может статься, близко уже.
   Юля вошла в усадьбу вместе с заторопившимися смердами, перевела  дух.
Что еще?
   - Эй, вы, - махнула она рукой недавним татарским невольникам, колющим
дрова. - Тащите мне пищали, я их заряжу. Потом  выставите  на  стены,  а
сами у ворот станете, на всякий случай. На работы за  стены  кого-нибудь
отправляли?
   - Нет, боярыня, - дружно поклонились все трое.
   - Хорошо, ступайте.
   Кажется, все...
   Она сходила в спальню за луком, повесила через плечо  плотно  набитый
колчан, потом отнесла по пуку  стрел  на  каждую  из  угловых  площадок.
Тщательно забила картечные заряды в крупнокалиберные пищали и расставила
мужнину артиллерию там же - по углам.
   Вскоре появились и смерды: они подъезжали на телегах,  крестились  на
ворота - туда, где над ними должна висеть икона.
   Позади повозок, привязанные на длинном повод плелись телки,  козы.  В
самих возках хрюкали  пороем  та,  кудахтали  куры,  орали  малые  дети.
Пацанята лет по десяти, размахивая хворостиной, подогнали овечью  отару.
Похоже, сразу две семьи: уж очень много взрослых мужиков. Разумеется,  у
родителей имеют привычку вырастать взрослые  дети  -  но  не  пятеро  же
примерно одного возраста! Да еще и девицы такие, что замуж пора.
   Следом за первыми беженцами появились вторые, потом третьи. Примчался
Касьян, по-барски бросил поводья скакуна одному  из  смердов,  отошел  к
бочонку с греющейся для скотины водой, макнул туда лицо, потом  выглядел
боярыню, торопливо взбежал на стену:
   - Кажись, деревни и выселки все объехал, каждому сказал. Чуть  совсем
коня не запарил...
   - Молодец, - кивнула Юля, но отдыхать имеющего некоторый боевой  опыт
смерда не отпустила. - К воротам иди. Полоняники бывшие - пуганые.  Либо
запереть побоятся в нужный момент, либо своих не пустят.
   - Слушаю, боярыня.
   Наконец из-за леса показалась знакомая кавалькада, во  главе  которой
поблескивал ярким панцирем боярин, за плечами красиво развевался тонкий,
ярко-синий плащ. Юля облегченно вздохнула, спустилась вниз.
   Боярин  влетел  в  ворота,  остановил  коня  возле  супруги,  натянул
поводья, заставив жеребца подняться на дыбы, потом спрыгнул и  порывисто
обнял Юлю:
   - Случилось что, любая моя?
   - Татары, кажется, на подходе, Варлам...
   - Да? - Боярин кинул быстрый  взгляд  на  обустраивающихся  во  дворе
гостей, одобряюще кивнул:
   - Упредила. Кто весть принес?
   - Мелитинии сон приснился, будто...
   - Пойдем, пить хочется, просто невмочь. Сбитеня нет?
   Они вошли в дом, Варлам прикрыл дверь и  быстрым  движением  повернул
супругу лицом к себе:
   - Что же ты делаешь, Юленька? Земля подсыхает. У кого поля на холмах,
уже сегодня пахать потребно. Завтра, послезавтра,  К  концу  недели  всю
пашню потребно поднять, не то осенью без хлеба останемся. А  ты  всех  с
хозяйства срываешь из-за  сна  какого-то...  Юля,  милая,  любимая  моя.
Нельзя так, разоримся мы.
   - А помнишь, как она ребенка нам предсказала? И половодье?
   - Да весна же на улице! Помнишь, боярин Храмцов сказывал: не приходят
татары по весне, степь непроезжая.
   - А ну, как придут? Кому тогда поля твои вспаханные нужны окажутся.
   - И когда? Сколько ждать?
   - Ну... Дня три?
   - Пахать уже пора.
   - Ну,  два.  Варлам,  ну,  скажешь  потом,  что  баба  у  тебя  дура,
понапрасну панику наводит.
   - Смерды, может, и поймут, - покачал головой Батов. - А вот  земля  -
нет.
   - Слушай, - спохватилась Юля. - Я на одной телеге  кур  видела.  Купи
нам пару несушек.
   - Через месяц нескольких на оброк привезут.
   - Купи сейчас.
   - Зачем покупать? - не понял Варлам. - Говорю же, на оброк  привезут.
Могу сказать, чтобы побольше, раз ты их так любишь.
   - Надоело на тюфяке с сеном спать. В комки сбивается. Хочу перину.
   - Так двух кур на это не хватит, - не выдержав, рассмеялся муж.  -  И
почему именно несушек?
   - Хочется!
   Он покачал головой, поцеловал ее и вышел наружу:
   - Телеги плотнее ставьте! - послышался его твердый  голос.  -  Вы  не
одни здесь прячетесь. Мелитиния, достань  два  кувшина  с  кабаном,  что
боярыня Юлия добыла, сваришь на всех кашу пшенную  с  тушенкой.  У  кого
ведра с собой есть, воду с колодца, что у навеса, черпайте, и  на  крыши
лейте, чтобы отсырели. Не дай Бог, татары стрелы огневые кидать  начнут.
Вы, молодые, на стены ступайте, по сторонам посматривайте.
   Перед глазами смердов боярин  ни  на  миг  не  усомнился  в  верности
поднятой женой тревоги,  но  вечером,  в  постели,  укоризненно  покачал
головой:
   - Ну, и где твои нехристи?  Братья,  поди,  смеются  все.  Еще  и  на
выручку примчатся, вокруг усадьбы сторожить станут.
   - Лучше лишний раз подстраховаться, чем под набег  попасть...  -  уже
начиная оправдываться, отвезла боярыня.
   - Ладно, - склонился Варлам над ней, щекотя  бородой  грудь.  -  Хоть
узнал, крепостных сколько.
   - Каких крепостных? - хихикнула, поеживаясь, Юля.
   - Что при опасности к барину в крепость прятаться бегут. - Муж  начал
целовать съежившийся в острую пипочку, похожую на умбон  русского  щита,
сосок. - Оттого и название им: крепостные...
   -  Крепостные...  В  крепости...  Крепости...  Пусти...  Пусти  руку,
отдавишь...
   Больше никаких слов из барской спальни не доносилось.
 
*** 
 
   Поутру, словно в отместку, Варлам опять приказал кормить почти сотню,
считая малых детей, собравшихся под защиту высоких стен смердов кашей  с
добытой боярыней свининой. А может, хвастался  таким  образом  меткостью
любимой жены.
   В небо медленно поднималось  жаркое  солнце,  заставляющее  скидывать
тулупы и лишние платки,  выбивающее  из  еще  помнящей  половодье  земли
хорошо  заметный  пар.  Крепостные  и  их  семьи  отнюдь  не  радовались
неожиданному отдыху. Все  прекрасно  помнили,  что  "весенний  день  год
кормит" и рвались к сохе. Обиженно мычал  оказавшийся  в  тесноте  скот,
переругивались с  бабами  смерды.  Юля,  чувствуя  затылком  недовольные
взгляды, бродила по стене  перед  частоколом,  выглядывая  из-за  острых
концов наружу. Впрочем, тревоги ради, Варлам и так выставил сразу  троих
караульных.
   - Тихо как... - еле слышно произнес муж, подкравшись сзади. - Слышно,
как жаворонок за рекой поет.
   Женщина вздрогнула, но ничего не ответила.
   - Если после обеда ничего не случится, - прошептал Батов.  -  Я  всех
распущу. Пусть хоть завтра с утра на работу выйдут.
   - А что енто там, боярин? - неожиданно вскинулся стоящий на ближнем к
реке углу Важен, вытягивая вперед руку.
   - Где?
   - Да за рощицей кленовой на холме... Никак, шевеление чудится?
   Варлам попытался хоть что-нибудь высмотреть в указанном  направлении,
ничего не заметил, недовольно оглянулся назад:
   - Вышку надо было поставить. - Он подошел к Бажену, вгляделся снова:
   - И вправду, как гусеница по вершине ползет...
   - Какая гусеница, боярин?! - обиделся смерд. - Да тут  верст  десять,
поди.
   Варлам промолчал, нервно кусая губу и смотря не на холм, а на  желтую
черточку  дороги,  спускающейся  к  ним.  Светлая,  светлая,  она  вдруг
потемнела, словно сверху  пролили  стакан  темного  рябинового  вина.  И
больше уже не посветлела,  хотя,  двигайся  там  небольшой  разъезд  или
купеческий отряд - его хватило бы совсем ненадолго.
   - Неужто и  вправду  татары?..  -  пробормотал  боярин,  отступая  от
частокола. Он обернулся, наткнулся на тревожные взгляды смердов и гневно
зарычал:
   -  Чего  вытаращились?  Почему  кровлю  не  поливаете?  Я  что  вечор
сказывал? Насквозь промочить! Бажен, Касьян - почему в рубахах? И вообще
мужики: все, у кого бронь какая есть - надевайте. Ножи,  топоры,  копья,
вилы под рукой держите. А коли еще справа какая есть - тоже хорошо. - Он
широко перекрестился. - На стены поднимайтесь, мужики. Татары идут.
   Первые ногайские сотни,  выбравшись  наконец  из  реки  на  подсохшую
дорогу, домчались до окруженной земляной  стеной  с  частоколом  поверху
крепости, на почтительном расстоянии обскакали  ее  вокруг,  ища  слабое
место, и в конце концов остановились на небольшом взгорке на  расстоянии
двух полетов стрелы. Вокруг укрепления везде плескалась во рву  вода,  а
единственный подъезд к воротам был сделан у угловой башни - как раз  под
прицелом узких высоких бойниц.
 
*** 
 
   Вскоре к  холму  подошли  еще  около  двух  тысяч  всадников,  отчего
пространство под стенами  превратилось  темный,  неразборчиво  гомонящий
муравейник.  Сюда  же  начал  потихоньку  подтягиваться  и  обоз.   Едва
подсохшую прошлогоднюю траву нукеры  начал  застилать  коврами,  ставить
решетчатые стенки.
   В сопровождении двух сотен телохранителей,  среди  которых  отдельным
небольшим  отрядом  гордо   гарцевали   нукеры   Алги-мурзы,   подъехали
Девлет-Гирей  и  Менги-нукер.  Остановились  перед  возвышением.  тотчас
несколько нукеров принесли от кибитки ковер, расстелили. Бей спустился с
коня на толстый ворс, уселся в центре  ковра  на  поднесенную  подушечку
лицом к усадьбе.
   - Когда мы проезжали здесь последний раз, Менги-нукер, на  этом  лугу
не имелось никаких укреплений. Русские плодятся, как  полевые  мыши.  Не
успеешь оглянуться, как они уже вырыли себе новую нору прямо у тебя  под
шатром.
   -  Корчевать  нужно,  корчевать,  -  задумчиво  пробормотал  в  ответ
русский.
   Почти  вертикальная  земляная  стена,  да   еще   частокол   наверху.
Получалась стена почти в три человеческих роста. Да еще  ров  неизвестно
какой глубины. И ногайский бей, и Александр Тирц прекрасно понимали, что
измученные трудным, очень трудным переходом  воины  сейчас  не  способны
забраться на такую стену, даже если ее  никто  не  станет  оборонять.  А
русские явно готовились к обороне: над частоколом  тут  и  там  мелькали
простеганные  мелкими  ромбиками  бумажные   шапки,   железные   шишаки,
покачивались копья, рогатины, пики и даже вилы.
   Внезапно от  угловой  башни  расплылось  белое  облако,  оглушительно
громыхнул выстрел, по  траве  у  холма  мокро  зашлепала  картечь.  Тирц
поморщился, словно от зубной боли. Гирей тоже возмущенно замочи головой:
   Разве султан разрешал продавать русским свои пушки?
   -  Это  не  османские  стволы,  -  покачал  головой   Менги-нукер   и
раздраженно плюнул. - Русские отливают их сами.
   Теперь Тирц понимал, что попытка забраться стены  с  помощью  лестниц
сулит заметные потери. никаких иных стенобитных или штурмовых орудий них
не имелось. Это же осознавал и бей Девлет -  не  так  уж  глуп  он  был.
Правда, в отличие от кандидата физических наук, он  ведал  еще  кое-что:
обожравшимся зерна, ветвей кустарника,  болотной  тины  и  прочей  дряни
лошадям сейчас остро необходимо сено. Он должны поесть  не  этой  дважды
перетухшей, померзшей и  снова  промокшей  травы,  что  расползается  по
ногами, а настоящего, хорошего, сухого сена. Должны есть его дня два,  а
лучше три - иначе, как бы выносливы ни были  татарские  кони,  в  войске
передохли из-за вспучивания живота и колик не меньше  трети  лошадей.  А
сено скрывается где-то там, за новеньким частоколом.
   Девлет-Гирей зябко передернул плечами, покосился на стоящего у  ковра
нукера. Тот кивнул, торопливо дошел до коня, поднялся в седло и поскакал
вперед, крепости, после чего дал шпоры и перешел на стремительный галоп:
   - Русские, сдавайтесь! Вам не устоять! Нас много, нас  тьмы  и  тьмы!
Нас тысячи и тысячи! Сдавайтесь!  Сдавайтесь,  иначе  мы  вытопчем  ваши
стены, разобьем головы ваших детей и намотаем на копыта кишки ваших жен!
Сдавайтесь, и мы будем милостивы!
   Сделав два витка вокруг крепости, запыхавшийся нукер гордо вернулся к
ковру и спрыгнул на землю. Тотчас, желая  показать  удаль,  вокруг  стен
помчались еще двое воинов:
   - Русские, сдавайтесь! Сдавайтесь, вам  же  хуже  будет!  Сдавайтесь,
коли смерти не хотите!
   Третий нукер, направившийся к усадьбе, оказался куда менее осторожен,
и вместо того,  чтобы  мчаться  во  весь  дух,  подъехал  на  расстояние
выстрела шагом. Тотчас в воздухе прошелестела стрела,  и  он,  не  успев
произнести ни звука, опрокинулся назад, широко раскинув руки.
   Впрочем, других искателей острых ощущений это  не  остановило,  и  то
один, то другой отправлялись в смертельно опасную скачку:
   - Сдавайтесь, русские! Все ваши соседи уже сдались! Сдавайтесь, не то
хуже будет!
   В  глубине  души  Девлет-Гирей  надеялся,  что  засевшие  за  стенами
защитники не выдержат,  что  приглашающе  скрипнут  ворота,  и  неверные
смиренно опустятся на колени, отдаваясь на его милость. Иногда, говорят,
такое случалось.  Но  вместо  изъявления  покорности  русские  время  от
времени выпускали стрелы по стремительным всадникам, и вскоре он утратил
к крепости всякий интерес. Слава Аллаху, у этой крепости решалось далеко
не все.
   Ногайские воины вымотались за этот переход, как никогда, но каждый из
них понимал: удача - в стремительности. Чуть помедли -  и  узнавшие  про
набег русские попрячутся по схронам, как жирные байбаки  И,  обуреваемые
азартом, жаждой наживы, радостью  от  окончания  скучного  пути,  татары
мчались во все  стороны,  разбиваясь  на  отдельные  сотни  и  полусотни
небольшие отряды, норовя промчаться по  каждой  дороге  и  еле  заметной
тропе.
   Первые встреченные деревни принесли одно разочарование:  голые  стены
да громко хлопающие незапертые двери.
   Все пусто - разве только большие бочки  оставили  хозяева,  да  грубо
сколоченные лавки со столами. Но не потащишь же  их  в  родное  кочевье!
Пятнадцатилетний Саид-Тукай, пошедший в свой первый поход и,  в  отличие
от двух куда более взрослых сородичей, сгинувший в грязи,  сгоряча  даже
захотел поджечь селение, но Гилей-мурза успел вовремя схватить его руку:
   - Не смей! Дым  пойдет,  окрестные  деревни  тоже  попрячутся.  Лучше
дальше скачи, слово о себе обгоняй.
   Полусотня выметнулась на  дорогу,  уходящую  перелесок,  и  принялась
погонять коней. Вниз с холма снова наверх - по  правую  руку  показалась
черная полоса свежевспаханной  земли.  Татары  повернули  туда  на  ходу
перехватывая копья из-за спин в  руки  и  опуская  их  остриями  вперед,
миновали полосу кустарника и увидели впереди вороную  лошадь,  волочащую
соху. А за ней мужика, в рубахе, мокрой на  спине  от  пота.  Послышался
отчаянный визг - это вскочила с невспаханной стороны  баба  в  платке  и
сарафане с длинным подолом, кинулась через поле бежать.
   Трое  всадников  сразу  устремились  за  ней,  а  мужик  развернулся,
схватился за топор, поджидая врагов.
   - Бросай! - крикнул ему Гилей-мурза. Русский бросил -  метясь  ему  в
грудь, потом схватился за нож, и один из воинов  легонько  ткнул  ему  в
грудь копьем:
   - Все равно строптивым окажется.
   Мужик осел на землю,  подставив  солнцу  грудь  с  расплывающимся  по
полотняной косоворотке кровавым пятном, а Гилей-мурза обрезал его коняге
постромки, вывел ее из оглоблей. Как раз подоспели и сородичи,  один  из
которых  вез,  перекинув  через  седло,  непрерывно  вопящую  бабу.   Ее
перетащили на спину захваченного коня, связали руки и ноги под брюхом.
   - Ну, что?! - весело спросил Саид-Тукая мурза.  -  А  ты  боялся  без
прибытка остаться. На, веди.
   Полусотня помчалась дальше, но  теперь  молодой  воин  начал  заметно
отставать: как ни дергал он потертые вожжи пахотного коня, тот упрямо не
желал переходить в галоп. В итоге в очередную  русскую  деревню  татарин
успел только тогда, когда остальные воины уже метались из  дома  в  дом,
под забором выли две привязанные к столбам  ворот  девки,  а  неподалеку
недовольно сипел еще пленник, руки которого были привязаны за  спиной  к
пяткам.
   Саид-Тукай привязал коня с уже добытой невольницей рядом, побежал  во
двор искать добычу,  и  первое,  что  увидел,  -  большую  кипу  сена  и
собравшихся вокруг  коней,  жующих  ароматное  хрустящее  лакомство.  Он
вернулся к  своему  скакуну,  отпустил  подпругу  тоже  завел  во  двор,
отпустил и кинулся в дом.
   Здесь уже зияли открытыми крышками, словно птенцы  голодным  клювами,
опустевшие сундуки, валялась  рассыпанная  по  полу  деревянная  посуда,
глиняные осколки, орал,  захлебываясь,  рядом  с  окровавленной  матерью
младенец. Саид-Тукай выхватил саблю, рубанул со всего  размаха,  и  плач
оборвался.
   - Это зря, - негромко укорил из угла комнату Гилей-мурза.  -  Выросла
бы, тоже потом невольницей бы стала. Мы ведь сюда за урожаем ходим, а ты
ростки топчешь.
   С этими словами он притопнул  ногой,  сдвинулся  еще  немного,  опять
топнул, откинул стол, обнажил саблю:
   - Иди сюда! Доску вот эту поддень... Молодой татарин  спрятал  саблю,
достал толстый нож для разделки скота, просунул его в щель,  приподнимая
доску, перехватил ее, откинул в сторону. Внизу открылась глубокая нора.
   - Ага, тайник! - обрадовался мурза, обежал кругом, заглянул внутрь  и
разочарованно причмокнул языком:
   - Пустой... Надо дом запомнить. Если снова сюда наедем, проверить  не
забудь.
   После этого они аккуратно вернули  доску  на  мест  поставили  поверх
стол.
   - В печь загляни, - приказал  Гилей-мурза.  Молодой  татарин  сдвинул
черную закопченную крышку, увидел два горшка с широкими горлышками.
   - Сюда тащи, - заторопил его старший. - Есть охота.
   Саид-Тукай скинул шапку, ее ушами обхватил  ближний  горячий  горшок,
одним быстрым движением переставил на стол.
   - Опрокидывай!
   По столу потек густой,  ароматно  пахнущий  мясной  сок,  рассыпалась
светло-коричневая крупа. Гилей-мурза принялся  торопливо  насыщаться,  в
первую  очередь  выбирая  из  каши  мясные  кусочки,  и  новичок,  после
короткого колебания, последовал его примеру. Вместе они  умяли  едва  не
половину кучи, осоловев от сытости, после чего выбрались на улицу.
   Кони уже успели подобрать все сено до последней травинки, а полусотня
- так же тщательно обобрать деревню. Перед распахнутыми  воротами  двора
стояли  три  телеги,  с  горкой  заполненных  тряпьем,  медной  посудой,
различным столярным и плотницким инструментом. За повозками, привязанные
за шею и со связанными за спиной руками, ждали начала пути в неволю  две
девки, один мужик в возрасте и два паренька лет десяти.
   Внезапно Саид-Тукай увидел вдалеке  бегущую  от  Деревни  к  зарослям
кустарника девку. Он быстрым Движением затянул коню подпругу,  запрыгнул
в седло, кинулся в погоню, но схватить добычу не успел -  подлая  девица
упала на четвереньки, поднырнула под нижние ветви,  а  потом  принялась,
шумно проламывать сквозь  ветки,  продираться  дальше.  Татарин  проехал
вдоль зарослей вперед, назад, а потом повернул к деревне.
   - Мы уходим вперед, - уже распоряжался Тукай-мурза, - а Хасан, Рафаил
и Сайд идут за нами с обозом.
   - Я тоже хочу вперед! - вскинулся молодой воин, но глава рода  только
погрозил ему кулаком:
   - Я тебе дам "хочу"! Делай, что велено!
   Полусотня умчалась вперед, а  трое  воинов,  оставшихся  при  добыче,
медленно  тронулись  следом.  Полон  особых  хлопот  не  доставлял.  Ну,
двигались медленно - а как еще  пеший  идти  может?  Скулили  все  время
жалобно. Так и пусть скулят - лишь бы шли, куда гонят.
   Полусотня тукаевского рода тем временем пронеслась  по  дороге  через
дубовую рощу и оказалась на  широком  лугу,  посередь  которого  высился
частокол, за  которым  поднимались  крытые  дранкой  навесы  и  широкий,
добротный дом.
   - Сдавайтесь, русские! - на всякий случай крикнул Тукай-мурза.  -  Вы
последние остались, все остальные сдались! Я буду милостив!
   - Иди ты в задницу! - посоветовали из-за частокола, и даже уточнили:
   - В верблюжью задницу!
   Тукай-мурза презрительно сплюнул и повел полусотню дальше по  дороге.
Однако первая же встреченная ими деревенька оказалась разоренной.  Глава
рода отвернул на малохоженную тропу, повел отряд туда и угадал: попал на
выселки с одиноким домом и только отстроенным скотным двором - однако  и
здесь успели побывать  их  товарищи.  Опытный  воин  покачал  головой  и
повернул назад, к