бытия"  погода  заметно  изменилась.  Снег  стал
рыхловатым и похрустывал образующимися на солнце льдинками, лед наоборот
побелел. Днем настолько потеплело, что  молодые  холопы  даже  скидывали
налатники и  шапки  на  сани  и  расстегивали  рубахи.  Самоед  перестал
зарываться в сугробы, жалуясь, что снег ночью тает и подмачивает одежду.
Теперь  он  спал  в  одном  шатре  с  боярами,  временами  досаждая   им
полуночными заунывными напевами.
   Андрей Толбузин начал всерьез опасаться за прочность льда,  и  теперь
вел обоз по берегу, из-за чего  скорость  заметно  снизилась  -  слишком
часто приходилось перебираться через какие-то взгорки, ерики,  овраги  и
просто ямы.
   Ледоход застал их уже совсем  недалеко  от  цели  -  возле  казацкого
поселения Каменный Яр.  Местные  жители  всячески  уговаривали  путников
остаться у них до конца половодья, чтобы не оказаться в воде  на  низком
месте, но Толбузин понадеялся успеть добраться до города до разлива реки
- оставалось-то всего дней пять! Но не успел...
   Всего в одном  дне  пути  от  Астрахани,  у  наримановского  кочевья,
выкатившаяся из волжского русла темная  холодная  вода  заставила  отряд
повернуть  на  запад  и  торопливо  убегать  в  сторону  Черного   моря,
лихорадочно выискивая  достаточно  обширный  и  высокий  взгорок,  чтобы
переждать на  нем  весеннюю  воду.  На  протяжении  недели  каждый  день
казалось, что от талой воды удалось оторваться - но каждое утро  путники
обнаруживали, что  в  потемках  половодье  подобралось  почти  к  самому
лагерю, и нужно как можно скорее уходить дальше,  пока  ноги  не  начали
подмокать.
   Весна отстала от них только на шестой  день,  но  опричник  предпочел
сделать еще два перехода,  лишь  бы  не  обнаружить  себя  как-то  утром
плавающем посреди медленно стекающего в море потока.
   - Между прочим, - сообщил он Косте, - где-то  здесь  и  пойдут  через
месяц янычары, чтобы захватить Астрахань.
   - То есть, именно эти места и нужно  защитить?  -  на  всякий  случай
уточнил Росин.
   - Наверное, да, - пожал плечами боярский сын. Почти два  месяца  пути
успели зашорить истинную цель путешествия, подменив ее стремлением любой
ценой добраться до Астрахани. - Да, именно эти земли, отсюда и до Волги,
нужно защитить от басурман.
   - Тогда начнем?
   - Ну, в общем... - огляделся  Толбузин,  -  земли-то  и  вправду  те.
Наверное, прав ты Константин Алексеевич. Здесь нам и нужно начинать.
   Костя Росин отошел к саням, на которых безмятежно  валялся  шаман,  и
сообщил:
   - Вставай, самоед. Это здесь.
   - Здесь? - оживился  саам,  тоже  изрядно  уставший  от  бесконечного
путешествия. - Это хорошо, что здесь. Живая земля. Хорошая земля.  Добро
не видела, добро запомнит.
   Он слез с саней и принялся бродить среди пятен  талого  снега,  между
которых проглядывала наружу чахлая прошлогодняя, а  местами  и  молодая,
только-только проклюнувшаяся трава.
   -  Здесь  надо!  -  наконец  указал  он  на   глинистую   проплешину,
образовавшуюся на месте осыпавшейся сусликовой норы. - Огонь здесь надо.
   - Костер, что ли, развести? - уточнил Росин.
   - Да, костел, - подтвердил саам.
   - Из чего же разводить его, Константин Алексеевич?  -  развел  руками
опричник. - Сам видишь, кроме снега и травы ничего кругом нет. Да  и  то
сырое все. Кизяк искать... Так тоже сырой.
   - Огонь надо. Земля согреть, русский полюбить. Без огонь никак.
   - Огонь, огонь... - задумчиво осмотрел лагерь Толбузин. - Макар! Сани
вологодские старые разгружай. Скидывай все. Сено сразу  лошадям  высыпи,
овса тоже дай, но в  меру.  Туки  с  пшеном  и  гречей  на  другие  сани
раскидай. А эти - руби к лешему на дрова. И все их самоеду отдай,  пусть
палит, сколько надо.
   - Так ведь... Хорошие сани, барин, - не поверил своим  ушам  холоп  -
Послужат еще!
   - Делай,  что  велено!  -  рыкнул  опричник,  и  паренек,  недовольно
поморщившись, подчинился.
   Прочная древесина поддавалась топору неохотно, и  разламывание  саней
шло медленно, но сааму хватило всего десятка мерных палок,  получившихся
из  оглоблей.  С  ними  он  отошел  к  облюбованной  проплешине,  уложил
шалашиком, наклонился, что-то тихо бормоча.
   К небу потянулся белесый  дымок,  потом  неожиданно  резко  полыхнуло
пламя, охватившее сразу все поленья. Самоед, торопливо поджав  под  себя
ноги, сложил руки на груди и заунывно запел, раскачиваясь совершенно  не
в такт мелодии. С любопытством наблюдающий за ним Росин вскоре  заметил,
что он не просто раскачивается в другом ритме - совершенно иначе, следуя
какой-то своей  мелодии,  покачивается  из  стороны  в  сторону  голова,
поднимаются и опускаются плечи, дрожат пальцы, опускаются и  поднимаются
сомкнутые руки. Создавалось впечатление, что шаман состоит  из  кусочков
множества разных людей, каждый из которых живет  своей  жизнью,  слушает
свои песни и занят своими мыслями.
   Огонь полыхал одновременно  на  всех  поленьях,  поглощая  каждое  от
верхушки до комля, а потому и прогорели они все с одинаковой  скоростью,
сперва превратившись в очень похожие угли, а потом одновременно испустив
последний сизый дымок.
   Продолжая напевать,  самоед  вытащил  из-за  пазухи  овальный  лоскут
коричневой кожи  примерно  в  локоть  толщиной  и  принялся  старательно
выписывать на нем непонятные узоры и иероглифы, слюнявя  палец  и  макая
его в оставшуюся на месте кострища  золу.  Рисунки  ложились  только  по
окружности - в  центре  остался  образовавшийся  из  складок  крест.  Но
являлся крест частью ритуала, или он оказался на  коже  случайно,  Росин
так и не узнал.
   - Уйя лах му... - шаман раскинул кожу на кострище,  и  она  легла  не
правдоподобно ровно, словно оказалась натянута на несуществующий  бубен.
Саам  склонил  голову  набок,  тихонько   стукнул   ладонью   по   коже,
прислушиваясь к образовавшемуся звуку. Стукнул еще раз...
   Несуществующий бубен звучал!
   Самоед снова запел, выстукивая по коже обеими руками, и  эхо  от  его
ударов зазвучало прямо из-под земли, из-под ног людей, из-под  лошадиных
копыт, из-под снега и травы.  Больше  того  -  почва  начала  передавать
вибрации от ударов, словно все бояре и холопы  действительно  стояли  на
туго натянутой коже огромного, необозримого барабана, и некий гигантский
ударник выстукивает одному ему известную мелодию.
   Росин поймал себя на том, что мелодия эта кажется ему  знакомой.  Что
что-то подобное он слышал когда-то в детстве. Так давно, что  уже  и  не
помнит где - но слышал, вне всякого сомнения.
   Он пытался прислушаться к ритму - и тонул в нем, как тонул в  детстве
в теплой мягкой перине, погружаясь в сон, видя перед собой мамино  лицо,
слыша ее голос, и радуясь тому, что, открыв глаза, увидит ее снова...
   Костя проснулся от того,  что  страшно  замерз.  Он  лежал  на  боку,
уткнувшись головой в снежную  кучу  -  хорошо,  хоть  шапку  теплую  под
капюшон рясы надел. Андрей Толбузин  громко  посапывал,  откинувшись  на
спину, его Макар уткнулся носом в недоломанные сани, других холопов тоже
сморило там, кто где стоял.
   Не спал только шаман, продолжая напевать что-то долгое  и  заунывное.
Росин поднялся, подошел к нему, заглянул через плечо.
   Никаких следов от костра на глиняной проплешине не осталось. Зато она
стала выглядеть заметно ровнее, и на  ней  обнаружились  некие  странные
иероглифы. Но это была именно глина - кожаный лоскут  так  же  бесследно
исчез.
   - Ну как, получилось? - облизнув губы, поинтересовался Костя.
   - Получилось, мертвый человек. Русский ныне  земля.  Русский  добрый,
земля любит. Чужак злой, земля губит. Не  станет  здесь  никогда  другой
народ. Не примет земля. Только Москва примет. Всегда.
   - Здорово, - кивнул Росин, ушел в шатер, скинул рясу, шапку, забрался
под теплую шкуру  белого  медведя,  что  служила  опричнику  одеялом,  и
мгновенно заснул.
 
*** 
 
   Отряд простоял на месте самоедовского камлания еще полторы недели, не
столько пережидая половодье, сколько отдыхая после  завершения  трудного
дела. Место своего священнодействия саам закопал - присыпал слоем  земли
в локоть толщиной. Он сказал, что чары станут действовать  до  тех  пор,
пока образовавшийся знак не будет  разрушен  человеческими  руками  -  а
найти, чтобы разрушить, его не удастся никогда, потому, что  к  лету  он
зарастет травой, а через пару лет и вовсе сольется с остальной степью.
   Андрею Толбузину с немалым трудом далось решение покинуть драгоценный
амулет, оберегающий южные рубежи Руси, оставить  его  без  охраны  -  но
невозможно же жить у этой проплешины вечно!  Наконец,  к  середине  мая,
отряд снялся и двинулся туда, куда так стремился в последние месяцы -  к
Астрахани.
   Добрались до города без приключений, и снова застряли -  возвращаться
назад на санях было нереально, а никаких судов вверх  по  реке  пока  не
отправлялось. Толбузин, развлечения ради, самолично  занялся  торговлей,
собираясь избавиться от саней и лошадей, а  Росин  гулял  по  городу,  с
интересом осматриваясь.
   Астрахань ему не понравилась. Здесь в воздухе постоянно висел  рыбный
запах, влажная духота мешала  дышать.  Вдобавок,  вокруг  вились  густые
облака мелкой и кусачей, очень противной мошки, лезущей  под  одежду,  в
рот, нос, налипающей на  глаза.  Жилые  строения  представляли  из  себя
обычные глиняные мазанки, знакомый по картинкам белый с  зубцами  кремль
оказался земляной крепостью на  не  очень  большом  острове.  Повеселило
только то, что остров с крепостью носил тоже название, что  и  остров  в
еще несуществующем Питере, на котором стоит Петропавловская  крепость  -
Заячий... Или это на Руси так принято?
   По счастью, на четвертый день астраханского сидения подошла идущая из
Персии в Холмогоры новгородская ладья - и  опричнику  удалось  уговорить
купца забрать их с собой.
   Они сделали все, что могли. Теперь оставалось ждать результатов.
 
Глава 6 
АСТРАХАНСКИЙ ПОХОД 
 
   В мае месяце девятьсот сорок  седьмого  года  после  великого  хиджра
пророка Мухаммеда из Мекки  в  город  Медину;  в  год  который  неверные
считают  тысяча  пятьсот  шестьдесят  девятым,  ворота  крепости   Азов,
являющейся  самым  восточным  форпостом  великой  Оттоманской   империи,
распахнулись, и из них на утоптанную  степную  дорогу  выступили  ровные
ряды идущих в колонну по пять янычар. Впереди, на каурой кобыле, солидно
покачивался в обитом серебряными гвоздиками  седле  известный  османский
полководец Касим-паша.
   Разумеется, своего драгоценного арабского жеребца в дальний войсковой
переход вельможа брать не стал. Мало ли чего  может  случиться  в  пути?
Плохая трава, гнилая вода или вовсе безводица, нехватка овса и ячменя...
Зачем рисковать? Да и перед кем красоваться драгоценным скакуном?  Перед
сусликами  и  тушканчиками?  Перед  степными   дикарями?   Перед   своей
безмозглой пехотой? Перед русскими рабами?  Нет,  для  похода  сойдет  и
обычная выносливая татарская лошадка.
   По небу ползли пухлые, упитанные облака, солнце  изливало  на  воинов
Аллаха блаженное тепло, вдоль дороги степь прорастала множеством молодых
зеленых ростков, а кое-где, на  возвышенностях,  уже  появлялись  первые
алые головки диких тюльпанов. Слева, по широкой глади  реки,  баламутили
воду веслами пять  галер,  на  бортах  которых  дожидались  своего  часа
многочисленные бомбарды.
   Поход  обещал  быть  легким  и  победоносным.  Правда,  самодовольный
крымский хан, не пожелавший признать над  собой  его  командование,  уже
успел еще до схода снегов умчаться куда-то в набег, но военачальника это
не смущало - зато не придется ни  с  кем  делиться  славой  освободителя
Астрахани.
   Нужно отдать Девлет-Гирею должное - он честно выполнил свое  обещание
и не  только  не  препятствовал,  но  и  призывал  кочующие  южнее  Дона
ногайские племена встать под знамена султана. К мурзам  родов,  кочующих
севернее хан, правда, не обращался - но  и  тому,  что  к  ним  рассылал
письма сам Касим-паша, не противился.  Таким  образом  вельможе  удалось
заручиться согласием на участие в освободительном походе  больше  чем  у
ста родов, собрать около сорока  тысяч  всадников,  большинство  которых
обещали присоединиться к янычарам  во  время  перехода  через  степь,  а
несколько тысяч уже  тянулись  вперед  по  правую  руку  от  непобедимой
османской пехоты. К тому же новый хан прислал тысячу  лошадей,  повозки,
телеги, упряжи, чтобы янычарское войско смогло легко собрать достаточный
для дальнего перехода обоз.
   Все  было  подготовлено  отлично,  учтены  все  мелочи  и   возможные
опасности, найдены проводники и просчитаны все переходы.
   В первую  очередь  янычарам  предстояло  разогнать  разбойничьи  орды
казаков. По словам коменданта крепости и обитающих поблизости степняков,
эти неверные, сбиваясь  в  шайки,  грабили  и  вырезали  целые  кочевья,
совершали набеги на крымские и  черноморские  побережья,  захватывали  и
топили  турецкие  галеры,  разгоняли  рабов,  захватывали  и  угоняли  в
невольники правоверных  мусульман,  а  мусульманок  превращали  в  своих
наложниц.
   Впрочем, какие бы страсти  ни  рассказывали  про  обитателей  донских
берегов запуганные татары, они не могли не признать два очень важных для
опытного военачальника момента: казаки почти не пользовались луками, они
оборонялись от нападений пищалями, ими же пользовались при захвате галер
и ногайских стойбищ. Это означало, что конная казачья армия не  способна
засыпать янычарский строй смертоносными стрелами. А что касается пищалей
- пушки стреляют куда дальше, и никакие частоколы и  завалы  от  них  не
спасают. Касим-паша не то что не опасался этих  разбойников  -  он  даже
жаждал встречи с  ними,  дабы  показать  им  мощь  правоверного  оружия,
обрушить на неверных карающий меч Аллаха и стереть их с лица земли.
   Истребляя казачество на своем пути,  Касим-паша  собирался  дойти  до
волока,  соединяющего  Дон  и  Волгу,  после  чего,  оставив   несколько
татарских тысяч в  качестве  прикрытия,  прямым  маршем  отправиться  на
Астрахань. К тому времени, пока пешие янычары дойдут до  города,  галеры
как раз успеют преодолеть волок и вниз по  течению  быстро  скатятся  до
столицы  бывшего  ханства,  прикрываемые  по  берегам  в  своем  быстром
движении стремительной степной конницей.
   Примерно через месяц, к середине лета, все силы  должны  собраться  в
низовьях  Волги  в  единый  кулак.   Месяц   военачальник   отводил   на
бомбардировку крепости и  разрушение  башен.  Затем  -  штурм.  Учитывая
безлюдность поволжских земель и нищету Астраханского ханства, которое не
могло      построить      действительно      неприступную      крепость,
шестидесятитысячного войска при ста пушках должно хватить для  победы  с
большим, большим избытком. Если уж османы наносят удар -  то  удар  этот
страшен и неостановим.
   Впрочем, пока сражаться было не с кем. Несмотря на  рассказы  местных
жителей о постоянно снующих вокруг казаках, никого из неверных  на  пути
войска не попадалось. Не встретилось они и на второй, и на  третий  день
пути. Янычары миновали впадающую в Дон реку Аскай, подошли  к  Салу.  На
пути стали попадаться брошенные остроги, окруженные высокими частоколами
и глинобитными домами внутри,  одинокие  церкви  с  вынесенными  из  них
распятиями, иконами и прочими  божьими  и  земными  ценностями.  Ушедшие
далеко вперед,  либо  прочесывающие  степь  по  правую  руку  от  войска
разъезды возвращались с точно такими же успокаивающими вестями -  пусто.
Все язычники ушли, оставив свои земли и жилища на потребу врага.
   На седьмой день пути янычары разбили лагерь напротив устья Северского
Донца. Недавно  присоединившиеся  к  войску  Башир-мурза  и  Гафур-мурза
предсказывали, что  именно  здесь,  на  притоке  уходящей  в  населенные
русскими земли реке их и встретят стрелецкие и казацкие рати...
   Но берега по обе стороны Дона по-прежнему оставались пусты.
   Поджидая обещанного  врага,  Касим-паша  дал  два  дня  отдыха  своим
янычарам и гребцам на галерах - но трусливые гяуры так  и  не  появились
ввиду готового к битве воинства.  Зато  сюда  подошли  пятнадцать  тысяч
ногайцев еще семи родов, и вельможа, посмеявшись  над  пустыми  страхами
степняков, повелел утром двигаться дальше.
   Путь по берегу Дона, до волока, мимо брошенных крепостиц  и  селений,
мимо сиротливых  причалов,  облепленных  чешуей  и  закиданных  старыми,
гнилыми сетями занял еще десять дней.
   Четырнадцатого июня янычары выстроили телеги в круг рядом с  толстыми
деревянными полозьями, лоснящимися от  сала.  Волок  уходил  куда-то  за
густую дубовую рощу, видимо посаженную в незапамятные времена специально
для того, чтобы потомкам было из чего делать катки  и  прочные  волокуши
для перевозки тяжелых судов.
   Галеры пристали к берегу, выбросили сходни. В  сопровождении  охраны,
по ним спустился эмир Гундюз  -  в  парчовом  халате  и  розовой  чалме,
опоясанный широким ремнем со множеством медных блях и тяжелой  нимшей  в
богато   украшенных   ножнах.   Почтительно   поклонившись   Касим-паше,
командующий флотилией тем не  менее  в  первую  очередь  прошелся  вдоль
оставленных казаками в целости полозьях, затем отправился к роще.
   Полководец, понимая, что эмир не готов разговаривать  с  ним  до  тех
пор, пока не  будет  готов  точно  ответить  на  все  вопросы,  приказал
расстелить молитвенный коврик, и  на  виду  всего  войска  опустился  на
колени, вознося благодарственную молитву Великому  и  Милосердному,  что
охранил их в пути от непогоды, коварства неверных и иных бед.
   Тем временем  двое  чернокожих  мальчиков,  купленных  им  в  Египте,
расстелили  рядом  другой  коврик  -  покрытый  яркими   красно-зелеными
узорами, поставили на  него  вазу  с  фруктами,  сварили  над  небольшой
жаровней кофе. Именно сюда, к обеденному коврику и подошел  эмира  после
обхода волока.
   - Приветствую вас, досточтимый Касим-паша, - склонился в почтительном
поклоне флотоводец.
   - Рад видеть вас, уважаемый Гундюз, -  приглашающе  указал  на  ковер
паша, и собственноручно наполнил пиалу из белого  кашина  с  сине-черным
рисунком. - Что скажете о нашем путешествии?
   - До сего дня оно не  доставило  никаких  хлопот,  досточтимый,  -  с
благодарным кивком принял угощение эмир.
   - Думаю, оно не  причинит  сильных  беспокойств  и  в  дальнейшем,  -
улыбнулся  Касим-паша  пухлыми,  раскрасневшимися  от  горячего  напитка
губами. - Татарские разъезды ушли вверх по реке от  нее  на  день  пути,
однако не нашли там не только гяурских воинов,  но  и  обычных  жителей.
Похоже, никто не собирается мешать вам перевезти галеры от этой реки  до
Итиля. Или, как его называют в последнее время - Волги.
   - Похоже, старинное  название  "река  Ра"  позабыто  окончательно,  -
блеснул эрудицией эмир. - Хотя на моих картах нанесено именно это оно.
   - Ничего, - кивнул Касим-паша. - Очень скоро  мы  сможем  назвать  ее
рекой правоверных. Но для этого необходимо прежде всего перевезти на нее
ваши галеры, эмир Гундюз.
   - Ну что же, - допил кофе эмир и поставил чашку на  ковер.  -  Как  я
видел, волок находится  в  хорошем  состоянии.  Деревья  строевые,  и  в
достатке. С вашего позволения, досточтимый,  я  отдам  команды  высадить
корабельных плотников и толковых гребцов для рубки леса  и  изготовления
катков и повозок. Сам я тем временем проеду по всему волоку, дабы  потом
не столкнуться с неожиданными трудностями.  Вернусь  через  день.  Этого
срока плотникам хватит, чтобы завести волокуши под первую галеру  и  мы,
милостью Аллаха, начнем переправу.
   - Обязательно возьмите с собой тысячу сипахов! - предупредил паша,  и
тут же спохватился:
   - Я имел в виду татар. Я  оставлю  вам  десять  тысяч  всадников  для
охраны, на случай появления неверных. Мы отдохнем здесь до утра, а затем
двинемся через степь прямо  на  Астрахань,  обложим  крепость  и  станем
ожидать там вашего прибытия.
   - Надеюсь, досточти