ли шкатулку красивую они еще могли, вот ломать просто так, чужого разорения ради они не умели. Получись еще драться за усадьбу, раны получать, друзей убитых видеть - может и осерчали бы. А так... Набрали воины себе кое-какой рухляди, взломали несколько сундуков, вышибли одну дверь - и все. Ну, зарезали пару свиней - так и то только себе на пропитание. Зализа, правда, в отместку за Урака всех лошадей из конюшни забрал, но в остальном усадьба почти не пострадала. Нет, недаром государь Иван Васильевич себе в опричники только молодых людишек берет - никого старше двадцати пяти годков нету. Кровь молодая, горячая, все хотят Великую Русь, Третий Рим на этой земле поставить, а не дикое ляхтское безобразие терпеть. Вот опричники бы тут все по бревнышку раскатали и в поленницу сложили - не поленились. Себе на потеху, другим крамольникам для вразумления. А стрельцы... 
   Зализа вспомнил своего друга боярского сына Толбузина, приведшего его
в опричнину, но оставшегося при государевом дворе. Грамотку бы хоть  ему
отписать, да посылать не с кем. Связанного боярина везли  привязанным  к
коню, но накрытым поверх головы кафтаном - дабы позора не имел,  поежели
следствие от наговора его оправдает. Однако толку  от  такой  скрытности
оказалось мало: встречные смерды, крестясь, яко на икону, ломали шапки и
низко кланялись своему  барину.  Опасаясь  бунта,  опричник  не  рискнул
останавливаться на ночлег в деревне, а свернул ближе к вечеру в лес, где
и вывел стрельцов на потайную поляну.
   Десятники выставили вокруг стана усиленную  стражу,  но  ночь  прошла
спокойно,  а  вечером  следующего  дня  боярина  Волошина   благополучно
доставили в Копорье.
   Пока Капитон искал подьячего, да извещал  о  скором  допросе  воеводу
Кошкина и отца Петра, Зализа просмотрел  найденные  грамоты,  но  ничего
интересного не обнаружил. Здесь  имелись  грамоты  отчинные,  бессудные,
отводные, рядовые, сотные, ввозные указы - видать, копились  бумажки  не
одно поколение. Среди прочего нашлись совсем древние свитки  с  Нагорной
проповедью и Откровением  Иоанна  -  хотя  место  им  не  под  седалищем
кого-либо из смертных, а на  церковном  аналое.  И  хотя  Семен  не  был
уверен, что  хранение  священных  записей  в  стуле  имеет  отношение  к
чародейству, пришедшему отцу Петру о своем подозрении он доложил.
   - Спасибо, сын мой, - кивнул священник, развернул свитки, внимательно
их прочитал, после чего спрятал в широкий  рукав  рясы.  -  Об  этом  мы
спросим самого боярина.
   Следом  за  иереем  подошел  угрюмый  воевода  крепости,  и   Капитон
отправился за пленником.
   Харитон Волошин встал  перед  столом  "допросной  избы"  без  страха,
взгляда не отводил, не оправдывался и о снисхождении не молил.
   - Не хочешь ли покаяться в грехах своих,  сын  мой?  -  проникновенно
спросил его священник. - Очистить душу  свою  пред  господом,  облегчить
совесть нашу, избавив от необходимости причинять тебе боль телесную?
   - Нет на мне грехов перед землей  русской  и  перед  государем  наши,
Господом помазанным на царский стол.
   - А пред самим Господом греха у тебя нет? Не грешен ли ты в  ворожбе,
идолопоклонничестве али чародействе?
   - Нет, отче. Крестным знамением осенить себя  не  могу,  потому,  как
кромешник бесчестный руки мне связал. Но креста на мне нательного он  не
нашел, я с ним с самой купели не расстаюсь.
   Отец Петр подошел к боярину, вытянул за тонкую льняную нить небольшой
медный крестик, перекрестился и опустил его назад, пленнику на грудь.
   - А пошто боярин, свитки священные в стуле своем хранил  и  седалищем
своим их каждодневно попирал? - извлек иерей из рукава найденные Зализой
грамоты.
   - To... - облизнул боярин пересохшие губы. - То  мой  прадед,  Трифон
Олегович Волошин, в самом Иерусалиме перепись сделать заказал... Дабы  с
самой Святой Земли, по которой нога Господа нашего ступала, в наш дом...
Привесть...
   - Так пошто ты их под задом своим  держал?!  -  громогласно  вопросил
священник.
   - Самое надежное место... В доме... - выдержка изменила  боярину,  он
сглотнул. - Но в чародействе не замешан... Господом клянусь.
   - Странные вещи деятся в  наших  землях  нынешним  летом,  боярин,  -
неожиданно подал голос воевода Кошкин. - Мор пришел  во  Псков  и  город
этот, опора земли нашей, вовсе обзлюдел;  незнамо  откуда  свалились  на
берега Невы, что Великий князь Александр от свена  заслонил,  две  сотни
латных иноземцев  с  колдунами  странного  вида.  С  Новагорода  человек
пришел. Сказывает, хотя  после  мора  всем  псковским  купцам  и  прочим
людишкам вход в город был запрещен, однако и там лихорадка  началась.  И
при всем этом  Ливонский  орден  вдруг  воспротивился  тягло  государево
платить и вроде как новые воровские шайки для набега собирает.  Чувствую
я за этим злонамеренную руку тайную, что крамолу готовит,  и  не  только
для Северной пустоши, но и для самого государя.
   - Моего участия в этом нет, Павел Тимофеевич, - с прежней  твердостью
ответил Волошин. - Нет на мне греха.
   - Что ж, - вздохнул воевода. - Коли так: Семен Прокофьевич, читай.
   Зализа взял допросные листы обоих колдунов и  начал  подробно  читать
для обвиняемого те их места, где они  доносили  на  боярина  Волошина  о
чародействе и желании извести самого царя.
   - Что теперь скажешь, боярин? - поинтересовался Кошкин.
   - Нет на мне вины, - твердо повторил боярин Харитон.
   Воевода тяжело вздохнул, потом кивнул крепостному татю:
   - Дыбу.
   Палач, дабы не попортить дорогую рубаху, снял ее с боярина, стащил  с
него шелковистые порты, потом споро закрепил за спиной веревку и  быстро
подтянул обвиняемого на удобную для битья высоту. Когда руки вывернулись
в плечах, служилый  боярин  только  крякнул,  словно  от  неожиданности,
дождался первого удара, после чего громко показал:
   - Нет на мне никакой вины ни перед государем, ни  перед  Господом.  А
что кромешник безродный клевещет, так такова его подлая натура.
   Воевода Кошкин укоризненно покачал головой,  и  дал  Капитону  сигнал
продолжить пытку, однако до самых сумерек боярин  только  вздрагивал  от
боли и поносил гнусными словами самого опричника и всех его  предков.  В
конце  концов  усталые  следователи  постановили  пытку   прекратить   и
произвести боярину Харитону очную ставку с доносчиком. А чтобы  он  смог
после пытки отдохнуть, отложили очную ставку на одну неделю - семь дней.
   Утром следующего дня засечники вместе с табуном из  пятнадцати  коней
отправились к устью Невы менять наряд. Зализа молча скакал на  несколько
шагов впереди и обдумывал услышанное вчера известие: в  Новагороде  мор.
Стало быть, ни псковичи, ни  новгородцы  на  защиту  рубежей  встать  не
смогут. Воеводе Кошкину хорошо: но за толстыми стенами сидит, у него сто
стрельцов  в  гарнизоне,  да  Большой  наряд.  В  Гдове  тоже  самое.  В
Иван-городе и  Яме  гарнизон  вдвое  больший.  И  только  он  со  своими
засечниками один на всю Северную пустошь, и  именно  на  него  в  каждой
деревне смотрят как на защитника земли  русской  -  и  привечают  именно
поэтому, и уважают за это. Как он жить сможет,  если  ливонский  кавалер
Иван сумеет-таки собрать армию и двинуться на пограничные земли? Чем его
остановить? Псков и Новагород ноне не помощники. Хоть сам поперек дороги
ложись, да в землю врастай, как богатырь Святогор.
   - Господь всемогущий, вседержитель  наш,  снизойди  до  рабов  своих,
пошли на наши земли дождя... - тихо забормотал он, поглаживая  нагрудные
пластины  юшмана:  то  место,  где  под  броней  и  поддоспешником,  под
застиранной рубахой лежал нательный медный крест.
 
Глава 18 
ОДНА ФРАЗА 
 
   К вечеру  сменив  черносотенцев  в  засеке  у  Невской  губы,  Зализа
переночевал с ними в поле,  а  утром  отправился  домой.  Последние  дни
заставили его изрядно помотаться по Северной пустоши, и он хотел хотя бы
полдня просто посидеть в избе, которая, вроде  бы,  последние  два  года
стала его домом, снять доспех на половину дня и всю ночь,  попариться  с
квасным паром, выпить меда и не бояться что весь мир обрушится, если  он
хоть одно лишнее мгновение посвятит сну.
   - Как тут без меня? - спрыгнул он с коня рядом с Лукерьей. - Мелитина
не родила.
   -  Нет,  барин,  все  ждет,  мается  сердешная,  -  покачала  головой
приживалка, забирая поводья. - А откуда столько лошадей?
   - Прибыток случился, Лукерья, - рассмеялся опричник. - Ну, корми нас,
пои, баньку нам топи.
   - Поставить-то во двор некуда, - сокрушенно оглядела небольшой  табун
хозяйка. - Разве Бережным часть отогнать.
   - Что, в ночное с ними послать некого? - Зализа поморщился: а ведь  и
вправду могло быть некого. - Ну, ты придумай что-нибудь.
   - Барин, - спохватилась Лукерья. - Афеня из  Рабитиц  заходил,  Егор.
Передавал, что чужак странный в мертвой деревне поселился, в  Кельмимаа.
А еще передавал, купец Першин в Почапе послезавтра будет, по уговору.
   - Угу, - кивнул Зализа.
   Значит, опять чужак на Неве объявился... Проверить его надобно. Купца
надобно повидать... Придется завтра опять во весь опор лошадей гнать.
   - Барин, - опять окликнула его приживалка. - А еще бают, у Матрены из
Еглизей мужик пришлый поселился. Виду странного...
   Опричник поморщился. Теперь и вправду все  расчеты  летели  кувырком.
То, что у Матрены поселился мужик, это конечно хорошо  -  но  проверить,
кто таков тоже надобно! Да еще в своей, собственной деревне...  Придется
с чужаком на Неве до следующего объезда  повременить.  Настроение  опять
оказалось испорчено - теперь пар не  пар,  а  мысли  в  голове  крутится
всякие будут. А ну, тать давешний у нее поселился? Тут мужик не мужик, а
место ему на суку, у проезжей дороги: чтобы знали купцы  -  государь  не
дремлет, баловства на  тракте  не  позволит,  и  на  всякого  татя  свой
опричник завсегда найдется.
 
*** 
 
Утром, когда Станислав понял, что рука более-менее начала его слушаться, то первое, что сделал - это достал и проверил свой "Макаров". Раз тут такой образ жизни, что в любой момент бандит из леса выйти может, оружие следует иметь под рукой. Увы - в обойме оставался один-единственный патрон. Впрочем, даже один выстрел лучше, чем ничего - Погожин опустил пистолет в кобуру и перепоясался ремнем. Немного подумал, взял трофейный меч, вышел на крыльцо и стал прикидывать, как сделать ножны, чтобы повесить рядом с кобурой. 
   Издалека  послышался  дробный  стук  копыт,  хорошо  передающийся  по
утоптанной земле. Милиционер, наученный горьким опытом, взял меч в руку,
спустился по ступеням, прокрался вдоль стены и из-за  угла  выглянул  на
тропу. Там, промчавшись мимо соседского дома, приближались три всадника,
следом за которыми скакало еще три неоседланных коня. Со  стороны  луга,
бросив грабли, торопилась Матрена, на ходу вытирая руки о подол. Заметив
ее, всадники притормозили  своих  коней,  и  стали  двигаться  неспешным
шагом. Женщина остановилась в нескольких шагах, низко поклонилась:
   - Долгих лет тебе, барин Семен Прокофьевич.
   - Здравствуй и ты, Матрена. Как рожь твоя нынче? Уродилась?
   - Уродилась, барин, слава тебе Господи, - перекрестилась она. - А еще
Бог дал, татя с Никольского болота мы поймали.
   - Да ну? - удивился гарцующий на коне воин. - Значит, это был он? Как
же ты смогла, хитрая ты баба?
   - То не я, то мужик его побил, что в доме приютила.
   - Мужик все-таки, стало быть? - сразу посерьезнел ратник, и  спрыгнул
с коня. - Ну, показывай гостя.
   Станислав узнал знакомое лицо, знакомые доспехи,  штаны,  речь,  и  у
него резко екнуло сердце - но деваться  было  некуда  и  он,  перехватив
поудобнее меч, шагнул навстречу.
   - Ага, - словно споткнулся воин, увидев знакомое лицо,  странную,  но
уже знакомую одежду, широкий форменный ремень с кобурой на боку. -  Вот,
значит, кто у Матрены поселился...
   Первым порывом у Зализы было накинуться на чужеземца, скрутить его  и
уволочь с собой в допросную избу,  но...  Но  тогда  не  будет  опять  у
Матрены мужика, а у него - хорошего  работника.  Мужик-то  здоровый,  на
голову выше любого на Ижорском погосте. Дети должны пойти крепкие...
   - Брось меч, - негромко приказал  Зализа.  Погожин  медленно  покачал
головой из стороны в сторону.
   - Кланяться он у тебя, я вижу, не умеет, - с усмешкой покосился Семен
на Матрену. - Слушаться тоже. А ведь такие у нас долго не живут...
   - Нислав, брось! - кинулась к мужику баба. - Положи,  Господом  Богом
тебя заклинаю. Барин осерчает!
   - Барин? - от таких слов Погожина  явственно  покоробило,  и  он  еще
крепче вцепился в рукоять меча.
   - Брось, Нислав, - опустилась на колени Матрена. -  Ну  не  делай  ты
меня вдовой еще раз...
   Зализа, с интересом склонив голову набок, ждал. Своей сабли  он  пока
что даже не прикоснулся. Мужик, глядя на убивающуюся  женщину,  скрипнул
зубами, что-то пробормотал, но все-таки сдался и с яростью вонзил клинок
в землю.
   - Пойдем, - кивнул Зализа на жнивье и первым зашагал по лугу.  Отойдя
шагов за двести он повернулся к мужику:
   - Слушай меня внимательно, Нислав. Я могу  распять  тебя,  яко  евреи
Господа нашего распяли, могу запороть насмерть, могу повесить, ако татя.
Я же могу земли тебе дать, сколько поднять сможешь, оброк с тебя  снять,
подъемными одарить. Матрену могу тебе могу отдать со всем хозяйством. За
ней недоимки за год числятся... Все зависит  от  того,  скажешь  ты  мне
правду или нет. Ты понял меня, Нислав?
   - Понял, - угрюмо кивнул мужик.
   - Тогда ответь: откуда вы пришли, Нислав?
   Мужик угрюмо застонал, уселся прямо на жнивье и схватился за  голову.
Зализу его реакция почему-то не удивила. Он спокойно ждал ответа, вороша
носком сапога уже подсохшую скошенную траву.
   - Делай со мной что хочешь, барин, - устало  ответил  мужик,  опустив
руки и глядя прямо перед собой, - но я не знаю.
   - Что ж, - после короткого колебания решил опричник. - Лгать  ты  мне
не стал, поэтому карать тебя я не стану.  Но  и  не  ответил,  а  потому
вознаграждать - тоже. А жить - оставайся. Разрешаю.
   Он направился к засечникам, но не успел пройти и  десяти  шагов,  как
позади послышался топот:
   - Эй... Постой... Как его... Черт... Барин, постой!
   Зализа не без удивления оглянулся.
   - Постой, барин, - теперь это слово  Нислав  произносил  без  особого
усилия. - Постой...
   - Ну?
   - Понимаешь... - замялся мужик. - Понимаешь, не умею я пахать. Пахать
не умею, молотить не умею, косить  толком  тоже.  В  общем,  не  умею  я
ничего. Всю жизнь занимался только тем, что службу нес. Короче, вижу  я,
что ты человек служивый, начальник... В общем, возьми меня в отряд!
   - На ратную службу рвешься? - задумался Зализа. С одной  стороны,  он
при этом терял смерда. Правда, судя по признанию, смерда никудышного.  С
другой - приобретал ратника. С виду крепкого, сильного, а вот на деле...
   - Хорошо, - кивнул опричник, вытягивая из ножен саблю.  -  Бери  свой
меч.
   -  He  надо,  барин!!!  -  отчаянно  завизжала  Матрена  кидаясь   им
навстречу.
   - Да ничего с ним не сделается! - шарахнулся от неожиданности  Семен.
- Твой он, Матрена, твой! Пусть живет, вдова Трофимова, забирай.
   - Подожди секунду, - Нислав коротко обнял женщину, тут же отпустил  и
выдернул из земли меч.
   - Давай, - разрешил Зализа. - Показывай, на что ты способен.
   Погожин взялся за меч двумя руками, вскинул его над головой, готовясь
обрушить его на воина и... Ощутил легкое  покалывание  у  себя  на  шее.
"Барин" укоризненно поцокал языком, отвел кончик сабли от  его  горла  и
отступил на пару шагов. Приглашающе кивнул.
   На  этот  раз  Станислав  предпочел  держать  клинок   перед   собой,
постепенно подступая к противнику, сделал стремительный выпад, собираясь
уколоть его в грудь - но красиво, как это делали в  кино  мушкетеры,  не
получилось: слишком тяжелый меч едва не вывихнул кисть, а  воин,  легко,
едва ли не нежно, отведя его оружие в сторону, быстрым движением опустил
клинок сабли ему на лоб.
   - Нет, - покачал головой Зализа. - Тебя убьют в первой сшибке.  Лучше
учись пахать.
   - Увечный он, барин, - вступилась на  Нислава  Матрена.  -  Тать  его
кистенем зашиб.
   - Тать! - вспомнил опричник. - Где он?
   - В подполе, Семен Прокофьевич.
   - Василий, Феня, - оглянулся воин на всадников. - Извлеките-ка его на
свет Божий.
   Тем  временем  Станислав  лихорадочно  искал  выход  из   сложившейся
ситуации. Пахать деревянной сохой, жало которой  обито  железом,  он  не
сможет, даже если захочет - этому не один год учиться  нужно.  Фехтовать
на мечах с опытным воином, каковым  явно  является  "барин"  бесполезно.
Если он хочет оказаться зачисленным в отряд, показывать нужно не то, что
он сам только по телевизору видел, а то что он  действительно  умеет.  А
чему его учили? Стрелять, вязать шпану и работать с дубинкой. Стрелять в
этом мире, похоже, не из чего, а вот дубинка...
   Станислав взглянул на меч: нет, его правильным хватом  не  взять,  об
клинок порежешься. Погожин кинул  оружие  на  траву,  отскочил  к  груде
заготовленной  дранки,   разломал   одну   дощечку   пополам,   примерил
получившуюся палку по рукам - нормально.
   - Эй, барин, - окликнул он воина. - Давай еще одну попытку?
   - Давай, - согласился опричник, заинтересовавшись его манипуляциями.
   Погожин, взяв палку двумя руками,  немедленно  пошел  в  наступление.
Воин, не очень понимая, как вести себя в  подобной  ситуации,  помедлил,
потом попытался нанести рубящий удар в голову. Милиционер принял его  на
палку, приподнял ее вверх, подскальзывая под  руку,  захватил  кисть  и,
проворачиваясь всем телом с одновременным наклоном, уложил противника на
землю, четко зафиксировав внизу болевым зажимом.
   - Отпусти, - зашипел "барин". Воин, потирая руку, поднялся на ноги. -
А ну, еще раз.
   Теперь он попытался Погожина уколоть, но милиционер по всем  правилам
пропустил его перед собой, захватил вооруженную руку, прижав ее к груди,
опять провернулся всем телом, выкручивая конечность  воину  за  спину  и
уложил того мордой в траву.
   - Еще! - потребовал ратник, поднявшись на ноги.
   - Давай, - Станислав почувствовал воодушевление. -  Вот  он  я,  бери
меня.
   Однако фокус больше не прошел: воин не позволял сблизиться с собой на
близкую дистанцию, моментально отступая и уворачиваясь. Кольчужная сетка
и стальные пластины сверкали на солнце,  словно  змеиная  кожа,  обтекая
гибкое тело подобно  драконьей  чешуе.  Пару  минут  Погожину  удавалось
парировать деревянной палкой удары  клинка  и  даже  пытаться  проводить
атаки, но в конце концов "барин" не только ушел от захвата, но и ощутимо
приложил его клинком в бок, после чего окончательно успокоился.
   - Согласен, - кивнул он, вкладывая саблю в ножны. - Сразу  не  убьют,
выживешь. Но есть еще одно.
   Зализа кивнул в сторону татя, которого засечники выволокли на улицу и
поставили в жнивье на колени.
   - На разбое попался? - спросил опричник.
   - На разбое, - с готовностью подтвердила Матрена.
   - Ну, а раз так, - подобрал Зализа меч и  протянул  его  Погожину.  -
Зарежь его.
   - А почему я? - не понял милиционер.
   - Ты хочешь стать воином, - развел руками опричник. - А  воин  обязан
преступать заветы Божий и убивать врагов земли  нашей.  Покажи,  что  ты
способен ради долга воинского  преступить  запрет  Господа  на  пролитие
крови.
   - Но ведь он всего лишь вор, - попытался  объяснить  Погожин.  -  Вор
должен сидеть в тюрьме. Ну, там, три года, четыре. Сколько суд решит,
   - Четыре года? - поразился опричник. - Целых четыре года? А  кто  его
все это время кормить станет? Ты? Или Матрена? А потом что?  На  свободу
станишника  отпускать?  Пусть  опять  грабит?  Не-ет,  такое  только   в
престольной придумать могут. Живут они там  богато,  государь  милостив.
Это они могут за кражу руку или ногу отрубить, а потом  отпустить.  А  у
нас разговор простой: сук и пеньковая веревка.
   - Я согласен стать воином, а  не  палачом.  Одно  дело  в