на ноги лошадям  для
защиты.
   Неф - венецианское двухмачтовое торговое судно. Н. имело один  люк  в
палубе и вырез в борту для погрузки товаров непосредственно на твиндек -
межпалубное пространство. Иногда строились трехпалубные  Н.  имеющее  30
метров в длину, 12 метров в ширину и 500 тонн грузоподъемности.
   Пелис - см. Дублет.
   Постава - мера объема ткани: объемный тюк,  запечатанный  специальной
пломбой, гарантирующей  соответствие  ширины  и  длины  товара  принятым
нормам.
   Припекало - славянский бог любострастия,  покровитель  блудодействия,
жадный до красивых женщин и мужчин.
   Разрядный приказ - государственное учреждение  на  Руси  в  XVI-XVIII
веках. Р.П. ведал служилыми людьми, военным управлением, южными районами
государства, жалованьем бояр. Руководил военными действиями, назначением
полковых и городских воевод, пограничной службой.
   Рогатина - в боевом вооружении вид прочного,  массивного  наконечника
копья, предназначенный для нанесения бронебойных ударов.
   Салиса  -  ныне  город  Салацгрива.  Самбук  -  лестница  для  штурма
крепостных стен.
   Священная  Римская  Империя  (Священная  Римская  империя  германской
нации) - гос-во, основано германским королем Отгоном  I,  подчинившим  в
962 году Северную и Среднюю Италию вместе с Римом. Включала совр. Чехию,
Бургундию, Нидерланды, частично Швейцарию.
   Сюрко - верхнее женское платье без рукавов.
   "Тегиляй  в  рассоле  вымачивать"  -  методика   усиления   прочности
матерчатых доспехов путем их вымачивания в крепком  растворе  поваренной
соли и последующей сушкой.
   Убоина - говядина.
   Упланд - открытая широкая верхняя одежда с рукавами, род платья.
   Фелонь  (риза)  -   церковное   одеяние,   в   котором   производится
богослужение.
   Фогтия - см. Комтурия.
   Хулагу-хан   -   глава   отправленного   в   Палестину   монгольского
экспедиционного корпуса.



    Александр ПРОЗОРОВ 
    БОЯРСКАЯ СОТНЯ III 
    ДОНОС МЕРТВЕЦА 
 
    OCR Moonlight 
 
 
 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА 
 
 
http://www.bestlibrary.ru 
 
Анонс 
 
   Они всего лишь хотели сыграть  в  ролевую  игру.  Воссоздать  великую
битву далекого прошлого. Но - что-то случилось. Прошлое само настигло их
и стало реальностью. Вихри времени забросили  людей  нашего  столетия  в
кровавую  эпоху  царя  Ивана  Грозного.  В  страшные  годы  опричнины  и
бесконечных войн с Ливонским орденом. Здесь надо уметь сражаться.  Здесь
надо учиться выживать...
   Читайте  "Донос  мертвеца"  -   роман,   продолжающий   новую   серию
"исторической фэнтези".
 
Часть первая 
ЛУГА 
 
Глава 1 
КРОВЬ 
 
Bо все стороны от широкого и ровного, совершенно белого поля высоко к серому облачному небу поднимались темные вековые ели. На их пахнущих едкой свежей смолой ветвях лежали пухлые сугробы поблескивающего чуть синеватым отливом пушистого снега. Кое-где между стволами пытались подставить инею тоненькие веточки ивовые ростки, но на фоне древних многолетних деревьев они почти совершенно не различались. И всю эту картину зимнего лесного покоя накрывала сонная спокойная тишина. 
   Однако, где-то там, под толстым полуметровым слоем бескрайнего белого
покрывала продолжалась жизнь. Тихонько попискивали мыши, подкрепляя силы
в своих подземных кладовых и иногда выбираясь на прогулку по проложенным
в белом невесомом одеяле ходам. Там же следом за  ними  рыскали  игривые
горностаи, пряча свою пушистую, коричневую с  белым  брюшком  шкурку  от
жадных глаз волков или двуногих промысловиков.
   Пытались мышковать среди сугробов и лисицы - но эти хищницы  скрыться
под снегом полностью не могли, и время от времени их остроконечные уши и
рыжие взлохмаченные головы появлялись над белой гладью,  черные  бусинки
глаз настороженно оценивали  окружающее  безмолвие,  после  чего  усатые
мордочки снова скрывались внизу.
   Но вот сразу три рыжие морды приподнялись  над  сугробами  неподалеку
друг от друга и дружно повернулись в одну и ту же сторону. Замерли, явно
пытаясь что-то рассмотреть сквозь густой ельник. Казалось бы, ничего  не
происходило - но лисы придерживались совсем другого мнения: одна из  них
нырнула под прижатую снегом к земле еловую лапу и больше не  появлялась,
а две другие длинными прыжками  пересекли  ровное  поле  и  растворились
среди деревьев на другой стороне.
   Еще полчаса ничего не  происходило  -  а  затем  послышалось  громкое
недовольное фырканье, и в широком  просвете  между  деревьев  показалась
продолговатая и широкая лошадиная морда.
   - Вот и Луга, - разорвал тишину чуть сипловатый, с посвистом голос, и
на  заснеженный  лед  неторопливым  шагом  начал  вытягиваться   длинный
караван.
   Первым на гнедом жеребце ехал кряжистый кареглазый воин в простеньком
волчьем налатнике, накинутом поверх сверкающего  наведенными  пластинами
юшмана. На груди,  на  кольчужном,  панцирного  плетения  вороте  лежала
покрытая  инеем  окладистая  русая  борода,  голову  покрывала   толстый
войлочный подшлемник.  Когда  всадник  поворачивал  голову,  становилась
видна еще не полностью затянувшаяся рана на горле и  сбившийся  шелковый
платок - видимо, долженствующий эту рану закрывать. Руки, которыми  воин
держал повод коня, ниже локтя защищались  блесткими,  недавно  кованными
наручами, а ниже были спрятаны в большие суконные рукавицы,  отороченные
беличьим мехом. Впрочем,  правой  рукой  ратник  больше  придерживал  не
повод, а высоко поднятую рогатину.
   С широкого пояса  всадника  свисала  кривая  сабля  с  узкой  гардой,
тяжелый боевой кистень и нож  с  резной  костяной  рукоятью  -  явно  не
воинский клинок, а так, для баловства и мелких походных нужд.
   Выступающие из-под длинного подола русского доспеха ноги были надежно
спрятаны в кольчужные чулки,  скрывающиеся  в  самых  обычных  валенках,
поверх которых темнели высокие татарские батарлыги. У  левого  стремени,
под  остроконечным  шишаком,  болталась  изрядно  потрепанная  метла,  у
правого, под круглым щитом  из  легкого  тополя,  оскалилась  промерзшая
собачья голова с  крупными  кровавыми  каплями,  застывшими  на  кончике
черного носа. Позади, по обеим сторонам седла, почти  на  крупе  жеребца
лежали колчан, плотно набитый стрелами, и налуч,  из  которого  выступал
лайковый лук с уже натянутой тетивой.
   В поводу воин вел  заводного  серого  в  яблоках  коня,  на  спине  у
которого лежали пухлая скатка и холщовые чересседельные сумки.
   Следом двигался второй  воин,  разительно  отличный  от  предводителя
отряда: у седла его смотрела в небо  не  рогатина,  а  тяжелая  граненая
пищаль, за спиной  его  висел,  сверкая  остро  отточенным  полумесяцем,
стрелецкий бердыш. Сам всадник, гладко выбритый и ростом  почти  на  две
головы превышающий первого, одет был в перетянутый  форменной  портупеей
нарядный синий с яркими желтыми шнурами  зипун,  широко  распахнутый  на
груди. Из-под  зипуна  проглядывал  светло-синий  бронежилет  с  недавно
нашитыми матерчатыми ячейками патронташа и ворот  обычного  милицейского
кителя. Правда, на ногах у него оттопыривались пухлые меховые  штаны,  а
вместо ботинок так же серели грубые потоптанные валенки. Лука и стрел  у
второго воина не имелось, вместо них на крупе покачивался туго свернутый
медвежий тулуп и небрежно прицепленная к нему стрелецкая  берендейка.  В
поводу шла довольно щуплая кобылка, но и груза на ней лежало всего  одна
котомка.
   Дальше  отряд  составляли  обычные  русские  ратники,  собравшиеся  в
недалекий поход: серебрились инеем бороды,  неспешно  переступали  кони,
покачивались круглые и каплевидные щиты, согретые меховыми  налатниками,
поблескивали колонтари,  юшманы,  редкие  бахтерцы.  Впрочем,  некоторые
воины предпочитали обычные кольчуги, усиленные зерцалами или куяками,  а
то и вовсе ширококольчатые байданы. Бояре победней обходились  тегиляями
с нашитыми на груди стальными пластинами, кольчужной подстежкой - а то и
вовсе без  всякого  усиления.  Но  таковыми  в  основном  были  не  сами
помещики, а оружные смерды, поднятые в поход вместе - с барином согласно
требованиям писцовых книг. Многие ехали в шлемах -  не  столько  потому,
что опасались близкого ворога, сколько ради теплых,  густых  и  красивых
мехов, оторачивающих мисюрки  и  шлемы.  Почти  все  воины  придерживали
руками рогатины - верный признак похода на немцев. С рогатиной на  Руси,
как известно, ходят только на медведей и рыцарей -  против  татар  с  их
прочными  пластинчатыми  доспехами  приходится   браться   за   граненые
бронебойные копья.
   Головные воины проехали, раскидывая снег  копытами  коней,  несколько
гонов, после чего первый всадник неожиданно принял влево, поворотил коня
и остановился.
   -  Что  случилось,  Семен  Прокофьевич?  -  пристроился  сбоку  воин,
вооруженный пищалью и бердышем.
   - Подождем, Нислав, - прикрыв  горло  рукавицей,  ответил  первый.  -
Пусть  рать  плотнее  соберется.  Ползем,  ако  змея,  тонкой  ниточкой.
Нехорошо.
   Воинский  отряд,  заметно  сократив  шаг,  тем  не  менее   продолжал
двигаться,  но  ратники  подтягивались  друг  к  другу,   становясь   по
трое-четверо в ряд. Всадники тянулись и тянулись из леса на речной  лед,
стаптывая снег, и уже к середине колонны по всему  руслу  от  берега  до
берега он лежал не по колено, а от силы по Щиколотку.
   Нислав, несколько раз отъезжая от опричника и пристраиваясь  обратно,
смог-таки встать рядом с барином так, как надо:  по  левую  руку,  и  на
полкорпуса лошади позади. Теперь все выглядело так,  словно  командующий
армией со своим заместителем принимали парад. Впрочем, примерно так  все
и происходило: государев человек, посланный следить за порядком в землях
Северной Пустоши и оборонять рубежи  от  недруга,  проверял  исправность
конного и  воинского  вооружения  поднятых  в  ополчение  помещиков,  за
наличием у  них  полного  доспеха,  за  снаряженными  колчанами,  статью
жеребцов.
   Правда, несмотря на суровый  внимательный  взгляд,  мысли  государева
человека Семена Прокофьевича  Зализы  были  сейчас  довольно  далеко,  и
беспокоила его отнюдь не  исправность  оружия  и  соответствие  воинства
сотным грамотам. Он вспоминал про тревожную весть, пришедшую сразу двумя
путями: от помилованного царем  боярина  Волошина  и  через  присланного
Андреем Толбузиным гонца.
   Государь болен. Бояре сыну его присягать не  желают,  ищут  царя  меж
собой, а некоторые и на Литву смотрят. Смута грядет, новая  смута.  Буде
беда на рубежах случится - помощи из Москвы ждать пустое, а то и  самому
придется войско на столицу  вести,  волю  Ивана  Васильевича  исполнять.
Опять смута, опять притихшие  было  бояре,  государеву  длань  на  своих
загривках  ощутив,  возле  одра  темной  немочи  воду  мутить  начинают.
Потребно ополчение поместное подальше в леса увести, пока к боярам гонцы
не зачастили и грамоты подметные по усадьбам не замелькали.
   Ох, Русь Святая, за что Господь так  часто  испытания  на  долю  твою
насылает... Зализа машинально перекрестился и нервно  вздрогнул,  увидев
очередного появившегося из леса конника. Если до  этого  больше  четырех
сотен ратников прошли пусть и не в  одинаковых  доспехах,  но  хоть  при
полном воинском наборе, то сейчас на лед выезжали непонятно кто.
   Прежде всего, из оружия они имели только  дедовские  широкие  тяжелые
мечи, а то и вовсе подзабытые  на  Руси  боевые  топоры.  Доспехи  самые
разные и неожиданные, начиная от просто  куяков  и  заканчивая  кирасами
наподобие рыцарских. Одеты всадники были  в  старые  потертые  тулупы  и
шубы, на лошадях держались неумело и  даже  с  изрядным  страхом.  Кроме
того, русские воины испокон веков выходили в походы  на  двух  конях,  а
если путь ожидался неблизкий - то на трех, а то и на  четырех.  А  здесь
каждый ратник сидел на одной кобылке.
   Опричник невольно поморщился, вспомнив, что именно эти  разношерстные
бродяги являлись сейчас его основной надеждой. Этих странных  иноземцев,
невесть откуда взявшихся на берегах  Невы,  он  на  свой  страх  и  риск
посадил на пожалованные государем земли. Они  не  имели  ни  друзей,  ни
родичей ни здесь, ни в Москве, могли рассчитывать только на его милость,
а стало быть - только на них он мог положиться в полной мере, не  ожидая
предательства.
   Одно хорошо - самый дохленький из иноземцев ростом превосходил его на
голову, а некоторые - даже и на целых две. Да и в стычке со  свенами  на
березовом россохе воинами они показали  себя  отважными,  от  ворога  не
бежали, дрались за русскую землю, как за свою.
   Зализа удовлетворенно кивнул, увидев у исполненных  иноземцев  четыре
пищали, но когда бок о бок проехали две бабы - не выдержал, сморщился  и
отвернулся.
   - Ну как, Семен, куда дальше пойдем? - из строя обычных, бородатых  и
ружных ратников выехал всадник в кольчуге с зерцалами, и  в  островерхом
шлеме, из-под которого выбивались наружу рыжие вихры.
   - До Раглиц дойдем, за ними станом  расположимся,  -  тронул  пятками
коня опричник. - К  утру  туда  вестник  ерошинский  воротиться  должен.
Сообщить, что на Пагубе все спокойно.
   - А там спокойно? - рыжий голубоглазый ратник  пристроился  сбоку  от
воеводы исполченной рати.
   - Надеюсь, - пожал плечами Семен, и переменил тему разговора:
   - Ну и как тебе, Феня, в боярской шкуре?
   - Ништо, - широко улыбнулся тот, - все едино.
   Всего три года назад все они  -  Зализа,  Феофан  Старостин,  Василий
Дворкин уходили черносотенцами под Казань. Могли ли  они  тогда  даже  в
мыслях помечтать, что один станет государевым человеком и своей  властью
наградит двух других землей, возводя тем самым в боярское звание? Сейчас
бывший "черный человек", сын кожевенника, а ныне  боярский  сын  Василий
Дворкин ушел в засеку рубежи вблизи Невской губы доглядывать, а служилый
боярин Феофан должен был не только по призыву явиться при двух  конях  в
броне и с оружием, но и с отведенных ему  на  кормление  шестисот  чатей
земли еще пятерых ратников выставить.
   Пожалуй, на Феню Зализа тоже мог положиться, а значит к трем десяткам
иноземцев стоило смело присовокупить и его  конников.  Получалась  почти
полусотня заведомо верных  людей  супротив  четырех  сотен  сомнительных
помещиков. Но ведь и они не могли все как один личной вольницы  пожелать
ценой уничтожения своей отчины? Должны - пусть не все,  но  должны  ради
Святой Руси меч свой поднять, живота своего за государя не  пожалеть!  А
значит - не бросят его одного, встанут плечом к плечу, поддержат.
   - А раз все едино, - повеселел  от  последних  раздумий  опричник,  -
может, назад в кожевенную слободу подашься?
   - Нет, не подамся, - совершенно серьезно пока  чал  головой  боярский
сын Старостин, - мне ноне седло под задницей  привычнее  стало,  чем  на
верстаке; А сабля привычней стамески. Лучше на ночь в караул пойду, а то
бояре исполченные от службы поотвыкли, могут чего и не заметить.
   - Это хорошо, - кивнул Зализа. - Тогда бери  своих  смердов  и  скачи
вперед. Выбери место для стана, да с проезжими купцами, коли  встретишь,
поговори моим именем. Если жалобы есть, али челобитные, прими.
   - И-и, ех! - Старостин тряхнул поводьями, и его жеребец,  уже  третий
год ходящий под боярином, угадав  желание  всадника,  сразу  перешел  на
широкую рысь. - Сидор, Третьяк, Путислав... А ну, все за мной!
   От отряда отделились еще пятеро воинов  и  стали  обходить  остальную
рать. Опричник тоже пустил  своего  коня  в  галоп  и  вскоре  вместе  с
Ниславом вернулся во главу отряда.
   Пока все шло, как задумывалось. Переночует  ополчение  за  Раглицами,
потом еще два дня пути по оживленной Луге, а там повернет войско за Бор,
на Пагубу - и ни один гонец никакого боярина в  тамошних  глухих  местах
уже не найдет. Так что, не допустит он  смуты  в  Северной  Пустоши.  Не
мытьем, так катаньем, а крамолу помещикам в головы не пропустит.
 
*** 
 
   Головной отряд рыцарской конницы ушел вперед довольно далеко, но обоз
как раз проезжал  пологую  излучину  реки,  и  со  своих  саней  Прослав
просматривал воинскую колонну на всю длину. Увидел он и  появившейся  на
следующей излучине  маленький  отряд  из  трех  всадников,  чьи  силуэты
отлично пропечатывались на фоне высокого заснеженного обрыва.
   Русичи сразу поворотили коней и  кинулись  наутек  -  но  вдруг  один
остановился, опустил копье и ринулся в самоубийственную атаку  на  более
чем тысячную ливонскую армию. От головного отряда крестоносцев отделился
рыцарь, который помчался навстречу.
   Тяжелые кони молотили речной лед  с  такой  силой,  что  дробное  эхо
отдавалось далеко во все стороны, и на миг серву показалось  -  всадники
скачут не вдалеке, а прямо под ним, с обратной стороны  толстой  ледяной
корки. Прослав поднялся в санях, спрыгнул на снег и прошел вперед,  взял
кобылку под уздцы, сам внимательно вглядывался в разгорающуюся схватку.
   Два закованных в железо человека мчались  навстречу  друг  другу  все
быстрее, быстрее,  быстрее...  Столкнулись!  Промелькнули  над  головами
копья, взметнулись в воздух тонкие лошадиные ноги, покатились  по  льду,
словно кули с зерном, человеческие тела.
   Серв испуганно перекрестился и погладил Храпку по  теплой  морде.  Но
нет, русич встал, побрел к мелко трепыхающемуся рыцарю.
   Прослав повернул лицо к кобылке и, пряча довольную усмешку, поцеловал
ее между  глаз,  ковырнул  наросшую  в  ноздре  сосульку  и  только  тут
спохватился, что обоз стоит.  Он  отбежал  к  саням,  подхватил  попону,
тщательно укрыл свою разгоряченную кормилицу. Опять посмотрел вперед.
   Там на одинокого пешего ратника неслось с копьями наперевес сразу три
крестоносца. Еще один,  далеко  огибая  опасного  врага,  возвращался  к
отряду, роняя с обвисшей руки крупные, заметные даже на таком расстоянии
капли крови. Двое других русичей мчались своему соратнику на подмогу, но
явно не поспевали.
   Серв опять перекрестился, отвернулся. Сходил до саней,  сгреб  охапку
сена, поднес лошади. Не удержался и снова поворотил голову.
   Из русских в живых остался уже только один. За его спиной бродило три
лошади с опустевшими седлами, а навстречу мчался еще  один  крестоносец.
Прослав закрыл глаза. Он отлично понимал,  что  не  имеющего  даже  пики
ратника сейчас убьют, и не хотел этого видеть.
   В памяти всплыло далекое воспоминание о том, как совсем молодым,  еще
неженатым парнем на лесной дороге, ведущей от Дерпта в Сапиместку он еще
с пятью такими же  рабами  неожиданно  встретил  одинокого  крестоносца.
Наверное, все обошлось бы как всегда: они, скинув шапки, склонились бы в
поклоне, закованный в железо немецкий дворянин проследовал бы  мимо.  Но
лошадь споткнулась, захромала. Рыцарь  начал  что-то  кричать,  зачем-то
схватился за меч. И тогда они, сделав вид, что хотят помочь, сбили его с
седла и отволокли в лес. А там развели костер, и сначала  просто  жарили
на нем  парное  мясо  заколотого  коня,  с  удовольствием  слушая  крики
беспомощного орденца, а наевшись, прямо в доспехах кинули его  в  огонь,
призывая, по древнему обычаю, богов Перкуно, Потримпо и Патолло, и  спев
в их честь песню утренней звезды. При таком жертвоприношении  полагалось
еще играть на флейте - но флейты у них с собой не было.
   Потом они довольно долго боялись, что крестоносца начнут искать -  но
древним бога жертва, видать,  пришлась  по  душе,  и  они  отвели  мысли
проклятых рыцарей от поисков своего собрата.
   Поблизости кто-то громко восхищенно выругался - раб кавалера  Хангана
не выдержал и опять открыл глаза.  Стянул  кожаную  шапочку  с  длинными
ушами и отер лицо: да, конечно, русский погиб - но и крестоносца в седле
тоже не осталось. Серв  ободряюще  похлопал  неторопливо  пережевывающую
сено Храпку по шее и, не в силах побороть любопытства, пошел вперед.
   А  там  действительно  было  на  что  посмотреть.  Брезгливо   обходя
распластавшихся на снегу русских бородачей, кнехты сносили в сторонку  и
укладывали бок о бок погибших рыцарей. Получалось, чт