почувствовал, как  у  него  остро  засосало  под  ложечкой.  Он
понимал, что начинать нужно, понимал,  что  все  готово  -  но  ощущение
неуверенности, сомнения в собственных силах грызло душу. Он смог убедить
остальных -  но  сам  все  еще  сомневался  в  необходимости  того,  что
собирался делать.
   - Ну же, мастер!
   - Сейчас!
   Всю ночь индейцы пускали на крепость огненные стрелы.
   Один выстрел - и лучник отбегает в  сторону.  Выстрел  -  и  опять  в
сторону. Мягкая Лапа утверждал, что пару раз за стеной занимался  пожар,
но гарнизону  удавалось  его  загасить.  Что  ж,  если  немцам  пришлось
пробегать - это хорошо. Значит, устали. Сам Росин всю ночь  продрых  без
задних ног, и такое соотношение сил ему нравилось.
   С рассветом индейцы ушли к своим вигвамам, а на огневой  рубеж  вышла
Юля. Две стрелы из ее лука уже ушли  за  частокол,  но  жертвы  явно  не
нашли: осторожные  немцы  высовывались  разве  на  мгновение  и  тут  же
прятались назад.
   - Ну же, мастер, давай, - скулил Валентин.
   - Игорь, - окликнул танкиста Росин. - Смущает меня пушка. Один точный
залп картечи, и мы потеряем добрый десяток людей.
   - А арбалетчики на что? Они своими болтами  с  этого  места  частокол
пробить могут. Выстави двух лучших стрелков,  и  дай  команду  никого  к
пушке не подпускать. Где Александр?
   "Великого магистра" нашли через пару минут. Он признался,  что  имеет
пять  действительно  хороших  арбалетчиков.  Трех  из  них  мастер   для
перестраховки попросил поставить "на пушку", а  двоих  пустить  в  общих
порядках наступающих - стрелять по всему, что  в  крепости  шевельнется.
Арбалетчики, как  и  все  ливонцы,  приехали  на  фестиваль  в  броне  и
волноваться за них  особо  не  стоило.  Юля  составляла  "вторую  линию"
прикрытия, и должна  была  стрелять  во  все  движущееся  с  безопасного
расстояния.
   Пожалуй, для атаки готово все. Все знают свои места  все  знают  свои
цели.
   - Ну же, мастер?!
   - Начинаем, - дал отмашку Росин.
   - Я первый! - во весь голос заорал Валентин, торопливо сдирая с  себя
рубашку. В воздух взметнулись пергаментные листки.
   Костя подхватил их, отнес к рюкзаку, сунул в боковой карман, а взамен
отстегнул  и  надел  шелом,  поправил  упавшую  поверх  куяка   бармицу,
проверил, на месте ли  топор  и  кистень.  Рука  наткнулась  на  сотовый
телефон. Росин усмехнулся и оставил его на ремне.
   Вчера в лесу ливонцы заготовили десять  шестов.  "Викинги"  наперебой
рвались на штурм первыми - голой грудью  на  стрелы.  Росин  согласился.
Во-первых, потому что никто кроме  них  в  драку  не  рвался  вообще,  а
во-вторых - членов клуба "Глаз Одина" он  воспринимал  все-таки  не  так
близко, как своих. Своих было жальче. К тому же, у  "викингов"  все-таки
имелись щиты.
   Одного не мог себе позволить Росин: послать в пекло схватки других, а
самому спрятаться в тени. Раз начал эту заварушку - обязан идти  первым!
Поэтому крайний шест мастер зарезервировал для себя.
   Члены клуба "Глаз Одина" на  глазах  превращались  в  берсерков:  они
разделись до пояса, кружили на месте, потрясая кулаками, малевали углями
на теле бессмысленные рисунки, грозно рычали, "заводя" себя для схватки.
На берег Невы их приехало два десятка.  Пятерых  уже  потеряли.  Значит,
первая  волна  пойдет  полностью  из  "викингов",  а  во  вторую  должен
присоединиться уже кто-то из своих... Вот когда наступит момент истины!
   Костя Росин поднял шест, взял его под мышку. Щит за ремень повесил на
плечо, вытащил меч... Неудобно. Одновременно держаться двумя  руками  за
конец шеста, и  удерживать  в  одной  из  них  меч  оказалось  чертовски
неудобно.  Мастер  тихо  выругался,  вернул  клинок  в   ножны,   минуту
поколебался глядя на свой  ремень.  Прыгать  через  частокол  с  пустыми
руками, а потом вынимать меч или топорик казалось ему безумством: именно
этих секунд может не хватить, чтобы парировать удар. Он вытянул кистень,
накинул петлю на руку, перехватил за ремень у самой биты,  изготовленной
из колесной гайки "Икаруса" Отлично! И  места  в  руке  не  занимает,  и
оружие наготове. Росин положил обе ладони на торец шеста, огляделся:
   - Ну, все готовы?
   Некоторые "викинги" оставили мечи в ножнах, некоторые зажали в зубах,
кое-кто ухитрялся держать в руках.
   - Все готовы? Впере-ед!!!
   Десять отрядов, удерживающих шесты, бряцая доспехами начали  набирать
разгон. За частоколом заметались начали высовываться. Засвистели  первые
стрелы, защелкали арбалеты.
   "Рано!" - мысленно выругался мастер, но сделать ничего не мог.
   Немцы высовывались из-за частокола, торопливо выпускали стрелу и  тут
же прятались обратно  -  но  Юля  успевала  пускать  прицельные  стрелы.
Некоторые из них  оставались  торчать  в  остро  заточенных  кольях,  но
некоторые проскакивали над ними и улетали в лагерь искать  себе  жертву.
Главного девчонка добилась:  не  дала  защитникам  спокойно  стрелять  в
атакующих. И пушка ни разу так и не грохнула.
   Послышался знакомый хлопок катапульты - камень  мелькнул  куда-то  за
спины. А люди продолжали лихорадочный разгон. До  стены  оставалось  сто
метров, пятьдесят, десять...
   - О-о-один!!! - дружно завопили "викинги".
   Увидев ров, Росин подпрыгнул  -  шест  быстро  протолкнул  его  через
препятствие, он ощутил под ногами землю,  торопливо  побежал  дальше,  с
удивлением видя впереди голубое небо, и ощущая давление шеста  на  руки,
протопал по гулкому частоколу, прыгнул вперед и - разжал руки.
   Мгновение невесомости - он упал  на  бок,  перекатил-схватил  щит  за
рукоять, передернул плечом, стряхивая петлю, увидел перед собой человека
в тяжело шелестящей кольчуге,  взмахнул  кистенем.  Тот  вскинул  палаш,
пытаясь отбить удар - кистень моментально  заметался  вокруг  клинка,  а
Росин со всей силы выбросил вперед щит, метясь окантовкой  под  поднятую
руку. Попал, и всем своим существом почувствовал, как  тяжелый  диск  из
почти дюймовой прессованной фанеры ломает хрупкие ребра. Немец  обмяк  и
отвалился на спину.
   Костя оглянулся и очень вовремя вскинул щит - в него тут  же  ударила
стрела, пробив почти  насквозь.  Росин  бросился  на  лучника,  торопясь
успеть  до  следующего  выстрела,  почти   наугад   взмахнул   кистенем.
Послышался мягкий шлепок, болезненный вскрик.  Мастер  опустил  щит,  но
вражеский лучник уже убегал, придерживая левую руку.  Дальше  никого  не
осталось - он стоял почти в самом углу, на краю стены.
   В центре  раздавались  яростные  крики,  дробный  стук  -  противники
скатились с насыпи вниз и дрались у стен бревенчатых домов. Члены  клуба
"Глаз Одина" всегда отличались слабой техникой,  но  молотили  мечами  с
такой скоростью, словно рубили  капусту,  работали  с  такой  яростью  -
словно и вправду собирались убить своего врага. Такого напора многие  их
противники не выдерживали чисто психологически - и отступали. Но с голой
грудью против латных?
   Росин сунул кистень за пояс, выдернул топорик и кинулся на подмогу.
   Очень вовремя: по насыпи к  месту  схватки  бежал  воин  в  кирасе  и
металлической шапке с широкими полями, явно собираясь ударить "викингам"
в спину. Встретившись взглядом с Росиным,  он  замедлил  шаг  и  удобнее
перехватил палаш.
   - Фигэт? - спросил немец.
   В  это  мгновение  над  частоколом  появился  конец  шеста  вместе  с
оседлавшим его Картышевым - и Игорь свалился латнику  прямо  на  голову.
Они раскатились в разные стороны, но оба: с насыпи вниз.  Немец  вскочил
на ноги первым, увидел бегущих к месту схватки множество врагов и громко
заорал:
   - Ратарат!
   Он ловко отмахнулся  длинным  клинком  от  набежавшего  Немеровского,
достал кончиком палаша до плеча одного из "викингов".
   Защитники крепости начали быстро пятиться.  Потом  резко  все  вместе
сделали рывок вперед. Уставшие викинг подались под их напором - но немцы
развернулись и кинулись бежать.
   Когда  подоспевшие  на  помощь  ратники  "второй  волны"   сообразили
броситься в погоню, расстояние составляло больше ста метров. К тому  же,
выскочившие наружу немцы захлопнули ворота - и с разгона отворить их  не
удалось.
   Несколько "викингов" вскарабкалось на земляной вал, но увидели только
отваливающий от причала  корабль,  в  котором  помимо  самих  защитников
сидели несколько  женщин,  детей  разного  возраста  и  даже  недовольно
похрюкивали две розовые свиньи.
 
*** 
 
- Убегают! - вскочил со своего места Агарий указывая рукой в сторону Березового острова. - Свены убегают! 
   На  широком  просторе  залива  белел  большой  прямоугольник  паруса,
медленно удаляясь. Поскольку лойма чужеземцев, перевезшая их на  остров,
по-прежнему оставалась на своем месте, зарывшись носом в лесные  заросли
это могло означать только то, что чародеи смогли  выбить  свенов  из  их
поселка.
   В столкновении непонятных, но не принесших  бед  чужаков  и  северных
дикарей, регулярно совершающих наскоки на порубежные селения, дружинники
явно приняли сторону колдунов, и полночи следили за мельканиями в черном
небе огненных искр, надеясь полюбоваться пожаром в дикарской крепости.
   - Теперь они до зимы спокойно  жить  могут,  -  сделал  вывод  боярин
Иванов. - Свенская земля далеко, оружных людей они трогать боятся.
   - Отомстить захотят, -  покачал  головой  боярин  Мурат,  но  Дмитрий
Сергеевич не согласился:
   - Чародеев почти две сотни на остров ушло. Свенам такую армию не один
год собирать надобно. Разве по льду попугать захотят, и только.
   Мурат Абенович пожал плечами. Хотя сам он и вырос в здешних краях, но
мыслить все еще продолжал категориями могучих цивилизованных государств,
счет воинам ведших на тысячи, а городами считавшими селения с  десятками
тысяч населения.  Он  никак  не  мог  понять,  почему  здешние  сотни  и
полусотни упрямо называются армиями, а деревеньки Юрьев, Пернов или Гдов
считаются городами? Ладно, их еще  можно  назвать  крепостями  -  но  не
городами  же!  Боярский  сын  тяжело  вздохнул,  и  повернул  голову   к
опричнику:
   - Так тебе нужна помощь, государев человек?
   - Спасибо, боярин, сам справлюсь...
   Мысли Зализы занимал совсем другой  вопрос.  Он  вспоминал  все,  что
успел  узнать  о  странных  чужеземцах,  и  пытался  понять:  зачем   им
понадобился Березовый остров? Зачем тайно пробираться  на  берега  Невы,
чтобы потом захватывать остров в море?
   На ум невольно приходили чародеи, которых он с засечниками порубил на
дороге к крепости Орешек. Может быть, они не получили ожидаемого  ответа
от новгородцев и оказались вынуждены искать другое место для  лагеря?  А
мирное поведение чародеев в деревнях и слова  о  том,  что  они  русские
заставляли  подозревать  в  них  не  пришельцев   издалека,   а   тайных
крамольников, задумавших измену Руси и государю, и скрывающихся в  диких
порубежных местах.
   Опричник покосился на полоненного колдуна. Ах, как  хочется  поскорее
задать ему очень много важных вопросов.
   - Агарий, Осип! - окликнул засечников Зализа и прищурился на  солнце.
Да, пожалуй до Горбунков дружина успеет дойти засветло. - Агарий,  Осип,
возвращайтесь к Неве. Смотрите, как обычно, шнеки да лоймы  разбойничьи.
Да и на остров тоже поглядывайте. Мы уходим в Храпшу.
   Возвращаться домой всегда легче, чем уходить в поход...
   Поэтому малая дружина поднятых в  ополчение  помещиков  действительно
успела в сумерки въехать в Горбунки, переночевала, а на следующий  день,
вскоре после полудня, уже добралась до Вил. Отсюда до Храпши  оставалось
всего лишь два часа неспешной рыси, и задолго до конца дня боярин Иванов
распустил своих ополченцев по домам.
   Зализа не удержался от возможности погостевать  в  дружелюбном  доме,
отмыться от многодневного пота, хоть немного походить без ставшего  чуть
ли не второй кожей  юшмана,  дать  роздых  Василию  с  Феофаном.  Однако
государева служба не позволяла расхолаживаться - и  утром  третьего  дня
засечники  с  привязанным  к  коню  полонянином  выехали  из  усадьбы  и
повернули в Копорье.
 
Глава 12 
ВОЕВОДА КОШКИН 
 
   Окружающие земли начали меняться за много верст от древней  крепости.
Встречные селения из двух-трех домов стали попадаться все ближе друг  от
друга, дорога расширилась, и теперь по ней не то что два всадника бок  о
бок проехать могли, но и неуклюжая крестьянская телега. От вида подобной
зажиточности в  Зализе  каждый  раз  просыпалось  желание  сманить  хоть
несколько семей на свои пустующие земли,  но  язык  не  поворачивался  -
узнают, что чужих смердов  смущаешь,  позора  не  оберешься.  Опять  же,
большинство дворов принадлежало несущим  службу  в  крепости  стрельцам:
государь определил в гарнизон сотню стрельцов и наряд артиллерийский.  А
эти людишки в своей доле не вольны: куда служить поставили, там и живи.
   Копающиеся в грядках смерды выпрямлялись и провожали  конный  разъезд
внимательными взглядами. Опричник знал, что у внешне безоружных  работяг
между грядок  наверняка  лежат  сабли,  а  то  и  бердыши,  и  завидовал
копорскому воеводе лютой завистью: уж тут-то не то что одинокий тать, но
и свенская или ливонская банда  зубы  обломает.  Это  не  его  безлюдные
деревеньки по полтора мужика в каждой.
   Широкая пыльная грунтовка повернула вдоль ручейка в  несколько  шагов
шириной - той самой реке Копорке,  что  дала  название  оплоту  западных
границ. Еще полверсты неспешной рысью,  и  засечники  въехали  на  мост.
Каменный мост почти в гон длиной тянулся к воротам от ближайшего холма в
добрых десятке саженей над землей. Из бойниц воротных  башен  на  гостей
глядели жерла тюфяков, готовые немедля выплюнуть во врага каменные  ядра
величиной с человеческую голову или целую бадью железной  или  гранитной
картечи. На верхних площадках, вглядываясь в  даль.  Зализа  бывал  там,
наверху. Мало того, что башня вздымалась ввысь не менее, чем на тридцать
саженей, но и сама крепость также стояла на холме вдвое большей  высоты.
В тот день опричнику померещилось, будто он забрался на  самое  небо  и,
подобно птице, способен обозреть весь мир.
   Еще  двое  стрельцов  стояло  в  воротах.  Они  узнали  порубежников,
степенно кивнули государеву человеку, пропуская его внутрь, однако  один
тут же заторопился в караулку: докладывать о приезде опричника.
   Семен же прямым ходом подъехал к невысокой деревянной церкви  во  имя
святого Варлаама Хутынского, спустился с коня, размашисто  перекрестился
и вошел внутрь. Следом заторопился Василий, а  Феофан  поневоле  остался
стеречь лошадей.
   Груз деяний последних двух недель давил на  плечи  опричника  грехами
смертоубийства,  сна  без  вечерней,  полунощной  и  утренней   молитвы,
попущением смерти несчастных чухонцев.  Ему  казалось,  что  он  виновен
перед Богом и государем в своей неспособности оборонить рубежи священной
русской земли от дикарей и внутренних крамольников, и он уже не надеялся
на то, что агнец, принявший на себя грехи всего племени Адамова,  дарует
ему прощение.
   Исповедь Семена оказалась длинной и порой запутанной, но отец  Харлам
выслушал  его  внимательно,  и  грехи  отпустил,  напутствовав  и  далее
исполнять долг свой не щадя силы и живота своего. Впервые почти за месяц
на душе Зализы стало светло и покойно. Он явственно ощутил  льющуюся  от
светлого распятия над алтарем благодать, ощутил добро и любовь Спасителя
ко всем, даже самым недостойным его рабам.
   - В следующий раз я стану более достойным милости  твоей  и  царствия
твоего, - тихо пообещал, осенив себя крестом, Семен, прикоснулся  губами
к пробитым длинным квадратным гвоздем ступням и вышел из храма.
   Ждать друзей-черносотенцев опричник не стал. Все  равно  Феофан  тоже
захочет покаяться в содеянном, а значит Василию придется в свою  очередь
смотреть за конями, а в крепости они уже не в первый раз, не заблудятся.
Зализа взял под уздцы лошадь с полонянином и пошел  по  узкой  улочке  к
допросной избе.
   Несмотря на название, допросная изба скрывалась в стене,  в  комнатах
над Тайниковой башней. Разумеется, на плане название башни было  другим,
поскольку именно под ней скрывался  тайный  колодец  на  случай  плотной
осады, но все окрестные смерда хорошо знали, чем  отличается  Тайниковая
башня от Средней. Оставалось  наедятся,  что  чужеземцам  этого  секрета
никто из людишек не проболтает.
   Уздечку   коня   Зализа   хладнокровно   отдал   молодому   стрельцу,
попытавшемуся было загородить ему проход, полонянина спустил на землю  и
толкнул по ступенькам вниз. Витая лестница уходила глубоко вниз, но  уже
на втором повороте опричник повернул в узкую щель, отворил дощатую дверь
и они оказались в допросной комнате.
   Сейчас здесь царила тишина и  полумрак:  солнечный  лучик,  проникший
сквозь узкое высокое окно, пробитое в полутораметровой  стене,  оказался
не в силах разогнать темноты в таком большом помещении.
   У стены дед Капитон разбрасывал свежую солому. Судя по тому, что  еще
непримятые стебли прошлогоднего  жита  покрывали  весь  пол,  работу  он
заканчивал.
   - Прими, Капитон, - Зализа сильно хлопнул полонянина промеж  лопаток.
- После обеда подьячего пригласи, допросные листы писать.
   - Никак, станишника поймал? - дед повернул к ним лицо. Полупрозрачная
русая бороденка, большой нос с глубокими оспинами, оставленная ливонским
цепом глубокая вмятина во лбу, над правым  глазом,  отнюдь  не  украшали
мастера заплечных дел, но  работу  свою  он  делал  хорошо,  без  лишней
злости, вдумчиво и неторопливо.
   - Вот еще, на татей бумагу переводить. Осина да веревка  с  петлей  -
вот и все их допросные листы. Этот чужеземец из  других  будет,  чародей
иноземный. Запри его покрепче, да снеди дай. Я сегодня еще не кормил.
   - Дам, дам, - кивнул Капитон, принимая полонянина.  -  И  сам  схожу,
Ефпрасинья заждалась ужо. Ну, иди.
   Чужеземца повели еще ниже, а опричник стал подниматься наверх. Раз уж
он приехал в Копорье, следовало навестить воеводу.
   Воевода крепости, Павел Тимофеевич Кошкин,  был  племянником  боярина
Кошкина, дочиста разгромившего литовское войско  у  Дорогобужа,  за  что
Павла Тимофеевича особо отмечал государь и уважали служилые  бояре.  Сам
воевода отличиться ничем пока не успел,  но  и  себя  не  ронял,  честно
выполняя долг перед отчизной. Предупрежденный о  приезде  опричника,  он
встретил его в дверях, вежливо, как равному, поклонился  и  пригласил  в
горницу.
   Оказалось, Зализа попал на какое-то празднество: за столом уже сидело
шестеро  человек:  двое  стрелецких  полусотников,   сотник,   начальник
артиллерийского  наряда  (черносотенец  Архип  Моловец  из  Тулы,  иерей
ближнего к воеводскому дому храма преподобного Сергия отец Петр)  и  еще
один незнакомый опричнику священник. Судя по тому, что на  столе  стояли
пироги, Семен попал к самому началу застолья.
   - Порубежник здешний, государев человек Семен Прокофьевич, - явно для
незнакомого Зализе гостя представил его воевода.
   После того, как опричник уселся за стол, воевода Кошкин лично отрезал
от большой буханки ломоть хлебов передал его Зализе, пододвинул  к  нему
солонку.
   - Благодарствую,  Павел  Тимофеевич,  -  кивнул  Семен,  однако  этим
чествование гостя не закончилось. Вернувшись во главу стола, хозяин взял
расписную миску, с опричного блюда наколол  два  куска  залитого  густым
соусом мяса, передал прислуживающему за столом  отроку.  Паренек  поднес
миску Семену, с поклоном произнес:
   - Чтоб тебе, государь, кушать на здоровие.
   -  Очи  всех  на  Тя,  Господи,  уповают,  и  Ты  даеши  им  пищу  во
благовремении, отверзаеши  Ты  щедрую  руку  Твою  и  исполняеши  всякое
животно благоволения, - перекрестившись, произнес перед трапезой краткую
благодарственную молитву Зализа.
   Оба священника одобрительно кивнули.
   - Спокойно ли  на  рубежах  у  Невы,  Семен  Прокофьевич?  -  вежливо
поинтересовался воевода, и Зализа  невольно  поморщился.  Боярин  Кошкин
подцепил ножом пирог с общего подноса, и повторил свой вопрос:
   - Так как на