без урона для государства нашего.
   - Вот черт! - только и выдохнул Костя.
   - Не возбраняется, - кивнул государь.  -  Коли  потребуется,  хоть  к
черту  обращайся,  хоть  к  богам  языческим,  хоть  к  чарам  черным  и
непотребным.  Я,  как  помазанник  Божий,  грех  твой  потом  отмолю.  И
митрополита  заставлю  пред  Господом  за  тебя   заступиться.   Ступай,
Константин Алексеевич, службу свою начинай.
   Росину больше ничего не оставалось, кроме как поклониться и выйти  из
царских палат.
   - О чем думаешь, Константин Алексеевич? - нагнал его Андрей Толбузин.
   - О том, как я влип во всю эту историю.
   - А не о том, как к князю литовскому удрать?
   - Ты меня что, совсем за выродка держишь, Андрей? - резко остановился
Росин.
   - Извини, Константин Алексеевич, - тут же пошел на попятный опричник.
- Извини, обидеть не хотел. Курбский  вон,  Андрей  Михайлович.  Воевода
известный, побед сколько одержал. Так  ведь  сбежал,  собака.  Уж  и  не
понимаю, что за помрачение на него нашло.  В  лазутчики  польские  вдруг
заделался, земли государевы раздал, да и сбежал к  схизматикам,  жену  и
дитя малое бросив.
   - Это ты меня так утешаешь? - поинтересовался Костя. -  С  предателем
сравнивая?
   - Я это к тому, что и здесь без  колдовства  явно  не  обошлось.  Все
вокруг к темным силам прибегают, Константин Алексеевич. Посему,  как  ни
противно, но и нам силу сию опробовать надо.
   - Колдовство, колдовство... - тихо зарычал Росин. - Ты сам-то в  него
веришь, боярин Андрей?
   - Дьяк Даниил Адашев монстров из земли слепленных и на рать  пущенных
своими глазами видел, стрельцы, туличи, черниговцы про них рассказывали,
- ушел от прямого ответа Толбузин. - Зализа сказывал, как в  лифляндских
землях епископ нечисть лесную и болотную на них наслал. И еще  сказывал,
что и ты, Константин Алексеевич, вместе с  ними  в  ловушку  эту  попал.
Правда ли сие, али выдумки?
   - Это была галлюцинация.
   - Что говоришь, Константин Алексеевич? -  не  понял  мудреного  слова
опричник.
   - Говорю, что до  сих  пор  глазам  собственным  не  верю  после  той
истории, - огрызнулся Костя.
   - Так  что  ты  делать  собираешься,  боярин?  -  вернулся  к  началу
разговора боярский сын Толбузин.
   - Что делать? - пожал плечами Росин. - Ну, коли  я  боярин  и  службу
государеву нести обязан, то приказ выполню, и все для выполнения царской
воли сделаю... А ты, боярин  Андрей,  свидетелем  мне  станешь,  что  от
поручения я не отлынивал и исполнил все в точности...  Или,  по  крайней
мере, сделал все возможное.
   - Что же, я рад намерениям  твоим  таким,  Константин  Алексеевич,  -
облегченно кивнул опричник. - А что тебе для этого потребно?
   - Кол. Хороший сосновый кол, прочно вкопанный у тебя на дворе.
   - Ну, коли нужен, - пожал плечами боярский сын,  -  то  велю  сегодня
холопам, чтобы вкопали.
   - И еще... Награду какую ведьмакам  этим  обещать?  Соблазн  для  них
большой должен быть. Как награда немалая, так и кара жестокая. А  дальше
пусть сами решают, чего они могут, а что нет.
 
*** 
 
   Из сотен претендентов на звание "придворного мага" и соответствующего
вознаграждение через поставленное Костей сито пробралось всего  четверо:
похожая на  бабу-ягу  худощавая  и  сгорбленная  старушенция  с  клюкой,
щекастая и добродушная бабулька, укутанная  в  десятки  темно-коричневых
пуховых платков, еще крепкий бородатый старик и  благообразный  монах  в
потертой, как у самого Росина, рясе. Пятым, пропущенных, можно  сказать,
по блату, оставался саам. Всех их Костя и собрал в  трапезной,  с  одной
стороны подогреваемой жарко натопленной печью, а с другой  -  обдуваемой
морозным ветерком из распахнутого окна.
   - Значит, так, товарищи колдуны и чернокнижники, - сообщил, присев на
край  стола,  Росин.  -  Настала  вам  пора  использовать  ваши  могучие
неведомые силы  для  блага  нашей  страны.  Коли  сможете  сделать  это,
государь обещает вам золота по сто рублей, земли по тысяче чатей, да еще
и по деревне в полсотни дворов в вечное наследное владение. Ну,  а  коли
не сможете, так вот кол сосновый из окна хорошо виден. На него и сядете.
Верно я говорю, боярин Андрей?
   - Истинный крест, - перекрестился опричник. - И то  и  то  исполню  в
полной мере. Богом клянусь.
   - А что сделать-то надо, милок? - поинтересовалась милая старушка.
   - Дело надо сделать благое, товарищи чернокнижники,  -  цыкнул  зубом
Костя. - Стало  нам  известно,  что  по  весне  войско  басурманское  от
крепости Азов, что на Черном море, к городу Астрахань, что на Каспийском
большая рать собирается пойти. Янычар одних семнадцать тысяч, сто пушек,
татар несметное количество. Воевать с ними государю  недосуг,  а  потому
повелевает он вам чары свои в полной мере употребить,  и  нашествие  это
остановить безо всякой воинской помощи. Самим. Вот...
   Росин тяжело вздохнул, и закончил:
   - Сейчас холопы вас по светелкам  вашим  обратно  разведут,  и  одних
оставят. А  охрану  я  повелел  снять.  Посидите,  подумайте.  Коли  кто
свершить чудо сие способен, сюда возвращайтесь,  здесь  ждать  стану.  А
коли сомневаетесь в силах своих, и на кол садиться  не  желаете,  бегите
лучше сами. Тихо и тайно, дабы имени вашего  никто  не  прознал.  Семен!
Сюда иди! Разведи гостей наших по комнатам, пусть отдохнут.
   Подождав, пока чародеи выйдут из трапезной, Костя подошел  к  окну  с
видом на кол и закрыл ставни.
   - Нет, боярин Андрей, надо тебе у меня стекла купить. Ну что  же  это
такое: захочешь  выглянуть,  надо  ставни  распахивать  и  мороз  внутрь
впускать!
   - Баловство это, Константин Алексеевич,  стекла  всякие.  Можно  окно
пузырем  бычьим  затянуть,  можно  тряпицей  промасленной,  можно  слюду
беломорскую поставить...
   - Так ведь не видно же ничего через нее, боярин!  -  покачал  головой
Костя. - Ладно, леший с вами. Пришлю несколько листов задаром. И вставлю
сам, а то напортачите, как пить дать. Побьете, щелей оставите, по одному
засунете ради экономии. А  как  нормальные  окна  будет,  так  сами  еще
запросите. К хорошему быстро привыкаешь.
   - Зря ты так, Константин Алексеевич. Разбегутся ведь!
   - Кто? Стекла?
   - Да какие стекла! - отмахнулся опричник. - Колдуны твои  разбегутся.
Кому же охота на кол попадать?
   - А ты чего желаешь, боярин Андрей? - Костя  покачал  головой.  -  Ну
ладно, посадим  мы  их  под  замок.  Скажем:  колдуй,  не  того  запорем
насмерть. А толку что, если не может он ничего?! Ты хоть понимаешь,  что
сделается тогда? Астрахань - тю-тю, море Каспийское  -  тю-тю,  Северный
Кавказ - тю-тю, Волга - тю-тю. Ты этого хочешь? Нет, боярин, нахрапом мы
тут толку не добьемся. Пусть чародеи-чернокнижники сами решают, способны
они подвиг этакий совершить, или нет. Приманка им подкинута хорошая, так
просто  не  откажутся.  Коли  чуют  в  себе  силу  нужную,   обязательно
попробуют. А коли сами знают, что добиться победы над целым  войском  им
не по силам, так пусть лучше сразу сбегут, дабы надежды  лишней  нам  не
давать.
   - А если все разбегутся?
   - Если все разбегутся, значит и говорить не  о  чем.  Туфта  все  это
колдовство и обман чистой воды. Сразу все ясно станет, без сомнений.
   - А государю ты что скажешь?
   - Что есть, то  и  скажу.  Нельзя  дела  государственные  колдовскими
способами решить. Головой надо работать.
   - Ты хоть понимаешь, Константин Алексеевич, что царь с тобой  за  это
сделает?!
   - А я не государю, я Родине служу, - мотнул головой  Росин.  -  Волга
русская река, и таковой должна  оставаться  навеки.  Скажу  я  ему,  что
колдовством тут ничего не сделаешь, что чародеев всех  отпустил.  Мне-то
он,  пожалуй,  голову   и   срубит,   зато   вместо   жуликов   этих   с
травками-метелками, нормальную рать в поволжские степи пошлет. А русских
ратников  победить  невозможно.  Так  что  и  Волга  наша  останется,  и
Астрахань.
   - Опять ты крамолу говоришь, Константин Алексеевич, -  подергал  себя
за бороду опричник. - И опять я  обидеться  на  тебя  не  могу.  Только,
боюсь, полетит моя головушка следом за твоей.
   - Жалко?
   - А ты думаешь, Константин Алексеевич?
   - А вот скажи, боярин  Андрей,  -  прищурился  Росин.  -  А  на  поле
бранном, супротив янычар сражаясь,  за  Волгу  нашу  ты  голову  сложить
готов?
   - Живота своего ради Святой Руси щадить не привык! - стукнул  кулаком
по столу опричник.
   - Вот ради нее голову и сложишь, - обещающе кивнул Костя. - А в степи
сухой, или здесь на плахе - какая разница? Цель-то одна и та  же,  Волгу
от ворога уберечь.
   - С тобой,  Константин  Алексеевич,  поговоришь,  так  просто  сердце
радуется, - с явным сарказмом покачал головой Толбузин. - Токмо  что  ни
мысль, а каждый раз у тебя с ног на голову встает!
   - А давай выпьем, сын боярский?
   - Что ты, Константин Алексеевич? -  удивился  опричник.  -  Среда  же
сегодня! Пост.
   - Слушай, боярин, - вздохнул Росин. - Не нам с тобой, при том, чем мы
занимаемся, о  заповедях  церковных  вспоминать.  Знобит  у  меня  нутро
чего-то, до самых позвонков. Выпить хочется, аж жуть.
   Давай?..
   - А ну и давай, - согласился опричник и  пошел  к  дверям.  -  Софья!
Слышишь меня? Водки принеси с огурчиком и капустой квашеной. У нас тут в
трапезной четверг настал. Ведьмы наколдовали.
   Не в пример прошлому разу, ключница быстро принесла поднос с  большим
кувшином и двумя плошками, в одной из  которых  лежало  множество  очень
маленьких огурчиков,  а  в  другой  -  тонко  пошинкованная  белоснежная
капуста с алыми прожилками моркови и багровыми шариками клюквы.
   - Наливай, - нетерпеливо потер руки Росин. - Давненько я не  пробовал
этого благородного напитка.
   - Яблочная, - сообщил Толбузин. - Через березовые угли пропуще...
   - Ты наливай, боярин, - перебил его Костя.  -  Как  опробуем,  так  и
расскажешь...
   Опричник взял кувшин, наполнил медные чарки.
   - Ну, - предложил Росин. - Чтобы нашелся среди колдунов хоть один!
   Бояре одновременно опрокинули чарки в рот - и тут дверь  в  трапезную
приоткрылась, и внутрь скромно просочился самоед.
   - Я думал. Думал много. Сам может сделать.
   - Ты согласен остановить османскую армию? - забыв закусить,  удивился
Росин.
   - Москва хорошо, царь хорошо. Русский царь  добрый,  его  враги  злые
сильно. Нужно Москве помогать.
   - А про кол ты помнишь, самоед? - не удержался от вопроса опричник.
   - Кол не страшен. От кола сам не умрет, - покачал  головой  шаман.  -
Сам зарежут. Пока сам жив, царству  хорошо.  Беда  нет.  Сам  жив,  тьма
уйдет. Кола не станет.
   - Логично, - кивнул Росин. - Если несчастья обрушатся на  Русь  после
его смерти, значит добиться успехов янычарам  не  получится.  И  на  кол
саама посадить не получится. Потому, что беды получатся только после его
смерти. Значит, до смерти сажать его не за что, а после некого. Наливай.
   - Ты хороший человек, - довольный услышанным,  ткнул  его  пальцем  в
грудь саам. - Ты мудрый человек. Жалко, мертвый.
   У боярского сына Толбузина дернулась рука, и он пролил водку на стол:
   - Как мертвый?
   - Линии не вижу. Как родился, не вижу. Мать отец  не  вижу.  Нет  его
совсем. Мертвый.
   - Покойник не против выпить, боярин Андрей,  -  невозмутимо  напомнил
Росин. - Ты будешь, саам?
   - То сам не пей. То саму яд. Сам грибы ест, они тебе яд.
   - В общем-то, конечно, отрава, - взялся за чарку Костя. - Ну что,  за
здоровье?
   - Подожди, Константин Алексеевич, - остановил его  руку  опричник.  -
Как это ты мертвый?
   - Мертвый, живой, какая разница? - пожал плечами  Росин.  -  Главное,
что и дело делаю, и детей рожаю,  и  водку  пью.  Чего  тебе  еще  надо,
боярин?
   - Нет, подожди, - в голосе Толбузина прорезались нехорошие  нотки.  -
Ты, Константин Алексеевич, даже не удивился  тому,  что  ты  мертвый.  Я
видел!
   - Я не удивился тому, что самоед не  видит,  как  я  родился,  боярин
Андрей.
   - А почему?
   - Слушай, боярин, - примирительно улыбнулся Костя. -  Не  нужно  тебе
этого  знать,  честное  слово.  На  дыбе  я  повисел,  поручения  разные
исполнял, за Русь Святую на поле боя кровь проливал. Стало быть,  верить
мне можно. Что еще?
   - Я хочу знать, Константин Алексеевич, что  ты  скрываешь  в  прошлом
своем?
   - Не в прошлом, боярин Андрей, - покачал головой Росин. - В  будущем.
Потому, как я еще не родился. И  появлюсь  я  на  свет  через  четыреста
пятьдесят лет. От рождества Христова году в тысяча  девятьсот  семьдесят
первом, в  городе,  что  стоять  станет  в  Северной  пустоши,  в  самых
болотинах невского устья. И зваться этот город будет Ленинград, в  честь
нового пророка, обещавшего установить Рай прямо на земле,  а  создавшего
здесь Ад, в котором сгорело больше людей православных, что живет  сейчас
во всей Руси...
   - Стой, - испугался опричник и торопливо опрокинул чарку. - Молчи. Не
хочу знать. Не надо...
   - Вот и я про то, - согласился Росин. - Не надо.
   - Нет, надо! - стукнул чаркой о стол Толбузин. - Неужели все, что  мы
сейчас здесь творим, прахом все пойдет?! Чего ради мы  тогда  стараемся,
чего ради животы кладем?!
   - Не пойдет, боярин, не бойся,  -  усмехнулся  Росин.  -  Скинули  мы
адское учение, избавились. Чай,  люди  русские,  и  в  рабстве  жить  не
приучены. А уж потом я  сюда  и  попал.  Напрасно  ты  в  деяниях  своих
сомневаешься. Русь Святая бессмертна. Бывают в судьбе  ее  годы  тяжкие,
бывают годины радостные. Но как бы плохо не  было,  помнить  нужно,  что
русский дух на земле этой живет.  А  значит,  не  пропадет,  поднимется,
всегда поднимется Отчизна наша! И даже когда видишь, что гибнет  она,  в
пропасть катится, рук опускать нельзя. Труд твой не пропадет. Жизнь,  на
алтарь ее положенная, понапрасну не сгинет. Поднимется Русь  все  равно,
благодаря труду и крови нашей поднимется. За Русь погибать  не  страшно.
Потому, что всегда знаешь: не зря!
   - Сам согласен, - оживился самоед. - Сам знает.  Сам  пришел,  вместе
один станем. Москва хорошо, сам хорошо. Всегда хорошо.
   - Ох, тяжко с тобой, Константин Алексеевич. Никогда  не  знаешь,  чем
разговор кончится, - опричник, поднес кувшин ко рту  и  надолго  к  нему
прильнул.  Оторвавшись,  облегченно  перевел  дух,   стянув   с   лысины
тюбетейку, промокнул ею рот, и поинтересовался:
   - Когда колдовать начнем?
   - Земля нужен, - сообщил саам. - Обряд на земле делать надо. Там, что
защищать надо. Волос надо.  Волос  земли  держателя.  На  котором  земля
держится.
   - Земли держателя? - опричник задумчиво почесал за ухо.  -  Государя,
получается? Волос Ивана Васильевича? Ведь это он  на  правление  землями
нашими именем Господа помазан?
   - Помазан хорошо. Волос его нужен. - Много? Пряди хватит?
   - Хватит, хватит, - кивнул самоед. - На все хватит.
   -  Тогда  я   завтра   спрошу.   Думаю,   даст   государь.   Он   под
покровительством Божьим, ему бояться нечего.
   - А под Астрахань с нами поедешь, боярин  Андрей?  -  поинтересовался
Росин. - Как я понимаю, колдовать придется именно там.  На  тех  землях,
которые необходимо защитить.
   - Поеду, - кивнул Толбузин. - Моя голова теперича  с  вашими  заодно.
Хоть посмотрю, чего ради рискую.
 
*** 
 
   Единственным, но неожиданным препятствием для быстрого пути оказалось
то, что самоед не умел ездить верхом. Впрочем, это было не очень страшно
- Костя Росин, когда ухнулся в это время,  тоже  лошадей  побаивался.  И
ничего, в седле держаться научился, и довольно быстро.
   Однако саам категорически отказывался даже приближаться к низкорослым
пузатым зверям, упрашивая, чтобы ему разрешили  пойти  пешком.  В  конце
концов, боярский сын Толбузин отступил и позволил шаману ехать на санях.
А заодно уж повелел собрать  в  дорогу  санный  обоз  -  путь  предстоял
неблизкий, а потому проще  загрузить  припасом  несколько  повозок,  чем
упаковывать лишние тюки в чересседельные сумки и гнать перед собой целый
табун грузовых коней.
   Поход начался с  Клязьмы.  Съехав  на  лед,  обоз  из  десяти  саней,
сопровождаемый  тремя  десятками  Росинских  и   Толбузинских   холопов,
двинулся  вниз  по  течению,  влившись  в  почти  непрерывный  поток  из
тяжелогруженых саней и телег. Шли ходко - по  берегам  высилось  немалое
количество постоялых дворов, а потому тратить время на разведение  огня,
приготовление ужина, на обустройства лагеря  не  приходилось  -  тратить
приходилось серебро. В день под полозья ложилось верст  по  тридцать,  а
потому до богатого града Владимира добрались всего за десять дней.
   Впрочем, дальше получилось идти еще быстрее: река стала заметно шире,
сани двигались по два ряда  в  каждую  сторону,  и  запряженные  попарно
боярские сани легко обгоняли медлительные мужицкие и купеческие повозки,
в то время, как веселые холопы с  гиканьем  расчищали  путь.  К  Нижнему
Новгороду вышли спустя двенадцать дней после Владимира и повернули  вниз
по широкой Волге.
   От Нижнего до Казани всего-то полтораста с гаком верст, примерно  как
от Владимира до Нижнего, но этот путь потребовал уже два  десятка  дней.
Каждый вечер, задолго до темноты, опричник выбирал место для  лагеря,  и
холопы торопливо ставили два шатра - себе и боярам, заготавливали дрова.
Уже в сумерках разгорался огонь, на котором в  большом  казане  варилась
густая мясная каша. Росин и Толбузин не привередничали,  ели  из  общего
котла, а вот самоед нередко отказывался от еды, отходил от  лагеря  и  с
головой зарывался в снег. Вскоре его горячее дыхание пробивало в сугробе
небольшую отдушину, отчего убежище шамана начинало  напоминать  медвежью
берлогу, и там, под толстым снежным одеялом он и оставался до рассвета.
   После двадцати лет в составе Руси, движение по Волге здесь стало куда
как оживленнее, и татары не смотрели волком, а  улыбались  дружелюбно  и
норовили продать что-нибудь из скотины: барана, козу, слабого  жеребенка
или кобылу, а то и верблюда.  Свиней,  правда,  не  держали,  и  русских
путников это огорчало, но Толбузин только смеялся:
   - Ничего! Дай срок, и свиней разведут. Жрать, может, и не  станут  по
своему басурманскому обыкновению, но нам солонину заготовят.
   Пару раз он покупал барашков на ужин, но когда Росин  из  любопытства
хотел взять верблюда, отговорил -  доить,  дескать,  не  умеешь,  стричь
рано,  а  мясо  столько  сразу  не  сожрать,   придется   сани   излишне
перегружать.
   За  Казанью  волжские  берега  окончательно  опустели.  Лишь  изредка
встречались небольшие деревянные или земляные  крепостицы  со  странными
однообразными названиями: Белый Яр, Нижний Яр, Черный Яр, Морковный  Яр,
Светлый Яр. День проходил за  днем,  но  вокруг  не  менялось  ничего  -
конские  копыта  топтали  многократно  перемолотый  ногами,  колесами  и
полозьями  снег,  медленно  сдвигались  назад  пологие  берега  безлесые
берега.  Иногда  казалось,  что  отряд  просто  топчется  на  месте,  не
сдвигаясь никуда, или ходит по кругу, минуя раз за разом одни  и  те  же
места.
   По счастью, время от времени они нагоняли длинные купеческие обозы  -
в сотни, а то  и  тысячи  повозок,  и  тогда  из  странного,  эфемерного
состояния бегущей по перекладинам колеса белки они  возвращались  в  мир
реальный,  в  котором  случаются  события,  проживают  иные  люди,  глаз
улавливает новое, незнакомое зрелище.
   Некоторые  купцы  предупреждали,  что  дорога  опасна  и   предлагали
остаться вместе с обозом. Некоторые четно предлагали серебро, чтобы  три
десятка молодых, сильных воинов не торопились, а присоединились  к  ним.
Но Толбузин  только  добродушно  смеялся,  и  вскоре  очередной  караван
оставался позади.
   Несколько раз на берегу Волги и вправду появлялись отряды  всадников,
поглядывающих сверху вниз на  небольшой  обоз  -  но  сабли  и  доспехи,
которыми  поблескивали  холопы  Толбузина,  и  пищали,  что   откровенно
выставляли  напоказ  холопы  Росина,   отбивали   у   конников   желание
познакомиться с путниками поближе.
   За месяц этакого  "не