птский епископ. - Обратная дорога мимо Гдова снова свободна  от
войск, и можно спокойно возвращаться.
   - Откуда вы знаете? - невольно вырвалось у Флора Сивасинова, вот  уже
осьмой год командовавшего небольшим отрядом  личной  охраны  священника.
Воин опустил недовырезанную игрушечную лошадку, торопливо спрятал нож  и
низко поклонился, прижав руку к груди:
   - Простите, господин епископ.
   - Я слуга Господа, и Господь покровительствует  мне,  одаряя  частыми
откровениями, - спокойно  и  размеренно,  как  будто  репетируя  будущую
проповедь, ответствовал господин, не выказав никаких признаков гнева.
   - Прикажете седлать коней?
   - Утром отправимся, - покачал головой священник. -  Несколько  лишних
часов уже ничего не изменят.
   - Будет исполнено, господин епископ, - снова поклонился воин и присел
обратно на лавку, доставая нож.
   - Теперь нашей лошадке нужно очистить  ушки,  -  тихо  сообщил  он  с
любопытством наблюдающей за ним маленькой девочке. - Вот смотри:  сверху
нажмем, раз, раз, раз, вот и ушко у нее топорщится. Раз, раз, раз... Вот
и второе. Можно ставить в стойло. Ну, сколько у нас теперь  зверюшек  во
дворе?
   - Свинка раз, - принялась девочка расставлять на скамейке  вырезанные
из липового полена игрушки. - Овечка два, козочка три, лошадка четыре.
   - Ну, и кого у нас не хватает?
   - Рыбки! - обрадовано сообщила девчушка.
   - Рыбки? - удивился ливонец. - Ладно, поймаем мы тебе во двор  рыбку.
Где тут осколок от нашего чурбачка?
   Остальные ливонцы играли в бирюльки.
   Нарезав из желтой, жесткой соломы много палочек одинаковой длины, они
собирали  их  в  пучок,  ставили  вертикально,  отпускали,  позволяя  им
рассыпаться в беспорядочную кучу, а потом по очереди  пытались  вынимать
из кучи по одной соломинке так, чтобы остальные  не  шевельнулись.  Если
шевельнулась - неудачник дважды проползал на четвереньках под столом.
   Русская баба по-прежнему  занималась  работой  у  печи:  пекла  хлеб,
готовила на всех еду и разбалтывала баланду  для  скота.  Утолив  первый
голод, днем, при священнике, ее больше не трогали,  даже  тискать  давно
перестали. Правда ночью, со скуки, дежурные воины по очереди  забирались
к ней в постель и передавали, тепленькую, от смены к смене.
   Больше всех  ей  доставалось  от  Эрнста.  Это  именно  он  ухитрялся
выдаивать понемногу молока от ожеребившейся кобылы, и  именно  он  после
этого просился в первую смену, и по два, по три раза таранил бабу  своим
крепким удом. Странно как-то на него общение с кобылами действовало.
   - Эрнст! - окликнул воина Флор. - Заколи последнюю свинью,  разделай,
располосуй мясо на полосы и выложи на мороз. Завтра выступаем.  До  утра
как раз промерзнет, с собой возьмем.
   Ливонец, кивнул, поднялся. За ним увязались еще двое  -  помогать.  И
неудобно одному, и им хоть какое-то развлечение.
   - Значит, говоришь, во дворе обязательно рыбку надо иметь? - вернулся
к разговору с девочкой Флор. - А какая тебе больше  нравится?  Щука  или
лещ?
   - Судак! - уверенно ответила девочка. - Папа завсегда ловит судака!
   Касьян все эти дни промаялся во дворе. Иногда он пытался ухаживать за
скотиной, иногда в бессилии метался от стены  к  стене  или,  уткнувшись
лбом в сложенные руки, молча лежал на сеновале. Несколько раз, прихватив
вилы, он пытался войти в дом, но каждый  раз  протянутая  к  двери  рука
немедленно немела, и он так ни разу и не смог дотянуться до ручки.
   Иногда к нему выходила  Лада.  Она  ничего  не  рассказывала,  только
тыкалась ему в грудь головой и плакала, а потом уходила назад. Приносила
немного мяса, чищеной моркови, хлеба для ребеночка. Ничего не понимающий
сынок время от времени  начинал  хныкать,  но  размоченный  в  молоке  и
завернутый в тряпочку хлеб поглощал исправно, только давай.
   У Касьяна все чаще возникало у него ощущение,  что  вот  так:  он  во
дворе, а Лада в доме с чужими мужиками, они жили всегда, а  воспоминание
о былом счастье -  это  всего  лишь  давнишний  сон,  несбыточная  мечта
приравненного к дворовой скотине  бесправного  раба.  Когда  однажды  не
обращающие на него  никакого  внимания  воины  вошли  во  двор,  настежь
распахнули в снежную зиму ворота и принялись седлать лошадей, он  просто
не поверил происходящему. Молча  ходил  за  ними  по  пятам  и  смотрел,
смотрел, смотрел, не доверяя своим глазам.
   Ливонцы вывели своих коней, перекинули чересседельные сумки, один  за
другим поднялись в седла. Последним вышел из дома  худощавый  человек  в
плаще, забрался на пегого ширококостного  жеребца  и,  не  произнеся  ни
звука, повел свой маленький отряд вниз по реке. Спустя полчаса последний
из незваных гостей скрылся в ельнике, под который  подныривала  узкая  в
этом месте Черная.
   Касьян неуверенно  поднялся  на  крыльцо,  на  котором,  с  таким  же
неверием во взгляде, стояла Лада, потрогал дверь. Ничего. Рука больше не
немела, пальцы уверенно обнимали рукоять.  Он  открыл  дощатую  створку,
закрыл. Снова открыл, и снова открыл. Ничего...
   - Мама, а когда дядя Флор снова приедет? - подергала  Ладу  за  рукав
дочка.
   Женщина внезапно разрыдалась, закрыла лицо руками,  кинулась  в  дом.
Касьян вошел следом и начал бродить по комнатам, не в  силах  отделаться
от чувства, что не видел их уже много, много  лет.  Потом  вспомнил  про
распахнутые ворота двора и  заторопился  закрыть  скотное  помещение  от
уличного мороза.
   Лада находилась там. Она уже успела перекинуть вожжи через потолочную
балку, надеть себе на шею петлю. Увидев мужа, торопливо отпихнула из-под
ног пустой бочонок, повисла  на  слегка  подпружинивающих  ремнях  -  но
Касьян успел, схватил, крепко обнял. Потом  приподнял,  снимая  петлю  и
унес в дом.
   Женщина проплакала весь день - и весь день муж не отходил от  нее  ни
на шаг, сопровождая даже  в  нужник.  К  вечеру  Лада  все-таки  немного
успокоилась, впервые заговорила  с  дочкой  и  сама  покормила  младенца
размоченным хлебом.
   Ночью в Замошье пришли волки. Стая в полтора десятка голов ходила  от
сруба к  срубу,  громко  выла  под  затянутыми  бычьим  пузырем  окнами,
пыталась подрыться под дом и грызла закрытые на прочный  запор  воротины
двора. Но впервые за время супружества Лада не только  не  испугалась  -
вовсе не обратила внимания на злобных лесных хищников.
 
*** 
 
   В родном краю воин втрое сильнее, нежели  на  чужбине.  И  не  только
потому, что дом родной защищает, за каждый кустик,  за  каждую  травинку
душа болит. Еще - здесь каждый знал, кто такие бояре, ради чего  они  на
свете живут, ради чего их земля родная кормит, за  что  пахари  им  труд
свой отдают, а царь никакого тягла не  требует.  Зализе  не  нужно  было
думать ни о раненых и увечных, ни о павших, ни о еде и лошадях.
   И в Бору, и во Гдове жители приняли в  свои  дома  воинов,  кровь  за
отчину свою проливших, отпели погибших,  не  пожалели  ни  сена  и  овса
боевым коням, ни тепла и снеди для ратников. А потому уже  на  следующее
утро после сечи на Чудском озере кованая конница опять легко, словно  на
крыльях, помчалась  по  родной  стороне,  не  волоча  за  собой,  словно
повешенные на ноги колодки, тяжелого неуклюжего обоза.
   "Нужно сидеть на холме и отдавать приказы, -  укорял  себя  опричник,
скача вслед за влекомыми четверкой коней  санями.  -  Сидеть  за  спиной
других, и ни в какую сечу не соваться!"
   Во Гдове, прежде чем лечь в постель, он снял юшман, войлочную рубаху,
байдану  и  толстый   кожаный   поддоспешник,   надетый   на   нательную
косоворотку. Вся грудь имела цвет  спелой  сливы,  левое  плечо  -  цвет
пареной репы, а правый локоть оказался розовым, как недозревшая малина.
   Не везло ему в этом году. То за все казанские и тульские кампании  ни
одной царапины не получил, а тут, в дикой Северной Пустоши, уже и  горло
успели проколоть, и тело все исколотить, и бессознательным несколько раз
повалялся. Нет, больше никаких сшибок!
   Однако Зализа прекрасно понимал,  что  когда  дело  дойдет  до  новой
схватки, подать команду: "Вперед!" духу у него  ни  за  что  не  хватит.
Потому, что кричать "За мной!" честному воину всегда намного легче.
 
*** 
 
   - Грустишь, боярыня?  -  вошел  в  светелку  к  Юле  Варлам  Батов  и
остановился в дверях.
   - Нет в мире справедливости,  -  покачала  головой  та.  -  Ты,  вон,
скачешь, как конь, хотя неделю назад "мама" сказать не мог,  а  я  лежу,
как последняя дура.
   - Рана твоя почетная, потому как в честной сече ты ее...
   - Только не надо "ля-ля", - остановила  его  спортсменка.  -  Кабы  в
"честной сече"! А то свои чуть не насмерть затоптали...
   Сын Евдокима Батова тряхнул рыжей головой. Своими иногда непонятными,
иногда странными высказываниями иноземка успела  распугать  всех  баб  и
девок, и теперь лежала одна: ей разве  что  снедь  четыре  раза  в  день
заносили, да и то с опаской. Однако было в ней нечто...
   - Тут еще пока  нога  заживет,  ребра  все  переломаешь,  -  ворчливо
добавила спортсменка, тыкая локтем  в  застеленный  простыней  тюфяк.  -
Камнями вы их наполняете, что ли?
   - Сено скомкалось, - покачал головой воин. - Поменять  его  нужно.  Я
передам.
   - Тогда еще ладно, - кивнула Юля. - Только не забудь! У меня уже  вся
спина в синяках.
   - Желание придумала, боярыня?
   - Придумаешь тут! - возмутилась лучница. - У меня  болит  все,  кроме
левой пятки! А пятка не болит лишь потому, что я ее не чувствую!
   - Государев человек с ратью от Гдова  вернулся,  собирается  вниз  по
Луге идти. Я ноне в силе, завтра с ним отправлюсь.
   - Счастливчик, - Юля попыталась  привстать,  но  без  сил  откинулась
назад. - Ты бы знал, как мне надоел этот перелом!
   - А хочешь, - неожиданно предложил он, - замуж тебя возьму?
   - Замуж? - растерялась спортсменка. - Почему?
   - Ну, - пожал плечами воин. - Ты хоть и тощенькая,  но  есть  в  тебе
сила мне неведомая.  Чувствую.  Сильные  сыновья  у  тебя  должны  будут
рождаться. Хочу, чтобы ты их мне принесла.
   - Что-о? Это я-то тощенькая? - Юля закрутила головой по  светелке.  -
Дай скамью!
   Боярин Варлам, не предчувствуя подвоха, послушно придвинул  к  тюфяку
короткую с растопыренными ножками скамейку - и  тут  же  получил  ею  по
ногам:
   - Ах ты, паразит! Это я ему тощенькая! Воин  испуганно  шарахнулся  к
двери.
   - Ну, каков нахал! - продолжала бушевать девушка. - Он хочет, чтобы я
за него замуж вышла, он хочет, чтобы сыновей ему родила. Можно подумать,
это я ему в "бутылочку" дочиста проигралась, а не он мне!  И  я  же  при
этом еще и "тощенькая"!
   - Ну, тогда  прощевай,  боярыня,  -  низко  поклонился  сын  Евдокима
Батова. - Поутру выступаем.
   - До свидания, до свидания, - помахала ему ручкой Юля.
   - До чего? -  непонимающе  переспросил  боярин,  подошел  к  постели,
присел на край и внимательно посмотрел девушке в глаза.
   - Укушу, - неожиданно  предупредила  Юля.  Окончательно  запутавшийся
боярин поднялся и пошел прочь из светелки.
   - Стой!
   - Ась? - обернулся воин.
   - Насчет сена не забудь! - напомнила спортсменка.
   - Не забуду.
 
*** 
 
   И опять лужский лед лег под копыта тяжелых боярских  сотен.  По  реке
рать повернула налево,  вскоре  миновала  вытекающую  из  Черемесинского
озера речушку. Луга резко  извернулась  в  сторону  Оредежа,  но  делать
нечего - пришлось делать круг. Через несколько верст  навстречу  попался
отряд из восьми одетых в  суконные  кафтаны  всадников.  Возглавлял  его
скуластый худощавый мужчина с большим золотым крестом, висящим на груди.
Монах не монах, священник не священник. Кто их, нехристей, разберет?
   - Кто таковы, откуда и куда путь держите? -  поинтересовался  Зализа,
выезжая навстречу путникам.
   - Дотла до меня весть, сын мой, - с достоинством ответил  всадник,  -
что здесь, неподалеку, пролилась кровь христианская,  полегло  множество
людей, да простит Господь их бессмертные души. По  поручению  дерптского
епископа,  я  следую  из  Нарвы,  чтобы  вознести  над  телами  убиенных
поминальные молитвы.
   Священник перекрестился.
   - Стало быть, до Нарвы весть  о  сече  уже  дошла?  Зализа  попытался
прикинуть прошедшее со дня той битвы время. Семь дней ушло  на  поход  к
Гдову, еще день он потерял здесь. Получается, всего восемь дней.  Однако
быстро католический посланник примчался!
   Опричник оглядел нехристя и его свиту:  все  верховые,  без  повозок.
Сумок и котомок на лошадях почти нет - только-только  самое  необходимое
сложить, не то что добычу какую-нибудь спрятать. Вид  чистый,  опрятный,
явно ни с кем не дрались. А что у всех мечи на боках - так в Европе, как
известно, про  законы  и  Разбойные  приказы  никто  никогда  слыхом  не
слыхивал, там без оружия и в городе на улицу высунуться опасно. Потому и
ходят постоянно, как на войне. Каждую минуту  за  жизнь  и  кошель  свой
трясутся. К  тому  же,  если  всадники  из  ливонской  армии  -  то  где
находились столько времени,  не  пропахнув  костром,  не  извалявшись  в
снегу, не вымотавшись до синяков под глазами? А если из ушедшего  отряда
- то почему оказались так далеко от основных сил? Нет, пожалуй эти  люди
никакого причастия к войне не имеют.
   Зализа посторонился, пропуская чужого священнослужителя к месту,  где
ему предстоит исполнить свой долг, а сам повел рать дальше  -  добавлять
католическим попам лишней работы.
 
Глава 4 
ВОЙНА 
 
   Сидя в тереме на укрытом сложенным вчетверо ковром сундуке  со  своей
женой Марьяной, Илья Анисимович Баженов неуверенно улыбался и поглаживал
ей живот. Точно так же, как поступали тысячи мужчин до  него,  и  станут
поступать  тысячи  мужчин  после.  Уже  достаточно  повидавшему  свет  и
набравшемуся разума торговому  человеку  никак  не  верилось,  что  там,
внутри его  женщины,  уже  появилась  совершенно  новая  жизнь,  которая
растет, увеличивается, и скоро превратится  в  маленького  человечка,  с
ручками, с ножками, с бьющимся внутри крохотным сердцем.
   Велик Господь, давший бабам  возможность  совершать  великое  чудо  -
вдыхать, подобно самому Богу, жизнь в новые существа, вынашивать в  себе
и дарить мужьям продолжателей рода, наследников имущества и  их  славных
дел.
   Нет, не зря он сорвался с Кауштиного луга и помчался домой  проведать
жену! Как чувствовал, что должен,  обязан  заехать  домой.  Видать,  это
ангел-хранитель нашептал ему из-за правого плеча. Надо же, какое событие
ждало его после трех лет бесплодного супружества! Сын...
   - Сын? - настойчиво переспросил он.
   Марьяна  молча  улыбнулась  -  ну  кто  же  может  угадать  такое  на
четвертом-то месяце?
   - Ой! - вздрогнул супруг и испуганно отдернул руку. - Брыкается!
   - Илья Анисимович! - кто-то настойчиво забарабанил в дверь.
   - Чего тебе?! - нелюбезно огрызнулся купец.
   - Илья Анисимович, там рать какая-то на реке!
   - Да ну?
   Баженов подошел к окну терема. Вздохнул, уставясь в светлую узорчатую
поверхность слюды. В памяти всплыли слова зализинского иноземца  о  том,
что в окна нужно ставить пусть дорогие, но куда более прозрачные, нежели
слюда, стекла. Через них завсегда происходящее на улице увидеть можно. А
пока - он отворил ставень соседнего  высокого  узкого  проема,  выглянул
наружу и тут же испуганно шарахнулся назад: ливонцы!
   - Марьяна, в светелку свою ступай, -  изменившимся  голосом  приказал
он.
   - Что там такое, Илья Анисимович?
   - Ступай! - еще громче приказал он.
   Несколько  рыцарей,  едущих  впереди  пешей  колонны,  не   оставляли
никакого сомнения в принадлежности войска  -  орденцы.  Видать,  не  зря
Семен Прокофьевич поместное ополчение собирал,  в  поход  увел.  Неужели
разбили немцы бояр? Тогда воистину беда пришла на русскую землю.
   - Ой, беда, - вслух пробормотал он, размашисто перекрестился  и  снял
со стены саадак. Непослушная Марьяка подошла-таки к  распахнутому  окну,
выглянула наружу, испуганно вскрикнула, прижав ладонь ко рту, подскочила
к мужу, схватила его за рукав:
   - Бежать надобно,  Илья  Анисимович,  бежать.  Ты  посмотри,  рать-то
какая!
   - Куда бежать? Зима! По следу сразу найдут.
   - А может, мимо пройдут?
   Илья Анисимович снова перекрестился. Он не верил в такую возможность,
но тоже надеялся: а вдруг? Однако,  надейся  на  лучшее,  а  готовься  к
худшему - он подошел к дверям терема, ударом ноги распахнул дверь,  едва
не прибив стоящего за ней помощника:
   - Степан, людей к оружию зови.
   - Да, Илья Анисимович, - развернулся тот  и  побежал  по  коридору  и
вниз, по лестнице.
   "А вовремя ладья у Замежья вмерзла, -  неожиданно  подумал  купец.  -
Ничего с ней немчура не сделает. Хорошо."
   И команду он на ней зимовать оставил, тоже хорошо, не побьют. Кормчий
толковый, коли случится что - дело знает. Двадцать мужиков судовой  рати
с  собой  привел,  на  коней  не  поскупился  -  очень  вовремя.   Народ
проверенный, сколько раз в Варяжском море вместе с ними супротив пиратов
рубился, не подведут. Призыва опричника  к  ополчению  испугался,  казну
собрал, схрон разобрал - тоже хорошо.
   - Не боись, Марьяна, хранит нас Господь, - он поймал  жену  за  пояс,
подтянул к себе и крепко поцеловал:
   - Бог не выдаст. Ты, главное, себя береги, не одна ты ноне.
   Отпустив женщину, он со  всей  силы  нажал  на  верхний  конец  лука,
пытаясь зацепить за него тетиву,  но  для  успеха  не  хватило  примерно
ширины ладони. Он отпустил оружие, перевел дух,  потом  нажал  еще  раз,
навалившись на него грудью - и опять без успеха. Тетиву удалось натянуть
только с третьей попытки: упершись ногой в середину лука и надавливая на
верхний конец весом своего тела.
   - Ступай, - опять попытался отослать жену купец и попросил:
   - Степана ко мне пришли.
   Ливонское воинство остановилось на реке перед  домом,  пешая  колонна
рассыпалась, рыцари, наоборот, собрались вместе. Теперь стало ясно,  что
мимо они не пройдут - но и кидаться на дом пока не собираются.
   - Звал, Илья Анисимович? - показался в тереме помощник.
   - Как там? - не оглядываясь, поинтересовался купец.
   - Дворовые твои ворота изнутри телегами да санями  заставили,  сейчас
дровами заваливают. Мужики луки разобрали, рубахи  кольчужные  надевают.
Покамест ждут.
   - Стрелы есть?
   - Мало, Илья Анисимович, -  пожаловался  Степан.  -  На  ладье  много
осталось, а новых пока не покупали. Все до весны откладывали.
   На этот раз купец оторвался от окна  и  внимательно  осмотрел  своего
помощника сверху вниз. На голове  Степана  красовалась  стеганая  ватная
шапка с нашитыми  от  краев  к  середине  железными  пластинами,  позади
болталось  три  пушистых  беличьих  хвоста.  Тело  укрывал  колонтарь  с
короткими кольчужными рукавами и несколькими поперечными  пластинами  на
груди, на поясе висел  арабский  кинжал,  да  торчал  топор  на  длинной
рукояти. Ниже  шли  широкие  атласные  шаровары,  заправленные  в  бычьи
сапоги. Руки сжимали белый, обмотанный пергаментом лук.
   - Ты на меня так не смотри, Илья Анисимович, - предупредил ратник,  -
казна у тебя. Сам не купил.
   - А пошто не напомнил?
   - Да вроде ни к чему до весны-то, - пожал плечами Степан. - В море по
льду не ходим, а дома войны не ждали.
   - Слюду выставляй, - прекратил бесполезный разговор Баженов, указывая
на соседнее окно. - Со мной пока останешься.
   - Ты бы броню какую надел, Илья  Анисимович,  -  посоветовал  судовой
помощник. - Не ровен час, заденет.
   - Опосля надену, пока  не  ко  времени.  Ливонцы  -  видать,  получив
команду, ринулись вперед. Оба торговца, не  дожидаясь  ничьих  приказов,
подступили к окнам  и  натянули  луки,  но  вражеская  атака,  не  успев
начаться, захлебнулась:  трое  незваных  гостей  с  ходу  провалились  в
вырубленную под вершу прорубь, и все остальные ринулись их выручать.
   - Так вам и надоть, - злорадно улыбнулся купец.  -  Нечего  по  чужим
рекам шляться!
   Появившаяся из-за  поворота  реки  крепость  вызвала  у  крестоносцев
изрядное удивление: ни про какие