боярской усадьбе: там, охраняемые преданными  воинами,
и сберегались главные сокровища местных земель.
   Тукаевский род встретился на  луге  перед  частоколом  не  только  со
своими сородичами, охраняющими взятое добро, но и еще  с  двумя  родами,
соединенными одной и той же мыслью: самое  доступное  успели  разобрать.
Осталось то, что защищают.
   Трое мурз съехались в виду боярского дома, договариваясь о совместных
действиях. Переговоры прошли просто, поскольку Гирей еще зимой обусловил
важный момент: с  каждого  рода  по  полсотни  воинов.  Значит,  и  риск
предстояло делить на троих, и добычу тоже натрое.
   Тукай-мурза вернулся к полусотне своего рода и сообщил:
   - Мы прикрываем удар с левой  стороны.  Таран  уже  вырубили  ногайцы
Файзи-мурзы. Нужно выделить четырех воинов для таранного удара.
   - Я пойду! - успел закричать первым юный Сайд. - Я хочу первым  войти
в боярский дом.
   - Хорошо, - согласился мурза. - Пойдет Сайд,  Рафаил...  Мирхайдар  и
Габдулла.
   Обрадованный доверием Сайд-Тукай первым дошел  до  таранного  бревна,
уже положенного на поперечные слеги, выбрал себе место впереди всех.
   - Колотить в ворота не станем, -  сразу  предупредил  воинов  пожилой
татарин, стоящий у одной  с  Саидом  слеги.  -  Ворота  неверные  всегда
укрепляют или заваливают изнутри. Ударим шагов на пять левее.
   Оставшиеся  верховыми  нукеры  с  гиканьем   понеслись   к   усадьбе,
заворачивая в стороны. В  воздухе  зловеще  зашуршали  стрелы.  Один  из
отрядов, обогнув крепость, стрелял через все селение по  месту  примерно
перед воротами, внутри стен. Два  других  отряда,  гарцуя  по  сторонам,
сыпали  стрелы  туда  же,  не  давая  защитникам   никакой   возможности
приблизиться к стене.
   - Вел-лик Аллах, - крякнув от натуги, начал поднимать бревно  пожилой
татарин. Сайд-Тукай те же схватился за свою сторону слеги, положив ее на
сгиб рук.
   Побежали.
   Тупо обтесанный конец со всего разгона врезался в кол с темным сучком
посередине, и тот ощутимо  дрогнул.  Татары  попятились,  начали  разгон
снова. Удар. Кол откачнулся назад. Новый разбег, новый удар - между этим
колом и соседними появилась щель шириной в  ладонь.  Оттуда  моментально
вылетела  стрела,  q  пожилой  татарин  захрипел,  хватаясь  за   горло.
Послышался стон и за спиной Сайда. Молодой воин втянул как мог,  голову,
но не побежал: он не испытывал страха. Только азарт, неудержимое желание
нанести еще один, последний, сокрушительный удар.
   - А-а-а! - закричал Сайд-Тукай,  оставшийся  впереди  один  и  силясь
удержать враз пoтяжeлeвшee бревно. - Бе-ей!
   Он побежал вперед, пытаясь направить таран  в  то  же  место,  но  не
управился  с  весом  и  чуть-чуть  промахнулся.  Бревно  тупо  дрогнуло,
пробивая преграду, и засело в щели между отклонившимся колом и соседним,
еще стоящим на месте.
   Молодой татарин, тяжело дыша, остановился,  пытаясь  сообразить,  что
теперь делать, а мимо, едва ли ему не  по  голове,  протопали  обутые  в
кожаные сапоги ноги. Он поднял глаза,  увидел,  как  ринувшегося  первым
сородича сбили копьем, и как он повалился на другие,  покачивающиеся  за
стеной острия. Опять тренькнула тетива лука, и послышался  чей-то  стон.
Стреляли неверные - татары,  боясь  задеть  своих,  оборвали  ливень  из
стрел.
   Следующие трое ногайцев  побежали  по  бревну,  уже  сами  приготовив
копья, принялись колоть сверху вниз, спрыгнули. Следом  рвались  другие.
Кто-то поскользнулся, сверзился  на  землю,  заползал  на  четвереньках,
приходя в себя. Саид-Тукай, отдышавшись, выхватил саблю и  тоже  ринулся
на штурм.
   Бревно лежало примерно на высоте груди, поэтому высота не пугала.  На
миг с высоты частокола он смог окинуть взглядом всю усадьбу:  большой  и
длинный Дом, окна с закрытыми ставнями, навес над большим  стогом  сена,
длинная крытая коновязь, у  которой  топчутся  привязанные  кони,  густо
истыканная стрелами, словно поросший камышом берег, земля.
   Внизу валяются тела - залитые кровью неверные, татары  в  разорванных
халатах. Живые русские, по виду мало отличающиеся от мертвых - такие  же
окровавленные, в изрезанных, словно ножами, тулупах и  ватниках,  только
трое в железных доспехах, - пытались перебить попавших во двор врагов.
   Даже не имея никакого опыта, Саид-Тукай понял,  насколько  безнадежно
положение русских: десяток против полутора сотен,  они  никак  не  могли
вытолкнуть засевшее  в  частоколе  бревно,  превратившееся  в  мост  для
атакующих,  не  могли  выдавить  тех,  кто  попал  во  двор,  -   некуда
выдавливать. Они не могли даже убежать из  огороженной  со  всех  сторон
крепости! Им оставалось одно - сдаться.
   - Сдавайтесь! - спрыгнул с  бревна  Саид-Тукай,  устрашающе  взмахнул
саблей и ринулся в сечу.
   Бородатый воин в кольчуге со сверкающими стальными  полосами  поперек
груди покосился  на  него,  качнулся  чуть  в  сторону,  позволив  сабле
нападающего на него ногайца высечь искру с тройного слоя железа, вскинул
свою, прижав ее левой рукой с тыльной, гладкой стороны  к  груди  врага,
рванул рукоять.
   Изогнутое лезвие скользнуло по стеганному халату, прорезав и ткань, и
вату, и конский волос, и второй халат  внизу,  кожу  на  груди  и  кость
грудины. Хлынул поток крови - русский оттолкнул еще живого, но все равно
уже мертвого врага и шагнул  мимо  Саида,  походя  рубанув  его  чистым,
сверкающим клинком. Каким-то чудом пареньку  удалось  заслониться  своей
саблей, но почти одновременно под самым темечком вдруг словно  полыхнуло
огнем, внутри черепа посыпались яркие искры, потом потекла вниз  голубая
волна. Все это Саид-Тукай видел ярко, красочно, во всех  подробностях  -
потому что наяву он, уронив челюсть, падал  на  спину,  вывернув  голову
носом до самого плеча.
   А потом он долго смотрел в ночное звездное небо и пытался понять, где
находится их кочевье на этот раз, и почему он не  спит,  если  наступила
ночь. Почему слышно потрескивание костров, стоны и  иногда  вскрикивания
женщин, почему так сильно пахнет вареной бараниной, а его никто не зовет
к еде.
   Наконец  он  попытался  выяснить  это  сам:  перевернулся  на  живот,
поднялся на четвереньки, потом выпрямился во весь  рост.  Вокруг  лежали
мертвецы, пахло кислятиной, навозом, мокрой шерстью. Сайд поднял руки  к
голове, потрогал шапку, которая оказалась насквозь пропитанной  какой-то
жижей.
   Молодой воин снял ее, и с изумлением заметил,  что  мех  и  подкладка
вместе с войлочной прокладкой прорублены насквозь. Он поднял было руки к
голове, но в последний момент испугался - а вдруг окажется, что она тоже
расколота напополам?
   Татарин огляделся, сдернул железную  шапку  с  оторочкой  с  мертвого
ногайца из чужого рода, торопливо нахлобучил на  себя.  Шапка  оказалась
великовата - но страх все  равно  отступил.  Воин  отер  руки  о  халат,
поискал глазами свою саблю, подобрал, сунул в ножны. Потом пошел к огню.
   - Саид!
   Татарин, еще плохо соображая, остановился,  повернулся  на  голос.  В
отблесках пламени он узнал Тукаи-мурзу, повернул к нему.
   - Я рад, что ты жив, мой мальчик, - усадил его мурза рядом с собой. -
Когда я увидел, как топор опускается тебе на голову, то уже представлял,
твоя мать станет раздирать себе щеки от горя. Но череп  оказался  крепче
нечестивого железа! На, ешь, - Мурза приподнялся, срезал с  запекающейся
над огнем туши верхний, хорошо прожаренный кусок и сунул ему в  руки.  -
Ты храбро сражался, ты настоящий ногаец рода Тукай.  Если  ты  и  дальше
станешь вести себя так  же,  то  в  следующем  походе  я  поставлю  тебя
десятником.
   Глава рода поворошил угли, подбросил с краю еще несколько поленьев.
   - Ты обижался, что я оставил тебя охранять добычу? Не обижайся.  Ведь
кто-то должен это делать? Все равно,  все,  что  добудут  храбрые  воины
нашего рода, будет поделено на всех, и  ты  наравне  со  всеми  получишь
горсть золота, тюк ткани, пару лошадей, а может, и  невольницу,  которая
станет согревать тебя ночью и варить тебе  плов  днем.  Сегодня  ты  уже
заслужил себе равную со всеми долю. - Мурза уста вздохнул.  -  Утром  мы
соберем взятую в  крепости  добычу,  выделим  долю  Девлет-бея,  поделим
остальное между родами и пойдем дальше. Этот набег обещает быть богатым,
очень богатым.
 
*** 
 
   - Смотри, как это делается, - кивнула Юля Касьяну, приложила  приклад
пищали к плечу, навела ее в сторону холма, на котором толпились  татары,
плавно, как учили в школе на  НВП,  спустила  курок.  Фитиль  ткнулся  в
затравку на полке, порох вспыхнул, ударила в сторону тонкая,  как  игла,
струя пламени из запального отверстия, и только после  этого  наконец-то
грохнул выстрел.
   Приклад шибанул в плечо  -  Юля,  взмахнув  руками,  отлетела  назад,
растянувшись на утоптанной земле стены.
   - От блин, паразит! Ни хрена себе! - захлопала она глазами. -  Ты  бы
еще гаубицу к ружейному прикладу привязал...
   - Юленька, что с тобой?! - Варлам испуганно наклонился и поднял ее на
руки. - Что с тобой, любая?
   - Пусти, больно, - коснувшись ногами почвы, она  осторожно  потрогала
плечо, покачала рукой. - Кажись, ничего не сломано.
   - Так что, нельзя из нее стрелять? - покосился боярин на пищаль.
   - Можно, только отдача замучит. Подожди, дай подумать...
   Юля зачесала  свой  остренький  носик,  пытаясь  оживить  познания  в
области артиллерии. Поставить на лафет? Неуклюже получится - ни на  цель
толком навести, ни угол возвышения придать. Да и  мелковата  пищаль  для
пушечного лафета. По меркам двадцатого века, по силе  выстрела  примерно
крупнокалиберный  пулемет  получается.  Турель  нужна.  Чтобы  и  отдачу
гасила, и целиться не мешала.
   - Значит, так. - Она снова потерла отбитое плечо. -  Берешь  железный
стержень с палец толщиной и в  два  твоих  указательных  пальца  длиной.
Сверлишь отверстие в прикладе под стволом и в бревнышке с руку толщиной.
Втыкаешь стержень в бревно, сверху насаживаешь пищаль.  Получается,  она
может крутиться вправо-влево. А чтобы вверх-вниз  можно  было  наводить,
бревнышко не приколачиваешь к частоколу, кладешь  на  уши,  вдвигаешь  в
петли, делаешь дырки  вертикальных  бревнах  и  приколачиваешь  уже  их.
Короче, чтобы бревно тоже могло проворачиваться. Понял?
   - Понял, Касьян? - дернул бородой Варлам.
   - Сделаю, боярин, - кивнул смерд.
   - Русские, сдавайтесь! Вам не устоять! - От  неожиданного  клича  все
повернулись к стене проводили взглядом несущегося во весь опор татарина.
   - Чижика вам с маслом в задний проход, - презрительно сплюнула Юля  и
поморщилась от резкой боли. - Пойду в погреб схожу,  холодненького  чего
плечу приложить... Опять синяк будет. Везет мне последнее время.
   Теперь, когда она спустилась со стены, на боярыню смотрели уже  не  с
недовольством, а с восхищением:  низко  кланялись,  крестились,  кое-кто
пытался по целовать руку - бывшая комсомолка с непривычки отдергивала.
   - Уберегла... заступница наша... упредила, увела... Спасла от  неволи
негаданной...
   Юля поняла, что еще немного - и у нее  начнется  мания  величия.  Она
ускорила шаг и торопливо нырнула в погреб.
   Последующие два дня вся осада заключалась в том что время от  времени
вокруг усадьбы начинали носиться  всадники,  громко  предлагая  сдаться.
Злящиеся мужики иногда пытались попасть в них стрелой, но за  все  время
это получилось только один раз - да и то ранили не всадника,  а  лошадь.
Попасть в одиночного воина из пищали Юля даже и не пыталась.  Пищаль  не
лук: попробуй выцели его, если с момента нажатия на спуск и до  выстрела
едва не две секунды проходит!
   К вечеру второго дня к татарскому лагерю начали подходить новые сотни
- численность врага увеличивалась на глазах. Поутру татар  стало  больше
раза в три.
   -   Эй,   русский,   русский,   смотри,   сестра   твоя   пришла!   -
предусмотрительно   удерживаясь   на   безопасном   расстоянии,   позвал
защитников один из татар и выволок на склон  девушку  со  связанными  за
спиной руками. Потом задрал ей подол, обнажив срамные места:
   - Узнаешь, русский?! Сестра твоя.
   Пленитель  повернул  девушку  боком,  рванул  связанные  руки  вверх,
закинул подол полонянке на спину и принялся старательно  ее  насиловать,
стараясь делать это  так,  чтобы  со  стороны  усадьбы  различались  все
подробности:
   - Хорошая у тебя сестра, русский! Мне нравится! Еще давай!
   Мужики хватались за топоры и совни, в бессилии Хрипели зубами. Каждый
прекрасно понимал: стоит открыть ворота, кинуться на нехристей - и пусть
даже каждый из них убьет пять, десять, двадцать выродков, но в  конечном
счете погибнут все - и тогда точи такая же участь ждет их жен и детей.
   - Русский, русский, тюльпаны любишь?!
   Татары с веселым смехом раздевали в виду своих врагов их попавшихся в
плен соседок  и  землячек,  насиловали,  гоняли  от  одного  к  другому,
завязывали подолы у них над головами и  оставляли  бродить,  как  слепых
щенят, то стегая прутьями, то похотливо хватая за всякие места.
   Время от времени они опять начинали свои скачки предлагая:
   - Сдавайтесь, все равно здесь окажетесь! Сдавайтесь -  все  остальные
уже сдались! Сдавайтесь вам же лучше будет! Сдавайтесь, ваше место у нас
обозе! Сдавайтесь, все равно деваться некуда!
   Потом возвращались к несчастным полонянкам опрокидывая  их  на  траву
или наклоняя головой вперед.
   - Юля, не ходи сюда, - попросил  боярин,  ни  жена,  как  обычно,  не
послушалась. Посмотрела на происходящее, заметно потемнев  лицом.  Взяла
стрелу из одного из пучков, приготовленных на стене, наложила на тетиву,
примерилась. Опустила оружие, разочарованно покачав головой:
   - Далеко...
   В лагере нехристей началось шевеление.  Сразу  много  десятков  татар
быстрым шагом  направились  к  лошадям,  бродившим  вокруг  привезенного
откуда-то  и  сваленного  в  десятки  небольших  кип  сена.   Заседлали,
поднялись в седла, а потом массой в пару сотен всадников ринулись  вкруг
усадьбы.
   В первый миг Юле померещилось, что пошел дождь  -  послышался  частый
дробный стук по крышам, земле, телегам. Но уже в следующие мгновения  по
двору пронесся  болезненный  вскрик,  детский  плач,  конское  ржание  и
предсмертное козье блеяние, раздались тревожные крики.
   - В дом, все в  дом,  -  замахал  на  смердов  Варлам.  -  Под  крышу
прячьтесь, под телеги.
   Только теперь Юля поняла, что сверху во двор сыплются стрелы.
   При высоте стены в  три  человеческих  роста,  вдвое  выше  всадника,
татары не могли  стрелять  через  двор,  надеясь  сразить  защитников  у
противоположной стены, и начали просто перебрасывать стрелы через стену,
засыпая ими двор. Падая на излете сверху вниз, пехотная стрела с широким
наконечником при попадании даже в обнаженное тело почти не  втыкалась  -
так, на пару сантиметров, не более. Ребенка или козленка убить может, но
взрослого человека - нет.
   Зато, даже слегка  задевая  человека,  такая  стрела  острыми  краями
рассекает одежду и оставляет длинные, долго кровоточащие раны. Попасть в
столь малую мишень наугад почти невозможно - но каждый из двухсот  татар
выпускал по несколько  стрел  в  минуту,  и  на  усадьбу  рушился  самый
настоящий  железный  дождь.  Стрелы  секли  коров,  насквозь  пробивали,
подсовали лошадей, ранили смердов.
   - Прячьтесь, прячьтесь! - махал на них боярин,  но  к  тому  времени,
когда каждый, из людей нашел себе убежище,  несколько  женщин  оказались
ранены, а один ребенок - убит. - У кого железного доспеха нет, прочь  со
стены! Пойдет на приступ, позову.
   Панцирь и шлем  самого  Варлама,  колонтарь  Бажена  и  куяк  Касьяна
позволяли им не особо бояться "железного дождя", да  еще  пяток  смердов
оказались достаточно запасливы,  чтобы  сохранить  в  хозяйстве  древнюю
кольчугу или  нашить  сотню-другую  железных  пластин  на  суконную  или
кожаную куртку.
   - Юля, уходи! Прячься!
   - Отстань. - Женщина запалила фитиль, опробовала  усовершенствованную
пищаль, поводив  стволом  по  кругу.  Вроде,  нигде  не  застревает,  не
заедает.
   - Черт! - не выдержал боярин. - Вот ведьма! Касьян, закрой ее щитом!
   Татарская орда пошла вокруг крепости на второй круг.
   - Смерд! - спохватившись в последний момент, закричала Юля убегающему
со стены бездоспешному мужику. - Шапку дай!
   Она сунула шапку под приклад, прижала ее  к  плечу,  повела  стволом,
наводя на мчащегося первым татарина. Нажала  спуск.  Вспышка  на  полке,
огненная игла в сторону - место  первого  всадника  уже  заняла  плотная
толпа.
   Б-бах! - пятьдесят картечин, разлетясь в  широкий  конус,  пробили  в
конной массе широкую просеку. Мчащиеся позади не успели отреагировать, и
их кони начали спотыкаться, кувыркаясь  по  уже  лежащим  телам.  Задние
налетали на передних, увеличивая общую свалку.
   Варлам  Батов  любовался  этим  зрелищем  не  меньше  минуты,   потом
спохватился:
   - Важен, к левой пищали беги, фитиль поджигай! Я к правой встану.
   Однако спешка была теперь вовсе ни к  чему:  татары  прекратили  свою
гонку и отступили на холм. Хотя истинные потери  от  выстрела  оказались
смехотворны: пара убитых лошадей, да три раненых,  один  убитый  и  один
раненый ногаец, плюс еще пятеро покалеченных в свалке коней и столько же
-  воинов,  тем  не  менее,  впечатление  у  врагов  сложилось  яркое  и
незабываемое. Оказаться жертвой нового залпа не хотел никто.
   Пока татары приходили в себя. Юля  забила  в  пищаль  новый  заряд  и
выглянула наружу. Там свежая сотня выстраивалась в два ряда на дистанции
примерно двухсот саженей,  словно  собиралась  устроить  парад.  Женщина
хищно поводила стволом пищали, потом сплюнула: дробовики - а именно  так
начали называть подобное оружие в двадцатом  веке  -  один  черт  дальше
двухсот метров не бьют.
   Татары натянули луки, метясь в чистое  небо,  пустили  облако  стрел,
забарабанивших по стене. Две из них гулко стукнули в щит, который держал
над  боярыней  Касьян.  Все  ясно  -  их  решили  засыпать  стрелами   с
безопасного расстояния. А поскольку для хорошего выстрела издалека нужно
и лук со всей силы натянуть, и прицелиться - степняки и стояли на месте,
а не неслись вскачь.
   - Ну, в эту игру мы тоже играть  умеем,  -  отпустила  Юля  пищаль  и
натянула на правую руку двухпальцевую перчатку. Взяла  лук,  выбрала  из
колчан, стрелу с граненым наконечником. По стене дробно за стучала новая
волна железного дождя - на это раз в щит никто  не  попал.  -  Итак,  на
стрелковый рубеж выходит заслуженный мастер спорта по стрельбе из  лука,
золотой медалист сразу трех первенств Советского Союза Юлия Батова.
   Она, словно в очередной раз собираясь бороться за олимпийскую медаль,
затаила дыхание, оттянула  к  себе  кевларовую  тетиву,  зажимая  комель
стрелы между пальцами, а кончик направляя в грудь  крупного  татарина  в
кольчужном доспехе.
   - Выстрел!
   Татарин завалился набок и сполз с коня.
   - Что  же,  на  этот  раз  спортсменке  удалось  попасть  в  яблочко.
Посмотрим, насколько стабильный результат дадут следующие попытки.
   Касьян, забыв про сыплющиеся сверху стрелы, тоже припал к бойнице,  с
открытым ртом внимая комментариям барыни.
   Второй жертвой Юля выбрала ногайца в вычурной,  с  наведенным  поверх
стали чернением и позолотой кирасе. Видимо, снял с  какого-то  рыцаря  в
набеге на Литву. Стрела вошла ему  не  в  грудь,  а  в  живот,  легонько
чиркнув лошади по шее. Татарин согнулся, не упал.
   - Да-а, - покачала головой Юля,  выбирая  пука  следующую  стрелу.  -
Расслабилась спортсменка, потеряла выучку.  Сказывается  тихая  семейная
жизнь и отсутствие регулярных тренировок...
   Глаза лучницы выбирали во вражеском строю  других  воинов  в  богатой
одежде или доспехах. Раз носит доспех, а  не  вонючий  халат  -  значит,
мурза, командир, начальник. А  вражеским  командирам  жить  не  следует.
Нехорошо как-то.
   После того, как один за другим из седел вывалилось шесть воинов почти
с одинаковыми попаданиями - в середину груди,