощутил даже  удивления.  Хотя  чувство  легкого
разочарования в душе все-таки промелькнуло. - Привал.
   Люди вернулись на  холмы,  принялись  устанавливать  палатки.  Вскоре
загорелись костры, в котелках забулькал ароматный чай. Все  как  всегда:
лес, костры, палатки.
   И трудно даже представить себе, что вокруг стоит не  начало  двадцать
первого, а середина шестнадцатого века.
   В душе Росин по-прежнему не  желал  верить  в  возможность  подобного
приключения, но холодный  разум  подсказывал  ему,  что  ради  дурацкого
розыгрыша никто не  станет  сносить  старые  и  строить  новые  деревни,
никакое "шоу скрытой камерой"  не  сможет  сравнять  с  землей  огромные
мегаполисы и полностью истребить дороги.
   Разве только, как сказал "Великий магистр", все они оказались  бредом
воображения больного психа. Но даже в такой ситуации -  что  это  меняет
конкретно для них?
   У одного из костров негромко  зазвучала  гитара,  послышался  хриплый
мужской голос:
 
   Что такое осень? Это небо,
   Плачущее небо под ногами,
   В лужах разлетаются птицы с облаками,
   Осень, я давно с тобою не был.
 
   К мужской хрипоте присоединился сильный,  звучный  женский  голос,  и
далеко над ночным заливом растекся припев к  песне  еще  не  родившегося
Юрия Шевчука:
 
   Осень - в небе жгут корабли,
   Осень - мне бы прочь от земли,
   Сколько может длиться печаль
   Осень - дальняя да-аль...
 
Глава 10 
КРОНШТАТ 
 
   Утром  в  Вилы  прискакал  Агарий,  радостно  перекрестился,   увидев
опричника:
   - Ты здесь, воевода! А я ворога за россохом на тропе ждал.
   - Как язык? Не убег?
   - Помилуй, воевода, как можно! Этого я к себе привязал  и  до  самого
дома не отпустил. Сыну передал, держать наказал крепко. Взнуздали его  и
в подпол спрятали.
   - Из поместья вестей нет?
   - Есть, воевода, - Агарий слез с коня и встал рядом, придерживая  его
за уздечку. - В Еглизи  тать  приходил,  из  Никольского  болота  вылез.
Поросенка разинского поймал, крупы себе ссыпал из овина, Матрену  обидел
по бабему делу.
   - Повесили?
   - Кому же вешать, Семен Прокофьевич? Ты в  отъезде,  Никита  Разин  в
поле ушел, жонка его с детьми малыми в подпол спряталась. А  Матрена,  -
дед усмехнулся, - у нее, мобыть, у самой в ентом  месте  чесалось.  Баба
здоровая, а одна столько лет векует...
   Зализа зло шлепнул себя  кнутом  по  сапогу:  ну  вотчинник  Антелев,
прости Господи его  душу!  Все  поместье  обезлюдел,  смерды  наперечет.
Матрена два года назад, аккурат к приезду  нового  хозяина  в  поместье,
овдовела, не успев забрюхатить. Теперь одна бывшее мужнино хозяйство  на
себе волохает. Хоть бы Никита Разин с ней согрешил, что  ли...  Глядишь,
прибавка бы  в  людишках  пришла  как  байстрюки  подрастут  -  двор  бы
поднялся. Прям хоть сам поезжай брюхать!
   - Как узнал про станишника, Агарий?
   - Так Лукерья сказывала, воевода. Я как  назад  вертался,  мимо  дома
твоего проехал.
   Зализа  зло  сплюнул,  и  перекрестился,  мысленно  попросив  у  Бога
прощения за сквернословие. Пока он тут непонятно каких чужеземцев ловит,
в  собственном  доме  тать  объявился.   И   поместью   убыток,   и   за
станишничество в Северной пустоши все одно с него спросится.
   - Может,  помощь  требуется,  Семен  Прокофьевич?  -  поинтересовался
подошедший боярин Мурат. - Ты только скажи. Пока все оружные, завернем и
к тебе в усадьбу.
   - Благодарствую, Мурат Абенович, - коротко поклонился опричник. -  Но
в болоте  конному  воинству  делать  нечего.  Сам  татя  поймаю.  А  нам
выступать пора.
   Спустя несколько минут конный отряд  втянулся  на  тропу,  ведущую  к
ивановской деревеньке Мухоловке.
   В обоих селениях, что лежали между Невской губой и боярской усадьбой,
стояло по  три  двора,  так  что  дорога  к  ним  оказалась  более-менее
наезженной, однако до тракта, ведущего к Неве и  ореховому  острову,  по
которому местами два всадника могли ехать бок о бок, ей было далеко. Над
головой постоянно свисали толстые сучья, так что копья пришлось взять  в
руки и опустить острием вперед, а местами и самим всадникам пригибаться,
избегая ударов ветвей по лицу.
   Тропинка хитро петляла меж толстых  стволов,  огибала,  ямы,  местами
спускалась к ручейкам - в результате конникам приходилось  двигаться  со
скоростью, не намного превышающей скорость  пешехода.  Разумеется,  трое
засечкиков легко шли бы здесь рысью - но требовать  того  же  самого  от
менее опытных к скачкам по лесным тропам ополченцев Зализа никак не мог.
   Опричник с горечью начинал понимать, что к вечеру его небольшой отряд
доберется только до Горбунков. Там опять придется встать на  ночлег:  не
лезть же в лесную чащобу в темноте?!
   А раз так, получается, что пешая  рать  неожиданно  вырвалась  вперед
почти на два дня пути.
 
*** 
 
- Эй, мужики! 
   Росин  приподнял  голову  со  сложенного  брезента,  заменяющего  ему
подушку и сонно потряс головой.
   - Эй, мужики, голос подайте. Свои или нет? Стрелять буду...
   - Из чего стрелять? - спросил кто-то в стороне.
   - Из автомата Калашникова.
   Костя рывком вскочил на ноги и вытаращился в темноту:
   - Кто здесь?! Отзовись! - душу обожгло  радостной  надеждой:  неужели
снова  дома?  Неужели  кошмар  с  шестнадцатым  веком  остался   позади,
растворился как дурной сон? Ради такого Росин был готов  даже  сесть  на
губу  за  нарушение  границ  какого-нибудь  охраняемого  объекта.  -  Не
стреляйте, мы свои, питерские!
   - О, черт, неужели повезло? Огонь поярче разведите! Помогите  нам,  у
нас раненые.
   Кто-то кинул на тлеющие угли пучок камыша. Тот поначалу зачадил сизым
дымом, а потом резко вспыхнул огнем,  и  Росин  увидел  внизу  у  склона
Валентина - фестивального "викинга".
   - Да помогите же, хватит смотреть!
   Мастер первым сбежал вниз и ступил в мягкое песчаное  русло  ручейка,
следом спустился еще кто-то. "Ярл" повел их  за  собой,  и  вскоре  люди
различили у берега силуэт одномачтовой шлюпки.
   - Что случилось, Валентин.
   - Потом расскажу, помогите.
   В предутреннем сумерке они скорее  угадали,  чем  увидели  нескольких
лежащих на дне раненых. По счастью, большинство из  них  сами  прекрасно
могли ходить, но троих пришлось нести на руках.
   - Эй, на холме! - громко закричал Росин. - Юшкина разбудите!
   Кто-то догадался кинуть в угли еще камыша,  и  в  свете  полыхнувшего
пламени люди смогли  быстро  вернуться  в  лагерь.  Потихоньку  начинало
светать, и сонный лекарь смог осматривать раненых уже  в  предрассветных
лучах.
   Из шести четверо оказались легко ранены стрелами в руки, ноги, плечи.
У одного стрела торчала из живота, еще у одного  -  из  середины  спины.
Третий "викинг" с огромной раной в груди оказался мертв.
   - С-суки! Сволочи! - в бешенстве взвыл Валентин. - Ну почему? За что?
Твари!
   - Ты можешь нам сказать, что случилось?
   - Эти уроды... Из  Кронштадта...  Понимаете,  мы  как  вас  потеряли,
решили в город доплыть, осмотреться. Ну, там джунгли дикие, утки,  выдры
кругом. Разве только удавы на ветках не висят. Мы подумали, что назад вы
возвращаться не станете, а в  город  вам  вовсе  не  продраться.  Ну,  и
спустились дальше, в залив.
   Он яростно заскрипел зубами и стал колотить кулаками по тонкой липе.
   - В общем, подумали,  как  вы  на  берег  выйдете,  то  костры  всяко
разведете. А мы заметим. А тут...  Ну,  в  общем,  дым  над  Кронштадтом
поднимался. Мы и поплыли. Думали, если и  не  вы,  так  хоть  спросим  у
местных, что и как. Подплыли, а там бруствер земляной с  частоколом.  Мы
покричали им, чтобы вышел кто, а они как начали по нам стрелами  садить!
Шлюпка вон, вся как перьями обросла. С-суки!
   Валентин заскулил,  словно  собирался  расплакаться,  потом  принялся
яростно мутузить несчастную липку.
   - Ну, успокойся, Валя, - попытался обнять  его  за  плечи  Костя,  но
"викинг" извернулся и схватил его за грудки:
   - Росин, помоги мне, Росин. Взять их надо.  Перебить  надо,  всех  до
единого! Козлы, уроды, Росин! Нельзя их там оставлять, нельзя! Ну же.
   -  Перестаньте,  гражданин,  -  попытался  вмешаться  невесть  откуда
взявшийся милиционер. - Обо всем случившимся  нужно  сообщить  в  органы
внутренних дел.  Даже  если  мы  не  в  двадцатом  веке,  власть  должна
существовать...
   - Какая  власть,  идиот  в  портупее?!  -  налившись  красным  заорал
Валентин. - Лес кругом! Закон тайга, медведь прокурор. Если мы этих  сук
с острова не вытащим, ни одна блядь этим заниматься не станет!
   - Мастер, - закончив перевязки, выпрямился Юшкин. -  Четверо  легких,
на месяц больничного. У того, который с пробитым  легким...  Ну,  где-то
пятьдесят на пятьдесят. Я ему антибиотиков вколол, может и обойдется.  А
с животом хреново. Перитонит. Нужна срочная госпитализация.
   - Я тебе что, скорую сейчас рожу? - не выдержал Росин.
   - Погоди, - схватил лекаря за руку Валентин. - Что, Петька... Тоже?
   - Если вы  в  течении  часа  доставите  его  в  хорошо  оборудованный
госпиталь, - поморщился Юшкин, - шанс еще будет. А если нет...
   - Ой, суки... - схватился  за  голову  "ярл".  -  И  почему?!  Просто
спросить хотели! Росин! - Валентин опять кинулся к  мастеру.  -  Помоги,
Росин. Ну хочешь на колени встану? Хочешь, рабом всю жизнь буду?  Росин,
ты хотя бы доспехи нам одолжи, мы сами им шеи посворачиваем. Ну не можем
мы голой грудью на стрелы идти, Ро-осин...
   "Викинг" все-таки расплакался.
   - Да что я сделать могу? - развел руками Костя. - Они на  острове,  а
мы здесь.
   - Так шлюпка  же  есть!  -  моментально  встрепенулся  "ярл".  -  Она
большая, крепкая. Залив спокойный. Человек тридцать возьмет запросто. За
шесть ходок всех на Котлин перевезу.
   - Постой, Костя, - подал голос Немеровский. -  Ты  чего,  очумел?  Ты
что, крепость штурмовать собрался? Какого хрена?
   - Что-о?! - Валентин кинулся на ратника, но его  вовремя  схватили  и
удержали от драки.
   - Миш, ты что, никогда не слышал  фразы:  "Наших  бьют!"?  -  не  без
удивления поинтересовался Росин. -  Или  не  понял,  что  с  "викингами"
случилось?
   - Я не понял, почему мне  под  стрелы  из-за  этого  лезть  нужно,  -
покачал головой Немеровский. - Я мирный  бизнесмен,  у  меня  есть  своя
фирма, которая приносит неплохой доход. Я хочу спокойно жить и никого не
трогать, и чтобы меня не трогали.
   Валентин рывком попытался вырваться из цепких рук, но его удержали.
   - Ну и гад же ты после этого,  -  высказался  кто-то  из  ливонцев  и
презрительно  сплюнул  на  землю.  -  Наших  друзей  расстреливают,  как
куропаток, а ты в кустах отсидеться хочешь.
   - Нет, а правда, -  неожиданно  поддержали  Немеровского  из-за  спин
впереди стоящих. - Мы тут чужие. Какого  лешего  нам  в  местные  дрязги
ввязываться?
   - А какого лешего ты, вообще,  тут  оказался?  -  удивился,  завертев
головой, тихий  школь