лтану в подарок.
   - В этом году большого похода не получится, - хмуро сообщил Тирц.
   - Почему? - повернули к нему голову подданные османского султана.
   - Насколько я понял, казаки довольно  лихо  прошлись  по  кочевьям  и
поселкам. Думаю, в этом году  в  Крыму  не  удастся  собрать  достаточно
фуража для большой армии. Русские уже давно каждую осень, где-то в конце
августа,  когда  трава  окончательно  пересыхает,  выжигают  степь.  Она
непроходима, если не везти сено и  зерно  для  лошадей  с  собой.  После
осенних дождей кое-что опять из земли вырастает,  но  это  перед  самыми
холодами, когда идти в поход уже поздно.
   - Июль еще только начинается, - не понял Кароки-мурза. - Неужели  вам
не хватит полутора месяцев, чтобы выйти в поход  по  еще  не  пересохшей
траве?
   - Это будет слишком рано, - покачал  головой  Тирц.  -  До  уборочной
страды почти полмесяца останется. Вытравить  все  русские  хлебные  поля
конницей все равно невозможно. Нужно нападать  во  время  страды,  чтобы
разогнать пахарей не дать возможности собрать урожай.
   - Аллах с ним, с урожаем. Нам нужен поход...
   - Нет не Аллах! - взорвался Тирц. - Мы должны ходить в походы  весной
и осенью, чтобы не давать русским  сеять  хлеб  и  собирать  урожай!  Мы
должны выморить их голодом! Когда я сюда пришел...
   - Когда ты сюда пришел, - зловещим шепотом перебил его  Кароки-мурза,
- ты обещал за десять лет поставить Московию на колени. Тогда я  поверил
тебе, Менги-нукер. Я поверил, и дал тебе возможность получить  под  свою
руку отборные ногайские отряды. Ну и где твоя покорная Московия? Она  не
только не сдалась, она начала устраивать набеги на наши священные земли!
Но смотри, я не приказываю посадить тебя на кол,  иноземец.  Я  все  еще
верю тебе, и ты все еще ведешь  ногайцев  дважды  в  год  во  все  новые
набеги. Но сейчас, Менги-нукер, я говорю тебе: сделай то,  что  хочу  я!
Пусть в этом году русские обожрутся своим хлебом,  мне  все  равно.  Для
меня намного важнее русского голода взять  пару  городов  и  представить
султану знатных полонян. Ты меня понимаешь, Менги-нукер? Я  хочу,  чтобы
посланцы Великолепной Порты, когда приедут благодарить  Девлет-Гирея  за
подарок, застали его не в шатре с чашей кумыса, а услышали, что он снова
в седле, снова в походе,  что  он  один  за  другим  покоряет  языческие
города. Ты меня понимаешь, Менги-нукер?
   Тирц несколько минут молчал, играя желваками. Ему приходилось  делать
нелегкий выбор между тем, что хотелось  лично  ему,  и  между  тем,  что
хотелось  людям,  дающим  ему  силу  для  исполнения  заветной  мечты  -
уничтожения России.
   - Если вы хотите захватить хоть один город, нам нужна  артиллерия,  -
наконец выдавил он. - Пушки. Как минимум десять стволов, иначе нечего  и
дело затевать.
   - А как же твои глиняные воины?
   - Вы забыли, что случилось с ними у Тулы? - вздохнул Тирц. -  Близкий
картечный выстрел из крупной пушки их просто разрывает. У меня не хватит
крови создавать по голему каждый день. Я могу сотворить только двух  или
трех. И прежде, чем посылать их к стенам,  нужно  заткнуть  все  стволы,
которые будут стоять в ближайших башнях.
   - Десять пушек, - Кароки-мурза задумчиво прикрыл глаза. -  Хорошо,  я
найду тебе пушки.
   - Тридцать или сорок тысяч воинов я соберу недели за две, -  пообещал
Гирей-бей. - После той добычи, которую мы пригнали этой  весной,  и  при
той цене,  что  дают  сейчас  за  невольников,  каждый  род  станет  сам
проситься встать ко мне под руку.
   - Решено, - Кароки-мурза допил кофе, и откинулся на подушку. -  Через
две недели я тоже подойду к твоему кочевью у Кривого Колодца, и  приведу
воинов принадлежащих мне родов. Мне хочется самому посмотреть, что и как
вы собираетесь делать в этом походе...
   И  мурза  многозначительно  посмотрел  на  Менги-нукера,  ясно  давая
понять, что не допустит никаких оттяжек или обманов,  которые  превратят
задуманный им победоносный  поход  против  гяуров  в  обычный  набег  на
вышедших в поле землепашцев.
 
*** 
 
   Бакы Махмуд ничуть не  удивился  тому,  что  примчавшийся  из  города
татарин передал приказ султанского наместника явиться к нему во  дворец.
Скорее, не понял, почему Кароки-мурза вспомнил про него так поздно.
   Бакы не был, подобно своим солдатам, взят малышом из  семьи  неверных
или захвачен в походе. Будучи вторым сыном сирийского сипаха, он попал в
янычарский корпус из-за бедности - свою  гвардию  султан  кормил,  поил,
одевал и вооружал за счет казны. Благодаря происхождению он  сразу  стал
сотником - да так и провел им всю жизнь.
   Иногда, конечно, в походах ему удавалось взять хорошую добычу,  и  он
мечтал о богатстве - но золото утекало из рук так же стремительно, как и
попадало в них в удачные дни, а  потому  свой  пятый  десяток  лет  Бакы
Махмуд встречал точно так же, как и  восемнадцатый:  нищим  и  бездомным
сотником янычарского корпуса, готовым по команде правителя  кинуться  на
любого врага, или умереть, стоя на указанном  месте.  Изменилось  только
то, что ныне он уже перестал мечтать о  великом  будущем,  да  постоянно
ныли  нижние  ребра,  переломанные   в   египетском   походе   Сулеймана
Великолепного.
   Именно из-за  увечья,  мешающего  ходить  в  дальние  походы,  его  и
поставили  командовать  гарнизоном  из  престарелых  ветеранов  в  тихий
далекий уголок великой империи... Может, и не умирать на покое - но  уж,
во всяком случае, не славу себе добывать.
   Добыл...
   - Передай, скоро буду,  -  Бакы  хлопнул  по  луке  седла  татарского
всадника, потом вернулся в свою комнатенку, достал из-под топчана кувшин
с вином, взболтал и допил остатки прямо из горла.
   К этому тайному  греху  его  приучили  наемники  из  числа  неверных.
Султан, конечно, прощал своей гвардии очень многое -  но  все  равно  не
стоило предаваться веселым разгулам очень уж откровенно. Правда,  теперь
это уже не имело никакого значения.
   Как ни смешно, полкувшина  вина  оказались  единственным  имуществом,
оставшимся у него после тридцати с лишним лет  верной  службы.  Имелось,
правда, Десяток золотых, но...
   Во время русского набега он как раз шел по улице к знакомому торговцу
рыбой, которому обещал дать в  долг.  Услышал  вопли  и  грозные  крики,
обернулся, увидел всадника в точно таких же, как у  него  самого,  синих
шароварах и полотняной рубахе, перетянутых широким кушаком, ощутил  боль
в голове... Чалма выдержала, десять слоев ткани смягчили удар  и  спасли
ему жизнь - но когда Бакы пришел в себя, кошель с золотыми уже исчез.
   - Вот тебе и тихий гарнизон, - вздохнул он, ставя кувшин на стол.
   Итак, во время нападения неверных из полутора сотен янычар пятьдесят,
оказавшихся  в  городе,  были  вырезаны  все  до  единого,  а  остальные
отсиделись в крепостной башне во главе с остроносым арабом,  начальником
порта. В то время, как начальник гарнизона пребывал неизвестно где.
   - Интересно, наместник имеет право посадить  меня  на  кол,  или  для
этого придется ехать в Стамбул? Он сунул ножны  с  ятаганом  под  кушак,
поперек живота, и вышел на улицу.
   До дворца наместника от бухты, над которой стояла казарма, идти  было
совсем рядом - Бакы даже не успел полюбоваться напоследок чистым голубым
небом,  блеском  воды  в  расстилающейся  внизу  бухты,  подышать   чуть
солоноватым прохладным воздухом.
   К его удивлению, стоящие у дверей дома татары не  потребовали  отдать
оружие, и пропустили внутрь, просто указав, что наместник ждет  наверху,
в покоях. Мелочь - но в душе моментально всколыхнулась надежда,  и  Бакы
Махмуд внезапно пожалел, что от него пахнет  вином.  А  ну,  правоверный
Кароки-мурза учует запах и разгневается?
   Однако изменить что-либо было уже невозможно, и Баки  вошел  в  покои
наместника, сложив ладони на груди и низко поклонившись.
   - Садись, янычар, - разрешил Кароки-мурза. - Возьми со  стола  яблоко
или грушу, коли хочешь. И расскажи, как  так  случилось,  что  за  время
моего отъезда  в  Кара-Сов  дикие  язычники  успели  захватить  город  и
разгромить его до основания?
   - Они просто въехали в раскрытые ворота,  уважаемый  Кароки-мурза,  -
признал сотник. - Янычары, стоявшие в карауле, почему-то приняли  их  за
татар и пропустили в город.
   - Почему?
   Хороший вопрос "почему?". Бакы Махмуд вспомнил  и  то,  что  Блак-Кая
стоит на берегу внутреннего моря империи, вдали от враждебных поселений.
Что здесь никогда ничего не случалось.  Что  весь  гарнизон  состоял  из
ветеранов, которые знали, что султан прислал их в  спокойное  безопасное
место мирно доживать свой век.  Вспомнил  мчащегося  на  коне  всадника,
которого и он сам поначалу  принял  за  одного  из  янычар  или  богатых
ногайских татар...
   - То ныне одному Аллаху ведомо,  уважаемый  Кароки-мурза,  -  склонил
голову сотник. - Русские вырезали караул полностью, как и  всех  воинов,
что находились в городе.
   - А где ты сам был, Бакы Махмуд?
   - Я дрался на улицах города, и был сбит одним из казаков.
   - Я не вижу ран на твоем теле, Бакы Махмуд.
   - Моя чалма прорублена насквозь, от нее остались одни лохмотья.
   - Полагаю, она осталась на улицах города?
   - Да, уважаемый Кароки-мурза...
   Сотник  и  сам  понимал,  насколько  не  правдоподобно  выглядят  его
оправдания. Но разве  он  виноват,  что  чалма  спасла  ему  жизнь,  что
разрезанная вражеской саблей ткань не удержалась на голове, что от удара
он лишился чувств!
   - Я служил султану Сулейману тридцать лет, и никто  никогда  не  смел
обвинять меня в трусости! - повысил он голос, поднимаясь на ноги и кладя
руку на рукоять ятагана. - Я провел в сражениях больше времени, нежели в
своей постели! Я...
   - Ты хочешь жить, Бакы Махмуд?
   - Жить?
   - Да, жить. Есть, пить, дышать, спать  в  своей  постели,  сидеть  на
берегу и смотреть на море? Перестань  хвататься  за  ятаган  и  сядь  на
ковер. Мы ведь с тобой оба понимаем, что допустили разорение доверенного
нам города, что пропадали неизвестно где в самый важный  момент.  И  что
именно сейчас султан Селим, может  быть,  приказывает  отправить  мне  в
подарок шелковый шнурок и вкопать  себе  подокном  кипарисовый  кол  для
тебя. Разве не так?
   Кароки-мурза немного помолчал, ожидая ответа, потом продолжил:
   - Ты хочешь жить, Бакы Махмуд? Как раз сейчас я собираюсь отправиться
в поход на неверных, и если мне будет сопутствовать удача, то вернусь  с
победой, богатым  полоном  и  добычей,  пошлю  султану  много  подарков.
Наверное, после этого он сменит гнев на милость  и  оставит  шнурок  при
себе для другого случая.  Разве  достойно  правителя  казнить  удачливых
полководцев? Так вот, Бакы Махмуд.  Мне  нужно  десять  пушек  и  умелые
пушкари для стрельбы из них. А в крепости стоит двадцать бомбард.
   - Они стоят в башнях для защиты города, уважаемый Кароки-мурза.
   - Я знаю, Бакы. Но если ты даже украдешь десять бомбард, твой кол уже
невозможно сделать ни толще, ни  острее.  А  я  зову  тебя  в  поход  на
неверных. Победа сохранит тебе жизнь, а поражение все  равно  ничего  не
изменит. Что касается янычар, которые согласятся  пойти  с  тобой  -  им
нечего опасаться вовсе. Ты пока еще их сотник, и они  обязаны  слушаться
твоих приказов.
   - Для десяти пушек понадобится двадцать пушкарей и три десятка янычар
для их защиты и для помощи в походе, не меньше тысячи ядер...
   - Я верю  тебе,  Бакы  Махмуд.  У  тебя  больше  опыта  в  походах  с
бомбардами. Поэтому обо всем остальном  подумай  сам.  Если  ты  желаешь
заслужить прощение, то послезавтра, на рассвете, ты  должен  быть  здесь
вместе с пушками и верными тебе янычарами. Я хочу успеть  уехать  отсюда
до того, как в Балык-Каю прибудут султанские посыльные.
 
Часть вторая 
ГРОМ ПОБЕДЫ 
 
Глава 1 
БАТОВО 
 
   На этот раз татарская лавина катилась  через  степь  без  задержек  и
трудностей. Конница шла почти двадцативерстными переходами, раскинувшись
в ширину не меньше, чем на десять верст, останавливаясь на привалы возле
колодцев и ручьев, давая лошадям отдохнуть и попастись в  густой  траве,
дожидаясь обозов, после чего совершала новый стремительный бросок. Весть
о богатой добыче, привезенной Девлет-Гиреем из московитских  пределов  и
баснословные  деньги,  что  платились  в  разоренном  Крыму  за   свежих
невольников, побудили присоединиться к  гиреевским  ногайцам  воинов  из
Ширинового, Сулешевого и Сетжеутового родов, не  считая  мелких  степных
племен, так что для нового набега собралось почти сорок тысяч воинов.
   К середине августа татары вышли к Северскому  Донцу  -  здесь,  перед
Изюмским бродом, они собрались в единый кулак  и  дальше  двинулись  все
вместе, вверх вдоль Оскола, позволяющего в любое время  напоить  скот  и
людей.
   Сразу за Донцом передовой дозор столкнулся с русской  сторожей  -  но
схватки не получилось. Разъезд, едва поняв, что имеет дело  с  татарами,
причем немалым войском - облако пыли у  горизонта  ясно  давало  понять,
насколько многочисленная надвигающаяся орда -  развернулся,  и  помчался
назад, рассыпаясь  на  отдельных  всадников,  которые  и  неслись  через
деревни с устрашающим всех воплем:
   - Татары!!!
   Мужики и бабы  тут  же  принимались  испуганно  мотаться  по  дворам,
запрягая в повозки лошадей, кидая  на  телеги  самое  ценное  имущество,
выводили скотину,  перевязывали  лапы  птице,  отпускали  собак.  Что-то
прятали, закапывали, относили в ближайшие перелески и ерики, после  чего
бросали опустевшие дома и все вместе, от  глубоких  стариков  до  малого
ребенка, трогались в  сторону  ближайшей  крепкой  усадьбы  или  тайного
лесного схрона.
   Обширная  крепость  Варлама  Батова   наполнялась   с   успокаивающей
быстротой. К боярину в крепость стекались его крепостные  не  только  со
всего обширного поместья, но и  из  земель  брата  Анастаса,  а  так  же
прибежали бортники из Костиных владений - им через лес  сюда  получалось
быстрее, чем к Григорию Батову.
   На земляных стенах высотой  в  три  человеческих  роста,  огороженных
частоколом и прикрытых навесом от стрел  и  дождя  уже  бродили  оружные
смерды с рогатинами и топорами. Холопы томились бездельем возле  пищалей
- Юля учила огненному делу каждого, продавшегося мужу в полное рабство.
   - Рано они в этом году, -  удивился  Варлам,  выглядывая  в  окно  на
копошащийся двор. - Все лето казалось, что  усадьба  большая  больно,  а
ныне смотрю, вроде как тесная...
   - Всех всегда губит квартирный вопрос, - усмехнулась Юля.
   - Ась? - не понял муж.
   - Не обращай внимания, - вздохнула женщина и положила подбородок  ему
на плечо. - А может, и хорошо, что рано? Долго ведь не задержатся. А как
хлеба заколосятся, как раз и уйдут. Хоть уборка спокойно пройдет.
   - Не верится мне в доброхотность басурманскую, - поморщился Варлам. -
Не к добру все это, ох не к добру... Извини, Юленька,  на  стену  пойду.
Неспокойно на душе у меня, беду чую.
   Муж, опоясавшись саблей и прихватив со стола шелом, вышел на улицу, а
Юля задержалась у окна, наблюдая за пестрым населением своего поместья.
   - Одно хорошо. Похоже, со всех деревень смерды сбежаться успели.  Ох,
опять все дрова спалят и сено  изведут.  Придется  по  заморозкам  новое
заготавливать.
   - Татары! Татары! - услышала она, но в душе не дрогнуло ничего.
   Степные разбойники приходили к усадьбе каждый год по два раза.
   Иногда просто уходили дальше, даже не покосившись на земляные  стены.
Иногда садились в осаду, скакали вокруг, пытались лезть на стены - но  в
ковечном итоге откатывались ни с чем. Чего бояться? Дело привычное...
   В это время подошедшая по Изюмскому шляху степная конница растекалась
по полям вокруг усадьбы. Они  расседлывали  коней,  скидывали  с  крупов
чересседельные сумки, шли рубить сухостой, расстилали войлочные коврики,
жадно припадали к горлышкам мягких бурдюков.
   Ставка хана разбивалась на холме напротив ворот. Он уже не первый год
так и назывался - татарский. Покамест трава застилалась коврами,  а  как
подтянется обоз - над ними встанут ковры.
   Наиболее нетерпеливые нукеры - чаще всего  совсем  молодые  мальчишки
выезжали вперед, пускали стрелы. Из крепости время от  времени  отвечали
тем же. Вот кто-то из лихих татар пустил коня вскачь и  помчался  вокруг
крепости с громким призывом:
   - Русские, сдавайтесь! Все равно возьмем! Сдавайтесь, живы будете!
   В  общем,  все  было  как  всегда.  Разве  только  рядом  с   шатрами
Девлет-Гирея и Менги-нукера воины готовили место еще для одного шатра  -
для Кароки-мурзы.
   Но пока престарелый османский  наместник  лежал  на  обычном  конском
потнике, подложив под локоть толстую тряпичную  подушку  и  с  интересом
наблюдал за первой русской крепостью, что стояла на их пути. Получалось,
пограничная крепостица между Османской империей и Московией...
   - Когда ты собираешься ее взять, Менги-нукер?
   - Это не станет громкой  победой,  Кароки-мурза,  -  покачал  головой
Тирц. - У нее и имени-то нет. Хоть в плоский блин раскатай - никто и  не
узнает.
   - Тогда зачем мы сюда пришли?
   - Эта усадьба уже десятый год как заноза в пятке.  Ни  туда  спокойно
пройти, ни обратно. Коли  отряд  меньше  полусотни  получается,  русские
обязательно выскочат и порубят. Или обоз разорят, коли с  добычей  идем,
полон распустят, за стены спрячут. Беда просто.  Для  спокойствия  отряд
рядом выставлять приходится, а это три сотни сабель.
   - Значит, ты все-таки хочешь ее взять?
   - Первое, что я хочу сделать, так это создать двух воинов из  здешней
земли. Думаю, им пора приниматься за дело. Но  только  сперва  поесть  и
отдохнуть. Всю задницу об седло отбил.
 
*** 
 
   - У них пушки! Пушки! - вот этот клич  встревожил  Юлю  уже  всерьез.
Боярыня отложила шитье, спустилась из своей светелки во двор, подошла  к
воротам и поднялась по приставленной лестнице на стену.
   - Юленька, - увидел ее муж. - Хорошо,  что  ты  подошла.  Во-он  туда
посмотри...
   Он указал на прогалину между подножием холма  и  накатанным  трактом.
Там, не стесняясь черной работы,  махали  лопатами  обнаженные  по  пояс
басурманы в свободных шароварах и  туфлях  с  загнутыми  вверх  носками.
Рядом на телегах, на толстых  слегах,  положенных  от  борта  до  борта,
лежали поблескивающие начищенной медью стволы.
   - Что это, Юля?
   - Разве сам не знаешь, Варлам? Пушки...
   Женщина  прикинула  на  глаз  расстояние.  Получалось  что-то   около
полукилометра. Бывшая спортсменка не очень хорошо разбиралась в  оружии,
тем  более  средневековом,  но  знаний   обычного,   среднего   человека
двадцатого века вполне хватало, чтобы понимать:  пятьсот  метров  -  это
дистанция достаточно уверенного огня для артиллерии, стреляющей ядрами и
запредельная - для обычного гладкоствольного оружия и прочих  дробовиков
независимо от калибра.
   - Они собираются расстрелять нас с  безопасного  расстояния,  Варлам.
Тяжелое пушечное ядро летит втрое дальше, чем легкая дробина из  пищали.
Вот как раз ядрами они нас и закидают.
   - И что нам делать, Юленька?
   - Прятаться, - вздохнула Юля. -  За  стены  прятаться,  в  подпол,  в
погреба. Терпеть и ждать. В Осколе наверняка про набег уже  знают,  рать
собирают. Скоро на выручку придут.  Пойду,  детей  со  двора  уведу.  Им
теперь или под стеной с этой стороны,  или  взаправду  в  подполе  лучше
посидеть.
   - Много больно басурман  ныне,  -  облизнул  пересохшие  губы  боярин
Батов. - Кабы от Тулы ратной силы ждать не  пришлось.  А  она  не  скоро
подойдет... А если нам тоже ядрами пострелять?
   - Где ты их возьмешь, любый мой? - покачала головой Юля. - Нет  их  у
нас. Да и хорошо, что нет.
   Ты стволы где  брал?  У  кузнеца  заказывал.  А  ты  уверен,  что  на
внутренней  поверхности  выступа  малого  или  каверны  нет?  Это  когда
картечью палишь, такие малые огрехи не страшны.  А  ядром  выстрелишь  -
враз разорвет. Но ты меня позови, когда стволы вкопают. Есть у меня одна
мыслишка.
   Янычары зам