н, санитары леса. Только вас мне не хватает.
   Погожин сделал еще выстрел, и опять промахнулся.
   - Черт! Патронов  на  вас  не  напастись,  -  он  повернулся  и  стал
продираться через топкую поляну: единственный  проход,  оставленный  ему
волками. Хищники с удивительной легкостью  затрусили  вслед,  потихоньку
сокращая дистанцию.
   Несколько  раз  Станислав  брал  в  руки  тяжелый  трофейный  меч   и
отмахивался от слишком наглых врагов, но сил его хватало ненадолго.
   Волки подобрались  на  расстояние  вытянутой  руки,  скалили  зубы  и
тихонько рычали. Погожин  через  силу  ускорял  шаг,  время  от  времени
хватаясь за кобуру. Но стоило ему вытащить пистолет - зверье моментально
скрывалось за ближайшими кустами  и  кочками,  выжидательно  поблескивая
оттуда глазами.
   Небо  потихоньку  начало  светлеть.  Хищники,  обиженно   поскуливая,
отстали, оставив Станислава наедине с очередной  болотной  прогалиной  и
чередой высоких сосен за ней. Погожин собрал остатки сил для  последнего
рывка, выбрался на сухое место, сгреб с земли  разбросанные  тут  и  там
омертвевшие ветки, щелкнул зажигалкой, свернулся, мелко дрожа, калачиком
и стал ждать тепла.
   Костер вскоре разгорелся, языка пламени высоко заплясали, освещая все
вокруг, но Станиславу было уже все равно - он уже не  чувствовал  тепла,
не чувствовал холода, тело его перестала  пробивать  дрожь,  а  сознание
неспешно уплывало в мягкое, спокойное небытие.
   - Эй, ты кто?
   От толчка переохлажденное тело  пронизала  резкая  боль,  заставившая
Погожина вздрогнуть и разлепить глаза.
   Над ним стояла невысокая, крепко сбитая  женщина  в  сером  выцветшем
сарафане с топором в руке.
   - Я ищу Еглизи, - с трудом разлепив губы, прошептал милиционер.
   - Никак русский? - удивилась женщина. - А платье чудное.
   - У меня в Еглизях тетка живет...
   - Эй, не спи! - затормошила его женщина. - А ну-ка, вставай!
   Погожин недовольно застонал, но его  заставили  подняться  и  куда-то
повели, поддерживая под плечо. Каждый шаг,  каждое  движение  отдавались
болью и бывший патрульный непрерывно скулил, как подбивший  лапу  щенок.
Поднимать веки тоже оказалось больно, и он  так  и  шел  -  с  закрытыми
глазами.
   Вскоре под ноги попались ступени.  Станислав  позволил  отвести  себя
наверх, уложить на лавку, раздеть, завернуть в сухое колючее одеяло.
   - На, выпей, - в руки сунули миску  с  чем-то  горячим  и  ароматным.
Погожин, не чувствуя ожога, проглотил все до последней капли.  -  Теперь
сюда иди... Полезай на печь.
   Милиционер забрался на широкую ровную поверхность, прикрытую каким-то
тряпьем.
   Снизу шло приятное тепло,  сверху  его  согревало  шерстяное  одеяло.
Однако, стоило телу хоть немного отогреться, как его  опять  стала  бить
беспощадная крупная дрожь.
 
*** 
 
Артура Конанова тоже била дрожь - но уже от боли. После допроса его сняли с дыбы, обмазали раны каким-то снадобьем и оставили в покое, обильно откармливая и давая вдосталь вкусного сладковатого напитка. Однако студент все равно никак не мог придти в себя от пережитого ужаса и еще больше - от понимания того, что ужас это может повториться. 
   - Бежать! Отсюда нужно бежать!
   Спустя четыре дня после пытки он смог  более-менее  передвигаться  по
камере, громко стеная от боли в плечевых суставах, и все  пытался  найти
выход. Однако стены из серого кирпича  проковырять  не  имелось  никакой
возможности: ложку дед ему  принес  деревянную,  в  камер  кроме  жухлой
соломы ничего не  имелось,  а  в  карманах  обыскать  которые  тюремщики
забыли,   имелось   только   два   стольника,   десятка   и   наполовину
израсходованная зад жигалка. До окна на высоту трех с  половиной  метров
Артур не допрыгнул бы и в здоровом состоянии, а сколоченную  из  толстых
досок не смог бы выбить и Шварценеггер.
   - Думай, Артур, думай, - подзуживал сам себя Конанов. - Ты  же  умнее
их на целых пятьсот лет! Должен  быть  выход,  о  котором  предки  и  не
догадываются.
   И выход нашелся! Как-то холодным утром  студент  захотелось  развести
костерок - и  он  сразу  сообразил  что  против  огня  деревянная  дверь
бессильна! В качеств растопки можно пустить солому, а зажигалка  у  него
есть - предки до  подобного  инструмента  еще  не  допетрили.  С  трудом
дождавшись вечера, Артур свалил всю имеющееся в камере солому к  тяжелой
створки, щелкнул зажигалкой и отступил к  противоположной  стене,  глядя
как по желтым стеблям заплясали веселые огоньки.
 
Глава 15 
КРАМОЛЬНИК 
 
   Небо наконец-то затянуло  серой  пеленой  облаков,  принялся  мелкий,
нудный дождик,  больше  похожий  на  крупнозернистый  туман.  Засечников
перемена погоды только порадовала - путешествовать в доспехах  стало  не
так жарко. А вот новоприобретенный смерд с семьей тут же  скукожились  и
начали стучать зубами. Из всего имущества у Ждана имелось только тонкое,
потертое шерстяное одеяло - да и то он отдал бабе, которая  завернула  в
него ребенка.
   Миновав Замежье,  Зализа  оставил  свой  небольшой  отряд  на  поляне
отдыхать, а сам на одном  коне  отправился  к  Волошинской  усадьбе.  Не
доезжая до нее пару гаков, опричник спешился  и,  ведя  коня  в  поводу,
лесом подошел почти к самому тыну, окружающему боярский дом.
   Волошинские подворники и так постоянно ухитрялись  проглядеть  визиты
засечников, регулярно совершающих объезды земель  Северной  пустоши,  на
предмет охоты на станишников,  догляда  за  подозрительными  чужаками  и
сбора жалоб местных смердов  о  случающемся  в  округе  баловстве.  Само
собой, не заметили опричника и сейчас,  когда  он  подкрался  к  усадьбе
тайно  и  остановился  в  зарослях  орешника  так,  чтобы  видеть  через
распахнутые ворота все, происходящее во дворе.
   Жизнь в усадьбе текла своим чередом: вот трое  подворников  поволокли
визжащего хряка к дальней стене - видать отжил свое, нагулял сала. Малая
девчонка  вышла  со  двора,  сыпанула  пшена  гуляющим  за  стеной   под
присмотром гордого сизого  петуха  курицам,  ярыга  принялся  таскать  к
конюшне воду темным от времени ведром. Все шло как всегда, как  у  всех,
как в тысячах и тысячах подобных усадеб, раскиданных по  Великой  Святой
Руси...
   Зализа и сам не знал, что он ожидал увидеть. Даже если боярин Волошин
и вправду крамолу против государю готовит, либо с колдунами знается - не
станет же он своем дворе идолов ставить или капище безбожное устраивать,
не станет рать изменническую в своей усадьбе копить. А поежели знался от
с чародеями, что на Неве случились, поежели сам их туда тайно  привел  -
про то боярин открыто не скажет, на этой измене  его  за  руку  схватить
потребно.
   Дворню бы его расспросить, смердов али  баб  бестолковых,  которые  в
крамоле никак замешаться  не  могут,  проговориться  о  делах  странных,
выдать барина своего и по умыслу, по глупости  способны  -  вот  это  не
помешал бы.
   Словно услышав мысленную просьбу опричника, Господь откликнулся  -  и
на ведущей к усадьбе дорожке послышались  веселые  женские  голоса.  Вот
оно, что сейчас нужно - зажать какую-нибудь дворовую девку  под  кустом,
самому согреться, ее потешить, да потом и спросить про  разные  пустяки:
бывали ли чужеземцы у боярина в гостях, да не  творит  ли  он  сам  чего
безбожного, в церковь ходит ли исправно, али отлынивает.
   Зализа, успокаивающе  погладив  коня  по  морде,  отпустил  повода  и
бесшумно переместился к темной от дождя дорожке. Девки  шли  с  большими
корзинками, полными грибов. Видать, из леса возвращались. Шесть баб, две
уже в возрасте, одна малая, а три оставшихся - в самом соку.
   - А ну кто тут с лешим за грибы не расплатился... - с шутливым  рыком
выдвинулся из кустарника Зализа,  прихватил,  полуобняв,  ближнюю  девку
чуть ниже пояса и подволок к себе,  крепко  обняв.  Остальные  с  визгом
кинулись в рассыпную. Опричник развернул девку к себе,  скользнул  рукой
по пышной груди:
   - Так просто из леса уходить нельзя...
   - А ну, отпусти, смерд вонючий, - потребовала  девка,  не  сделав  ни
единой попытки к сопротивлению.
   - Что же ты так грубо, красавица? - настроение Семена испортилось,  а
девка показалась неожиданно  знакомой.  Однако,  в  ответ  на  грубость,
отпускать он ее не стал, а крепко  сжал  горячий  зад  и  стиснул  рукой
грудь.
   - Отпусти, - спокойно, негромко приказала девка. - Сам себя угробишь.
   -  Почему  угроблю?  -  желание  затащить   бабу   в   кусты   угасло
окончательно, но Зализа по-прежнему ее не отпускал. - Что ты, навка  что
ли?
   - Лучше бы ты навку схватил, - покачала головой девка. -  Может,  жив
бы остался.
   - Держи его!
   Зализа повернул голову и увидел двух волошинских подворников, бегущих
к нему один с оглоблей, а другой с топором в рука. Позади них  из  ворот
показался и сам боярин  с  обнаженным  мечом.  Опричник  только  головой
покачал: ополоумели совсем, что ли? Из-за какой-то девки, которую  разве
только потискают, да отпустят, целую сечу затеять собираются!
   Зализа  отпустил  бабенку,  неторопливо  вытянул  саблю   из   ножен.
Подбежавший  парень  взмахнул  оглоблей,  но  опричник  шагнул   вперед,
оказавшись рядом с ним и с  силой  ударил  его  рукоятью  в  лоб.  Смерд
откинулся на спину, уронив оглоблю себе на грудь, а опричник сделал  еще
шаг, и вытянул руку вперед, едва не  коснувшись  кончиком  клинка  горла
второго подворника. Схватка остановилась не начавшись - в руках у мужика
был обычный, плотницкий топор, с короткой рукоятью - а не боевой топорик
на длинной ручке. Своим оружием смерд просто не мог дотянуться до врага.
   - Алевтина, иди домой!  -  яростно  дыша,  остановился  рядом  боярин
Волошин. Босой, в  одной  рубахе  и  портках,  он  все-таки  не  рискнул
накинуться на бренного опричника, и только  яростно  сверкал  глазами  и
тискал рукоять меча:
   - Что ты  тут  шляешься,  сволота  угличская?  Место  твое  на  цепи,
кромешник подлый, а не в стране иудейской!  Лапы  свои  поганые,  черные
отмой. Вон с моей земли, мерзавец! Все государю отпишу,  он-то  тебя  на
кол посадит.
   Зализа, сплюнув, молча поворотился и пошел за своим конем. Теперь  он
понял, почему девка показалась ему  знакомой.  Не  будь  боярин  Харитон
таким заносчивым, не прячь дочь свою от глаз опричника, не случилось  бы
и всей этой истории. А так - видел Семен его Алевтину пару  раз  мельком
издалека, да и все. И леший еще наверняка попутал, насмехнулся,  дабы  в
следующий раз парень именем его не прикрывался.
   - А хороша все-таки дочка у боярина, - усмехнулся Зализа,  запрыгивая
Ураку в седло и вспоминая ощущение мягкой  податливой  груди  под  своей
ладонью. - Хороша!
   Вернувшись к отогревающимся у костра засечникам, он наскоро  похлебал
горячий кулеш, и приказал отправляться в путь. В дороге дождь  усилился,
грозя сделать глинистые дороги и тропы скользкими, жидкими и  совершенно
непроходимыми, что  было  совсем  не  вовремя,  учитывая  назревающую  в
Северной пустоши крамолу. Дня три-четыре  такого  дождя,  и  не  то  что
помещиков исполчить и к логову изменников вывести -  из  дома  не  выйти
будет.
   Показав купленным у Баженова  смердам  Кауштин  луг,  на  котором  он
собирался их поселить, Зализа взял Ждана с семьей с собой  в  дом  -  не
бросать же их под  дождем?  Заболеют,  потом  ни  смерда,  ни  денег  не
останется. Лукерья, не ожидавшая  такого  наплыва  едоков,  засуетилась,
достала из погреба не  успевших  толком  просолиться  грибов,  хрустящей
квашенной капусты, копченую рыбу. В итоге ужин оказался  не  горячим,  а
холодным, окончательно испортив Зализе настроение. Сгоряча  он  накричал
на Лукерью, что до сих пор не  может  заменить  ему  травяной  тюфяк  на
перину или хотя бы на перьевой матрац, и отправился спать.
   За грехи гнева и сквернословия Господь наказал опричника бессонницей,
и только после полуночи, поднявшись,  согласно  государеву  Домострою  и
помолившись перед домашней иконой, Семен наконец-то уснул,  но  и  ночью
снился ему боярин Харитон, грозящий пальцем с длинным,  криво  изогнутым
черным когтем, бьющий в пол козлиным копытом, а за спиной у него  гнусно
хихикала дочь Алевтина в алом коротеньком сарафане, из-под которого то и
дело проглядывал ничем не прикрытый срам.
   Утро  порадовало  людей  вёдром.  Настроение   опричника   сразу   же
улучшилось, и на радостях помимо обещанных лошади и  топора  он  отвалил
Ждану кое-что из старого тряпья, чтобы смерд с женой не  замерзли,  пока
не обстроятся. Черносотенцы, так же, как и Зализа, не  успевшие  завести
семей, ночевали в доме командира, а потому на этот раз никого дожидаться
не требовалось и засечники выступили в путь сразу после завтрака. Заехав
в  деревню  к  Агарию,  они  захватили  с  собой   полоненного   чародея
отправились менять стоящий в дозоре наряд.
 
*** 
 
- Ай добруха, кумоха, тетушка, гостьица, - услышал Станислав сквозь сон. - Пойдем со мной на чисто солнышко, за широкий стол. Молочка тебе налью, кашкой тебя покормлю. Будешь сытая, станешь веселая. Погуляти захочешь, в чистом поле цветов собрать, в речке широкой на себя посмотреть. А я тебя привечать стану, угощать стану, дом тебе большой поставлю, будешь в нем в тепле жить... 
   Хлопнула входная дверь, и припевный голос стал заметно глуше. Погожин
из любопытства приоткрыл глаза и мельком увидел простоволосую женщину  в
полосатом сарафане крайне отталкивающей, неприятной  внешности.  Женщина
скользнула от печи к входной двери,  та  хлопнула  еще  раз.  Милиционер
закрыл глаза и снова уснул.
   Пробудил его запах  вареного  мяса.  Во  рту  сразу  потекли  слюнки.
Погожин приподнялся на локте, по телу пробежала предательская дрожь -  и
сразу отпустила.
   - Никак проснулся? - рядом с печью появилась уже знакомая ему молодая
женщина. На ней было одето странное платье из серой ткани  с  коричневой
юбкой. Некий извращенный портной ухитрился сделать талию на этом  платье
сразу под грудью! То есть, высокая грудь, а ниже - юбка. Голову  женщины
закрывал странный головной убор  похожий  на  повязанный  вокруг  головы
кусок ткани одна  сторона  которого  свободно  свисала  назад,  закрывая
голову и верх спины.
   - Где я? - тихо спросил Погожин.
   - В Еглизях, - кивнула женщина. - Ты баял, сюда идешь...
   - Тетку я искал - откинулся бывший патрульный на спину.  -  Трофимову
Марью Николаевну. Вы ее не знаете?
   - Нет здесь таких, - покачала головой женщина. - Ошибся ты.
   - Может, вы просто незнакомы?
   - Полежи, милой, - тяжело вздохнула женщина.  -  Сейчас  ухи  куриной
принесу. Лихорадку я, вроде, выманила. Теперь на поправку пойдешь.
   Вместо обещанной ухи хозяйка принесла большую миску горячего бульона.
Погожин с удовольствием выпил - и наконец-то окончательно согрелся.
   - Спасибо вам большое, - вернул он миску. - А как я к  вообще  к  вам
сюда попал?
   - Да я намедни утром из дома вышла, - призналась женщина. - Да  вижу,
огонек в лесу дрожит. Дай, думаю, посмотрю, кто костер жгет.  А  там  ты
лежишь, совсем в беспамятстве. Ну, принесла я тебя к себе, не  обессудь.
Матреной меня зовут, вдова Трофимова.
   - А меня Станиславом зовут, - представился Погожин.  -  Вы  извините,
мне нужно выйти... Где тут у вас?
   - Отхожее место? Да во дворе, вон за той дверью, налево.
   Станислав приподнял одеяло, и обнаружил, что лежит на печи совершенно
без одежды.
   Он  опустил  одеяло  назад,  выжидающе  посмотрел  на  стоящую  рядом
женщину.
   - Сам-то спустишься? - поинтересовалась она.
   - Спущусь.
   - Ну, смотри. Силушки не хватит - зови. Лихорадка, похоже,  долго  на
тебе просидела, скоро не встанешь.
   Однако Матрена ошиблась - Погожин поднялся на ноги уже  на  следующий
день. Точнее, не поднялся, а спустился. С печи. Устав лежать  в  четырех
стенах, милиционер добрел до входной двери,  толкнул  створку  вышел  на
крыльцо и с огромным удовольствием, знакомым  только  обитателям  города
Петра, подставил лицо мелкому освежающему дождю.
   Самым интересным оказалось то, что место он узнал. Слишком много  раз
проводил  он  летние  каникулы  среди  этих  сосновых  боров  и   лесных
малинников. Место было то самое -  деревня  Еглизи.  Вот  только  вместо
выросшего на перекрестке двух дорог поселка Станислав увидел две русских
избы, стоящих в сотне метров друг от друга.
   - Да. Матрена, - пробормотал он, - жителей этого поселка ты наверняка
знаешь всех до единого.
 
Глава 16 
РАЗВЕДЧИК 
 
   Обычно Зализа совершал объезд Северной пустоши с  Феней  и  Василием.
Домов своих у черносотенцев пока не имелось, зазнобы тоже. Пока  хватало
им для полного душевного удовольствия ратной службы,  да  ладных  девок,
что то тут,  то  там,  в  усадьбах  или  деревнях,  где  останавливались
засечники на ночлег, уделяли им свое пылкое  внимание.  Агария  и  Осипа
опричник отпускал на несколько дней по домам - в  хозяйстве  поработать,
жен обнять, удачами похвастаться. Однако сейчас, когда под  самым  боком
проявилась  крамола   против   государя,   удобством   воинов   пришлось
пренебречь, и после смены  страже  в  устье  Невы  помчаться  с  ними  и
полоненным чародеем в Копорье.
   Впрочем, Агария такой поворот в судьбе только  обрадовал:  стоило  им
въехать в крепость, как  он  тут  же  отпросился  к  какому-то  купчишке
продать наструганные за последний месяц  ложки.  Осипу,  соответственно,
досталось следить за лошадьми, а сам Зализа,  подталкивая  впереди  себя
связанного колдуна, спустился в пыточную комнату Тайниковой башни.
   Увидев государева человека, старый  Капитон  тихо  охнул  и  упал  на
колени:
   - Помилуй, боярин, - истово перекрестился он. - Помилуй меня,  боярин
Семен Прокофьевич, не уберег.
   - Чего?
   - Языка твоего не уберег, боярин.
   - Убег?
   - Нет, не убег, боярин, - опять испуганно  перекрестился  Капитон.  -
Пожар случился в подземелий. Уж не знаю  как,  но  загорелась  солома  в
склепе, что язык сидел. Угорел твой полонянин, в дыму задохнулся.
   Зализа грохнул кулаком по столу, и крепостной тать судорожно сжался.
   - Воеводе Кошкину сказывал?
   - Сказывал, боярин, сказывал, - торопливо сообщил Капитон.  -  Десять
плетей он мне за полонянина назначил.
   - Мало, - искренне пожалел Зализа и хорошим толчком  в  шею  направил
очередного чародея по направлению к палачу. - Этого на  дыбу  повесь,  и
подьячего позови. Послушаем, что скажет.
   - Не надо на дыбу! - испуганно взвизгнул  хиппи,  помнящий  из  курса
истории, что означает этот инструмент. - Не надо! Я сам все скажу!!!
   - Вот как? - удивился опричник. - Ну, хорошо.
   Капитон, подьячего сюда. И допросные листы прежнего чародея.
   Скулящему от ужаса хиппи смотали руки за спиной и подвязали  к  дыбе,
но поднимать пока не стали, дожидаясь, пока он сам не расскажет все или,
наоборот, не откажется рассказывать все до последнего слова.
   Дождавшись,  пока  закутанный  в  темно-синюю  рясу  дьячок  разложит
бумагу,  поставит  чернильницу  и  выберет  перо,  Зализа  взял  в  руку
допросный лист прежнего чародея, пробежал его глазами, после  чего  стал
задавать четкие и ясные вопросы:
   - Служилого боярина Харитона Волошина знаешь, чародей.
   - Знаю, - с готовностью подтвердил хиппи, в полунаклоненном состоянии
стоящий под дыбой. - Точно знаю. Видел.  Сам  видел.  Это  все  он,  он,
Волошин.
   - Заговор противу государя плели?
   - Плели. Все плели, и Волошин плел. Он главный плел.  Точно  плел.  Я
его сам видел.
   - Отстранить от московского стола затевали?
   - Да-да, затевали.  Точно  затевали.  От  стола  отстранить,  голодом
замучить. Точно затевали. Я видел...
   - Кого замучить?! - страшным голосом взревел Зализа.
   - Его самого, - испуганно заметался на веревке хиппи,  учуявший,  что
сказал что-то не так. - Кого отстранить... Кого от стола...
   -  Государя  хотели  голодом  извести?!  -  от  осознания  того,  что
крамольники хотели не просто свести царя Ивана Васильевича  с  престола,
но и замучить его  до  смерти,  заморить  голодом,  в  голове  оп