дь унесла его дальше,  и  Тирц  так  и  не
узнал, чем кончилась для врага стремительная схватка. Ни  добить,  ни  в
плен взять. - Ведьма!!!
   Наконец шаманка выскочила из шатра. Тирц,  пятясь  в  ожидании  новых
нападений, кивнул  ей  на  коня,  который  топтался  возле  поверженного
витязя.
   - Садись!
   Татарка не замедлила подчиниться, и ее хозяин, крутя головой  во  все
стороны и не убирая меча, побежал вдоль лагеря.
   - Менги-нукер!
   Тирц увидел окруженного плотным кольцом телохранителей бея  -  верные
нукеры успели осознать опасность и подвести Девлет-Гирею коня.
   - Туда, уходите, - махнул физик рукой в западном  направлении  и  сам
побежал следом.
   Из-за шатров появились еще полсотни татар. По счастью, Тирц догадался
потребовать, чтобы коней не уводили, по обычаю,  рыть  подснежную  траву
вдалеке от лагеря, и теперь воины довольно  быстро  успели  подняться  в
седло.
   А от стоянки ширеевского  рода  накатывалась  новая  волна  криков  и
лязга. Похоже, кованая конница развернулась и снова  прочесывает  лагерь
копьями и саблями.
   -  Менги-нукера  заберите!  -  требовательно  закричал  Девлет-Гирей,
указывая  в  сторону  сумасшедшего  русского.  Несколько  телохранителей
отделилось от плотного отряда и поскакало к нему.
   Приблизилась еще  одна  полусотня  -  Тирц  узнал  татар  Алги-мурзы,
приставленного к нему Кароки-мурзой толи  в  качестве  сторожа,  толи  в
качестве охранника. Самого мурзы среди воинов не было, но  зато  имелось
несколько коней без всадников.
   - Ладно, видать, сегодня умереть не получится, -  Тирц  кинул  меч  в
ножны, неуклюже забрался на  лошадь,  оглянулся  на  шум  приближающейся
схватки.
   - На север гнать пытаются, псы русские. А мы на запад уйдем...
   Отряд сорвался  с  места,  и  его  скакун,  не  дожидаясь  понукания,
помчался вместе со всеми. Проскочив мимо крайних шатров, они вырвались в
просторную заснеженную степь.
   Стало видно, что  с  западной  стороны  лагеря  удалось  выскользнуть
из-под русского удара довольно многим воинам - и сейчас эти темные точки
постепенно сбиваются во все более крупные  массы.  Еще  немного,  и  под
рукой Девлета опять соберется крупная армия - словно и  не  было  только
что опустошительного разгрома.
   Вдалеке загрохотало.
   - Так я и знал, - сплюнул Тирц, натягивая поводья. - Куда-то под пули
хотели нас загнать, умники.
   - Ты хорошо придумал оставить  коней  возле  лагеря,  Менги-нукер,  -
признал подъехавший ближе Девлет-Гирей. - Только они нас всех и вынесли.
   - Я хорошо думал, когда не хотел в зимний поход  идти,  -  огрызнулся
Тирц. - Нет, потащились все-таки!
   - Весной по размокшей степи коннице не пройти...
   - Ну, и где она теперь, твоя конница?!
   Тирц знал, был совершенно уверен, что простоять  незамеченными  возле
русских рубежей, по эту сторону Дикого Поля не получится. Наверняка  или
разъезд какой дальний наткнется, или купец слишком близко  проедет,  или
кто  из  невольников  сбежать  исхитрится...  Но   татары   каждый   год
жаловались, что по весне перейти через степь - хуже пытки, что лучше  ее
по холоду пересечь, а потом уже рядом с русскими землями дождаться, пока
стает снег. Ну вот и дождались... Воинов из родов Ширеевых и  Аргиновых,
судя по всему, загнали в ловушку и сейчас добивают.  Гиреевские  тысячи,
воины в которых принадлежали роду Мансуровых, большей частью уцелели, но
потеряли весь скот, шатры, заводных коней  -  теперь,  когда  от  войска
осталось от силы треть, отбить лагерь назад наверняка  не  удастся.  Там
кованой конницы вдвое больше, чем татар будет.
   - На север поворачивать надо, - злобно сплюнул Тирц. -  Коли  слишком
рано ударим, посевную, может, не сорвем, но хоть что-то сделаем.
   - У нас ни обоза, ни  заводных  коней,  ни  припасов...  -  попытался
образумить его Девлет-бей, но русский только презрительно хмыкнул:
   - А как ты степь собираешься обратно пересекать без  обоза,  коней  и
припасов?
   - Уходить надо, Mенги-нукер, - примирительно напомнил Девлет-Гирей. -
Русские сейчас сечу закончат, и на нас повернут. Тогда точно  никуда  не
попадем.
   Тирц приподнялся на стременах, оглядел собравшийся отряд. Тысяч пять,
не меньше. До Москвы с такими силами не дойдешь,  но  окраины  потрепать
получится.
   - Назад не пойдем, пока хоть какого-то урона России  не  причиним,  -
твердо решил он и пнул пятками свою лошадь.
   Собственно, положение оказавшихся в зимней степи татар было не  столь
уж безнадежным. Кони - если их  не  гнать  постоянно  вперед  и  вперед,
вполне могут разрыть снег и выкопать  из-под  него  прошлогоднюю  траву.
Люди могли зарезать и съесть нескольких скакунов. Вот только требовалось
соблюсти два условия: найти топливо для костров чтобы зажарить  мясо,  и
остановиться на месте хоть на пару дней, дабы кони могли поесть.
   Здесь,  вблизи  русской  рати,  останавливаться  новым  лагерем  было
равносильно самоубийству, а потому татарские тысячи продолжали торопливо
двигаться на запад, подальше от опасного врага.
   К вечеру выяснилось, что московиты про спасшийся отряд  не  забыли  -
остановившись в темноте и заворачиваясь в халаты прямо  возле  лошадиных
ног, воины могли наблюдать на ночном небе легкое зарево:  это  означало,
что кто-то движется по их следам и костры, в отличие от татар, жжет  без
жалости. А потому голодных, замерзших, усталых и невыспавшихся степняков
Тирц поднял еще задолго до рассвета и приказал садиться в седла.
   Кони, такие же голодные,  как  и  их  всадники,  двинулись  неспешной
рысью. Тут ничего не мог поделать даже он - ифрит, нежить,  Менги-нукер,
как его только не называли! Пусти скакунов в галоп - и  через  несколько
часов пути они просто свалятся от усталости.
   - Нам не уйти, Менги-нукер, - услышал он, как рядом  кто-то  негромко
озвучил его мысли.
   - Это ты, Алги-мурза? - усмехнулся физик. - Я  рад,  что  ты  остался
жив.
   - У них заводные лошади, торбы с  овсом,  даже  дрова.  Они  сытые  и
отдохнувшие...
   - Чего ты боишься, татарин? -  криво  усмехнулся  Тирц.  -  Если  нас
догонят  и  перебьют,  тебе   не   нужно   будет   оправдываться   перед
Кароки-мурзой за мою смерть. Во всем нужно видеть хорошее, а не плохое.
   Татарин отнюдь не считал, что в смерти  может  быть  хоть  что-нибудь
хорошее, но спорить не рискнул. Вчера он успел схватить кошель и любимую
наложницу, так что лишился в лагере только двух шатров, арбы и  четверки
заводных коней, что паслись с общим табунов в двух днях пути. Обидно, но
не разорительно. Он каждый год по два раза ходил с русским в Московию  и
успел добыть в ней вдесятеро  больше,  нежели  вчера  потерял.  В  конце
концов удача не может быть вечной. Иногда Аллах, видя гордыню смертного,
может лишить его своей милости... Но ведь не навсегда!  Нужно  молиться,
проявить смирение, пожертвовать бедным достойный  закат.  А  умирать  не
надо. Если ты умрешь, то как  узнаешь,  что  твои  старания  не  пропали
даром? Прочие воины тоже с  надеждой  поглядывали  в  сторону  русского.
Менги-нукер уже десятый год водил их в набеги на север. Иногда  чуть  ли
не пинками гнал по раскисшим дорогам, иногда заставлял голодать,  заводя
в выжженную московитскими разъездами осеннюю  пересохшую  степь,  иногда
кидал на обороняемые стрельцами валы вслед за глиняными истуканами.
   Каждый год, по весне, во время сева, и осенью, в  дни  жатвы  русский
успешно доводил орду до вражеских поселений и, что немаловажно,  так  же
успешно приводил обратно.
   Сейчас, когда только чудо могло спасти усталые тысячи, жалкие остатки
разгромленного войска, чуда ждали именно от него.
   - К вечеру догонят, - словно  невзначай  высказался  Гумер,  десятник
Алги-мурзы. - Наши кони от усталости еле ноги  переставляют.  А  русские
своих поутру наверняка овсом кормили. И уже дважды с усталых скакунов на
заводных пересаживались.
   - Найди мне немного весны, Гумер, - криво усмехнулся Тирц, - и  тогда
я спасу твою никчемную жизнь.
   - Где же весну сейчас найдешь, Менги-нукер? - удивленно пожал плечами
татарин, на миг забыв о тревоге. - Снег вокруг.
   - Вот именно, - кивнул Тирц. - Снег. И не жалуйся  в  следующий  раз,
что земля на копытах пудами висит, когда по весне через степь пойдем...
   -  Еще  пойдем...  Пойдем...  -  прошелестели  по   рядам   всадников
пробуждающие надежду слова. Раз русский говорит о новых походах, значит,
знает, как успешно завершить этот.
   Длинная лента из едущих по пятеро в ряд всадников обогнула  очередной
взгорок.  Тирц  повернул  коня,  поднялся  на  вершину.  Осмотрелся   по
сторонам,  ничего  интересного  не  обнаружил.  Повернул  голову  назад.
Померещилось, что где-то у горизонта  происходит  движение.  Он  прикрыл
глаза от солнца ладонью, вгляделся... Нет, не видно. Но рано или  поздно
там несомненно кто-то появится. Не может не появиться. Вопрос в том, кто
успеет найти удачу первым.
   Он прихлопнул лошадь ладонью по крупу, и та помчалась вперед, к самым
первым рядам. Здесь Тирц  перешел  на  шаг,  продолжая  посматривать  по
сторонам в поисках единственного шанса для измученного отряда.  Всадники
перевалили очередной гребень, спустились в узкую  и  длинную  прогалину.
Под копытами непривычно гулко отозвалась земля.
   - Стоять! - вскинул физик руку, спрыгнул вниз и  торопливо  разбросал
снег.
   Есть! Под толстым  слоем  снега  действительно  скрывался  неширокий,
закованный в лед ручей.
   - А ну, слезайте! - скомандовал ближним татарам Тирц. -  Лед  колите!
Весь! Вот от сих и до сих, на сто шагов в длину.
   Воины, не очень понимая, чего добивается русский, но все-таки надеясь
на его находчивость, принялись кромсать лед кто имеющимися топориками, а
кто толстыми острыми ножами. В стороны полетели сверкающие осколки, снег
начал темнеть от сочащийся под него воды.
   - Что ты делаешь, Менги-нукер? -  поинтересовался  подъехавший  ближе
Девлет-Гирей.
   - Тепло ищу... - Тирц нервно потер рукой подбородок. - Раз вода течет
и не замерзает, значит под ней тепло, так?
   Он растолкал воинов, вошел прямо в ручей, по локоть  опустил  руки  в
мерзлую воду, выпрямился и довольно захохотал. С  пальцев  его  медленно
стекала вниз голубоватая глина.
   - Копать, всем копать! - мгновенно понял его мысль бей.  -  Глину  на
берег выбрасывайте! Скорее, русские уже близко.
   - Ну что, слезай, - оставив нукеров работать, вернулся к своему  коню
и гарцующей рядом шаманке Тирц. -  У  нас  тут  снова  намечаются  роды.
Готовься.
   На  этот  раз  тряпками  ничего  не  выстилали  -   глиняную   фигуру
выкладывали прямо на снегу. Физик с помощью ножа придавал голове хотя бы
приблизительные человеческие формы, а степняки в  это  время,  торопливо
таская шлемами и руками грязь  из  русла  на  берег,  выкладывали  руки,
туловище, ноги.
   - Московиты! Я вижу московитов!
   - Вот черт! - Тирц  посмотрел  на  получившиеся  под  четырехметровым
телом куцые двухметровые ножки,  но  времени  доделывать  скульптуру  до
правильных пропорций уже не оставалось:
   - Ведьма, иди сюда! Начинай!
   - Мы... - голос шаманки дрогнул. - Мы оставили суму  со  всеми  моими
припасами... В шатре...
   - Ва, Аллах... - Алги-мурза, заметно побледнев, вцепился рукой себе в
куцую бородку.
   - Что Аллах?! - повернул к нему лицо русский. - Нож давай,  и  шапку.
Надеюсь, ведьма, нужные слова ты в шатре не забыла?
   "Если из мертвой глины сложить бездыханного человека и наполнить  его
сердце кровью  нежити,  то  слова  жизни  смогут  оживить  даже  его..."
Старинная  присказка  единственного  сохранившегося  в   причерноморских
землях древнего степного рода, отзвук неведомых знаний, сгинувших вместе
с открывшими  их  народами  под  напором  юных  энергичных  цивилизаций.
Великая тайна  предков,  замаскированная  под  обычную  сказку.  Сказку,
которая остается таковой, пока неожиданно не понимаешь, что нежить - это
ты сам. Потому, что человек, которому предстоит  родиться  только  через
четыреста пятьдесят  лет,  не  может  быть  для  этого  мира  нормальным
существом.
   - Ты не забыла нужные слова, ведьма?
   - Нет, ифрит, - покачала шаманка головой и взяла протянутые татарином
оружие и войлочный подшлемник. - Много крови впитается...
   - Впитается не прольется... Режь!
   Стал ясно различим нарастающий дробный конский топот. Судя по  звуку,
преследователи обтекали сбившийся вокруг Менги-нукера татарский отряд  с
двух сторон, отрезая пути отхода.  Теперь  все  зависело  от  того,  как
станут действовать стрельцы -  либо,  обнажив  сабли,  сразу  ринутся  в
атаку, либо спешатся и, сблизившись  на  расстояние  в  половину  полета
стрелы, попытаются расстрелять степняков из пищалей.
   Колдунья поднесла под руку Тирца  подшлемник,  потом  резанула  ножом
наискось по внутренней стороне предплечья. Русский поморщился, но ничего
не сказал. Кровь поструилась по пальцам, часто-часто закапала  в  шапку.
Все  терпеливо  ждали,  опасливо  оглядываясь  на  маячащих  на  ближних
взгорках всадников в алых тегиляях.
   Наконец подшлемник  наполнился  почти  до  краев.  Шаманка  протянула
своему хозяину тряпочку, которую тот сразу прижал к ране, потом пошла  к
глиняному уродцу. Ударом ножа пробила  ему  в  груди  широкую,  глубокую
дыру, перешла к голове, прорезала глубже щель рта, что-то туда опустила,
замазала.  Вернулась  к  груди,  вылила  всю  кровь   в   приготовленное
отверстие, потом бросила туда же всю шапку и замазала ее глиной.
   - Они спешиваются, Менги-нукер.
   - Вижу, - кивнул Алги-мурзе русский.
   Что же, стрельцы поступали вполне разумно.  Какой  смысл  кидаться  в
атаку и терять людей в сече, если окруженные в заснеженной  степи  враги
не имеют никаких припасов? Немного терпения, и они  сами  передохнут  от
холода и бескормицы. А захотят вырваться из кольца - пусть сами кидаются
под свинцовый жребий, напарываются грудью на бердыши, подставляют дурные
головы под острую сталь.
   Женщина подошла к голове коротконогой глиняной фигуре, присела  рядом
с тем местом, где должно находиться ухо, прошептала что-то одними губами
- и отскочила в сторону. В  глиняной  куче  произошли  изменения.  Некое
странное, невидимое глазу, но ощутимое душой превращение.  Появилась  та
неуловимая разница, которая позволяет отличить снятую с овцы шкуру -  от
шкуры живой овцы, клык оскалившегося волка - от  выпавшего  зуба,  спину
затаившейся куропатки - от мертвого камня.
   - Где Девлет-Гирей? - русский затянул тряпицей рану на руке, и указал
в сторону выстраивающихся между взгорками, ниже по ручью,  стрельцов.  -
Их нужно отвлечь!
   - Халил, Аяз, Таки! - послышался крик. - Разворачивайте  свои  сотни!
На коней!
   Оказывается, его услышали.  Да  и  не  удивительно:  пятьдесят  сотен
воинов сгрудились вокруг глиняной фигуры - своей  последней  надежды  на
спасение. И поэтому ни один из них не шелохнулся, пока русский не  ткнул
вытянул в сторону голема своим пальцем, и не скомандовал:
   - Вставай!
   На протяжении  нескольких  мгновений  ничего  не  происходило.  Потом
вязкие,  истекающие  ледяной  водой  руки  приподнялись  и  разошлись  в
стороны.
   - Ва-алла!  -  послышались  радостные  возгласы.  Души  воинов  снова
наполнились отвагой, а тела обрели  новые  силы.  Татары  устремились  к
скакунам, твердо зная: еще немного, один хороший натиск, и они победят.
   - Вставай, - повторил Тирц, протягивая руки к голему: плоть от плоти,
кровь от крови своей. - Вставай!
   Глиняный ребенок послушался - перевалился на живот,  оперся  о  землю
руками, поднялся на короткие ножки. Остановился, немного склонил  голову
набок, словно пытаясь осознать происходящие внутри изменения.
   - Иди туда, - показал Тирц в сторону обошедшего татар с севера отряда
стрельцов. - Убей их всех!
 
*** 
 
   Между  тем,  пришедшие  из-под  Тулы  городовые   стрельцы   неспешно
обустраивали бивуак - расседлывали  коней,  снимали  с  их  спин  сумки,
отгоняли скакунов в сторону, дабы катыши свои между людей  не  валились.
Дьяк Петр Иванович Шермов вполне резонно полагал,  что  татары,  которых
гнали два дня напролет, просто не имеют сил для натиска на свежий отряд,
а потому, отрезав степнякам пятью сотнями воинов пути отхода  на  юг,  и
еще пятью сотнями оборонив  будущий  лагерь,  спокойно  располагался  на
длительную стоянку.
   Мысленно он прикидывал, что еще одна ночевка  в  холодной  степи  без
костров и еды лишит врагов последних сил, и завтра он  сможет  взять  их
хоть голыми руками, продав полонян в Ельце или Донцове,  а  хана  и  его
мурз самолично доставит пред царские очи.
   Однако в те  самые  мгновения,  когда  он,  самолично  отпустив  коню
подпругу, кинул повод холопу, взял из его рук медную чарку и опрокинул в
горло столь приятную на холодке можжевеловую водку, отерши губы бородой,
сотники Девлет-бея Халил, Аяз и Таки уже  вели  телохранителей  Гирея  в
стремительную атаку. Татары не обнажали клинков -  они  мчались  вперед,
торопливо опустошая свои колчаны, выбрасывая одну  за  другой  стрелы  в
сторону ненавистных красных кафтанов.
   Стальные наконечники резали толстое сукно, подбитое паклей,  ватой  и
конским волосом, стучали  по  широким  лезвиям  бердышей,  застревали  в
длинных полах, иногда вонзались в лица, заставляя людей  вскрикивать  от
боли либо замертво падать в снег. В сотне шагов от  ровного  стрелецкого
строя степняки начали заворачивать коней - но тут кованые стволы пищалей
с оглушительным  грохотом  выплеснули  клубы  белого  дыма  и  несчетное
количество тяжелых свинцовых капель.
   Картечь хищно врезалась во взмыленные  бока  лошадей  и  человеческие
тела - сразу несколько десятков  скакунов  неожиданно  закувыркались  по
земле, давя своих всадников.
   Еще пять или шесть коней не успели перескочить  неожиданно  возникшее
препятствие  и  тоже  слетели  с  ног.  Послышалось   жалобное   ржание,
болезненные крики людей.
   Стрельцы, понимая, что начавшие разворот  татары  сейчас  на  них  не
навалятся, опустили  пищали  прикладами  на  землю,  и  принялись  рвать
патроны,  высыпая  порох  в  стволы,  накрывая  его  пыжом  и   прибивая
прикладами.  Сверху  сыпанули  жребий  -  крупнокалиберную  дробь,  тоже
прижали пыжом. К тому моменту, когда ветер начал развеивать  дым,  почти
все воины были готовы к новому залпу.
   Как ни странно, но  татары  не  воспользовались  возможностью,  чтобы
преодолеть залитую кровью полосу между собой и пешими врагами,  пока  те
перезаряжают оружие. Они гарцевали на расстоянии полета  стрелы  и  явно
чего-то ожидали, наблюдая, как стелется над  заснеженным  полем  горячий
пар, возникающий над вытекающей из множества ран кровью, как один из  их
сородичей - пышноусый, в островерхом русском  шлеме,  пытается,  зажимая
живот, уползти в сторону,  дабы  его  не  затоптали  свои  же  во  время
следующей атаки.
   - Ну же, идите сюда! - со смехом крикнул один из молодых стрельцов. -
Идите, у нас свинца на всех хватит!
   В ответ прилетела и вонзилась  в  землю  у  его  ног  длинная  тонкая
стрела. Потом еще одна.
   - Мало каши ели! -  помахал  рукой  стрелец.  -  Али  баранина  ночью
холодной была?! Свинину ешь, тогда сила появится!
   Не выдержав оскорбления,  от  татарского  отряда  отделился  всадник,
помчался вперед, торопливо выпустив одну за другой сразу три стрелы - но
в цель не попал  и  рванул  правый  повод,  заворачивая  коня.  Стрелец,
опустив  пищаль  на  ратовище  бердыша,  нажал  большим  пальцем  спуск.
Полыхнул порох на полке, вытянулась  в  сторону  тонкая  игла  уходящего
вглубь ствола пламени, оглушительно грохнул выстрел. Однако за то время,
пока огонь успел добраться от фитиля до заряда в стволе,  всадник  успел
промчаться несколько шагов, и ни одна из полутора  десятка  картечин  не
достала ни до него самого, ни до его лошади.
   Тут же  выскочил  на  поле  и  помчал  вдоль  стрелецкого  строя,  на
расстоянии сотни саженей, другой лихой воин, громко выкрикивая:
   - Русские, сдавайтесь!