убу.
   В общем, соотношение сил его особо не пугало. Если по коннице считать
- две сотни ливонской конницы вдвое меньше четырех сотен бояр.  Если  по
кнехтам - то восьми сотням пешцов удара четырех сотен  кованной  конницы
не выдержать. Все вместе - примерно  равная  сила  получается.  Пожалуй,
даже,  орденцев  меньше:  после  осады  Казани,  не  раз  встречаясь   с
татарскими разъездами, и сходив под Тулу,  опричник  привык,  что  врага
нужно смело атаковать и гнать без оглядки, даже если его больше  раза  в
два или три. Правда, кидаться на орденцев прямо сейчас смысла не  имело.
Ночь. Бояр поднимать невыспавшихся, да маршем гнать - устанут.  Зачем  с
усталыми витязями бой начинать, если можно врага прямо здесь  подождать,
да свежими силами в него ударить?
   - Что делать станем, Семен Прокофьевич?  -  негромко  поинтересовался
подошедший боярин Иванов.
   Хотя ратники, вроде бы, все спали, весть  об  обнаруженном  вражеском
воинстве непостижимым образом распространилась  среди  людей,  и  многие
бояре стали подтягиваться к государеву человеку, ожидая его решения.
   - А что тут сделаешь, Дмитрий Сергеевич? - усмехнулся Зализа. - Спать
будем.
   - Как спать? - возмутился кто-то из задних рядов. - Немцы на Руси!
   - Спать, - повторил опричник. - Окромя Луги  дороги  здесь  нет,  они
завтра сами к нам под клинки придут. А коли Бор захотят обложить, оно  и
лучше. Днем позже подойдем, в спину ударим,  а  воевода  Лютин  со  стен
поможет. Нет пока тревоги, бояре. Людишки Кондрат Васильевича  с  Божьей
помощью гуляй-город срубили из девяти  щитов.  Завтра  поутру  Лугу  ими
перегородим, ливонцев дождемся, да и ударим по  ним  всею  силушкой,  до
самого Пернова бежать станут.
   - Не правильно это.
   Бояре поворотились  к  воспротивившимся  плану  опричника  иноземцам.
Костя Росин и Игорь Картышев, выбравшиеся  из  палатки  полураздетыми  -
просто накинув на плечи даренные  тулупы  и  сунув  ноги  в  самодельные
поршни - выглядели  рядом  с  одетыми  в  железо  ратниками  не  столько
странно, сколько забавно. Тем не менее Игорь, кадровый офицер, прошедший
Афганистан и успевший "зацепить" Чечню, говорил твердо и уверенно:
   - Нельзя так делать,  ученые  мы  уже.  Вы  им  в  лоб  вдарите,  они
разбегутся. Потом, как тараканы, из других щелей полезут. Если бить,  то
насмерть, чтобы никто не ушел. Зачем вам гуляй-город поперек  реки?  Все
равно в конном строю атаковать станете! Его нужно не  здесь,  его  нужно
ливонцам за спину выкатить! Чтобы бежать было некуда,  чтобы  все  здесь
остались.
   - Ладно говоришь, боярин,  -  задумчиво  ответил  Зализа,  вытаскивая
маленький ножичек и  принимаясь  крутить  его  между  пальцев,  потом  с
огорчением покачал головой. - Ладно говоришь, да трудно исполнить.  Коли
рано гуляй-город выкатите, ливонцы вас затопчут. Их, почитай, в полсотни
раз больше получится. Поздно выкатитесь - и вовсе  никакой  пользы,  ужо
разбегутся все.
   - Выкатим после того, как вы сечу начнете. Они  все  вперед  смотреть
станут, силы туда подтянут. Пока прочухаются, поздно станет.
   Но опричник опять покачал головой:
   - Две сотни рыцарей,  восемь  сотен  пешцов,  да  еще  обоз.  Колонна
длинная. Никак не меньше, чем полверсты получается. Вам до начала такого
дела еще и в лесу схорониться потребуется. Как на  таком  расстоянии  вы
начало сечи услышите?
   - Есть способ, - многозначительно улыбнулся Картышев.
   - Семен Прокофьевич, - громко попросил бывший милиционер. - Дозволь с
иноземцами  вместе  воевать.  На  коне  с  меня  пользы  мало.  Зато   в
гуляй-городе пищаль к месту  окажется.  Пять  пищалей  у  нас  на  всех,
отобьемся.
   Зализа помолчал еще несколько минут, покусывая  губу,  потом  спрятал
ножичек обратно в ножны и кивнул:
   - Да будет так! Правым крылом войска  командовать  я  стану,  а  коли
случится со мной что, то боярин  Иванов,  Дмитрий  Сергеевич  продолжит.
Левым крылом боярина Феофана Старостина назначаю, а коли случится с  ним
что, боярин Аваров заменит,  Мурат  Абенович.  В  гуляй-городе  воеводой
боярина Росина ставлю, Константина Алексеевича. А  буде  беда  случится,
служилый  человек  Нислав   его   заменит.   Набирайтесь   сил,   бояре,
трапезничайте сытнее. Ратное дело сегодня предстоит. С нами Бог!
   Небо начинало потихоньку светлеть, и ложиться  спать  Зализа  уже  не
стал. Ему предстояло определить место для предстоящей  сечи,  вывести  в
засаду сани с гуляй-городом, обсудить с назначенными в  воеводы  боярами
план будущей битвы.
 
*** 
 
   В  утренней  суете  завтрака  и  сворачивания  лагеря  разобраться  с
численностью и порядком войска было  довольно  трудно,  но  когда  армия
вытянулась  в  походную  колонну,  дерптский  епископ  сразу  заподозрил
неладное. Поначалу ему показалось,  что  в  колонне  кнехтов,  одетых  в
плюдерхозы и толстые шерстяные плащи епископских воинов внезапно стало в
несколько раз больше. Потом он понял, что все как раз  наоборот:  меньше
стало орденских кнехтов, в  их  коротких  тулупах  и  широких  свободных
штанах.
   Священник, в сопровождении семи телохранителей, промчался вдоль  всей
колонны: да, действительно, армия похудела не меньше, чем на  две  сотни
человек! К тому же, рядом с командующим не гарцевали его  самые  близкие
друзья и помощники: крестоносцы фон Гольц и фон Регенбох.
   - Демон! - прошептал епископ. -  Куда  пропали  рыцари  и  кнехты  из
армии?
   -  Они  торопятся  вниз  по  реке,  -  детским  голоском  откликнулся
скрутившийся в вихре снег. - Ночью убежали...
   Священник оглянулся на следующих по пятам воинов, но они явно  ничего
не услышали.
   - Почему ты не сказал мне про это раньше?
   - Ты спал, смертный, - рассмеялась за спиной какая-то женщина. - И ты
никогда не приказывал следить за воинами своей армии, - добавил  мужской
баритон из-под брюха коня.
   Дерптский епископ тихо  зарычал  и  пустился  в  погоню  за  головным
отрядом рыцарей.
   - Господин кавалер!
   - Я вас слушаю, - юный  командующий,  понимая,  о  чем  пойдет  речь,
отделился от крестоносцев и выехал в сторону.
   - Я бы хотел узнать, господин кавалер, - сдерживая  ярость,  негромко
спросил священник, - куда исчезли из войска примерно десять крестоносцев
и две сотни кнехтов?
   - Я вам отвечу, - кивнул сын Кетлера. - Обе  сотни  Тапской  комтурии
под командованием десяти опытных рыцарей спустятся вниз по Луге, разорят
поселения у самого устья реки и закрепятся там, отрезав  крепости  Ям  и
Иван-город от моря. Когда мы захватим Новгород, весь север Руси окажется
отрезанным от остальной страны и окажется быстро побежден...
   - Ты лжешь! - не выдержал-таки священник. - Тебе безразличны все  эти
крепости и города!  Ты  просто  отрабатываешь  ганзейское  золото!  Тебе
заплатили за истребление плавающих по Балтийскому морю русских купцов, и
ради этого ты готов предать высшие цели!
   - Да,  да,  святоша!  -  так  же  прямо  ответил  сын  Кетлера.  -  Я
отрабатываю золото Купеческого союза! Мне двадцать лет, святоша, но я не
так глуп! Если я нарушу слово и не разорю русские  причалы,  мне  больше
никогда в жизни никто не даст  на  военный  поход  ни  артига!  А  я  не
собираюсь становиться нищим бездомным ландскнехтом!
   - Глупец! - зашипел, наклонившись  вперед,  в  самое  лицо  мальчишки
епископ.  -  Ты  даже  не  представляешь,  какую  миссию  нам  предстоит
выполнить! Твое ганзейское золото - куриный помет по сравнению с этим!
   -  Какую?  Ну,  господин  епископ,  какая  миссия   может   оправдать
клятвопреступление?!
   Священник осекся. В горячке спора он едва не проболтался о  том,  что
гонит ливонцев к Новгороду не ради пустой славы, а для того, чтобы найти
и забрать не очень большую  каменную  плиту  -  крышку  Гроба  Господня,
увезенную  монголами  хана  Хулагу  из  захваченного  ими  Иерусалима  и
подаренную Александру Невскому ханом Батыем  в  знак  своего  дружеского
расположения. Но тогда пришлось бы сказать и то, что ни один из ливонцев
живым назад уже не вернется: просто  потому,  что  новгородцы  не  любят
чужих воинов в своем городе. Идущая под флагом Ливонского Ордена  тысяча
воинов должна удержаться в городе всего несколько дней  -  до  тех  пор,
пока ошеломленные предательством новгородцы не спохватятся, и не  начнут
всерьез истреблять впущенных подкупленными боярами, воеводой или купцами
немцев. Всего несколько дней - необходимых  дерптскому  епископу,  чтобы
найти и вывезти, или хотя бы спрятать священную реликвию.
   - Если ваши хваленые лазутчики откроют ворота, - продолжал доказывать
свою правоту сын Кетлера, - нам хватит и половины армии. Если нет -  нам
придется бежать от стен Новгорода вовсе без боя.
   Глупец! Он  даже  не  подозревал,  сколь  могущественные  силы  тайно
поддерживают этот поход, который  не  может  не  кончиться  успехом.  Не
подозревал, что твердость его обещаний уже не имеет значения  -  он  все
равно почти что мертв. Значение имеют две сотни воинов, уходящие  прочь:
в стенах города они смогут поддерживать власть Ордена лишних два-три дня
- а в деле поиска и  укрывания  от  ортодоксальных  священников  древней
реликвии решающее значение способен сыграть даже один лишний час!
   - Немедленно верните кнехтов! - потребовал епископ.
   - Нет! - упрямо  тряхнул  головой  рыцарь.  -  Если  я  обещал  Ганзе
истребить русских купцов, они должны быть уничтожены.
   - Именем Господа нашего Иисуса Христа приказываю вам, - повысил голос
священник. - Немедленно верните уходящие сотни в общий строй.
   - Я потом  покаюсь  и  куплю  у  вас  индульгенцию,  святой  отец,  -
презрительно  хмыкнул  сын  великого   магистра,   и   дернул   поводья,
поворачивая морду коня.
   - Верни их назад!
   - Нет, - рыцарь присоединился к отряду крестоносцев.
   - Тогда я сделаю это сам!
   Ответа от командующего армией не последовало.
   - Верни их, демон!
   - Кого? - хихикнул дух Тьмы. Священник от злости заскрежетал  зубами.
Демон Тьмы мог целиком и полностью подчинять себе любого смертного -  но
только одного. Если  сын  Кетлера  достаточно  подробно  объяснил  своим
воинам их задачу,  то  неожиданное  требование  любого  из  крестоносцев
повернуть назад не произведет на всех остальных никакого действия. Демон
может вернуть только одного - но никак не всех! А если кнехты уже знают,
что их послали грабить торговые поселения - их сможет остановить  только
смерть.
   - Какой смысл продавать душу, если все приходится  делать  самому?  -
прошипел епископ.
   - Какова плата, таков и слуга, -  рассмеялась  в  ответ  поземка  под
копытами коня.
   "А ведь проклятый рыцарь наверняка рассказал кнехтам далеко не все! -
внезапно подумал священник.  -  Посылая  отряд  разорять  мелких  речных
торговцев, он наверняка не признался, что собирается войти в Новгород! А
большой богатый город - это  не  деревенские  коробейники.  С  городской
добычи можно обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь..."
   - Нет, я их все-таки верну, - улыбнулся дерптский  епископ,  повернул
коня и дал ему шпоры, разгоняясь вниз по Луге и увлекая за собой охрану.
***
 
   По всей видимости,  в  этом  месте  в  реку  впадал  какой-то  ручей,
заболотивший немалую часть наволока и образовавший  в  лесу  треугольную
прогалину, ныне скованную льдом. Боярские сотни вошли в нее  почти  все,
до единого всадника. Для боя витязи оставили  себе  по  одному  коню,  с
которых сняли все лишние сумки  и  котомки.  Колчаны,  наоборот,  набили
плотно, насколько было возможно, а многие воины взяли их даже и по  два.
Рогатины торчали широкими лезвиями  вверх  за  спинами  воинов,  у  кого
притороченные к седлу, у кого - закинутые за спину.
   Все лишнее - коней, скатки, сумки отвели или отвезли глубоко в лес  и
оставили под присмотром ерошинского новика и нескольких смердов. Младший
сын боярина Ероши пытался спорить и  рвался  в  сечу  -  но  его  строго
отчитали сразу  многие  старшие  помещики,  наказав  слушаться  приказов
государева человека и стоять насмерть там,  куда  поставили,  а  не  где
хочется. Настоящую причину немилости вслух  так  никто  и  не  произнес:
появление ливонского войска и исчезновение боярского  разъезда  означали
то, что отныне и хозяйство вести, и ратников  выставлять,  и  продолжать
боярский род  ерошинский  предстояло  ему  одному  -  отца  со  старшими
братьями он более не увидит.
   Воины молчали.  Для  большинства  предстоящая  сеча  была  не  первой
сшибкой и, Бог даст, не  последней.  Но  волновались  все  равно  все  -
теребили темляки сабель, пробовали, насколько хорошо  выходит  сабля  из
ножен, на месте ли за поясом кистени, не сбилась ли  рогатина  у  седла,
проверяли застежки налатников.
   - Идут, - негромко сообщил Зализа.
   Из-за далекого речного  поворота  показалась  темная  масса,  которая
неспешно  приближалась,  с  каждым  мгновением   все   четче   и   четче
прорисовываясь  в  деталях.  Вот  стали  различимы  отдельные  всадники,
вздернутые вверх копья, железные  лошадиные  маски,  сверкающие  доспехи
всадников и коней, белые длинные плащи.
   Следом за передовым конным отрядом двигались на  своих  ногах  пешцы,
частью просто с мечами на поясах, частью с длинными пиками,  у  кончиков
которых болтались разноцветные  тряпочные  кисточки.  Красивое  зрелище,
если не знать, что предназначены они для впитывания человеческой крови -
дабы древко после удачного удара в крови врага не пачкалось и по руке не
скользило. Дольше полз обоз из нескольких десятков саней.
   - Пора, - прошептал опричник.
   Он помнил, что, по заветам многих и многих воителей,  воевода  в  бой
идти не должен, а обязан прятаться за спинами ратников и мудрые  приказы
отдавать. Но Зализа не мог. Не мог он сказать помещику Иванову, вместе с
которым не раз парился в  одной  баньке  и  мял  рыхлых  веселых  девок,
боярину Мурату, с которым самим и его сыновьями сидел за  одним  столом,
боярину Батову, в усадьбе которого не раз оставался на ночлег -  не  мог
он сказать им всем: "идите на смерть!", а сам  остаться  позади.  Первым
пойти мог, последним - никогда! Поэтому Зализа сказал просто:
   - Пора! - и расстегнул пуговицы налатника. Меховой плащ скользнул  по
крупу коня и упал  на  снег.  Примеру  опричника  последовали  остальные
бояре, избавляясь от теплой, но слишком тяжелой одежды,  которая  в  бою
станет только мешать.
   Зализа вытащил из валенка заранее заготовленную стрелу со свистулькой
в наконечнике, взял ее в зубы и тронул пятками коня.  Послушный  вороной
жеребец, доставшийся ему еще от боярина Волошина, пошел вперед, выбредая
из леса на русло реки, и остановился на  самой  середине,  перегораживая
дорогу наступающим орденцам. Вокруг начали молча скапливаться  остальные
бояре. Русских  витязей  и  закованных  в  латы  крестоносцев  разделяло
порядка трехсот саженей присыпанного чистым, белым, нежно похрустывающим
под копытами пушистым снегом лужского льда.
   Колонна ордена не замедлила шага ни на мгновение - просто в ее недрах
почти сразу затрубил горнист, и она стала как бы  распухать  в  стороны:
тяжеловооруженные рыцари  выдвигались  из  походного  строя  в  сторону,
образуя  ударный  клин,  а  слабо  защищенные  оруженосцы  прятались   в
середину, под защиту первых бронированных  рядов.  Издалека,  из  самого
конца длинного обоза, следуя призыву трубы,  помчались  вперед,  сверкая
латами, еще несколько десятков рыцарей - правда,  без  развевающихся  за
плечами белых орденских плащей.
   Зализа покатал вперед-назад зажатую в зубах стрелу, потом выдернул из
близкого колчана другую, с тяжелым и широким - с ладонь -  наконечником,
наложил на тетиву и метнул ее вверх и вперед. Тут  же  защелкали  тетивы
остальных бояр - и небо потемнело от множества  устремившихся  во  врага
стрел.
   На орденскую конницу обрушился стальной дождь. Падающие с неба стрелы
стучали по рыцарским шлемам, спрятанным в  железо  плечам,  по  доспехам
коней, не причиняя вреда и вызывая только здоровый смех  цивилизованного
воина над наивным дикарем. Но тот же дождь проливался и на идущих позади
оруженосцев, впиваясь в крупы и плечи коней, чиркая по их шеям, рассекая
рукава меховых и суконных  дублетов,  гарнашей  и  джубонне,  чиркая  по
бедрам и коленям. Со всех сторон стали доноситься  болезненные  вскрики,
беспокойно зафыркали лошади. Во многих местах на снег под копыта  начала
капать кровь.
   Однако внешне особого вреда для латной  конницы  обстрел  не  принес.
Вновь запела труба - крестоносцы опустили копья и начали разгон.  Только
после этого Зализа вынул изо рта заветную стрелку, наложил ее на  тетиву
и выпустил наугад за спины вражеских всадников.
   - Уй-ю-ю-ю-ю! - запела вестница смерти, и тотчас из леса  откликнулся
другой голос - сильный, звонкий и чистый:
   - Со-олнышко!
   Девичий  голос  легко  перекрыл  все  звуки,  и  вроде  бы  атакующая
орденская конница  на  миг  даже  сбилась  с  ритма  -  но  тут  же  его
восстановила, слитно метясь сотней копий в  грудь  государева  человека.
Теперь русичей и  ливонцев  разделяло  не  больше  ста  саженей,  Зализа
облизнул пропахший после стрелы березовым соком рот и  протянул  руку  к
заднему  колчану,  полному  тонких  деревянных  палочек,  оканчивающихся
гранеными  бронебойными  наконечниками   со   специально   подтупленными
кончиками - чтобы жало не ломалось о сталь.
 
*** 
 
   Со-олнышко!
   - Кажись, пора, - закрутил головой Росин. - Инга запела.
   Именно по команде "солнышко" клубу "Черный  Шатун"  и  примкнувшим  к
нему купеческим возничим  надлежало  выкатить  на  реку  гуляй-город,  и
перегородить ливонцам пути отступления.  Почти  все  получилось,  как  и
задумывали: с началом сшибки шедшие в арьергарде пять  десятков  рыцарей
устремились вперед, несколько поотставших латников -  тоже.  Вот  только
выставить щиты предполагалось позади обоза, а они  сейчас  видели  перед
собой примерно середину.
   - Ты чего, оглох? - пнул его в бок  Картышев.  -  "Солнышко"!  А  ну,
навались!
   Игорь, а с ним Юра Симоненко и Малохин Сергей уперлись в сани, толкая
их вперед, из леса на наволок и дальше, ко льду. Купеческие "людишки"  с
саблями и  топорами  устремились  вперед,  обгоняя  гуляй-город  и  явно
нацеливаясь на шеи заглядевшихся вперед ливонских  возничих.  Но  первой
бой начала Юля. В  своем  плотно  облегающим  худощавую  фигуру  меховом
костюме она вышла из ельника и подняла лук.
   Трудно  понять,  что  творилось  в  эти  мгновения  в  очаровательной
девичьей головке. Возможно, спортсменка представляла себе, что выпускает
стрелы в бумажные безжизненные мишени;  возможно,  воображала  на  месте
ливонцев судей, так ни разу и не пропустивших ее к пьедесталу почета - а
может, она в полной мере понимала, что выполняет грязную, но необходимую
ратную работу.
   Загудела тетива - один из  возничих  тихо  откинулся  на  спину.  Еще
выстрел - и у другого между лопаток выросло короткое оперение, еще  один
- третий схватился за горло, пытаясь удержать льющуюся кровь.
   С задних саней двое возничих убежали в лес, а еще двоих  зарубили  на
месте купеческие "людишки".
   Мужчины из "Черного Шатуна" один за другим выволакивали на реку щиты,
собранные  из  бревен  сантиметров  сорока  толщиной,   ставили   их   в
четырех-пяти шагах друг от друга,  подпирали  жердями,  чтобы  держались
крепче, не опрокинулись. "Торговые" ратники  тем  временем,  прихватывая
под уздцы, увели в тыл укреплению пяток ближайших саней, тут же начали в
них рыться.
   На двух оказались мясные туши, на одних - гусятина, еще  на  одних  -
овес для  лошадей.  Наткнувшись  в  последних  санях  на  двух  раненых,
разочарованные ратники тут же их зарезали, отошли к бревенчатым щитам и,
ожидая неминуемой схватки, затаились за ними.
 
*** 
 
   - Х-ха, х-ха, х-ха, - одну за другой выпустил Зализа три  бронебойные
стрелы, метясь во  второго  справа  крестоносца,  но  стрелком  оказался
никудышным. Лишь четвертая стрела достигла цели: да и та угодил