довольствии,  упиваясь  ее  эмоциями  и  ее
наслаждением. А когда Инга  затихла,  снова  вспомнил  о  том,  что  эта
женщина на свете не одна такая, что должны быть еще  чистые  и  красивые
существа. Интересно, насколько они отличаются от певицы?
   Он осторожно вытянул руку у девушки из-под головы, поднялся,  оделся,
спустился в подвал и остановился перед пленницей, привязанной  к  широко
расставленным перекладинам андреевского креста. Взял с полки над  очагом
запасной  факел,  зажег  его  в  жаровне,  осветил  несчастную  получше.
Разумеется, никому и в голову не пришло ни помыть ее, ни  переодеть.  За
прошедшую неделю часть кровяных потеков на  ее  теле  отсохла  и  теперь
свисала лохмотьями, разодранная едва ли не на ленты  и  лоскутки  одежда
также частью свисала, частью настолько пропиталась кровью и прикипела  к
телу,  что  казалась  с  ним  единым  целым.  Картина  получалась  столь
ужасающая, что придумать и нарисовать подобное оказался не  способен  ни
один художник и ни один проповедник  -  хотя  святые  книги  всех  веков
горазды описывать самые непереносимые  ужасы.  Волосы  тоже  слиплись  и
теперь напоминали застывших от холода змеи, разлегшихся у нее на  плечах
и груди.
   Хозяин замка занес было руку,  чтобы  коснуться  соска  -  и  тут  же
опустил. Никакого чувства, кроме отвращения пленница у него не вызывала.
Даже замковые прачки или лоснящиеся дерптские горожанки не  порождали  в
душе такого чувства отторжения.
   - Ты знаешь, что с тобой станет? - поинтересовался он. - Я  расскажу.
Твое гнездо похоти мы выжжем пламенем, а потом поместим туда серебряного
ежа. Он будет сидеть внутри, раздирая все вокруг себя, но  не  даст  там
ничему загноиться. Потом станем вырезать из твоего тела  тонкие  кожаные
ленточки,  а  раны  посыпать  солью,  и  скоро  ты  станешь  похожа   на
распустившейся бутон лилии. Потом  раздробим  пальцы.  Каждую  косточку,
каждый сустав, и станем так  подниматься  выше  и  выше,  пока  руки  не
станут...
   Но во взгляде девушки не читалось никакого  страха  или  волнения,  и
господину  епископу  внезапно  стало  скучно.  Он   прекратил   пересказ
подслушанной в этой самой камере речи, отошел к  верстаку,  поднял  нож.
Может, просто заколоть ее и выбросить, чтобы перед глазами  не  маячила?
Нельзя, он обещал певунье, что не станет трогать ее друзей.
   - Ладно, - хозяин замка разжал руку и выронил нож на темные доски.  -
Пусть этим через полтора месяца занимается сам...
   - Господин епископ! -  прозвучал  со  стороны  лестницы  запыхавшийся
голос. - Там у ворот стоит дама. Она утверждает, что приехала  к  вашему
гостю, барону Анри дю Тозону.
   - Вот как! - круто развернулся священник. -  Так  это  же  прекрасно!
Сбегай на кухню, и пусть они принесут сюда горячее жаркое,  пару  разных
салатов и вина трех... Нет, четырех сортов. Даму я провожу сюда сам.
   Грубый привратник, еще неделю назад вместе с отцом пахавший землю, не
упустил возможности показать знатной даме свою власть, и  не  пустил  ее
даже во двор. Она так и стояла  на  улице,  рядом  с  небольшой  усталой
лошадкой, больше смахивающей на пони.
   Дерптский епископ,  погрозив  грубияну  кулаком,  вышел  на  улицу  и
почтительно приложил правую руку к груди, оглядывая гостью с  головы  до
ног.
   Голову дамы украшали ее собственные волосы, перевитые голубой  лентой
и уложенные поверх темного платка  с  золотым  шитьем  по  самому  краю.
Платок, в свою очередь лежал на  золотой  диадеме.  Румяные  щеки,  чуть
вздернутый носик. Над правым ухом сверкает жемчужный, сделанный  в  виде
лилии аграф, который дополняют жемчужные же серьги. От вечерней прохлады
ее оберегало синее атласное платье, поверх которого было одето  парчовое
сюрко без боков с длинным шлейфом, причем  юбка  имела  спереди  высокий
разрез - видимо, специально для  удобства  верховой  езды.  Рукава  тоже
имели разрезы, показывающие  светлый  шелк  подкладки.  Правая  рука  ее
лежала на поясе, и на ней соблазнительно  поблескивали  алым  и  зеленым
светом камни нескольких перстней.
   - Господин епископ, если не ошибаюсь? - мило улыбнулась дама.
   Хозяин  замка  протянул  руку,  и  гостья,  полуприсев,   почтительно
прикоснулась к ней губами.
   - Проходите, госпожа...
   - Регина Болева, - дама сделала  книксен,  склонив  перед  правителем
голову. - Я ищу барона Анри дю Тозона. Он сообщил мне, что  имеет  честь
гостить в вашем замке.
   - О, не то слово, - дружелюбно рассмеялся  хозяин.  -  Он  просто  не
может собраться с силами, что бы его покинуть. Ну, да  вы  сами  в  этом
вскоре убедитесь. Я прикажу слугам перенести ваши вещи.
   - Я без вещей, господин епископ, - виновато развела руками гостья.  -
Как-то вдруг возжелалось отправиться в  путь...  Не  захотелось  тратить
время на сборы. Купила лошадку на рынке, и сразу отправилась.
   - Привратник примет коня, - кивнул господин епископ, подавая ей руку,
- не беспокойтесь. Идемте, я отведу вас к барону. Наверное, вы  голодны?
Я прикажу накрыть вам обед на двоих.
   Молодая женщина с интересом покосилась на кавалера, и доброжелательно
улыбнулась, понимая, что  хозяин  замка  посвящен  в  их  с  французским
дворянином маленькую тайну.
   Они поднялись по лесенке, вошли в выстеленный шкурами и коврами малый
зал, пересекли его. Гостья с интересом покосилась на отдыхающую на  полу
обнаженную девицу, которая при их приближении прикрылась краем медвежьей
шкуры - втянула щеки, сдерживая эмоции:  однако  весело  тут  епископ  с
бароном проводят время! Что-то  ей  пораскажет  дорогой  Анри  по  этому
поводу?
   Следом за правителем Регина шагнула в дверь за камином, спустилась  в
подземелье и испуганно вскрикнула, увидев выложенные  черепами  стены  и
неровный белый пол. Повсюду стояли  устройства,  назначение  которых  не
вызывало ни малейшего сомнения: усеянное гвоздями кресло, тиски, верстак
с различными ножами, щипцами и металлическими масками.  На  поставленном
вертикально андреевском кресте шевельнулась  освещенная  мрачным  светом
жаровни женщина, подняла голову. При виде свисающих с нее ошметков кожи,
Регина охнула - у  нее  перехватило  дыхание,  и  гостья  смогла  только
испуганно поднести руку ко рту.
   - Проходите к столу у стены, госпожа Болева, - гостеприимно предложил
ее кавалер. - Сейчас слуги принесут угощение.
   - А-а, - попыталась что-то ответить  женщина,  но  ни  единого  слова
произнести не могла.
   Дерптский епископ с наслаждение наблюдал за тем, как у нее изменилось
выражение лица, как побелела кожа, как она лихорадочно  пытается  что-то
решить для себя, и что-то произнести вслух. Какой разгул  эмоций!  Какая
сила переживаний! Вот тут есть с чем поразвлечься... Не то, что  пленная
русская девка, бесчувственная, как бамбуковая палка.
   - Присаживайтесь, - хозяин замка поднялся на возвышение,  на  котором
стоял его письменный стол, приглашающе отодвинул стул. - Сейчас помощник
палача выпустит господина барона из нюренбергской девы и он составит вам
компанию. Или, точнее, вы составите ему компанию, поскольку  именно  для
него накрывается обед. Он, знаете ли, поставил именно роскошный  обед  с
вином, фруктами, салатами и жаренными куропатками условием  того,  чтобы
пригласить сюда очередную грешницу.
   - Какую грешницу? - у гостьи  наконец-то  прорезался  голос.  Правда,
теперь он стал тихим и очень сиплым.
   - Виновную в супружеской неверности, - с готовностью пояснил  хозяин.
- Я, видите ли, являюсь епископом Дерпта и окрестных земель, и поставлен
Господом следить за соблюдением  его  заветов  и  заниматься  борьбой  с
грехами человеческого  рода.  Согласитесь,  кто-то  же  должен  за  этим
наблюдать,  и  карать  отступников  от  Божьих  заветов?  Вы   садитесь,
садитесь. Вот видите, Анастас уже несет поднос с салатами.
   Женщина послушно опустилась на предложенный ей стул.
   - Так на чем мы остановились? - задумчиво почесал нос правитель. - А,
на грехах. Вот эта девица, например, преступила заповедь "не укради",  -
епископ указал на распятую у креста Юлю. - Как вы  думаете,  она  теперь
раскаивается в своем грехе? Несомненно! Еще  неделя-другая  мук,  и  она
несомненно очистится от прегрешения искренним покаянием и душа ее сможет
предстать  чистой  пред  Господом  нашим.  Так  что,  я   смогу   спасти
бессмертную душу человеческую от власти Диавола. А даже  одна  спасенная
душа - это великий подвиг на ниве служения. Посмотрите на кресло святого
Иллариона, уважаемая госпожа Болева. Вы только  подумайте,  сколько  душ
смогло очистить лишь оно  одно!  Правда,  сейчас  оно  пустует,  но  это
ненадолго.
   Женщина уперлась взглядом в утыканное гвоздями кресло,  и  ее  начала
бить мелкая дрожь.
   - Не пугайтесь, так, дорогая Регина, - ласково погладил ее по  голове
хозяин замка. - В нем совсем не больно. Когда грешнику начинают  дробить
суставы на пальцах или кости ног,  он  совершенно  забывает  про  нежное
прикосновение гвоздей, уж поверьте моему опыту...
   Господин епископ улыбнулся,  ощутив,  как  дрогнула  гостья  под  его
рукой. Он увидел, как в пыточную  спустился  помощник  палача,  призывно
щелкнул пальцами и указал ему на нюренбергскую деву:
   -  Выпусти  дю  Тозона  и  помоги  ему  подойти  к  столу.  Когда  он
откушает... - хозяин улыбнулся и снова обратился к женщине:
   - Вы знаете, сегодня  у  господина  барона  знаменательный  день.  Он
искупил свои  грехи  за  занятие  богопротивным  ремеслом  и  общение  с
Нечистым, пособничавшем в его гнусных опытах, и  готов  предстать  перед
Богом. Когда он отобедает, Курт  поможет  ему  принять  последнюю  муку,
достойную муки искупления грехов, принесенной  Господом  вашим,  Иисусом
Христом и предстанет перед его  светлым  ликом.  Так  что,  возрадуйтесь
вместе с нами этому великому деянию, проводите его в последний путь, ну,
а потом... - хозяин многозначительно  замолчал...  -  Да,  ну,  об  этом
потом. Извините, я вас покину. Как вы верно  заметили,  меня  ждут  выше
этажом.
   - Вы... - тихо пискнула гостья и тут же испуганно замолкла.
   - Да? - с готовностью остановился правитель.
   - Вы, - еле слышно продолжила она. - Вы караете других... А сами...
   - Что поделать, - развел руками хозяин замка. - Человек слаб. Вы даже
не представляете,  госпожа  Болева,  какое  огромное  наслаждение  умеют
доставлять некоторые женщины. За эти  минуты  любой  человек  согласится
гореть в аду целую вечность. Хотя... Я надеюсь, что Господь  зачтет  мне
старания по истреблению греха на земле  нашей,  множество  спасенных  из
объятий Диавола душ и не станет карать меня столь уж строго.
   Он пошел к выходу, жестом подозвав к себе  помощника  палача  и  тихо
приказал:
   - Курт, я обещал алхимику, что если он вызовет сюда эту  женщину,  то
получит вкусный обед и смерть. Я никогда не нарушаю  своих  обещаний,  а
потому он должен вкусно поесть и сладко попить,  сколько  только  сможет
или пожелает, и умереть. Правда, я не  говорил  ему,  какой  станет  эта
смерть, а потому постарайся, чтобы наша гостья очень сильно не  захотела
оказаться на его месте.
   - Как прикажете, господин епископ, - поклонился кат.
   Ступни епископа бесшумно коснулись каменных  ступеней,  и  вскоре  он
оказался в зале.
   - Кто это был?  -  спросила  Инга,  стоило  правителю  показаться  из
дверей.
   - Так, одна злостная грешница, - пожал он плечами.
   - Зачем она тебе нужна? Что ты хочешь с ней делать?
   Певица успела одеться, а потому вопрошала с гневом,  выпрямившись  во
весь рост, не чувствуя свойственной всякой наготе незащищенности.
   - Да ты, никак, ревнуешь? - приподнял брови правитель. - А не  ты  ли
называла себя моей рабой и соглашалась  быть  тем,  кого  я  пожелаю,  и
принимать любые мои пожелания, как счастье?
   Дерптский епископ подошел к столу и уселся в кресло.
   - В данный момент я хочу поесть. Уж очень аппетитно выглядел накрытый
внизу стол. Ты что-нибудь имеешь против?
   - Нет, мой господин, - после долгого мучительного колебания  признала
поражение певица и села в кресло с другой стороны стола.
   - Отлично. Тем более, что мы уже очень давно  не  пробовали  жаренных
куропаток и красного вина.
   Вышколенных  за  годы  службы  слуг  в  замке,   стараниями   русских
налетчиков, почти не осталось, но и вновь набранные выполнили  пожелание
правителя довольно быстро. Дерптский епископ не спеша обсасывал косточки
маленьких птичек, запивал их мелкими глотками  вина  и  прислушивался  к
происходящему в подвале.
   Он пытался представить себе, какие танталовы муки  испытывает  сейчас
сбежавшая от мужа гостья, какие эмоции, какие  переживания,  какой  ужас
роятся в ее душе, и на губах его невольно возникала  легкая  улыбка.  Он
настолько погрузился в сопереживания со своей жертвой,  что  даже  забыл
про существование певуньи,  про  свое  обычное  желание  восхищаться  ее
голосом снова и снова - и Инга, почти не прикасаясь к еде, осушала  один
кубок за другим.
   До чего все-таки интересно играть со смертными в  игры,  которые  они
сами придумали, и от участия в  которых  так  и  не  научились  получать
истинного удовольствия!
   Пожалуй, выиграй сейчас госпожа Болева этот заход, не поддайся на его
правила, не сверни в единственные оставленные незамкнутыми ворота  -  он
только порадовался бы вместе с ней и искренне восхитился ее мужеством. И
может быть, даже отпустил бы, вознаградив за  твердость  -  потому,  что
другого удовольствия  от  нее  получить  бы  не  смог,  а  ломать  столь
совершенное произведение Создателя, как человеческое  тело  просто  так,
без всякого смысла он не мог. Вся его  сущность,  нацеленная  на  поиски
плоти и обладание  ей,  наслаждение  доступными  материальным  существам
возможностями  -  хоть  на  протяжении  несколько   кратких   мигов   их
существования,  все  это  не  позволяло  демону  калечить  и  истреблять
смертных с той легкостью, с какой они сами осуществляют подобные деяния.
   Скрипнула узкая дверца за камином, и в малую залу  вошла  белая,  как
январский снег, гостья барона дю Тозона и  остановилась,  не  доходя  до
стола несколько шагов.
   - Вы уж отобедали, госпожа Болева? - удивился хозяин замка. - Значит,
никаких дел в этом мире у вас больше нет?
   - Я... - хрипло начала она, запнулась,  сглотнула  и  попыталась  еще
раз:
   - Я могу... Я могу доставить очень большое наслаждение...
   - Вот  как?  -  не  поверил  господин  епископ.  -  Интересно,  каким
образом?
   - Лю... - она опять запнулась. - Любым...
   - Вот как! - Инга с громким стуком поставила  кубок  на  стол.  -  Ты
решил завести себе новую подружку?!
   - Еще не знаю, - пожал плечами правитель.  -  Ведь  таких  прекрасных
девушек, как ты, в мире больше не существует. Ты красива от пальцев  ног
и до кончиков волос,  у  тебя  сказочный  голос  и  горячее  сердце,  ты
ласкова, как теплый весенний  ветер  и  преданна,  как  моя  собственная
плоть. А кто такая она? Обычная грешница, которой надлежит гореть в Аду,
но которую можно от этого спасти, пусть  даже  вопреки  ее  собственному
желанию.
   Дерптский епископ думал, что белее снега не бывает ничего, но  гостья
побелела еще сильнее. Инга же зарумянилась, вновь взяла кубок со  стола,
и правитель понял,  что  с  ее  стороны  никаких  возражений  больше  не
последует. Во всяком случае, в ближайшие минуты. Итак, госпожа Болева не
выдержала испытания и  проиграла  игру  в  первом  же  выходе.  С  одной
стороны, священник испытывал разочарование, с другой - он  понимал,  что
наконец-то получил женщину приятную как внешне, так и готовую выложиться
целиком и полностью во имя его наслаждения. Будет интересно сравнить  ее
с певуньей. Вот только  сделать  это  нужно  так,  чтобы  сама  Инга  не
испытала обиды или уколов ревности - терять ее саму или даже  ее  любовь
или преданность хозяину замка никак не хотелось.
   - Может быть, она умеет танцевать? - спросил то ли себя, то ли певицу
господин епископ. - Давай, попробуй. Станцуй!
   Женщина, бесшумно ступая по шкурам  и  коврам,  принялась  кружиться,
подходить и отступать, слегка приподнимая длинные юбки,  поворачиваться,
взмахивая руками. По всему было видно, что ей не хватает кавалера -  она
танцует с воображаемым партнером.
   - Ничего не вижу... - недовольно поморщился священник. - Только  руки
мелькают. Ни шагов, ни движений. Ну-ка, скинь эту одежду!
   Гостья  дернулась  было  что-то  произнести,  но  тут   же   подавила
возражения в зародыше и принялась расшнуровывать  корсаж.  Вскоре  сюрко
упало на пол, следом за ним туда же легло атласное нижнее платье, и дама
осталась в одной камизе. Некоторое  время  она  колебалась,  с  надеждой
глядя то на хозяина, то на его подругу, а потом скинула лямки рубашки  и
выступила из нее вперед полностью обнаженная.
   Теперь дерптский епископ смог оценить подарок алхимика в полной мере.
Госпожа Болева имела не очень  большую,  но  высокую  и  молодую  грудь,
которую приятно стиснуть в ладони, которая не болтается в ней опустевшим
кожистым мешком. Не очень широкие бедра -  но  и  костяшки  не  выпирают
из-под кожи, как у изможденного  голодом  ослика.  Легкий  теплый  жирок
ощущается и на талии - не портя фигуру, а лишь делая ее формы мягкими  и
покатыми. Та  самая  красота,  которую  можно  считать  идеальной  -  не
приторная, но и ощущаемая в каждом изгибе тела. Пожалуй,  новая  женщина
оказалась даже красивее Инги. Хотя, конечно,  никак  не  могла  обладать
хоть одним столь же уникальным даром.
   - Так что ты  умеешь  делать?  -  на  всякий  случай  поинтересовался
правитель. Вдруг Создатель решил подшутить над  ним  и  преподнести  еще
один неожиданный подарок?
   - Все, что прикажете, мой господин, - все еще  тихо,  но  уже  вполне
установившимся голосом ответила госпожа Болева.
   - Что же, посмотрим, - кивнул дерптский епископ.  -  Инга,  раздвинь,
пожалуйста, ноги.
   - Я что, "лесби", что ли? - немедленно возмутилась певица.
   - Вопрос не в твоем желании, а в ее послушании,  -  спокойно  сообщил
священник.
   Как ни странно, но для  изрядно  подвыпившей  девушки  этот  аргумент
показался вполне достаточным, чтобы раздвинуть ноги и поддернуть  наверх
подол.
   Гостья жалобно посмотрела в сторону священника, но тот только  поднял
со стола кубок и отхлебнул немного  вина,  полуприкрыв  от  удовольствия
глаза. Госпожа Болева, все  еще  не  веря  в  серьезность  отданного  ей
приказания, подошла к подруге хозяина замка,  опустилась  на  колени,  в
последний раз покосилась в  сторону  развалившегося  в  кресле  мужчины,
опустила голову и засунула ее Инге под подол.
   Теперь  дерптский  епископ  стал  наблюдать  за  поведением  певуньи.
Поначалу та сидела с полным безразличием  во  взгляде,  потом  облизнула
губы, дернулась вперед всем телом.  Замерла,  откинулась  назад,  издала
жалобный стон. Поставила кубок на стол, едва не  уронив  его,  прикусила
губу, откинув назад голову. Глаза ее  закрылись,  она  тяжело  задышала,
поминутно облизывая постоянно пересыхающие губы.
   "Пожалуй, будет интересно попросить ее спеть  хорал  именно  в  такие
минуты, - подумал священник. - А  еще  интереснее  будет  понаблюдать  и
послушать это со стороны."
   Но теперь просить девушку петь было уже  бесполезно  -  она  вряд  ли
слышала сама себя и чувствует что либо, кроме языка госпожи  Болевой.  А
потому  священник  отставил  вино,  распустил  штаны,  обошел  предельно
занятых женщин, опустился на колени позади своей гостьи, проверил рукой,
насколько она готова к вторжению и,  убедившись,  что  именно  этого  ей
хочется сейчас более всего, вошел в нее сильным глубоким толчком.
 
*** 
 
   Пленных русичей замковой  страже  пришлось  переносить  в  погреб  на
руках. Они никак не реагировали ни  на  приказы,  ни  на  удары,  ни  на
угрозы. Наверное, если бы Флор зарезал парочку для устрашения  прочих  -
остальные поползли бы сами в  указанную  сторону,  но  господин  епископ
приказал всего лишь кинуть их в подвал,