не понимая, вытянула руки перед собой.
   - Нет, - мотнул головой татарин. - Ладони покажи...
   Ладони у девушки были розовые и горячие - Алги-мурза скользнул по ним
кончиками пальцев, отвернулся, поднял широкий  пояс  из  толстой  бычьей
кожи с  висящими  на  нем  саблей,  двумя  ножами,  огнивом  и  кошелем,
подпоясался.
   - Старшую жену мою знаешь?
   - Да, господин.
   - Придет Фехула, скажи, что я беру тебя в гарем. Пусть  переоденет  и
место отведет. И кибитку отдельную! Поняла? - Он обернулся на  всхлип  и
обнаружил, что новая наложница плачет. - Ты чего?
   - Домой... Домой хочу...
   - Да как ты!.. - Мурза хотел дать ей звонкую оплеуху, но как-то  само
получилось, что вместо этого он просто  прикоснулся  к  мокрой  щеке.  -
Здесь теперь твой дом. Привыкай. Меня жди. Вернусь - подарки привезу.
   - Не бросай меня! - Наложница упала на колени.
   - Вот шайтан!
   Мурза растерялся. В  голове  промелькнули  рассказы  о  том,  что  из
русских женщин получаются самые ласковые и  преданные  жены...  И  самые
ревнивые. Сколько случаев было, когда детей  других  жен  они  изводили,
когда соперниц по вниманию мужа резали - не счесть.
   - С собой возьми, господин! Любить каждый  день  стану,  господин.  Я
ласковой могу быть, я внимания требовать не стану. Не хочу опять одна!
   - Да не могу с собой повозок брать! Верхом  мы  идем,  торопясь...  -
Алги-мурза поймал себя на том, что  оправдывается.  Оправдывается  перед
наложницей, которая еще и часа в гареме пробыть не успела. - Вот шайтан!
- разозлился он.  -  Сказал:  здесь  оставайся!  Воля  моя  теперь  тебе
защитой. Фехула тебя оденет и место отведет хорошее, я ей сам скажу.
   Татарин подумал о  том,  что  раньше  ему  приходилось  оправдываться
только перед старшей женой,  и  уже  начал  сожалеть  о  том,  что  взял
полонянку в гарем. Продать ее надо. И золота в казну прибудет, и  лишние
волнения, долой.
   - Я умру без вас, господин. Я руки на себя  наложу.  Не  хочу  больше
одна оставаться, не стану!
   "Врет наверняка", - промелькнуло в голове Алги-мурзы, и он решительно
отмахнулся:
   - Здесь оставайся. Коли смогу, нукера за тобой пришлю, позову. А пока
оставайся, я так приказываю!
   Он набросил на плечи халат и вышел из  шатра,  с  силой  отшвырнув  в
сторону полог.
   Нукеры  взятого  в  сопровождение  десятка  уже   дожидались   своего
господина на месте вчерашнего пиршества.
   Русский тоже ждал,  поставив  локти  на  холку  своей  кобылы,  перед
седлом. Однако, видимо, с силой не  опирался,  поскольку  стояла  лошадь
спокойно.
   - Припасы взяли? - излишне громко поинтересовался мурза.
   - Навьючены уже, господин,  -  отозвался  нукер  Гумер,  сорокалетний
воин, имеющий немалый опыт и в набегах, и в мирных переходах.
   - Тогда отправляемся. - Он торопливо взметнулся в  седло.  -  Поедим,
когда Ор-Копу увидим.
   Слово свое Алги-мурза сдержал, хотя до сделанного несколько лет назад
Сахыб-Гиреем перекопа они добрались только к полудню. Животы путников  к
этому времени изрядно  подвело,  но  нукеры  не  смели  перечить  своему
господину,  а  русский...  Ему,  похоже,  было  и  вовсе  все  равно   -
сытно-голодно, холодно-горячо, жестко-мягко. Он рвался  вперед,  и  пока
дорога ложилась под копыта, все остальное его вовсе не интересовало.
   Подкрепившись хорошо прокопченной, слегка  подсоленной  кониной,  они
двинулись дальше, на восток, через  земли  могущественнейшего  крымского
бейского рода Шириновых.
   Один из родов, похоже,  недавно  откочевал  с  этих  мест,  поскольку
вместо отар и табунов маленький отряд видел  только  пеньки  подъеденной
под корень травы да навозные катыши. Впрочем, к вечеру они  выбрались  в
нетронутую скотом степь, и остановились на ночлег, отпуская ни  разу  не
кормленных за день лошадей пастись.
   Наутро они подкрепились  жестким  вяленым  мясом,  запив  его  густым
кобыльим молоком, и поднялись  в  седла.  Опять  потянулась  бесконечная
седая равнина, полная ленивых, широких и пологих  взгорков  и  столь  же
пологих низин, совершенно  одинаковых  и,  на  взгляд  Тирца,  никак  не
отличающихся друг от друга. Порою ему начинало казаться, что они  бродят
по бесконечному кругу, - как вдруг среди дня по левую руку не  появилась
вдруг, словно призрак, одинокая мечеть, ослепительно  белая,  с  голубым
куполом и четырьмя светло-розовыми минаретами.
   Незадолго до вечера впереди показалась  зеленая  полоса,  похожая  на
далекий лес. Отряд перешел в галоп и вскоре приблизился к широкой полосе
растущих поперек пути тополей и серебристых ив. Татары спешились и вошли
под кроны, ведя своих коней в поводу. Магистр последовал их  примеру  и,
спустя несколько минут протискиванья через  густой  кустарник,  вышел  к
широкой, полноводной реке.
   Впервые за все время пути они развели костер и поели не всухомятку, а
нормальной овсяной каши с  тщательно  разваренным  мясом,  наполнили  до
горлышка все бурдюки, да и сами отпились водой вдосталь.
   - Поутру вверх пойдем, - пояснил развалившийся на  толстом  войлочном
потнике Алги-мурза. - Брод должен быть неподалеку.
   "Неподалеку" в устах татарина на деле вылилось  еще  в  полдня  пути,
однако реку они пересекли, не замочив ног, - воды на перекатывающейся по
каменистому руслу стремнине оказалось немногим выше, чем коню по  брюхо.
Зато на противоположном берегу  они  почти  сразу  наткнулись  на  отару
свежестриженных овец, похожих на  яблочные  огрызки  на  тонких  ножках.
Гумер, подчиняясь кивку мурзы, поскакал к пастухам и вскоре  вернулся  с
радостным известием:
   - Ставка мансуровского рода у Кривого колодца. Дотемна доберемся!
   - Причем тут мансуровский род? - насторожился  русский.  -  Мне  ведь
Девлет-Гирей нужен!
   - Девлета отец  беем  над  Мансуровым  и  Меревым  ногайскими  родами
поставил, - кратко пояснил Алги-мурза,  подгоняя  пятками  коня.  -  Где
ставка Мансуровых, там и Девлет-Гирей сидит. Теперь уже рядом.
 
Глава 4 
Батово 
 
   С холма казалось, что пространство вокруг залито водой. Что до самого
горизонта плещется огромное озеро, из которого  тут  и  там  выглядывают
поросшие лесом макушки холмов, темнеют тростниковые  заросли,  почему-то
сильно смахивающие на макушки пирамидальных  тополей.  Местами  островки
почему-то выглядели, как сметанные вокруг  высоких  шестов  стога  сена.
Временами по поверхности озера прокатывалась  волна  ветра,  и  по  нему
начинали течь медленные, величественные волны.
   - Красиво-то как, - вздохнула Юля.
   - Сейчас, боярыня, - потрепал по гриве своего скакуна Сергей Храмцов.
- Сейчас  ярило  наше  поднимется,  враз  туман  разгонит.  Моргнуть  не
успеете.
   - Жалко, - тряхнула головой женщина. - А впрочем, пускай. Земля  наша
в любом виде прекрасна.
   Корочаевский боярин покосился на перо, торчащее высоко  над  беретом,
но промолчал. В этот  миг  полыхнуло  заревом  над  далеким  горизонтом,
появился край ослепительного диска, начал вырастать, расплескивая  яркие
лучи - ив тех местах,  куда  они  падали,  озерная  гладь  действительно
мгновенно пересыхала, обнажая скрытые под собой луга, заросли кустарника
и дубовые рощи. Смерды, скинув шапки, торопливо крестились  и  кланялись
древнему божеству, бояре тоже не удержались и осенили себя крестами.
   - Смотрите, река! - вытянула руку Юля. - Это Оскол?
   - Нет, - покачал головой боярин Сергей. - Это Бабий ров. Оскол  туда,
дальше, еще около версты.
   - А почему Бабий?
   - Сказывают, когда Змей-Горыныч  полон  на  юг  гнал,  то  притомился
очень, поспать захотел. А чтобы бабы, пока он дрыхнет, не  сбежали,  ров
прорыл, от Оскола до Оскола. Вот они все на острове и  оказались.  Ваши,
кстати, земли. Лес там небольшой, и луга. Плохо только,  половодьем  его
заливает. Так что усадьбы там не поставить: не снесет, так  затопит.  Не
затопит, так погреба подмочит.
   - Если это наши земли, - встрепенулась Юля, повернувшись  к  мужу,  -
давай здесь дом поставим, на холме? Самое красивое место!
   - Это земли воеводские, - разочаровал  ее  кареглазый  витязь,  -  до
ваших еще верст пять. Но там тоже холмы есть.
   - Так тогда поехали! - ожег плетью коня Григорий Батов. - Чего ждем?
   Остановившийся встречать зорьку обоз сдвинулся с места и покатил вниз
по заросшему сочной травой склону. Они выехали  на  берег  Бабьего  рва,
проехали несколько верст под  раскидистыми  ветвями  вековых  дубов,  по
песчаной отмели.
   - Татары это место любят, - хмуро отметил  боярин  Храмцов.  -  Коней
поить удобно. Они ведь в набег как раз вдоль рек идут. Орду колодцами не
напоить, она реку выхлебать способна. Вот и идут на Русь вдоль Оскола  и
Донца.
   Варлам и Григорий переглянулись. Получалось, многотысячные  татарские
рати будут ходить север через их  поместья!  Только  теперь  они  начали
осознавать, какую именно награду получили от государя за лихой набег  на
Дерптское епископство. Дескать: любите саблями махать - вот и машите.  А
заодно на  своей  шкуре  попробуйте,  что  такое  -  набег.  По  делу  и
награда...
   - Да не пугайтесь вы! - завертел  головой  Храмцов.  -  Сейчас  степь
выгорела, хода по ней нет. Зимой тоже, кони от бескормицы  подохнут.  По
весне степью не проехать: такая грязь на ногах  виснет,  что  сдвинуться
невозможно.  Ну,  да  сами  увидите.  Вот  как  подсохнет,  тогда   надо
опасаться.  Впрочем,  разъезды  уходят   в   дозор   постоянно.   Мелкие
разбойничьи племена могут и  в  неурочное  время  подойти...  Жизнь  как
жизнь, бояре! - неожиданно повысил он голос, заметив нахмурившиеся лица.
- Тридцать лет здесь живем, и целы! Отец мой сюда переехал, когда я  под
конем во весь рост проходил. Оскола-крепости в помине не  стояло.  Дикие
земли, ни единой христианской души вокруг. И  ничего,  в  своей  постели
умер. И я пока еще жив!
   Он огрел коня плетью, вынесся вперед на полсотни саженей - там, перед
широким лугом, упершаяся в каменистую россыпь дорога снова  поворачивала
от реки.
   - Ну что, боярин Варлам, топор далеко спрятал?  Пора  чурку  втыкать.
Земля твоя отсель начинается... - И,  пригладив  русую  бороду,  Храмцов
добавил:
   - С приездом, бояре!
 
*** 
 
   По уговору братьев, усадьбы для каждого  они  собирались  рубить  все
вместе, но по очереди. Первому, естественно, Варламу - как единственному
семейному. Но с делом этим не торопились: усадьба не шалаш, не на день -
на века ставится. Посему место следовало выбрать доброе, чтобы  правнуки
потом предка не ругали. Хорошо, коли  река  рядом  -  но  нельзя,  чтобы
половодье погреба подтапливало или избы подмывало. Такое место обычно на
холмах встречается: но на случай набега вражьего колодец  свой  нужен  -
стало быть, не скалистый холм должен быть, земляной. И  чтобы  заезд  на
повозке оказался удобный, чтобы скот, в усадьбу поднимающийся,  ноги  не
ломал - но и чтобы чужой человек так  просто  к  стенам  подобраться  не
смог. Хорошо бы, от торной дороги неподалеку - но и желательно, чтобы на
глаза случайным прохожим лишний раз не попадаться.
   Потому-то  первую  неделю  переселенцы  жили  в  лагере,   окруженном
поставленными в  круг  телегами,  а  братья  Батовы  вместе  с  боярином
Храмцовым объезжали ближние хутора и деревни.  Боярин  Сергей  зачитывал
смердам ввозную грамоту, после  чего  Варлам  разговаривал  с  мужиками,
увещевая их остаться на уже поднятых землях, обещал оброком  и  барщиной
не давить и даже облегчение дать от государева  тягла.  Некоторые  сразу
отмахивались, изъявляя желание по весне уйти на пустующие земли, дабы не
иметь над собой ничьей власти. Но больше трех десятков  семей  из  почти
сорока успели к месту прикипеть, обжиться и согласились попробовать жить
под рукой молодого боярина.
   Объезжая поместье, братья заодно осмотрели угодья и под  Варламовскую
усадьбу выбрали холмик невысокий, с пологими склонами  -  зато  всего  в
трех сотнях саженей от Оскола, уже слившегося  в  этом  месте  с  Бабьим
рвом. Вдобавок, по вершине холма шелестела  дубовая  роща,  под  корнями
которой прели застарелые листья - а значит, половодье не  доходило  сюда
уже несколько лет.
   - Ну, с Богом! - Ради такого случая Варлам скинул свой панцирь и  сам
взял в руки топор. Он же, перекрестившись, первым нанес удар по толстому
и кряжистому, многовековому стволу растущего крайним дуба.
   Следом, помолившись, взялись за топоры остальные братья и  приехавшие
с боярами смерды. Дуб, конечно,  куда  хуже  поддавался  топору,  нежели
стройные северные сосны - но сталь все  равно  оказалась  прочнее,  и  к
вечеру густая  красивая  роща  полностью  полегла  на  землю,  освободив
вершину холма новым обитателям.
   Женщины тем временем были разосланы во все стороны со строгим наказом
разыскать глину и как можно больше камней,  и  следующим  утром  мужчины
разделились:  большинство  остались  рубить  ветви  и  распускать  самые
толстые  стволы  на  доски,  а  часть  поехали   на   телегах   собирать
обнаруженные накануне валуны.
   Юля тоже внесла свою лепту, приведя вечно лохматого белобрысого Ероху
- паренька лет восемнадцати, отправившегося  на  новые  земли  вместе  с
такой же молодой, но  черноволосой  Мелитинией,  к  впадающему  в  Оскол
ручейку, журчащему как раз по гладко отмытым булыжникам.
   Каждый, словно на подбор - примерно пуд весом,  слегка  приплюснутый,
блестящий. За пару часов смерд перетаскал три десятка камней на  телегу,
после чего они отправились назад.
   Над холмом поднимался сизый сырой дым: храмцовские  ратники  выжигали
толстые корни и многообхватные пни.
   После полудня отобедали густой пшенной кашей с  прихваченным  еще  из
Северной Пустоши салом, но потом незнакомый Юле молодой кузнец,  которым
так гордились бояре, прямо на горячей земле начал  класть  первую  печь,
подбирая валуны по размерам - так, чтобы мелкие камушки  заполняли  щели
между крупными, а потом щедро обмазывая их глиной.  Одновременно  вокруг
него,  под  присмотром  Варлама,  смерды  начали  поднимать   стены   из
отобранных дубков примерно в локоть толщиной.
   - Кощунство какое,  -  не  удержался  от  реплики  Григорий,  помогая
поднимать на холм бревно. - Из дуба стены рубить!
   Немного в стороне от дома братья Анастасий и Сергей самолично ставили
навес на высоких столбах - для сена. Рядом  двое  смердов  рубили  навес
низкий, но вытянутый - лошадям.  К  вечеру  усадьба  начала  приобретать
очертания будущего жилья: два навеса оставалось только прикрыть дранкой,
стены широкого дома поднялись на четыре венца, над которыми проглядывала
пока еще беструбная печь.
   На следующее утро боярин Храмцов вместе с Николаем Батовым умчались в
недалекий лес на охоту, часть смердов отправились к реке рубить на жерди
молодые тополя, а остальные снова взялись за дом,  предоставив  женщинам
заниматься скотиной и едой. К полудню  на  стенах  появилось  еще  шесть
венцов, и строители занялись стропилами.
   - Сегодня в дом войдешь, - пообещал сверху Варлам,  и  Юля  поверила,
наблюдая, как плечистые смерд Иннокентий и боярин Григорий  проталкивают
в окна дубовые доски в ладонь толщиной.
   - Двери-то будут, или только стены? - с улыбкой поинтересовалась она.
   - И двери, - прокряхтел мужнин брат, - и крыша...
   После обеда над усадьбой появилась  первая  обвязка  из  поставленных
углом вверх жердей, потом вторая. Их соединили длинным,  тонким  дубовым
бревнышком, после чего остальные  стропила  принялись  крепить  к  нему.
Григорий с усталым Иннокентием все таскал и таскал внутрь доски,  и  Юлю
все подмывало спросить - куда он их все там девает?  Однако  вскоре  они
сели вдвоем на улице, уложили рядком три доски, приколотили  поверх  них
короткими, кованными ребристыми гвоздями две толстые жердины, обтесанные
с одной стороны, еще одну - под углом к предыдущим.  А  затем  Григорий,
хитро  поглядывая  на  невестку,  принес  две  длинные  железные  петли,
купленные еще в Москве, и принялся с демонстративным старанием прибивать
уже их.
   - Это для чего? - поправила берет Юля. Поначалу он здорово ей мешал -
как впрочем, любая  женская  одежда  шестнадцатого  века,  состоящая,  в
основном, из множества юбок и  платков.  Тяжелые  одеяния  душили  тело,
привыкшее к спортивному костюму и короткой, ничем не прикрытой  стрижке.
Однако  татарские  шаровары  и   самодельная   блузка   смирили   ее   с
действительностью. Привыкла она и к берету, не позволяющему называть  ее
простоволосой.
   - Вы чего это делаете? - повторила вопрос  боярыня,  но  Григорий  не
ответил.
   Они с мужиком подняли получившийся щит и понесли к дому. Вскоре из-за
угла послышался стук топора. А потом появился и Варлам.
   - Пойдем. - Его широкая улыбка ощущалась Даже сквозь густую бороду.
   Юля двинулась следом, зашла за угол. Муж посторонился,  пропуская  ее
вперед, и кивнул на дверь:
   - Открывай.
   Женщина глубоко вздохнула, толкнула створку и шагнула внутрь.
   Стены. Ровные бревнышки, из-под которых выпирал  еще  влажный  мох  -
интересно, откуда они его взяли? Пол лежал на месте, плотно подогнанный,
доска к доске. Дверь закрывалась  и  открывалась,  и  у  стеночки  стоял
приготовленный засов.  Над  головой  сверкал  ровной,  свежей  древесной
белизной потолок - доски поверх стропил. И хотя сквозь щели над  головой
просвечивало небо, хотя окна все еще оставались просто дырами в стенах -
без слюды и ставен, это все-таки был дом.
   Юля подошла к мужу, старательно  вытряхнула  из  его  бороды  и  усов
мелкую стружку и опилки, обняла и крепко поцеловала.
   - Сегодня я хочу ночевать здесь! - потребовала она.
   - Конечно, - кивнул Варлам.
   Вечером в лагере был праздник.  Не  столько  в  честь  почти  полного
окончания строительства, сколько по тому случаю, что  бояре  привезли  с
охоты крупного секача  и  еще  годовалого  кабанчика.  Люди  уже  успели
соскучиться по ароматному сочному жаркому из парного мяса, почти  забыли
за два месяца  пути,  что  это  такое  -  есть  до  отвала,  без  всяких
ограничений. И сейчас пьянели от угощения, как от хмельного меда.
   Первыми покинули пир Варлам и Юля  Батовы  -  боярин  прихватил  свою
походную медвежью шкуру и сшитую из лисьего меха накидку, подаренную еще
до свадьбы будущей жене.
   - Эй, молодые!  -  окликнул  их  боярин  Храмцов.  -  Как  усадьбу-то
назовете?
   Варлам остановился, посмотрел на жену, пожал плечами и произнес всего
лишь одно слово:
   - Батово.
 
Глава 5 
Кривой колодец 
 
   Ставка рода Мансуровых отличалась от стойбища Алги-мурзы только  тем,
что вместо полутора  десятков  здесь  стояли  два  с  половиной  десятка
шатров, да еще тем, что двадцать из них выглядели, как гордость мурзы  -
оставшийся после отца наследный шатер: двадцати шагов в ширину, подбитый
войлоком изнутри и укрытый сшитыми в единое целое овчинными шкурами.
   Впрочем, ничего другого татарин и не ожидал. Сколь ни  был  бы  велик
хан, но больше двух табунов коней и четырех овечьих  отар  степь  вокруг
стойбища прокормить не способна, а значит, в нем есть место  только  для
полусотни людей. Еще примерно столько же  бродят  неподалеку  следом  за
стадами, охраняя их от степных хищников - двуногих и четырехлапых, гонят
на водопой, следят, чтобы никто не  отстал  и  не  потерялся.  Чтобы  не
затоптали  взрослые  ягнят  или  жеребят,  чтобы  те  росли  крепкими  и
здоровыми, и не упали от слабости во время очередного перехода.
   Значит, в ставке живут все те  же  полтора  десятка  воинов,  десяток
женщин, столько же невольников обоих полов, и россыпь  голозадых  детей.
Лишние большие шатры  предназначены  для  родовых  беев,  по  одному  на
каждого, для  ханского  родича  да  десяти-двадцати  нукеров.  Причем  и
нукеры, и бей наверняка живут не с ближних отар, а с  дани,  присылаемой
их родами.
   Не удержавшись от редкой возможности  показать  власть  над  местными
беями, Алги-мурза промчался по стойбищу, выбивая копытами  желтую  пыль,
остановился у центрального шатра, вход в который охраняли двое одетых  в
ле