,  будь  сильна
высока, - стал  приговаривать  он,  обходя  дерево  и  поглаживая  ствол
руками.  Голос  звучал  сипло,  неразборчиво,  поскольку  часть  воздуха
вырывалась из открытой раны на шее  мужчины.  Впрочем,  если  березка  и
понимала заговор - то наверняка не благодаря тихо звучащим словам:
   - Ты  расти  береза,  светлой  радостью,  ты  стань  береза,  крепкой
силушкой. Ты одень береза, рубаху мою, ты оставь береза  свою  силу  ей,
свою крепость, береза, свою светлость, береза, чистоту свою...
   Отойдя от дерева к реке, творящий  наговор  вошел  по  пояс  в  воду,
зачерпнул полные ладони, вылил их себе на  лицо,  ловя  губами  холодные
струйки:
   - Унеси река, все немощи мои,  унеси  вода,  грусть  печаль  мою,  ты
оставь вода, только силушку,  очи  зоркие,  руки  крепкие.  Напои  меня,
напитай меня, а с собой, вода, не бери меня.
   Он попятился,  осторожно  ощупывая  руками  путь,  выполз  на  берег,
поднялся и еще несколько десятков  шагов  прошел  спиной  вперед.  Потом
упал, откинувшись на спину:
   - Мать земля моя, ты кормилица, ты родительница,  ты  заступница.  Не
зови меня, не настал мой час, не пришел мой срок,  не  сомкнулась  ночь.
Солнце-утро встает, к новой жизни зовет. Дай мне  плоть  свою,  дай  мне
жизнь свою, дай мне сыном быть, новый день прожить...
   Мужчина запустил ладони под траву, захватил пальцами  немного  земли,
поднес ее ко рту, ухватил губами, старательно размял и проглотил.  Потом
перевернулся на живот и полежал так  еще  немного.  Где-то  над  головой
испуганно пискнула какая-то пичуга,  и  внезапно  разразилась  радостной
песней.
   Человек встал,  увидел  на  расстоянии  вытянутой  руки  перед  собой
чистую, чуть влажную от тумана рубаху, но прежде  чем  ее  снять,  снова
подошел к березе и тихонько пробормотал ей, что за сегодняшнее утро  она
стала еще краше, выше и ветвистее.  Затем  быстро  оделся,  запрыгнул  в
седло так и оставшегося на своем месте коня,  настороженно  огляделся...
Нет, вроде бы никто проведенного на берегу реки  языческого  ритуала  не
видел. Всадник хлопнул ладонью по крупу коня и пустил его в галоп.
   Через час, когда туман уже успел рассеяться, а  двор  заливали  яркие
солнечные лучи, всадник снова проскочил ворота и направился  прямиком  к
конюшне.
   - Семен! Да куда же ты успел умчаться?  -  окликнула  его  с  крыльца
молодая женщина в накинутой поверх поневы душегрейке.
   - Конь застоялся, Алевтина,  -  улыбнулся  всадник.  -  Надобно  было
объездить.
   - Ярыгу бы послал! - женщина с  облегчением  перевела  дух.  -  Я  уж
измыслила, ты в засеку подался.
   - Не, там сейчас Василь, - Семен спрыгнул на землю и прикрыл  ладонью
горло, чтобы речь звучала яснее. - Он ужо совсем заматерел. Справится.
   - Помолился бы лучше, чем затемно по лесу скакать, - голос  Алевтины,
несмотря на смысл произносимых слов, звучал одобрительно.
   - Перед трапезой помолюсь, - пообещал Зализа, поднимаясь на крыльцо.
   Про то, чем он на  самом  деле  занимался  в  предрассветном  тумане,
опричник говорить не стал. Да и не мог - земля не любит,  когда  про  ее
уговоры с воином узнают посторонние. Земля одаривает  русича  исцелением
только тайно.
 
*** 
 
   Позже всех в этот день поднялись обитатели совсем  нового,  пахнущего
сосновой смолой и свежим деревом поселения, поставленного на взгорке, на
самом краю Кауштиного луга. От всех прочих окрестных деревень,  городков
и крепостей это селение отличалось  тем,  что  в  нем  не  слышалось  ни
мычания коров, ни блеянья коз и овец, ни призывного ржания коней. Зато в
одном только этом поселке имелось больше часов, чем  во  всей  остальной
Руси вместе взятой, и больше  наручных  часов,  чем  на  всей  остальной
планете.
   Месяц назад, в жестокой сече в молодом ельнике на тропе от Копорья  к
Ореховому  острову  маленький  отряд   из   полусотни   воинов   потерял
одиннадцать человек, но вовремя пришедшая  на  помощь  кованная  конница
откинула и втоптала в сырую русскую землю высадившихся на  Неве  свенов.
Бояре, убедившись в готовности странных пришельцев ниоткуда сражаться за
новую родину, признали их за своих, и никаких вопросов им  больше  никто
не задавал. Окрестные помещики и волостники через день после битвы  даже
прислали своих смердов помочь новым  соседям  устроиться  на  отведенном
опричником месте, и привычные к топорам мужики за пару дней срубили  для
переселившихся на Русь иноземцев три избы и часовню греческого обряда.
   Поставленные буквой "П" дома вкупе с часовней и прочными бревенчатыми
воротами  естественным  образом  образовывали   маленькую   крепость   с
вместительным внутренним  двором,  и  теперь  можно  было  считать,  что
впадающая в Оредеж река Суйда тоже надежно закрыта от  незваных  гостей.
Именно так государев человек Семен Зализа и отписал в Разрядный приказ -
но про то члены клуба "Черный Шатун" не ведали, и жизнь их текла обычным
порядком.
   Утро начиналось с общей молитвы. Иеромонах отец  Никодим,  оставшийся
при отряде еще после первой встрече на  Березовом  острове,  проводил  в
часовне обстоятельную службу, благословлял своих прихожан на труд, после
чего все дружными рядами отправлялись  завтракать  и  сверять  время  на
часах. Поскольку до первых сигналов точного времени оставалось еще никак
не   меньше   четырехсот    лет,    одноклубники    просто    определяли
среднеарифметическое  по  показаниям  всех  хронометров,  и   полученный
результат считали истинным. Батарейки потихоньку  садились,  электронные
часы вставали, и определять  точное  время  постепенно  становилось  все
легче и легче.
   После завтрака люди расходились на работы:  женщины  в  сопровождении
пары вооруженных воинов уходили в ближний лес по грибы и ягоды, туда  же
отправлялось  несколько  охотников  проверять  силки.  Часть  мужчин   с
плетеными из ивовых прутьев вершами спускались к  реке  ловить  рыбу,  а
остальные   занимались   хозяйственными   делами:    заготовкой    дров,
конопачиванием щелей в новых стенах, выкашиванием ближних лугов.
   Казалось, жизнь вошла в естественное  русло.  Провалившиеся  на  пять
столетий в прошлое люди нашли на новом месте  друзей,  поставили  жилье,
довольно успешно  обеспечивали  себя  пропитанием,  и  даже  откладывали
кое-что на будущее. Однако  было  ясно,  что  скоро  подобная  благодать
закончится. По утрам изморозь уже прихватывала землю и выбеливала траву,
иногда  с  неба  начинали   неторопливо   валиться   крупные   снежинки.
Неделя-другая - и грибы вместе с ягодами уйдут под снег, река  закроется
толстым слоем льда, и о наваристой ухе  с  грибами  придется  забыть  по
крайней мере до весны.
   Вот и сейчас, когда Костя Росин и Игорь Картышев, зябко ежась,  вышли
на крыльцо, по разукрашенному инеем двору носились,  кружась  в  веселых
вихрях, искристые вестницы близкой зимы.
   - Ингу в лес пускать больше нельзя, - сделал вывод,  глядя  на  небо,
Картышев. - Застудится, петь не сможет.
   - Ты так говоришь, Игорь, - сладко зевнул Росин, - словно завтра ей в
"Октябрьском" нужно выступать.
   - А почему нет, мастер? - пожал плечами бывший  танкист.  -  Если  мы
непонятно как ухнулись сюда, почему бы нам точно  так  же  не  вернуться
обратно?
   - Надейся на лучшее, а  готовься  к  худшему,  Игорек,  -  присел  на
крыльцо Костя. - Чтобы иметь  возможность  попасть  обратно,  не  мешает
запасти на зиму как можно больше грибов и закоптить  рыбы.  Иначе  после
нескольких месяцев голодовки она не то что арию спеть, "мяу" сказать  не
сможет.
   - Ну, и при чем тут лес? - опустился Картышев  рядом.  -  Ты  знаешь,
мастер, у меня такое ощущение, что все мы слишком  заигрались.  Привыкли
на фестивалях и играх жить по законам и технологиям средних  веков,  вот
до сих пор этим и занимаемся. А у нас, между прочим, половина  народу  с
высшим образованием, у каждого кое-какой опыт за спиной. Не надо нам  за
последними осенними колосками по  полям  бегать.  Нам  нужно  попытаться
сделать то, что умеем мы, но не  умеют  люди  этого  времени.  Тогда  мы
станем заниматься тем, что умеем мы,  а  они  тем,  что  умеют  они.  Не
придется нам тогда по лесам по снегу бегать, мы  тогда  ягоды  и  грибки
просто купим на ближайшей ярмарке.
   - Угу - криво усмехнулся Росин. - Компьютеры настроить тут никому  не
нужно? А то я умею. А Гимоненко автобусы умеет водить. Юшкин, вон, и  то
мается. Доктор вроде, людей что тут, что там одинаковых лечил,  а  и  то
без своих шприцов и таблеточек ничего придумать не может.
   - Это ты зpя мастер, - покачал головой Игорь.  -  Опричника  раненого
именно Юшкин лечит, к местный докторам Зализа не убегает.  Симоненко  по
кузнечной части кое-что соображает. А вообще, мы просто не  думали  этим
вопросом. Вспомни, Костя: половину тайн, которые в этом мире хранят, как
зеницу ока, мы проходили еще в школе. Величайшие открытия, которые здесь
еще только предстоит сделать, мы помним, как  исторические  казусы.  Нам
главное решить, куда мы приложим свои силы. А там посмотрим...
   На этот раз, прежде чем ответить,  председатель  клуба  на  несколько
минут задумался. Затем решительно встала.
   - Пойдем, с мужиками посоветуемся.
   Изначально задумывалось, что пятеро женщин станут жить в одном  доме,
а сорок два мужика - в двух других. Однако  жизнь  очень  быстро  внесла
свои коррективы. Картышев сразу  поселился  в  одной  комнате  со  своей
сестрой Ингой. Следом за ними и остальные  женщины  либо  перебрались  в
комнаты к кому-то из войнов, либо те переехали к  ним.  Впрочем,  так  и
должно было случиться - ведь на фестиваль женщины ехали не просто так, а
за компанию с друзьями-приятелями. Нет ничего удивительного,  что  после
почти полугода скитаний и настоящих - кровавых,  а  не  игровых  схваток
люди перешли от приятельства к настоящей близости. В гордом  одиночестве
осталась только Юля, даже в лес  по  грибы  уходящая  с  углепластиковым
луком и полным колчаном  стрел  за  спиной,  и  Костя  Росин:  ему,  как
председателю клуба, изначально отвели отдельную комнату.
   С едой тоже получилось не так, как предполагали рубившие избы смерды.
Местные  мужики   рассчитывали,   что   крытый   двор   на   две   трети
двенадцатиметрового дома будет занят домашней скотиной  и  конюшней,  но
пришельцы  из  двадцатого  века  вести  полноценное  хозяйство  пока  не
решались. В  обширном  пустующем  помещении  поставили  столы,  где  все
одноклубники и питались  веселой  компанией.  А  вечерами,  под  хорошее
настроение, здесь же устраивали танцы под гитару и Ингины песни.
   Вот и сейчас все  рассаживались  на  придвинутых  к  столам  скамьях,
ожидая, пока отец Никодим скажет свое веское слово.
   - Отче наш,  Иже  еси  на  небесех!  -  низким,  хорошо  поставленным
голосом, слегка нараспев, начал читать  иеромонах.  -  Да  святится  имя
Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси  и  на
земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже
и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение,  но  избави
нас от лукаваго.
   Очи  всех  на  Тя,  Господи,  уповают,  и  Ты  даеши   им   пищу   во
благовремении, отверзаеши  Ты  щедрую  руку  Твою  и  исполняеши  всякое
животно благоволения. Яко Твое есть Царство, и сила, и  слава,  во  веки
веков. Аминь.
   Сложив   руки   натруди,   жители   селения    дождались    окончания
благодарственной молитвы, а затем принялись споро истреблять  запеченное
с грибами мясо.
   Пребывание в шестнадцатом веки  в  немалой  степени  изменило  взгляд
бывших питерцев на жизнь. Они  впервые  узнали,  что  десяток  плотников
может поставить три дома и церковь общей площадью в шесть соток всего за
два дня, а не заниматься строительством десятки лет, как это  делали  их
родители, обживаясь на дачных участках.  Впервые  поняли,  что  мясо  не
может стоить дороже каши - поскольку крупу нужно выращивать, а мясо само
бегает по окрестным лесам. Что дубленки и шубы - это бросовая  одежонка,
сшиваемая из шкур забитого  на  мясо  скота  или  добытой  дичи,  а  вот
настоящий тверской ситец,  персидский  шелк,  рязанское  или  английское
сукно - ткань для действительно красивой,  парадной  и  дорогой  одежды.
Наравне с мехами стоял по дешевизне только лен, но даже  единой  льняной
тряпицы не нашлось среди небрежно сваленных  в  подарок,  ввиду  близких
холодов тулупах и цигейках.  Отдарившиеся  лисьими  и  овчинными  мехами
бояре с тканями все-таки пожадничали. Что из дерева можно делать дверные
петли,  засовы,  ложки,  миски,  ведра  и  бочки  -  а  металл   следует
использовать  только  для  самых  крайних  нужд.  Что   сено   нужно   в
повседневной жизни постоянно: его требуется стелить перед порогами домов
вместо ковриков, им набивают тюфяки  для  сна,  им  присыпают  отходы  в
туалетах, избавляясь от неприятного запаха. Дешевое  кровельное  железо,
которым в двадцатом  веке  заменяли  на  Крышах  дорогое  дерево,  здесь
ценилось бы в несколько раз дороже всей кровли вместе с дранкой.
   - Есть предложение устроить мозговой  штурм,  мужики,  -  начал  было
выступление вошедший с улицы Росин, но монах тут же его перебил:
   - Ты погоди, боярин. Люди по Божьей милости кушают, обряд  причащения
к миру принимают. Беспокоить их пока не надо. Думы насыщающегося  должны
быть чисты, а душа покойна. Сам-то пошто голодный бегаешь?
   - Да я с утра у Тамары перехватил...
   - Грех, - моментально сделал вывод отец Никодим. - Молитв ты, боярин,
не знаешь, а без молитвы пищу вкушать грешно.
   Костя прикусил язык, надеясь, что головомойка на этом закончится,  но
монах продолжал размеренно и последовательно  отчитывать  его  за  более
мелкие прегрешения:
   - В дом вошел, боярин, не перекрестился. В Красный  угол  поклона  не
положил.
   - Там же икон нет, отец Никодим, - попытался  оправдаться  Росин,  но
иеромонах довода не принял:
   - Будут иконы. А место все равно красное, намоленное. Дом любой чтить
полагается, он тебе тепло и кров дает.
   Председатель клуба  смирился.  Он  выслушал  все  замечания,  понурив
голову, покорно кивая и радуясь тому, что монаху ни  разу  не  пришло  в
голову заставить его войти в столовую еще раз.
   Отец Никодим, держа доверенную ему Господом странную паству в  ежовых
рукавицах, быстро приучил бывших инженеров, программистов и  токарей  не
только  к  ежедневным  молитвам  и  необходимости  креститься  при  виде
православного креста, иконы или входя в дом, он привил им  общие  навыки
вежливости и правильного поведения. Теперь приходящие  в  воскресение  в
новый храм мужики  и  женщины  из  ближних  деревень  не  шарахались  от
поселившихся в деревянной крепости воинов, а вежливо здоровались и  даже
начинали заводить обычные житейские беседы.
   Тем не менее, пределов нетерпимости монах не переходил  и,  например,
частым вечеринкам препятствовать не пытался, хотя и цокал неодобрительно
языком, уходя в полночь в часовню на  бдение.  Вот  и  сейчас,  закончив
перечисление костиных проступков, никаких епитимий на провинившегося  он
накладывать  не  стал,  а  призвал  всех  присутствующих  возблагодарить
Господа за вкусную трапезу:
   - Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси  нас  земных  Твоих
благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко  посреде  учеников
Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас.
   - И кстати, о еде, - устало продолжил  Росин  после  того,  как  отец
Никодим уступил ему свое место во главе  стола.  -  Жрать  скоро  станет
нечего. В помещении воцарилась тишина.
   - Думаю, все понимают, - продолжил Картышев, подойдя ближе к  Росину,
- что окрестные бояре кормить нас не станут. Да и не  смогут  прокормить
их крестьяне такую ораву бездельников. Избы срубили, тулупов  к  морозам
подкинули, зерна чуток отсыпали, и хватит. На ноги самим вставать надо.
   - Есть такая поговорка в Московской области,  что  на  Руси  никто  с
голоду отродясь не умирал, - безалаберно откликнулись от стола.
   - Эт-то точно, - кивнул Игорь. - Вот  только  для  этого  летом  поле
вспахать надо, да грибков на зиму насолить, ягодок пособирать. А лично я
первую половину этого лета за компьютером просидел,  а  вторую  половину
бездомным пробродил. Припасов не имею.
   - Хлеб насущный Господь дарует  трудолюбивому,  -  поддержал  бывшего
танкиста иеромонах. - Пребудут полными закрома того, кто пота своего  на
ниве не пожалеет.
   - Ну, положим, на счет голода вы  загнули,  -  подала  голос  Юля.  -
Ребята из леса без добычи еще ни разу не вернулись.
   - Согласен, - кивнул Костя.  -  Но  думать  нужно  не  только  о  дне
сегодняшнем, но и о завтрашнем. Сколько времени здешний  лесок  полсотни
ртов прокормит? Хорошо, если до весны хватит. А потом?
   -  Потом  весна  будет,  -  весело   откликнулся   пожилой   мужчина,
примкнувший к отряду из "Ливонского креста". - Грибки-ягодки.
   - Ты еще скажи, луг распашем, - сухо  парировал  Картышев.  -  У  нас
пахать хоть кто-нибудь умеет?
   - Я после  ПТУ  два  года  на  "Кировце"  отработал,  -  поднял  руку
кучерявый Алексей лет двадцати пяти, из которых пять состоял  в  "Черном
Шатуне". - Ничего, агроном не жаловался.
   - Ну, родной, - развел руками Игорь, - остается  только  у  опричника
спросить, где тут тракторами торгуют.
   - Может, и вправду у Семена помощи  попросить?  -  предложил  молодой
парень, состоящий в клубе совсем недавно.
   - Скажи спасибо, - тихо ответил  ему  Малохин,  -  что  он  нас,  как
воинов, хотя бы от тягла  освободил.  А  то  бы  еще  и  налоги  платить
пришлось.
   - Вопрос не в том, чтобы не умереть с голода, - продолжил Картышев, -
а в  том,  чтобы  жить  нормально,  раз  уж  нас  угораздило  попасть  в
шестнадцатый век. Сытно есть, покупать нормальную одежду и  инструменты,
поселок отстроить, а не в общежитии ютиться. Охотой этого не  добьешься,
работать нужно.
   - Так мы, по здешним меркам, приличные воины, кажись, - повторил  все
тот же паренек. - В армию наняться можно.
   - Сынок, - вздохнув, ласково сообщил Картышев. - Ты ведь не в Америке
живешь. На Руси воинская служба испокон веков  долгом  честного  мужчины
считалась, обычным половым признаком, а не работой. За  службу  тебе  от
государства кое-какая мелочишка покапает, но на нее ты не проживешь. Для
прожитья тебе земля дадена, да право с крестьян, которых ты  от  набегов
защищаешь, подати брать. От податей нас местный опричник освободил,  так
что плата за службу тобой уже получена, считай себя в армии.  Не  хочешь
служить -  плати  тягло:  тех,  кто  кровь  проливает,  содержать.  А  о
пропитании своем должен заботиться сам, кормить тебя  никто  не  станет.
Еще вопросы есть?
   - Дело нам нужно, - продолжил Росин. -  Работа,  которая  сможет  нас
нормально прокормить.
   - Кстати о "пахать", - поднял руку пожилой "ливонец". - Я, вообще-то,
на агронома учился. Так что, окрестную землю можно попытаться и поднять.
Кое-что из учебников я еще помню.
   - У боярина местного разрешение на сие спросить надобно, - напомнил о
своем существовании отец Никодим. - Поселиться здесь он вам разрешил, но
про землю ничего не сказано.
   Во время исповедей своей паствы иеромонах успел  наслушаться  такого,
что должен был или сойти с ума, или смириться со странностями  прихожан,
принимая их такими, как они есть. Монах устоял, и  теперь  мог  достойно
участвовать в общих советах, то пропуская мимо ушей непонятные слова, то
поправляя людей в том, в чем они сами плохо разумели.
   - К тому же потребуются лошади и плуги, - добавил Росин. - А их у нас
нет.
   -  Кузнечным  делом  промышлять  можно,  -  протяжно  предложил   Юра
Симоненко.
   - Не пройдет,  -  охладил  его  порыв  Сережа  Малохин.  -  Я  тут  с
крестьянином из Еглизей базарил, нож  его  посмотрел.  Так  вот,  лезвие
сделано из сыромятного железа, а режущая кромка, тоненькая,  миллиметров
пять, наварена из закаленной стали. И коса  у  него  дома  такая  же,  и
топор... Ты смож