ский доспех стал единственной достаточно  надежной  защитой
от столь часто свистящих над полем боя  мушкетных  пуль,  да  и  в  сече
надежно защищал воина.
   Для завершения обмундирования ему оставалось совсем немного:  плотный
шерстяной подшлемник с нашитой,  чтобы  не  сползала  со  своего  места,
кольчугой; широкое стальное ожерелье с воротником,  закрывающим  шею,  и
широкими краями, спускающимися поверх кирасы. К ожерелью с обеих  сторон
толстыми ремнями пристегивались наплечники с  уже  приклепанными  к  ним
наручами и налокотниками.
   Наруч, кроме того, застегивался еще и сбоку,  изнутри.  Двадцать  две
заклепки, ни одна из которых за весь год ни разу не вылетела  из  своего
гнезда  и  не  приржавела  на  месте,  обеспечивали   руке   достаточную
подвижность.
   Оставались   только   краги,    заканчивающиеся    сдвигающимися    и
раздвигающимися  черепицей  пластинками,  скрепленными   еще   двадцатью
четырьмя подвижным заклепками.
   Почти все. Теперь можно взяться за шлем - новенький остроклювый армет
с  выпирающим   подбородком,   горловым   прикрытием,   двумя   большими
заклепками, позволяющими сдвигать забрало, небольшой ручкой, за  которую
забрало проще ухватить неуклюжей латной рукавицей и трубкой на  затылке,
чтобы вставлять красочный плюмаж. На этот раз  рыцарь  решился  обойтись
без шлема,  повесив  его  на  приклепанный  справа  к  кирасе  крюк  для
удержания копья в походном положении.
   -  Вам  помочь  дойти  до  коня,  мой  господин?  -   поинтересовался
оруженосец, но кавалер только презрительно отмахнулся: еще не хватало!
   Уверенной походкой он  вышел  на  улицу,  вдохнул  оказавшийся  после
палатки неожиданно морозным воздух, огляделся: без шлема окружающий  мир
казался неожиданно большим и широким.  Одни  кнехты,  бросив  догорающие
костры,  уже  собирались  в   походную   колонну,   другие   лихорадочно
заканчивали грузить на сани свернутые палатки господ  рыцарей.  Но,  что
неприятно поразило командующего,  дерптский  епископ  уже  возвышался  в
седле,  в  своем  черном  меховом  плаще  -   настолько   длинном,   что
одновременно он мог служить и попоной для гарцующей под  седлом  лошади.
Можно подумать, он ждет пробуждения лагеря чуть не с самого вечера!
   Священника окружало семеро конных воинов, одетых в коричневые и синие
суконные гарнаши с длинными рукавами. Кавалер подумал о том, что снизу у
них наверняка поддеты или кирасы, или кольчуги  -  но  внешне  небольшой
отряд выглядел подчеркнуто мирно среди сверкающей железом армии.
   Кавалер  Иван,  придерживая  левой  рукой  рукоять  меча,  решительно
направился  к  своему  коню,  также  одетому  в  железо,  оглянулся   на
оруженосца и кнехтов. Те подбежали, помогли ему вставить ногу в  стремя,
потом дружно подняли наверх. Высокая лука  седла  надежно  зажала  воина
спереди и сзади, приняла на себя  часть  тяжести  доспеха.  Сын  Кетлера
перевел дух, снял с крюка шлем и перевесил его на седло. Курт подал лэнс
и побежал к своей лошади. Рыцарь установил копье  вертикально,  закрепил
его за крюк, легонько кольнул шпорой коня, направляя его к священнику.
   - Нам еще долго бродить по лесу, господин епископ? -  громко  спросил
он. - Помнится, именно вы взяли на себя обязанности проводника.
   - Нам осталось пересечь два озера,  господин  кавалер,  и  пройти  по
одной протоке. Я думаю, сегодня к вечеру мы  выберемся  на  Лугу.  Если,
конечно, не станем ожидать заката здесь.
   - Не станем, - на скулах командующего  заиграли  желваки.  -  Трубач!
Играй поход!
   Разумеется, еще не все кнехты успели уложить палатки своих господ  на
повозки, и часть лошадей все еще бродят  без  седоков  -  ничего.  Через
час-другой нагонят и встанут в общий строй. Впредь  наука:  укладываться
быстро, а не тянуть со сборами до полудня...
   Покамест армия находится в  диких  необжитых  лесах,  можно  поменьше
беспокоиться о враге и побольше - о дисциплине.
 
*** 
 
   Зализа проснулся от звука коротко тренькнувшей тетивы,  откинул  край
медвежьей шкуры и  выглянул  наружу.  Бояре  в  большинстве  уже  успели
подняться, тут и там горели костры, над наволоком  полз  запах  горячего
варева. Опричник вздохнул и выбрался из теплого логова наружу.
   С луком баловался латынинский новик - видать,  не  давало  ему  покоя
мастерство тощей иноземки. Купец Логинов, выстроивший свои сани  в  круг
на лужском льду, разворачивать обоз явно не собирался  и  тоже  разводил
огонь.  Оно  и  понятно.  Его  полтора  десятка  людишек  от  татей  али
скоморохов,  может,  и  отобьются,  но  против  армии,  естественно,  не
выстоят. А потому пристроиться к поместному ополчению торговому человеку
было очень с руки.
   - Не отстанет, - понял Зализа. - Пока к  Пагубе  не  свернем,  так  и
останется за спиной висеть.
   - Эй, Семен! - окликнул его боярский сын Старостин. -  Подходи,  каша
поспела.
   Это дело упускать  было  нельзя,  и  опричник  немедленно  извлек  из
спрятанной в валенок тряпицы свою  изрядно  погрызенную,  но  все  равно
любимую ложку. Потому как Нислав тоже оказался принят в общую артель,  у
котла все восемь человек не помещались, и пришлось строить круг - первый
воин зачерпывал гречневую кашу с длинными мясными волокнами,  отходил  в
сторону  и,  прихватывая  губами  разваренную  крупу,  отходил  в  конец
очереди. К тому времени, когда он снова приближался к котлу,  ложка  как
раз опустошалась и пора было зачерпывать новую.
   - Ты мои припасы в  общий  котел  тоже  сосчитай,  -  сказал  Феофану
опричник, когда в котелке показалось  дно.  Опричник  тщательно  облизал
ложку завернул ее назад в тряпицу и добавил:
   - Не назад же мне их везти? Только это мы на вечер  отложим.  А  пока
пошли седлать.
   Бояре разобрали из табуна на  реке  своих  коней,  уложили  на  место
скатки и котомки, затянули подпруги, и вскоре  все  поднялись  в  седло.
Зализа  неторопливо  двинулся  вперед,  по   уже   изрядно   проторенной
купеческими санями дороге.
   Торговый гость Кондрат, как он и  предполагал,  пристроился  в  хвост
колонны, благо  излишне  погонять  упряжных  лошадей  не  требовалось  -
опричник вперед не торопился.  Так,  не  походным  маршем,  а  неспешным
ленивым шагом рать двигалась еще часа два, пока после очередной излучины
впереди не открылся довольно протяженный участок реки.  Здесь  Зализа  и
вовсе остановился.
   Его нагнал Феофан  Старостин,  остановился  рядом,  немногим  впереди
Нислава.  Чуть  позже  подъехали  соседи  -  бояре   Мурат   и   Иванов,
пристроились с другой стороны, не решаясь прервать  раздумья  государева
человека.
   - А ладно стреляет иноземка, - неожиданно вспомнил Дмитрий Сергеевич.
- Хорошо, что мы летом их не нагнали. Половину витязей бы изранила.
   Опричник  повернул  к  нему  голову,   и   боярин   Иванов   тут   же
поинтересовался:
   - Так пошто стоим, Семен Прокофьевич?
   - Нислав, - вместо ответа повернулся к своему телохранителю Зализа. -
Ерошинского новика найди. Скажи, нужен.
   К тому времени, когда бывший милиционер высмотрел в воинской  колонне
знакомое  лицо  и  поманил  паренька  за  собой,  к   опричнику   успели
подтянуться купец Логинов со своими "подхватными людишками",  одетыми  в
толстые тегиляи, и еще несколько взрослых, опытных бояр.
   - Рассказывай, - приказал Зализа новику, объехавшему его спереди. - С
самого начала. Что я приказал?
   - Пройти отцу с нами до Гдова. И гонцов посылать, коли все в порядке.
   - Откуда?
   - От Бора, с  Пагубы  перед  устьем,  от  Лядов,  ну  и  самому  отцу
возвращаться, коли все ладно будет.
   - Как вы шли?
   - Перед Раглицами первый раз остановились, потом в Бору заночевали, и
отец меня назад послал. Дальше я не знаю.
   - Когда новик вернулся? - поинтересовался боярин Батов.
   - Позавчера ввечеру, - ответил Зализа.
   - За день Пагубу всю пройти  можно,  -  почесал  нос  рукоятью  плети
Феофан. - А то и назад вернуться.
   - Это да, -  согласился  боярин  Батов.  -  День  туда,  день  назад.
Вернуться должен уже вестник. Давно вернуться. Что делать станем,  Семен
Прокофьевич?
   Зализа молчал. В памяти его с внезапной ясностью всплыло предсказание
невской нежити: "Чую я, кровь проливается на рубежах  земли  русской,  у
большого озера в той стороне, где садится ввечеру Ярило ясное.  Чую,  не
остановится ворог у стольного града, пойдет дальше, смерть и муки неся".
Опричник не верил в то, что Орден рискнул вторгнуться в русские  пределы
- но никак, никак не мог вытряхнуть из памяти страшные слова.
 
*** 
 
   Дерптский епископ ехал впереди в гордом одиночестве, и  сыну  Готарда
Кетлера время от времени начинало мерещиться, что ветер под ногами  коня
священника дует не в ту  же  сторону,  как  по  всей  реке,  а  начинает
кружиться вокруг него, вздыматься вверх и  опадать  обратно.  Да  и  сам
властитель западных берегов Чудского озера с кем-то  явно  разговаривал.
Или он просто молился? Правда, за все время похода одинокий  всадник  не
перекрестился ни разу.
   Но вот епископ неожиданно натянул поводья и остановился,  оглядываясь
на собранный из крестоносцев головной отряд:
   - Впереди первое из озер, господин кавалер, - сообщил он и указал  на
чахлые полупрозрачные заросли за невысоким  сугробом.  -  Оно  откроется
сразу за ними. Но на этих озерах  часто  рыбачат  местные  чухонцы.  Они
могут нас увидеть.
   - Пусть смотрят, - с кривой  усмешкой  кивнул  командующий  и  громко
обратился к дворянам:
   - Господа кавалеры, настало время дать возможность  отличиться  нашим
оруженосцам. Пропустите их вперед, и пусть покажут, на что они способны.
   Отряд  замедлил  шаг,  разомкнулся,  давая  дорогу  полусотне   легко
вооруженных  всадников.  Их  кони  не  носили  доспеха,  сами  воины  из
защитного снаряжения ограничивались только кирасами и, иногда, поножами.
Но зато в руках у них  красовались  смертоносные  длинные  копья,  а  на
поясах висели длинные мечи.
   - Давай, Курт! - приободрил он проезжающего мимо де Лекса. - О  нашем
приходе в эти земли не должна знать ни одна живая душа!
   Кони и люди, успевшие замерзнуть долгим зимним  утром,  с  одинаковым
удовольствием перешли на широкую рысь, разгоняясь над замерзшей рекой, и
вихрем вырвались на широкий белоснежный простор озера Врево. Два  темных
пятна примерно в миле друг от друга на сахарно-чистом зимнем просторе не
увидеть было невозможно, и конники, разделившись на два неравных отряда,
ринулись в атаку, стараясь оказаться между чухонцами и недалеким от  них
лесом.
   Рыбаки, занятые вытягиванием из  проруби  длинной  сети  и  перебором
улова, по сторонам особо не смотрели, и никакой опасности от утекающей в
глухие необитаемые леса Пагубы не ожидали.
   Первыми под удар попались двое рыбаков, занимавшихся своим  делом  на
западной стороне озера. Определить их возраст было невозможно - длинные,
но без седины, волосы и бороды у обоих свидетельствовали лишь о том, что
они уже давно не дети, но еще и не старики. Распарившиеся,  они  скинули
тулупы на спину понуро свесившей  голову  лошаденке,  оставшись  лишь  в
кожаных, до пояса, бахилах и  коричневых  холщовых  рубахах  с  длинными
рукавами. Мужики дружно тянули за веревку с множеством крупных  узлов  -
уже затягивая снасть обратно  под  лед.  На  санях  высокой  серебристой
горкой  лежал  свежий  улов,  и  многие  красноперые  рыбешки  все   еще
продолжали трепыхаться, не веря в свою близкую кончину.
   - Ой, а это кто? - удивленно выпрямился один,  увидев  накатывающийся
конный отряд только тогда, когда всадники  уже  огибали  его  немудреную
повозку.
   Вместо ответа один из воинов с восторженным выкриком вогнал  граненый
наконечник копья ему в грудь и промчался мимо, оставив холодное древко в
теле еще стоящего на ногах, но  уже  мертвого  человека.  Второй  рыбак,
оглянувшись, успел отреагировать быстрее, поднырнул под копье и  кинулся
в сторону, бежать, перескочив через узкую установочную прорубь -  но  он
был один, а оруженосцев, желающих показать удаль и мастерство, -  больше
десятка. Потому, вместо чистого  поля,  несчастный  увидел  перед  собой
сразу трех несущихся на него с копьями наперевес чужаков.  От  смертного
ужаса он заорал во все  горло  и  попытался  остановить  несущий  гибель
наконечник руками, и даже вроде смог отпустить его  от  груди  вниз,  но
копье все равно вошло  ему  в  живот,  разрывая  и  выворачивая  на  лед
внутренности, откинуло в сторону, прямо на прорубь. В чистой  прозрачной
воде, медленно уходя вниз, стали расплываться бурые кровавые разводы.
   - Ты видел? Нет, ты видел? - громко спросил Курт де  Леке,  спускаясь
со своего коня. - Я вогнал ему лэнс точно в сердце! Он рта  раскрыть  не
успел!
   Молодой воин поднял копье, в несколько рывков выдернул его из тела  и
принялся снегом счищать кровь.
   - А мой как орал, ты слышал? - захлебываясь  от  восторга,  отозвался
другой оруженосец. - Он и крутился, и уворачивался, но я его  все  равно
достал!
   Остальные всадники,  которым  похвастаться  оказалось  нечем,  просто
столпились вокруг саней с рыбой и следили за происходящим у другого края
озера.  Там  язычники  услышали  предсмертный  крик,   успели   осознать
опасность и кинулись врассыпную. Один по дикарской своей  глупости  даже
заскочил в сани и принялся погонять лошадь -  словно  на  повозке  можно
убежать от верхового.
   Первым из троих рыбаков погиб  тот,  что  кинулся  к  близкому  лесу.
Нагнавший его оруженосец очень красиво и даже изящно вонзил  свое  копье
ему между лопаток, причем вогнал не наполовину древка, как  де  Лекс,  а
лишь самый кончик - ровно настолько,  чтобы  убить,  но  чтобы  лене  не
застрял и его удалось сразу вытащить обратно.
   Вторым попался тот, что удирал на санях.  Пару  раз  оглянувшись,  он
понял,  насколько  быстрее  мужицкой  повозки   скачут   преследователи,
спрыгнул с нее - но споткнулся, несколько раз перекувырнулся,  и  больше
не вставал, поскольку рядом с ним  уже  начали  стучать  в  лед  кованые
копыта. Наверное, язычник надеялся,  что  с  высокого  рыцарского  седла
достать его мечом не удастся, или что его примут за мертвого и не тронут
- но один из всадников опустил копье и пришпилил рыбака ко  льду  -  уже
без всякого изящества, просто по необходимости.
   Дольше всех прожил молодой безбородый  и  безусый  паренек,  бездумно
кинувшийся бежать вдоль вытянувшегося на несколько миль  озера.  За  ним
погнались такой же юный Фридрих фон Фосс, пятый сын в довольно известной
дворянской семье, и виконт де Поншартрен,  которого  отец,  граф  Монфор
Симон Адольф желал воспитать настоящим воином, а потому доверил  Ордену.
Родовитые дворяне, скача в двух десятках шагов  позади  язычника,  долго
обсуждали, кому из них надлежит нанести смертельный удар  -  пока  рыбак
сам  не  рухнул  на  снег   от   усталости.   Оруженосцы   приблизились,
остановились рядом. Паренек попытался встать, сделал пару шагов, упал на
колени,  окончательно  обессиленный.  Атаковать  такую  жертву  по  всем
правилам воинского искусства орденцам  показалось  скучно,  поэтому  они
просто потыкали ему в спину мечами и повернули к своим.
   Дорога освободилась - и воинская колонна уже  вытягивалась  неспешным
шагом на лед озера, больше не боясь быть обнаруженной неприятелем.
   - Лошадь что ли из упряжи вырезать? -  задумчиво  предложил  один  из
оруженосцев. - Будет заводной конь.
   - Оставь, -  посоветовал  де  Леке.  -  Все  равно  кетлеровский  сын
кому-нибудь из пеших ливонцев отдаст. Пусть начетник разбирается.
   Рыцарские пажи поскакали в сторону головного отряда.
   Ехавший первым дерптский епископ внимательно вглядывался в стену леса
по левую руку. Поначалу она казалась неразрывный,  но  вот  внимательный
взгляд священника  обнаружил  просвет,  черный  всадник  повернул  туда,
удовлетворенно кивнул и  призывно  махнул  рукой.  Протока  со  странным
названием Быстрица, соединяющая два озера, начиналась именно здесь.
 
*** 
 
   Зализа не верил, что Орден смог проникнуть в русские  пределы,  никак
не выдав своих намерений  ни  торгующим  в  Ганзе  торговым  гостям,  ни
собирающим в Ливонии дань  монахам,  ни  православным  священникам,  что
наверняка предупредили бы единоверцев о грядущей опасности. Не верил. Но
знал он  и  то,  что  самые  глупые  правила  поведения  рати  в  походе
продиктованы большой кровью, пролитой русскими людьми во многих  землях.
Одно  из  них  гласило:  внезапно  исчез  разъезд  -  считай,  что   там
подкрадывается враг. Веришь, не веришь - а обычай соблюдай.
   - Боярин Мурат, - повернул он голову к осевшему  в  Северной  Пустоши
татарину. - Бери своих смердов и сыновей, да скачите  по  Ауте  на  день
пути вперед.
   - Вестника прислать, али как? - хищно оскалился шуйский волостник.
   - Вестника ты в Бор зашли, пусть про мой  дозор  поспрошают.  А  сам,
встретишь, не встретишь кого, всем разъездом к вечеру назад возвращайся.
   - Понял, Семен Прокофьевич, - татарин поворотил коня  и  разбойничьим
посвистом стал созывать своих витязей.
   - А ты, Дмитрий Сергеевич, - повернулся  Зализа  к  боярину  Иванову,
пройди две версты ниже по реке и поставь по  обоим  берегам  ратников  в
засеку.
   - Сделаю, Семен Прокофьевич, - кивнул тот.
   - Феофан, разбивай лагерь. Вслепую я ополчение не поведу.
   -  Это  верно,  Семен,  -  боярин  Старостин   отправился   выполнять
распоряжение.
   - Так что, Семен Прокофьевич, -  не  очень  уверенно  спросил  купец,
ощутивший себя в самом центре военной кампании. - Гуляй-город рубить?
   - Гуляй-город? - переспросил опричник,  и  вспомнил  еще  одно  очень
важное на  войне  правило:  лучше  сделать  лишнее,  чем  оказаться  без
необходимого. Зализа вздохнул, и уверенно кивнул:
   - Рубить!
   Воинская колонна опять свернула на широкий наволок.  Бояре  скидывали
на заснеженную землю котомки и чересседельные сумки, расседлывали коней,
пуская их порезвиться на снежном просторе. А вот купец на этот раз  ушел
с реки и,  высматривая  между  соснами  просветы  или  срубая  невысокую
поросль, стал заводить обоз в лес. Углубившись на  пару  сотен  саженей,
работники  Кондрата  Васильевича  принялись  спешно  разгружать   товар.
Впрочем, несколько людишек уже начали  выбирать  сосенки  в  пол-обхвата
толщиной и умело рубить их под самый корешок.
 
*** 
 
   В это самое время на  Кауштин  луг,  рядом  с  недавно  поставленными
избами селения опричных иноземцев, начали одни за  другими  выкатываться
тяжело груженые сани, послышались громкие мужские голоса, заржали  кони.
На тихом заснеженном поле внезапно стало шумно и тесно. Нежданные  гости
накрывали   коней   попонами,   некоторые   вовсе   распрягали,   громко
переговаривались, шутили и смеялись.
   Пожалуй, единственное, что утешало стоящего в  воротах  Сашу  Качина,
оставленного в опустевшем поселке с пятью женщинами и шестью мужиками  -
это то, что нежданные гости размашисто крестились  на  крест  поселковой
часовни, снимая шапки и низко кланяясь, а не рвались под  крыши,  следуя
извечному русскому правилу: накорми, обогрей, баньку стопи, а  уж  Потом
вопросы задавай.
   Бани в поселке, впрочем, пока не имелось.
   Когда  из  леса  появился,  верхом  на  коне,  купец  Баженов,  Качин
наконец-то почувствовал облегчение и даже, поддавшись общему настроению,
широко перекрестился.
   - Вот и прибыли! - остановившись у  края  зарослей,  приободрил  Илья
Анисимович все идущих и идущих из заснеженного леса мужиков. -  Здесь  и
отдохнете.
   Саша, оглядев массу саней, людей и лошадей, с непривычки показавшуюся
несчитанной, двинулся к купцу. К тому  времени,  когда  он  добрался  до
Баженова, тот уже объяснял чернобородому  крепышу  в  красном  зипуне  и
мохнатой бесформенной шапке:
   - Лес боярин дозволяет рубить невозбранно. Но дабы на дело шло, а  не
баловства ради! Скотину хозяевам в сарай пока сгоните,  он  ноне  пустой
стоит. Каши и зерно туда  же  сгрузите,  на  кошт  хозяин  вам  выделять
с